Рассказы
Опубликовано в журнале Урал, номер 6, 2017
Елена Ханен — родилась в
Казани. По образованию биолог-генетик (окончила биофак Казанского
госуниверситета, кандидат биологических наук). В начале девяностых уехала в
Германию, где по настоящее время живёт и работает на фирме «Dr.Hahnen
GmbH» (город Хайнсберг). Печаталась в журналах
«Зарубежные задворки», «Carte Blanche»,
а также в нескольких сборниках рассказов — «Семейка», «Ночь непрощения», «Дети
Дафны и Аполлона», «Автограф».
В оранжевом платье на бульваре Круазетт
— Ты не веришь, что этим можно
заработать много денег…
Сергей хотел произнести эту фразу с
укором, но интонация получилась совсем другая — словно он пытался оправдаться.
Впрочем, он так привык в последнее время оправдываться, что уже разучился
говорить уверенным тоном, и противная гнусавинка
слышалась в каждом его слове.
— Конечно, не верю, — холодно
ответила Эля, его жена. — Ведь ты же ни разу ничего не продал. Кому нужны твои
игры? Их сейчас тысячи! Так и будем на твоё пособие по безработице сидеть…
Господи, ну за что мне всё это?! Как надоело! Как достала эта нищета, вонючая
квартира, этот двор с помойками… Мне уже тридцать девять, и я в последний раз
видела море, когда училась в шестом классе…
Сергей молча встал и вышел на балкон
— покурить. Курить не очень-то и хотелось, а хотелось наорать на жену, но это
было чревато очередной ссорой, а ему сейчас нужно сосредоточиться и доработать,
устранить несколько шероховатостей. Не верит она… Ха-ха, глупая, недалёкая
женщина… Не верит, что он продаст. Да ещё как продаст!
Когда Сергей вернулся в комнату, Эля
сидела на его обычном месте перед компьютером.
— Я сейчас тебе
кое-что покажу, — сказал Сергей.
Он щёлкнул мышкой, и на экране
появилось фото — пальмы, лазурное море, ряд белых яхт. На набережной —
прогуливающиеся нарядные люди, и на первом плане — молодая женщина в длинном
оранжевом платье.
— Это что? — спросила жена, с
неприязнью покосившись на монитор.
— Бульвар Круазетт
в Каннах…
— Ненавижу твой компьютер! Ты сидишь
как приклеенный и глазеешь на эти картинки, и тебе больше ничего не надо. Как
будто это — настоящая жизнь… А я в это время торчу
на кухне с дряхлой мебелью, и раковина течёт…
— Мы завтра же пойдём и выберем
новую мебель… — перебил её Сергей.
— Ага! Выберем! А потом? — Эля
презрительно фыркнула и с прищуром покосилась на мужа.
Сергей, помолчав, тихо произнёс:
— Эля…. —
и снова замолк.
— Ну? Что «Эля»? Заснул, что ли?
Сергей с сопением вздохнул и
произнёс:
— Я уже получил аванс за свою
работу. Не хотел тебе говорить, думал, вот сразу все деньги заплатят, тогда
тебя обрадую…
— Ты получил деньги? Сколько? —
прошептала Эля.
— На новую кухню хватит… —
пробормотал Сергей.
— Ого…
— …так что завтра можешь
выбирать…
— Нет, — набычившись, твёрдо
произнесла Эля. — Я не хочу новую кухню.
И, ткнув указательным пальцем в
монитор, на котором светилось лазурное море с белыми яхтами, сказала:
— Вон туда хочу. На бульвар…
— …Круазетт?
Давай! Хочешь, прямо сейчас билеты забронируем и визу оформим!
— Прямо сейчас? Серёжа…
Сергей уселся рядом с женой за
компьютер, схватился за мышку. Картинка с морем сменилась на формуляр.
— Так. Значит, нам два билета до
Ниццы. Говори дату!
— В субботу? Да? Прямо в первый день
отпуска? — Эля, всё ещё до конца не верившая в происходящее, начала говорить с
вопросительной интонацией.
