Александр Вавилов. Тысяча миль до Катарагуса
Опубликовано в журнале Урал, номер 8, 2017
Александр Вавилов. Тысяча миль до Катарагуса. — Екатеринбург: Пинта ветра, 2016.
Катарагус — вымышленное место, но удивительно, что в творчестве Вавилова оно появляется впервые. Дело в том, что его стихи изобилуют названиями городов, стран и другими реальными географическими объектами — достаточно вспомнить малую часть из того, что мечтает увидеть одинокая Рыба-реквием из стихотворения «Рыба-реквием. Часть 2»: Прагу и Бухарест, Дублин, Мехико, Миннеаполис, Абердин, Абу-Даби, Париж, Венецию, Масатлан, Мекку, Порту, Тронхейм, Гаагу, Стокгольм, Канберру, Солсбери и т. д.
Да, поэт жонглирует городами, как шарами, и наше внимание всецело сосредоточено на них: Гуантанамо, Цюрих, Бремен, Сайгон, Пномпень, Кишинев, Амстердам, Чикаго, Йоханнесбург, Рим, Эль-Пасо, Турин, Тюмень… И ведь действительно с ними можно делать все, что хочешь. Города можно купить, обменять на антрекот, на цистерну льда, на фантики от конфет, на снег или поставить у себя в кабинете. В стихах Вавилова привычная игра в города приобретает буквальный смысл.
Появление вымышленного города, страны, планеты несет в себе символический смысл, и Катарагус — не исключение. Как уже было сказано, Вавилов любит перечислять географические объекты — как современные, так и исторические (Древний Рим, Троя, Карфаген), но никогда не пытается их художественно переосмыслить, в отличие, скажем, от «географа» Иосифа Бродского, столь ценящего жанр травелога. Каждый раз Александр Вавилов как бы заново создает мир или расширяет границы существующего.
…Я знаю, что где-то там, на краю Земли,
Медведи на балалайках ушли в нирвану.
И белый койот вчера сообщил шаману:
«В Гвинейском заливе русские корабли».
Постойте, я не хочу никакой войны!
Но русские захватили Габон и Гану
И мчатся по нулевому меридиану
На сказочный юго-запад моей страны…
Возможно, это связано с тем, что, по словам Вавилова, он не был ни в одной из тех стран, о которых пишет.
В итоге поэту так и не удается собрать идеальный мир: Катарагус — рай, который кажется недостижимым, но, парадокс, — до него тысяча миль. Получаем довольно абсурдную формулировку: тысяча миль до места, которого нет.
Тысяча миль на север, — туда, где ты
И Катарагус. Там хорошо везде,
Ты можешь мне не верить, но там коты
Сквозь дисбалансы странствуют по воде…
Попробуем пройти тысячу миль на север, на юг, на запад, а потом на восток. Не кажется ли вам, что мы ходим по кругу, или мир кружится вокруг нас?
Не случайно на обложке книги Вавилова на фоне карты изображена закольцованная дорога — замкнутый круг, который может означать бесконечность жизни в буддийском понимании. « …знатный энтомолог Лилиенталь, ставший инженером, бурундуком, дельтапланом, бабочкой. Очень жаль». И вместе с тем неотвратимость предначертанной судьбы. «Бабочке непросто составить план, ибо планы рушатся. Очень жаль».
Кажется, лирический герой Вавилова ощущает и бесконечность жизни, и неотвратимость рока. Ведь он географ — первый герой в этой книге (если, конечно, читать ее с начала). «Он единственный знает все страны на свете, он владеет несметным количеством стран». Он открыл для нас столько стран и городов — показательны и предыдущие книги («Внутри молчания», «Темные уровни», «Итальянский ноктюрн»), — но, так и не найдя рая, смирился с этим миром и этой жизнью:
Надоело дышать. Надоело сбиваться с пути.
Надоело считать правдой жизни все то, что вокруг.
Это шоу уже не спасти, замыкается круг…
Замыкается круг, это шоу уже не спасти.
