ЕЛЕНА НОВОЖИЛОВА
Опубликовано в журнале Уральская новь, номер 2, 2000
ЕЛЕНА НОВОЖИЛОВА ИЗ РАМАЯНЫ Ты снова пил с друзьями, мой герой, и осовел к двухтысячному грамму, и снова на руках несли домой, и снова, снова Сита мыла Раму. А утром твой раскроется обман — покой обманчив, если спать в гостиной! и будешь выть, небритый хануман, пугая зеркала своей щетиной. В ДОРОГУ Высокопарный, сухопарый, вы-таки едете ко мне. Я рада, рады вы вдвойне — ну что ж, мы будем чудной парой! Узор морозный на окне, вагон скрипит, продрогший, старый. Вагончик тронулся. Перрон отплыл — наверно, в мемуары. Вы распрощались с ним, а он простил и вас. Свои удары судьба помедлит нанести под стук колёс и звон гитары. И всё развяжется в пути, всё то, что белой нитью шито; вам стоит лишь приобрести нательный крест — и вся защита. Я вас люблю ненарочито, не пейте много по пути. ПОЧТА В первый день был дождь. Второй и третий дни не отличались от него. Будущее, спрятано в столетья, как зародыш в твёрдое зерно, зрело на обложках хрестоматий на столе, придвинутом к окну. Капли барабанили по стёклам, разбивая сон и тишину. Кто сказал, что раны время лечит; время не излечено само. Маленький усталый человече плакал над разорванным письмом. «Почему доходят только крохи, я так не умею, не могу…» думал он, не ведая, что небо снегом разродится к четвергу. Почтари небесных канцелярий не обидят больше никого, каждую ложбинку в тротуаре засыпая почтой снеговой, каждые ссутуленные плечи, каждый воротник, платочный шёлк… Бог на землю спустится под вечер и увидит: это хорошо. ВОЯЖ Сказать дежурно: «Я тебя люблю»? Ещё — зубная паста «Акваблю», друг непременный каждого свиданья; и думаю, хлебая из горсти: признаниям моим не потрясти зыбучие основы мирозданья. На тонкость кожи нанесу я грим, — ревёт и стонет, погибает Рим! Машина не заезжена, я просто задраю стёкла тёмные, и вот в ночную тьму беззвучно проплывёт облепленный огнями перекрёсток. На радиоволнах на все лады поют про я и ты, про я и ты, и до сердцебиения, до дрожи, бесчинствуя, впадая в забытьё: она моя, он мой, оно моё, и только не любить оно не сможет. КУКЛА В любом потоке жизни смысла нет. Вам — вечный нескончаемый угар, мне — вечный нескончаемый минет в ночном авто, при свете встречных фар, И вот, остановившись за углом у входа в ресторан «Ночной мираж», торопишься ты вытереть салон, а мне, чтоб выйти, руку не подашь. И всё твердишь, что потерял себя, хоть не боишься трудностей любых; а я смотрю совсем не на тебя, а на соседей — парочку в очках: упругий торс натянутой струны, высокие, тебе не по плечу, рука в руке — наверно, влюблены. Я скупо улыбаюсь и молчу, глотая бесконечное вино и думая о чём-то о своём: когда моё плечо обнажено, увидеть можно лилию на нём. Ах, скольким этим потным фраерам добавит смысла тонкая рука на фабрике в потёмках пилорам, на кухоньке ножом исподтишка, на койке белым шёлковым платком, чтоб не проснулся зайчик во хмелю; и каждого, и каждого потом я — на бедре на левом наколю… Несут десерт. На лицах выходной оставит опохмельную печать. Тебе — трудиться где-то надо мной, мне — под тобой старательно кричать; но я не покажу свою печаль, пока искрится праздничный фужер. Официант приносит счёт …А жаль, что мы с тобой не в Гамбурге, мон шер. * * * Хоть я не совершенство, о Господи, прости! — мне обещал блаженство Блаженный Августин. Молитвенник читая и манускрипт святой, как никогда чиста я вощёной чистотой. На линии отрыва последнего листка серебряною рыбой забьётся вдруг тоска: пока ещё невинна, не троньте боль мою! Но, донна Катарина, они уже поют! В апостольские кости, да половчее всех, вколачивают гвозди под лягушачий смех: всё сладостней и краше, и крик до самых звёзд, и вся забота наша — смирение и пост. И в качестве награды — по тоненькому льду, по льду Тивериады беспечно я пройду.