— Прекрасно! Летим в субботу, то
есть послезавтра… — бормотал Сергей, заполняя формуляр. — Теперь отель. Вот «Карлтон»…
Ого, дорогущий-то какой.
— Не надо «Карлтон»,
— вмешалась Эля. — Лучше деньги поэкономить и
что-нибудь красивое купить.
Ей вспомнилась дама в оранжевом, и
ужасно захотелось тоже такое платье — шелковистое, длинное — до пола, с
глубоким вырезом.
— Вон, предлагают
«Пальм Бич» — с видом на море, сто метров от песчаного пляжа, посмотри, — сказал Сергей. — А впрочем,
давай-ка сама выбирай отель.
Они поменялись местами, и Сергей с
довольным видом наблюдал, как Эля придирчиво всматривается в фотографии отелей,
ахает, внимательно читает таблички с ценами.
— Всё-таки «Пальм бич»! Берём? —
сверкая глазами, спросила Эля.
— Берём! С балконом!
Появился видеоролик — панорамный вид
с балкона, послышались крики чаек и шипенье неспешно накатывающих на песчаный
пляж волн. А потом — лазурная гладь моря с одинокой белой яхтой на горизонте.
— А где же бульвар Круазетт?
— Да в двух шагах от отеля… Видишь,
появился. Давай-ка мышкой поработай, больше увидишь.
Эля подёргала стрелкой — и вот уже
виден широкий бульвар. Пальмы, скрывающие ряды покачивающихся на волнах яхт,
блики заходящего солнца на cеро-зелёной морской
глади. По центру бульвара движется плотный поток машин — и все такие чистые,
глянцевые, дорогие… И вот камера выхватила многоэтажное здание отеля с
витиеватыми решетками балкончиков, а на первом этаже — витрина… Ещё трудно
разглядеть, что именно надето на длинноногих и длинноруких манекенах, одно
только понятно — эта одежда стоит кучу денег.
— Хочешь поближе посмотреть? —
услышала Эля.
— Ну да, Сереж… только посмотреть,
— неуверенно пробормотала она и двинулась к витринам, вздрогнув при виде
бритоголового и широкоплечего парня в чёрном костюме, который стоял в дверях
магазина.
А мимо шли люди — праздные,
загорелые, холёные, с румяными от солнца и вин лицами. Вот дама с крошечной
собачонкой, щурясь и выпятив пухлые губы, прошествовала мимо и задела Элю
подолом шелкового платья. Она отшатнулась, пропуская пожилую пару, лениво
переговаривающуюся на непонятном языке, а вот с сонным видом профланировал надменно-скучающий господин с юной
девушкой…
— Madam…
Эля вздрогнула. Широкоплечий парень
в дверях полупоклоном приглашал войти в магазин.
— Это он мне? — испуганно спросила
она мужа.
— Тебе, конечно, заходи же, —
ответил Сергей.
Шелковое платье изысканнейшего
туманно-оранжевого оттенка — нет, не спелый апельсин напоминал этот цвет, а
золотистые лучи утренней зари. Улыбчивая продавщица помогла Эле одеться. Платье
пришлось впору, словно специально для неё сшито.
— Тrès
bien! — сказала улыбчивая продавщица.
— Ну, как? — спросила Эля.
Вместо ответа Сергей насупил брови и
поднял большой палец вверх.
— Хватит у нас денег? — прошептала
Эля, когда муж протянул пластиковую карточку продавщице.
— Конечно, — небрежно бросил Сергей.
Они шли под руку по бульвару Круазетт, среди праздношатающихся холёных людей. Эля слегка
подняла кверху подбородок и сощурила глаза — то ли от заходящего в лазурное
море солнца, то ли просто от удовольствия, как сытая кошка. Вырез на оранжевом
длинном платье казался ей непривычно глубоким, она никогда такого не носила и
поэтому время от времени поправляла бретельку на плече…
…Сергей зевнул и посмотрел на часы
— было уже далеко за полночь. Эля всё ещё сидела перед компьютером, словно
оцепенев, и, не отрываясь, смотрела на монитор. Изредка её рука тянулась к
плечу и поправляла бретельку застиранного бумажного халатика. Она слегка
подняла кверху подбородок и сощурила глаза — будто от солнца, и стала похожа на
сытую кошку….
