Опубликовано в журнале Уральская новь, номер 16, 2003
![](/pictures/magazine/urnov/ant/ga.jpg")
Гашев Борис Владимирович (1939-2000) родился в Верещагино Пермской области. Жил в Перми. Впервые опубликовался в 60-е годы. После чего публикации прекратились. Возобновились только в 90-е. Печатался в журнале «Юность», в сборнике «Приют неизвестных поэтов» (М, 2002). В Москве готовится к изданию первая поэтическая книга Бориса Гашева — «Невидимка». Трагически погиб.
* * * Долго не было сердце одно - Пировало да тратило силу, Растворённое в звёзды окно Слишком долго с другими делило. И совсем уже, было, как вздор, Позабыло, пока не припёрло, Подоконника горький простор И горячую руку у горла. * * * - Женщина - золото! Господи, Чем ты такую прельстил, Морда, изрытая оспою, Чёрный от пота костыль? Может, ты славной дорогою Шёл, чтобы счастье добыть? - В логово, помню, что в логово Вполз, чтобы выть, чтобы выть. - Как же друг другу открыли вы Душу? - Во мраке земли Вместе завыли, завыли мы И, как песок, потекли. * * * "Осень в дубовых лесах"... Холодно и современно. Что ж у тебя на глазах Слёзы стоят непременно? Что ж через вскрик, через всхлип Душу берёт и заводит Между дубов тех и лип За угол да и за ободь? Что ж ты как встал, так и сел, Приноровившись убого Около северных сёл, Около чёрного стога? * * * Тот, кто ночью угарной Всех пускал на порог, Тот, кто в жизни бездарной Был бездарен, как мог. И на этой основе, И при этих правах - Он рукав, как в ознобе, - Всё в рукав да в рукав. * * * Естественно, что человек Потерянный и одинокий, Чтоб вычеркнуть душу навек, Предлоги найдет и предлоги. Но можно ль пенять на него, Бездушного пасынка рая? Ведь нам от него никому ничего - Ни чиха, ни чоха, ни грая. Когда он в окошке стоит, не спеша, На уровне бедной вороны, Когда он глядит козырьком, как душа Уносится в сторону ону. Глядел и глядел он - и перекрестил Летунью, и с нею простился, И ногу спустил он, и всех нас простил, И воздух под ним расступился. * * * И подёрнет взгляд тоскою, И зачахнет организм. Я устроюсь под доскою, Не достроив коммунизм. Пионеры с громким боем Барабанов подбежат, С громким воем и разбоем Разобьют и сокрушат. Я предстал, как Бонапарте, Отряхнулся, возопил: "Вы сидели бы на парте, А не грабили могил!" Но безумные ребята Повернулись и ушли. Надо спрятаться куда-то... Да куда - из-под земли? В зубоврачебном кресле вспоминаю друзей Разрушается зуб. И в предчувствии боли свербящей Холодеет душа. Вот врачиха полезла мне в рот инструментом сверлящим, Зуб больной копоша. "Сплюньте", - мне говорит. И со всем отвращеньем присущим, Кровью таз осквернив, Я плюю и друзей вспоминаю, поющих и пьющих Средь деревьев и нив. Глаз Тянет тебя по привычке К речке и всякой гульбе... Как-нибудь на электричке Птица приедет к тебе. Глаз этот круглый, тревожный, Смутные лепеты крыл... Что ж он, пришлец заокошный, Вольную душу смутил? Чьи-то недобрые лица, С давней обидой родство... Может быть, Лермонтов злится? Глаз и взаправду его. Вечер Стихло всё. А я скучаю. Все ушли. И мне пора. Крыша старого сарая На другом конце двора. Отчего-то, сам не знаю, Грустно мне и жутко мне. Крыша старого сарая На закате - вся в огне. Тень поленницы сквозная. Пахнет хмелем, шмель ворчит. Крыша старого сарая Жутко манит и молчит. Крыша чёрная, глухая, С чёрной дверью на весу. Крыша старого сарая С чёрной птицей наверху. Крыша чёрная, чужая Ночью дышит и живёт. Крыша старого сарая Тайно слушает и ждёт. * * * Такие стихи возникают! Но некогда их записать. Когда же они пропадают, То их уже не написать. Любовь или жизнь. Только снова За ними тебе не успеть. Останутся два эти слова: