Катя Капович. Вы в порядке, сэр? Повесть. — «Новый берег», 2017, № 56
Опубликовано в журнале Урал, номер 4, 2018
Это, конечно, проза поэта, что заметно по структуре текста, его воздушной графике, слегка архаичным фразам и ломким цезурам. Заметно это также и по героям, и по развитию сюжета. Несколько утрированный романтизм, набоковская наблюдательность вкупе с аристократической рассеянностью, приметы эмигрантского быта — почти не верится, что описываются наши дни. Сюжет довольно простой. Писатель собирается бросить надоевшую жену-художницу (а заодно и одиннадцатилетнего сына) и уехать к родителям. Для того, чтобы уехать, нужны деньги, а их на данный момент нет: издатель перестал финансировать служивший основным источником доходов журнал, который герой редактировал. Деньги может дать друг, но не прямо сейчас, а не раньше сентября. Сейчас же только начался июль, в городе невыносимо жарко, по-набоковски праздный писатель пьет и изнывает от жары. Но приближается День независимости, писатель крайне неохотно собирается и едет вместе с женой (по ее инициативе, конечно) к русским друзьям. Жена флиртует с мрачноватым эмигрантом по фамилии Волков, совсем недавно приехавшим из России. Герой сильно напивается, попадает в участок, потом устраивает кулачный поединок с Волковым. Жена тем временем страдает от пореза ноги, который приобрела во время заплыва до острова (предпринятого с тем же Волковым). В финале герой понимает, что «ближе этой болезненной, унылой женщины у него никого нет и не будет в жизни», и решает остаться с женой: когда звонит друг с предложением денег, он от них отказывается. Вот вкратце пересказ истории, одно время бывшей самой читаемой публикацией «Журнального зала». Соль ее, конечно, в стилистике: выше я уже говорила об особенностях языка повести. Сейчас приведу для примера фрагмент текста: «Одета она была в шерстяное сиреневое платье, и на шее у нее был бледно-оранжевый шарф. Так она постояла, словно собираясь сказать что-то. Ему не хотелось говорить. Он думал о том, как побыстрее уйти из дома. Выйдя на кухню и вернувшись с чистой водой и все с той же чуть болезненной улыбкой на лице, она снова опустилась в кресло и стала рисовать.
— Лулу, задерни, пожалуйста, занавеси! Умираю от головной боли! — раздался ее голос через пару минут. От занавесок пахло пылью, сигаретами и анисовым дезодорантом, которым он опрыскивал дом».
Это какой-то другой мир: ломкий, манерный, но вполне себе логичный и симпатичный. Русская проза без мата (да-да-да, и такое возможно!), жизнь в игрушечных домиках, путешествие на игрушечной яхте, целомудренное умолчание о страстях и порывах плоти (никто никого даже ничем венерическим не заразил!); романсы под гитару, колбаса из «русского магазина», воспоминания о поездке в Россию: мальчик-гость просил кваса, а кока-колу пить отказывался; рассказ о математическом гении Григории Перельмане, загадочный Волков в черном костюме, недавно приехавший в Америку из России, где его преследовали (призраки Тургенева и Чернышевского улыбаются и машут, но в целом мило).
Размышляя над читательской (в том же «ЖЗ») популярностью этой прозы, легкой, хотя и чуточку поэтически неряшливой (отдельные связи ускользают; есть вещи, которые как бы подразумеваются), видимо, стоит предположить, что она возникла из-за того, что читатель в метрополии любопытен именно к этому: как они, эмигранты, думают; о чем говорят; что празднуют; чем, в конце концов, питаются. Да, мир открыт, и загранпаспорта есть у многих. Да, многие уехали работать за границу, многие — замуж (а некоторые — женились на иностранках), у всех есть знакомые русские немцы, вернувшиеся на историческую родину, а у многих — русские американцы. Но это — совсем не то. Здесь описана жизнь не переселенцев на этническую родину, не «русских жен», то напропалую хвастающихся каждым чихом родненького иностранца, то жалующихся популярным блогершам-неопсихологиням на невыносимую тяжесть заграничного бытия; а людей, уже давно укорененных, и довольно успешно, в чуждый быт — ставший уже своим. Помните бешеную популярность фильма «Унесенные ветром»? Вот здесь та же страсть к чужой жизни, кажущейся красивой, то же неимоверное очарование простенькой историей. Герои Капович играют аристократов в изгнании, и слог, описывающий их, нередко столь же аристократичен и литературен. Вот, например, описание жены главного героя: «Она была на три года старше, но относилась к той породе женщин которые, хотя и скрипят, но, когда надо, резвы, как кошки», или такой пассаж из стандартных рассказов начинающих прозаиков — учеников писателя: «Через полторы страницы реминисценций герой «вдруг» находил себя на дороге, ведущей прочь из города. После семи миль бессознательной гонки он «вдруг» выруливал на обочину под удивленный пристальный взгляд полицейского. В кадр входило неизбежное боковое зеркальце, в котором наш герой «вдруг» видел свое бледное лицо, и в тот самый миг склонившийся над ним полицейский спрашивал: «Вы в порядке, сэр?» Для того чтобы скрыть самоубийственное настроение, герой нарочито широко улыбался. «Всего доброго, сэр!» — говорил полисмен. Следующие десять миль дороги герой думал о том, что для него значило «быть в порядке».
Этот заповедник русской интеллектуальной элиты за границей существует параллельно нам — нашим литературным премиям и скандалам в Фейсбуке, громким именам и публичным выступлениям. Красивая картинка; яркая, как сочетание сиреневого платья с бледно-оранжевым шарфом. Тем она и интересна.