— А правда ведь замечательный цвет,
Серёжа? — спросила вдруг Эля.
— Конечно. Тебе очень идёт
оранжевый, — ответил он и подумал: «А ты говоришь — не продашь… Продам я свою
игру! Да… такое ещё никому не удавалось сделать. Это же новый уровень… Полная
иллюзия реальной жизни… Ай да я, ай да сукин сын!»
Сергей выходит на балкон и
долго-долго стоит. Смотрит вдаль. Чернота ноябрьской ночи обрамляет несколько
светящихся окон в доме напротив. Там, в душных комнатках,
сидят перед экранами люди… но в мире людей их нет. Они сейчас далеко, в
призрачном бытие, и там им лучше, чем в настоящем.
«Я сделаю вас счастливыми… Вот
увидите!» — шепчет Сергей в пустоту и глубоко вздыхает, раскинув в стороны
руки, — словно хочет обнять весь мир.
Междусобойчик
Виноградная лоза на фасаде дома Ани
извивалась, как дракон на китайском барельефе. Остальной растительности перед
старинным особняком, как полагается, были приданы правильные геометрические
формы. Другая часть сада, скрытая от улицы высоким забором, отличалась от
парадной, как джунгли отличаются от королевского парка. Всё, что там росло —
старые ели, кусты сирени, роз и жасмина, — разрослось до неприличных по
немецким понятиям размеров и форм. Даже газон подстригался лишь изредка и
потому был мягким, весь в маргаритках и низкорослых лютиках.
Однажды Анин муж, архитектор Вальтер
Штуренберг, пошутил перед своими гостями, что сад-де
содержится в «диком» виде специально для его супруги и должен напоминать ей
родные сибирские леса. Заметив, что шутка не понравилась жене, он обнял её
своей ручищей и в который раз начал рассказывать о необычайно сообразительных
коллегах из сибирского города О. В этом городе Вальтер бывал в деловых
поездках, там и влюбился двенадцать лет назад в Аню Ипатову.
Золотистые, ещё горячие пирожки
уложены на овальные тарелки, сладкий пирог с малиной нарезан на квадратики.
Кремовый «оливье» в хрустальной салатнице втиснут в переполненный холодильник.
Аня протёрла мерцающий гранит чёрных
столешниц, надела блеснувшее бриллиантами кольцо — подарок Вальтера на десятую
годовщину их свадьбы — и вышла из кухни в сад. Перетащила шезлонг в тень,
разлеглась, закинув руки за голову. До отъезда в Италию оставалось три дня.
«Пора начать укладывать чемоданы, —
подумала Аня, закрыв глаза. — И непременно взять белую блузку».
Она перебирала одежду, переполнявшую
платяной шкаф. Одежды было очень много, всех цветов, кроме белого. Выхватывала
охапки тряпья, бросала на пол, но на полках странным образом появлялись новые
стопки сложенной одежды; начиная злиться, Аня выгребала их обеими руками,
ворошила и отбрасывала. Блузки не было. Часы пробили полдень.
«Я опоздала! Где эта проклятая белая
блузка?» — в отчаянии шептала она, продолжая разбрасывать груды тряпья…
Вдруг громко хлопнула дверь,
разбудив Аню. Крепкий светловолосый мальчик молча прошествовал из дома на
лужайку.
— Лёша! Ты уроки сделал? — пытаясь
придать сонному голосу строгость, спросила она сына. Вместо ответа он кивнул. —
Ты что ешь? — спросила она.
— Кухэн, —
ответил мальчик.
— Пирог? — переспросила Аня.
— Пирьёг.
— Скажи: «пи-рог».
— Пи-рьёг,
— заметив по лицу матери, что она недовольна, повторил: — Пиррёг.
