Бабочки, шар и воротник
Опубликовано в журнале Урал, номер 3, 2017
Владимир Березин. Виртуальность. Повесть о
любви. — «Новый мир», 2016, № 4.
Некогда я спросила Дмитрия Байкалова, члена оргкомитета «РосКона», крупнейшего отечественного фестиваля фантастики, о разнице между литературой и фантастикой. Байкалов ответил, что фантастика как жанр и прием в современном литературном процессе присутствует едва ли не в половине книг. «Боллитра», не без злорадства заявил Байкалов, давно мигрировала в сторону фантастики, однако никак не хочет признать этот факт. Он привёл в пример шорт-листы крупных премий, где периодически фигурируют то Ольга Славникова, то Дмитрий Быков, то Мария Галина, не гнушающиеся метафизическими сюжетами.
Результатом блиц-интервью с Дмитрием Байкаловым и другими стала моя статья «Фантаст в большой литературе: проблема самосознания» («Октябрь», 2013, № 12).
Если бы сегодня мне пришлось продолжать этот разговор, я бы поддержала Байкалова, приведя в пример страницы «толстых» литературных журналов. Последней, казалось бы, цитадели русской реалистической, социально ориентированной прозы.
Я с замиранием сердца прочитала рассказ Карины Шаинян «Что ты знаешь о любви». По всем формальным признакам это фантастика, в ней действуют мальчик с магическими способностями, зомби, втёршиеся в мир живых и успешно притворяющиеся «простыми работягами», динозавры, оживлённые колдовством и превращённые в нефтяные качалки, и библейское сыноубийство, переложенное на язык триллера. И где же опубликована эта фантастика? В «Новом мире» (№ 5, 2016). В журнале, открывшем некогда миру «Один день Ивана Денисовича». Если толстожурнальная литература и не мигрирует в сторону фантастики, то как минимум переходит на её язык.
Повесть Владимира Березина «Виртуальность» — ещё одно свидетельство сложных взаимоотношений «большой литературы» и фантастики. Повесть состоит из четырёх новелл, внешне автономных. Одной связью между ними является название — изначально задающее тон ирреальный. Второй — авторская дефиниция «повесть», не дающая представить эти тексты как четыре самостоятельных рассказа. Значит, между ними есть и более глубинная, корневая связь.
Заголовку «Виртуальность» буквально отвечает сюжет первой новеллы — «Три куста роз». Пожилой непростой человек («Паевский заведовал небольшим фондом и перекладывал деньги из одного места в другое. А потом брал из другого и клал в следующее. Ну и формально заведовал несколькими программистами и химиками») селится в дачном кооперативе учёных. Его сосед — математик, которого Паевский воспринимает как старика, хотя он старше лишь на десяток лет, — разговаривает с ним, поливая розы, то о цветах, а то «об искусственном интеллекте в Средние века». Казалось бы, обычный трёп интеллигентов… Но что-то частенько к Паевскому обращаются в поисках пропавших людей. То полиция разыскивает молодого человека, год назад по чьей-то протекции работавшего в его фиктивной фирме; то чудаковатый немец ищет у Паевского девушку, с которой познакомился по интернет-переписке, перечислил ей много денег, но хочет вернуть не финансовую потерю, а загадочно исчезнувшую возлюбленную. Руководитель фирмы подозревает своего бывшего сотрудника в банальном интернет-мошенничестве. Но когда выясняется, что парень не разбирался в интернете, понимает, что дело серьёзнее.
В момент, который описан Березиным вкрадчиво: «<Паевский > вспомнил рассказ немца и включил компьютер. Он устроился поудобнее и погрузился в Сеть. Это происходило медленно, будто он входил в воду, долго идя по гальке от берега залива… И вот он нашел нечто — имя было то же самое, но человек другой», — читатель тоже понимает, что подоплека тут какая угодно, но не преступная. Паевский узнаёт российскую подругу немца по «глупому, явно придуманному имени» (его автор не называет), но в общении она выше подруги немца: интеллектуалка, взрослая женщина с большим жизненным опытом и добрым сердцем. Она поддерживает школу в далеком волжском городке, и Паевский, которого на мякине не проведёшь, делает туда перевод. Он влюбился в незнакомку из Сети. Но сосед-математик выдал себя. Все идеальные сетевые возлюбленные были делом его рук! Он написал жизнеспособную программу, и теперь она, «как нормальный вирус, распределилась между тысячами машин и строит себя сама». И «питается», по высокомерному выражению математика, «этими дураками».