Придумывать и сожалеть. * * * Низко нагнёшься - лежало железо в траве. После очнёшься - оно у тебя в голове. Только бы ты не споткнулся, как девочка, что Держит разбитый кувшин, и вода её льется в ничто. * * * Срез пустотелого стебля. Синего неба простор. Но между небом и степью Всё-таки пропуск пустой. Всё-таки сразу над жнивой Неуловимо, слегка, Некий пробел сиротливый, Некий пролёт сквозняка. Словно бы там, над стернёю, Выше стогов и ракит, Небо, как тело живое, Дальше и дальше летит, В бликах вечернего света Тихо склоняясь во тьму. Всё, что скопилось за лето, Больше не мило ему. Всякий наполнился короб. Доверху всякая клеть. Всякий натешился норов. Надо ж и совесть иметь. Есть же прибытку пределы! Где-то ж положен лимит! ...Что ж он один, пустотелый, В небо глядит и глядит? Впрочем, и сам ты, бездельник, В небо пустое глазел. Сам пустельга, пустотельник... Если б не этот пробел! * * * Как страшно было там лежать - Среди расстрелянных в затылок. Но в ожидании носилок Опять заставили дышать. Опять велели память мучить. А ведь какая благодать Лежать рядком в кровавой куче, Не знать, не видеть, не дышать. * * * Ослепнувши, когда-нибудь Ни из каких окошк Я не увижу на небе Любимый этот ковш. Лети-ка ты до берега Другого, стрекоза. Тут в воду звёзд потерянных Я окуну глаза. Не зачерпну ни чёрную, Ни белую Неву. Я ниточка кручёная, Я Бога не гневлю. * * * После засухи великой, Как сообщила печать, В нашей губернии дикой Хляби разверзлись опять. Господи, темён твой голос. Хутор сменив на барак, Наша Очерская волость Не дозовётся никак. Эту лесистую местность, Этот валежный удел, Знать, за её неуместность, Господи, ты проглядел... Ты нездоров в самом деле - Вот тебе наша кровать. Губы твои посинели. Доктора надо позвать. Но по твоим же законам В эту пермяцкую тьму Ни по каким телефонам Не дозвониться ему. Вот у тебя аритмия, Вот и ряди, и суди. Вот и над картою мира До петухов посиди... * * * Говорят, что в Киеве Юбилейный год. А в Перми и Кирове Всё наоборот. Говорят, возникнул он В кои-то века. А у нас - хоть киньте вы - Нету их пока. Говорят, каштаны там, Говорят, свекла. Так страна бесштанная С Киева пошла. Говорят, что Риму-то Ещё больше лет. Говорят, не принято, Будто Рима нет. Мы на них бы плюнули, Взяли на испуг, Если бы не Бруно их, Мученик наук. Он глядел, раскидывал Свой круговорот. А в Перми и в Кирове Всё наоборот. Там у них коррупция, Мрёт народ зазря. А у нас всё крутится, Потому - заря. Роза Пока каспийские пески С волною не вернулись, Прекрасной розы лепестки Взошли и встрепенулись. И каждый лепесток ласкал Воды комочек круглый. И каждый жёгся и сгорал, Тяжёлый и обуглый. Не в натиске песка и волн, В остатке пены белой, - Всходила роза, будто чёлн, В толпе оторопелой. Был сахарный её листок Вольфгангу Гёте кумом! Её любой был завиток Зачем-нибудь придуман. * * * Вот бумага для набросков. Если был бы я подростком, Я бы время не терял: Набросал портрет летучий, Описал из жизни случай, Сам себя перечитал... * * * Бедный разум мой спал. А в тот час Колобродили чёрт и колдунья. Иссякал мой нехитрый запас Своеволия и вольнодумья. На разымчивой Божьей меже От упадка дойти до убытку, Потерять, что потеряно же Без сознания и без улыбки. Но не этот, не этот рубеж Ты хотел пересечь в новом свойстве - А священный российский падеж В его бедном степном своевольстве. * * * Не хватало рюмочки, Маленькой, одной. Не хватало умнички, Глупенькой такой, Чтоб сквозь наши шумные, Дымные клубы "Больно все вы умные!.." - Выдохнула бы. * * * Я жил среди вас, но как воздух, Как местность, что возле Оки. Как свист за окошком. Как возглас Сквозь сумерки из-за реки...