Злой огонек вспыхнул в серо-зеленых
глазах сына.
— Хорошо! — воскликнула Аня, сделав
вид, будто он произнес злополучный «пирог», как профессиональный диктор. — Тебе
просто надо почаще говорить по-русски… — Она чуть было не сказала: «когда
папы нет дома», но осеклась и произнесла: — Когда мы с тобой вдвоем… Ты
повторил моё стихотворение?
Алёша кивнул.
— Да? Ну, давай, расскажи! — Аня
приподнялась на локтях и приготовилась слушать.
— Уроньили
мьишьку на поль атарвальи мьишьке ляпу всьё равно ево не бьёшу патаму што
он кароший, — протараторил Алёша.
— Послушай, — помолчав, произнесла
Аня. — Ты должен говорить «мишку» так… твердо! — Аня потрясла кулаком. — А
где у нас Мариша? Она мой стих про бычка выучила?
Алёша равнодушно пожал плечами.
— Сегодня вечером придут мои друзья,
и мы будем… — начала было Аня.
— Papa ist da!1 — заорал вдруг Алёша и убежал.
Аня неуклюже выбралась из шезлонга и
побрела вслед за сыном на кухню. Обнимая одной рукой за плечи льнувшего к нему
сына, Вальтер пытался лопаточкой для торта положить на тарелку пирожок.
— Nimm lieber der
Kuchen2, — сказала Аня,
показывая на другую тарелку, где лежали пирожки с капустой, которые муж любил.
— Den Kuchen, — поправил её Вальтер.
—
Den Kuchen, — повторила она. — Natürlich. Den Kuchen! — Аня схватила пирожок и шмякнула его на тарелку.
Вальтер достал из ящика нож и вилку,
сел за стол и принялся за еду, сухо заметив, что Аня сама просит поправлять её,
так что нечего раздражаться. Начинка пирожка раскрошилась по тарелке; Вальтер
сосредоточенно сгонял кончиком ножа мелкие кусочки капусты на вилку. Замечания
Ани о том, что пирожки едят руками, он всегда пропускал мимо ушей.
Наливая в стакан воду, Вальтер
равнодушно спросил Аню, придут ли сегодня её друзья. Она кивнула. «Мьеждузабойчик», — произнес муж. Это было самое трудное из
двух десятков русских слов, которые он выучил когда-то давно, во времена его деловых
поездок в сибирский город О.
— Междусобойчик, — поправила его
Аня.
Вальтер нахмурился и проворчал, что
произносить подобные слова правильно выше его возможностей. Закончив трапезу,
он ушёл переодеваться — как обычно, по пятницам муж играл в гольф, а потом
ужинал в клубе. Через несколько минут, весь в бежевом, Вальтер заглянул на
кухню сообщить, что забыл передать ей привет от Олафа, и удалился. «Кто такой
Олаф? — подумала Аня. — Понятия не имею».
Гости приехали все вместе, на Неллиной машине — Фарида из Оренбурга, Миша из Петербурга и
сама Нелли — из Павлодара.
Каждый из этой троицы уже более
десяти лет как перебрался в Германию: татарка Фарида вышла замуж за пожилого
немца, немка Нелли со своей многочисленной родней приехала на «историческую
родину», а Миша — «по еврейской линии».
Аня вышла навстречу к загалдевшим
гостям. Вслед за ней выскочили её дети, девятилетние двойняшки Алёша и Мариша.
— Смотри, каких зверей я вам
принесла! — улыбаясь и спрятав пухлые руки за спиной, сказала Фарида.
— Говорим только по-русски! —
учительским тоном крикнула Анна детям. — Договорились?
— Да! — кивнули Алёша и Мариша.
— Вот! Знаете, кто это? — Фарида
протянула детям двух плюшевых бурундучков.
— Да! — ответил Алёша. — Это штрайфенайщхёрнщен!
— Как? Штайфен…
херн… — Фарида прыснула со смеху.
— Штрайфенайщхёрнщен!
— закричала, смеясь, Мариша.