А ведь географ — довольно популярный герой: чего только стоят «Школа для дураков» Саши Соколова или роман Алексея Иванова «Географ глобус пропил»?
Но в отличие от упомянутых географов-чудиков, отсылающих нас к типичным романтическим персонажам, географ Вавилова с одной стороны, гиперреалистичен, с другой — абсурден. «И кричит участковому в пьяном бреду, что Иран — это типа столица Ирака, а Россия — провинция. Типа в аду».
Как было сказано, Вавилов — не из тех поэтов, которые путешествуют по миру, вдохновляются им и пишут стихи. Он знает все страны на свете — знает, как устроен мир, но так получилось, что ойкуменой для него является Урал, Свердловск—Екатеринбург.
…Греми, война на Черном море!
Кипите, страсти по Христу!
Ведь я за всех в ночном дозоре
Дворы свердловские мету…
Получается, что Свердловск — это дом, из окна которого герой Вавилова наблюдает остальной мир, который кружит вокруг него, как «тридцать три енота на колеснице». «Если бы не те тридцать три енота, что бы стало центром дурного мира? Чем бы отличалась простая нота от алифатического эфира?» И не нужно этому герою ни медалей, ни славы — ничего, кроме возможности нести свой крест.
Усиливают географические ощущения в книге постмодернистские игры и концептуалистские перечни. Черты постмодернизма ярко выражены в стихах, деконструирующих сюжеты сказок. Например, судьба Малыша и Карлсона не развивалась по канону «жили они долго и счастливо и умерли в один день», героев ждал более трагический финал:
Здравствуй, Малыш! Сижу на холодной крыше…
<…>
Я не смирился с тем, что тебя не стало,
Но привыкаю жить в городском аиде…
Старость пришла, и старость меня застала
Сдавшимся, одиноким, в нетрезвом виде…
Концептуалистские перечни — бесконечные потоки наименований у Александра Вавилова. Они во многом перекликаются с опытом поэтов-концептуалистов, например, со стихами Всеволода Некрасова или Дмитрия Александровича Пригова. Любопытно сравнить отрывок из стихотворения Вавилова «Уральская экзистенция» с фрагментом из «37 азбуки (похоронной)» Пригова.
…А на Урале — умер Блок.
Вивальди. Фрейд. Наполеон.
И Гитлер умер на Урале…
От нас осознанно скрывали
Смертей великих легион.
<…>
Урал — не просто регион,
Здесь умирали Ницше, Гете,
Бетховен, Юлий Цезарь, Джотто,
Пруст, Македонский и Вийон.
Играет смерть в свою игру,
Но план ее благословенен…
Ведь на Урале умер Ленин…
И я когда-нибудь умру.
В обоих случаях перед нами перечни умерших знаменитостей, но примечательна ирония: все великие люди умерли на Урале — у Вавилова, у Пригова к грекам или русским относятся вовсе не греки и не русские (из греческого у Ахматовой разве что профиль).
Получается, Александр Вавилов использует перечни для создания ощущения тотального абсурда («Кинопленка, буги-вуги, ров, касторка, тюль, гамак. В голове моей подруги именно такой бардак…») и, без сомнения, занимается гиперболизированием: «Я куплю тебе Волгоград или Пермский край. Не уверен, что ты оценишь, но я куплю… Выбирай регион России, но выбирай осторожно, поскольку все они — по рублю…» Вероятно, этими географическими перечнями мыслит и выражается географ Вавилова, который «играет по пьяни в города с участковым, который не пьян» и «влиял на коллег даже больше, чем надо. Например, бородатый учитель труда написал на скворечнике «Сьерра-Невада», чтобы дятлы охотнее лезли туда…».
Но школа не вечна… Карты, глобусы падают из рук учителя. «…По небу в память, сделав круг над кругосветной темой плана, где карты падают из рук конкистадора Магеллана». Ученики навсегда закрывают учебник географии за 11-й класс и, похоже, уже догадываются, что «там, на краю географии, плещется ром» и виднеется райский Катарагус.