— Это бурундук! — строго сказала
Аня. — Бу-рун—дук! Сегодня мы говорим только по-русски!
Аня повела гостей в сад, к столу,
накрытому белой скатертью. Фарида вызвалась помогать ей накрывать на стол.
Нелли ходила по саду, по-деловому осматриваясь. Недавно они с мужем построили
дом — всё своими силами.
— Большой какой у вас гартен! — с восхищением в голосе сказала она.
— Я был сказочно богат, я имел
заросший сад, — промурлыкал под нос Миша, откупоривая бутылку «Русского
стандарта».
— Сейчас таких больших грундштюков3
нет, — продолжала Нелли, никак не прореагировав на строку из «Машины времени».
— У нас гартен маленький. Зато с разенмеен4
— рюки-цуки — и готово.
— Да уж, Вальтер как начнет газон
косить — часа полтора тут ходит, — бросила на ходу Аня. Она несла к столу
очередную тарелку с закусками.
— Вы, наверное, разен-то
поливаете часто?
— Давайте уже наконец выпьем! —
воскликнул Миша.
— Мне бир,
но немножко! Мне же фарен нужно! — усаживаясь
за стол, сказала Нелли.
— А мне рулить не нужно. Я —
водочки, — лукаво покосившись на Нелли, сказал Миша.
Сегодня он, вопреки обычаю, не
подшучивал над Неллиной манерой говорить на смеси
русского с немецким. Впрочем, шутки были безобидные, Нелли не обижалась. «Вот,
по-немецки ещё не научилась, а по-русски уже разучилась», — сказала она однажды
о себе.
— И я водочки, — устраиваясь рядом с
Мишей, заявила Фарида. — Ребята, как я рада, что мы собрались! Мне так легко с
вами! Я ведь дома ни слова по-русски не слышу: Курт говорит, что я никогда
по-немецки не научусь, если буду наши фильмы смотреть. И читать по-русски тоже
не разрешает. Да ещё и весь день дома…
— Деспот! — скроил трагикомическую
мину Миша. — Да еще весь день дома. Тяжела участь жены пенсионера. Давайте
выпьем! И поедим!
Все расселись за уставленным
закусками столом. Анна всегда готовила много и вкусно. Пироги у неё получались
отменные. Да и селёдочка под шубой, и оливье, и даже простенький салатик из
сыра и чеснока были приготовлены мастерски. Анна с довольной улыбкой наблюдала,
как гости накладывают полные тарелки закусок.
Алёше и Марише налили сока, Нелли —
пива, остальным — водки. Миша встал и, улыбаясь сжатыми губами, приготовился
сказать тост. Все в ожидании притихли; лишь только шелест невидимого фонтана
доносился из-за забора. Миша молчал. Лицо у него стало серьёзным.
— Guten Tag, Frau Sturenberg!
— вдруг громко сказал он. Аня, сидевшая спиной к дому, оглянулась.
В дверном проёме стояла свекровь.
— Guten Tag! — натужно улыбаясь, ответила она и сказала, что перед
тем, как открыть дверь своим ключом, два раза звонила, но никто не отозвался.
Аня, вымученно улыбаясь, поднялась и
пригласила свекровь сесть вместе с ними. Гости дружно закивали. Миша уже тащил
ещё один стул из дома, а Фарида ставила на стол новый прибор.
— Ach, nein, nein, nein!
— замахала руками свекровь.
Вид у неё был немного
обескураженный. Нелли, подхватив пожилую даму под локоток, повела её к столу и
чуть ли не силой посадила на свободный стул. Фарида проворно соорудила целую
горку из салатов и пирожков на её тарелке, а Миша уже целился горлышком бутылки
с водкой в её хрустальный стаканчик.
— Zum Wohl! На здоровье! — торжественно произнес Миша.
Свекровь, посмотрев неприязненно на
свой стаканчик с водкой, всё же из вежливости пригубила немного и поставила на
стол. Её аккуратно подстриженные волосы были тщательно уложены. Аня ни разу не
видела у неё другой прически.
«Сейчас спросит Алёшку, как дела в
школе», — грустно подумала Аня и тут же раздалось:
—
Wie war in der Schule?
— Gut… —
ответил мальчик, сутулясь.
Последнюю контрольную по немецкому
он написал на жидкую тройку. И предпоследнюю тоже. Мариша также была далеко не
лучшей ученицей в школе.
Свекровь недоверчиво посмотрела на
детей. Она иногда заглядывала в их ранцы и видела, что по немецкому никакой не
«gut». И сказала фразу, которую Анна слышала уже
много раз и которую всем сердцем ненавидела — что детям, конечно же, трудно
учиться, ведь они, бедные, должны говорить на двух языках. Аня хотела было
возразить свекрови, но тут вмешалась Фарида и, безбожно коверкая каждое слово,
стала доказывать, что детям совсем не трудно говорить на двух языках: вот она в
детстве свободно болтала и по-русски, и по-татарски.
Гости принялись за еду. Миша начал
рассказывать про каких-то уток, поселившихся рядом с его домом. Аня понимала —
он нарочно увёл разговор от неприятной для неё темы, и была ему очень за это
благодарна. Дети, съев по пирожку, убежали в дом. В разговор про уток
постепенно включились и остальные. Конечно же, на немецком языке.
Аня встала, чтобы поменять тарелки,
Миша тоже вскочил из-за стола — помочь ей.
— Давай выпьем! — сказала Аня, когда
они оказались на кухне. Она достала из холодильника непочатую бутылку водки. —
Лучше у меня, наверху.
Наверху, на втором этаже дома, была
Анина комната. Там стоял телевизор, который принимал русские каналы, и большой
стеллаж с русскими книгами. На стенах висели картины, которые она привезла с
собой из сибирского города О.
— Да, забыл
совсем, я ведь твоим детям мультики принёс, — сказал Миша. — Про Винни Пуха.
— Спасибо! Знаешь, они не любят
русские… Жаль, правда? Ведь у нас такие классные мультики.
Они уселись в кресла перед маленьким
столиком, разлили водку по стаканчикам, тихонько чокнулись и выпили. «За тебя!»
— шёпотом сказал Миша. Из соседней комнаты доносились голоса Алёши и Мариши —
они громко спорили.
— Слышишь? — мотнув головой в
сторону детской, сказала Аня. — По-немецки говорят. А по-русски не хотят.
Отвечают по-немецки. Я не знаю, что мне делать, Миша…
Она с грустной улыбкой смотрела в
свой хрустальный стаканчик.
— Что делать? — переспросил Миша. —
В Россию их увезти. И тогда они заговорят по-русски. А здесь… Они просто не
хотят быть другими. Чужими. Ведь тот, кто говорит на чужом языке, и есть чужой.
Знаешь как дети это болезненно воспринимают.
Аня молчала.
— Я вот своего джуниора
на каникулы к маме в Питер отправляю, — продолжил полушепотом Миша. — Через
пару дней уже на русском свободно болтает! Я, кстати, через неделю туда еду…
— Мне иногда кажется, что это не мои
дети, — слегка заплетающимся языком произнесла Аня.
— Хочешь, приезжай с детьми на
недельку к нам в… — начал Миша.
— Не получится, — перебила его Аня.
— Мы послезавтра в Калабрию на две недели улетаем.
— Где это? — спросил Миша.
— Это на юге Италии, — ответила она.
— Пойдём вниз. А то бросили гостей…
Стемнело. Аня принесла свечи. За
столом тёк разговор — спокойный, перемежающийся паузами. Никто больше не
поднимал стаканчиков с водкой. Русское застолье превратилось в благопристойную
немецкую трапезу. Свекровь рассказывала, как правильно подстригать розовые
кусты.
— О! Мьеждузабойчик!
— послышалось вдруг. Все, как по команде, повернули головы и увидели Вальтера.
У него на плече, словно колчан со стрелами, висела сумка с клюшками для гольфа,
а рядом стоял улыбчивый мужчина лет сорока.
Вальтер, скинув сумку, по-хозяйски
уселся рядом с Аней, жестом пригласив к столу и своего спутника. Он представил
его гостям просто по имени — Олаф.
Олаф закивал и приветливо посмотрел
на Аню. Она вспомнила, кто это. Олаф, заядлый игрок в гольф и соклубник Вальтера, был преподавателем немецкого языка: он
давал частные уроки — отрабатывал произношение и грамматику. Однажды Аня
вспылила, что Вальтер часто поправляет её во время разговора, и он раздражённо
ответил: попрошу Олафа, пусть тот с тобой позанимается — лучше заплатить, чем
самому постоянно нарываться на неприятности.
Аня налила себе ещё водки и, не
дожидаясь тоста, быстро выпила. Было видно, что она сильно опьянела. Гости
расходились. Сначала свекровь, потом — её русские друзья. Последним ушёл Олаф,
так и не сумевший договориться с Аней, когда они начнут заниматься. Аня
рассеянно улыбалась уходящим гостям. Вальтер пытался проводить покачивающуюся
жену в спальню. Она выскользнула из его рук и ушла в свою комнату, плотно
затворив дверь.
Вальтер обычно не заходил к ней,
когда она закрывалась у себя. Словно не переступал через магический меловой
круг. Аня включила телевизор — шёл старый советский фильм. Хмель постепенно
уходил.
Вдруг отворилась дверь — на пороге
появилась Мариша.
— Ты чего не спишь, ребёнок? —
спросила Анна.
— Гедихт…
— обиженно сказала Мариша.
— Стих? Ох, и мне жаль, ты же учила,
а рассказать не получилось! Они ещё придут, и ты расскажешь. А знаешь — ну-ка
мне прочитай!
Мариша выпрямилась, вытянув руки по
швам, и старательно продекламировала:
Идьёт бичьог качаица,
Вздыхаиит
на хаду:
Ох, доска канчаиица,
Зийчас я
упаду!
— Класс! — взмахнув руками,
воскликнула Аня. — Молодец! Здорово рассказала! А понравился тебе зверь,
которого Фарида подарила?
— Штрайфенайщхёрнщен?
— спросила Мариша.
— Бурундук! Понравился?
— Ниедлих!
— кивнула девочка.
— Да, он милый! — согласилась Аня. —
Иди спать! Поздно уже!
— Гуте нахт!
— сказала Мариша, громко чмокнув Аню в щёку.
— Спокойной ночи! — ласково ответила
Аня и, вздохнув, потянулась на диване.
Алёша стоял на пороге её комнаты,
держа в руках белую блузку.
— Мам, я твою блузку нашел! Ты ведь
искала?
— Искала, везде… Где же ты её
нашёл? — приподнявшись на локте, ответила Аня.
— Маришка в неё своего бурундучка завернула! — ответил сын.
— Какого ещё бурундучка?
— Ну, которого тётя Фарида сегодня
подарила, — Алёша улыбнулся. — Забыла, что ли?
— Забыла… Странно, как многое
забывается. А ты моё стихотворение ещё помнишь?
Алёша, ухмыльнувшись, скороговоркой
отчеканил:
Уронили
мишку на пол,
Оторвали
мишке лапу,
Всё равно
его не брошу,
Потому что
он хороший…
— Was sagt sie?5 — наклонившись над спящей Аней,
спросил Алексея Вальтер.
Мальчик только пожал плечами. Он
узнал стихотворение, которое разучивал с матерью, но сделал вид, что не
понимает её пьяное бормотание.
— Komm, Alex, lass Mama
schlafen6, — холодно поизнёс Вальтер и,
выключив свет, повёл сына из Аниной комнаты.
1 Папа пришёл! (Здесь и далее перевод с немецкого
автора.)
2 Возьми эту пирожку. (Так получилось у Ани из-за
неправильно употреблённого артикля. — Прим. автора.)
3 Участков
4 Подстригать газон.
5 Что она говорит?
6 Пойдём, Алекс, пусть мама спит.