Суть демиургических игр старик объяснил с тем же снобизмом: «Я придумал зеркало, в которое все вы смотритесь, — вот в чем дело. Не выдумать машину, похожую на человека, а заставить человека полюбить машину — вот задача. А все люди только и могут, что полюбить себя».
И что, это не фантастический сюжет? Впрочем, не спешим радоваться. Простота «высокотехнологичного» научно-фантастического решения задачки омрачается острым подозрением Паевского, глядящего на грядки с розами: мало ли что могло под кустами поместиться? И самоповешением математика в конце истории. Быть может, деляга столкнулся не с сумасшедшим гением, а со зловещим коллекционером человеческих натур — развитием маньяка из романа Джона Фаулза? Или с Карабасом-Барабасом, владельцем театра марионеток, физически устраняющего актёров за ненадобностью?.. Паевский склоняется к этому варварскому объяснению. Оно его устраивает: «простившись» с соседом, чей труп увозит полиция, он снова заходит в интернет, на встречу со своей «любовью, живущей в проводах»…
В следующих историях повести компьютера, интернета и виртуальной реальности демонстративно не будет. Героиня новеллы «Ежедневник» обладает эксцентричной привычкой — «перед Новым годом Наталья Александровна всегда выбирала себе ежедневник. …Большинство ее подруг давно не пользовалось ежедневниками из кожи и бумаги — они стучали пальчиками по экранам. Наталья Александровна была верна своей традиции — только бумага, и обязательно высшего качества». И только ручкой она заполняет листы ежедневника — естественно, волшебного. Центральный персонаж «Мира букв» Барановский живёт и действует во время перестройки, когда компьютеров ещё в России не было, тем паче в провинциальной психбольнице, где молодой психиатр отбывает распределение. А четыре героя заключительной новеллы «Шар» едут к таинственному шару в метро и электричке, а не рассматривают его фото в Инстаграме. Тем не менее название «Виртуальность» осеняет все четыре микротриллера, прозрачно намекая читателю: виртуальность — не только в сети. Пространство условной реальности, куда легче войти, чем выйти, рядом с нами. Материальный мир не так прочен и трёхмерен, как мы думаем.
Неологизм «микротриллеры» семантически и концептуально тоже из области фантастики, чудес и приключений. И я на нём настаиваю.
Все новеллы «Виртуальности» построены по одному и тому же принципу: начинаются с «бытовухи, но по мере развития сюжета (короткого, динамичного) их пронизывает мистика и страх, а кончаются истории кроваво. Про математика мы уже знаем; у бизнес-леди, владелицы ежедневника, гибнет друг, кому реально принадлежит её дело. Гибнут и трое шедших к шару просить счастья и исполнения желаний. И лишь четвёртый персонаж «Шара» догадывается: «Счастье не в исполнении желаний, а в том, чтобы найти свое место и предназначение. Ну и что, если для этого нужно исчезнуть, — что толку тянуть? Нет никакого резона тянуть, состарившись, долеживать в мусорной квартире свой век». И чтобы жертва его была принята, исполняет обряд — кружится посреди сферы, напевая жуткую песню:
Неси, мышка, сладкий сон
И друзьям моим, и мне,
Через сени, через клеть,
Через щель в окошечке.
Тихонько, легонько,
Чтоб не слышал котенька:
Как услышит котенька —
Тебе голову отъест.
И только «Мир букв» завершается бескровно, но не менее, а, скорее, более драматически. Молодой психиатр обнаруживает на телах пациентов экземы, похожие на буквы. Углубившись в изучение этого феномена, он узнаёт, что в этом районе ещё до революции встречались люди, меченные буквами, и что его старший коллега уже писал о таинственном явлении. Только для того оно таинственным не было: «Это память Бога, его заметки свыше. Заметки на человеческих телах. А на чем ему еще записывать?» Вопрос, что именно написано на телах узников психбольницы, к которым меткой Бога присоединяется и Барановский, остаётся открытым. Из букв, рассеянных автором по рассказу (обнаруженных Барановским), складывается слово «вечная». Буква «Я» зачесалась у самого врача под лопаткой.
К слову «вечная» коннотации устойчивые: первое толкование — «вечная память». От намёка на эдакую «надпись Бога» тревожно. Впрочем, есть и более невинный фразеологизм: «вечная любовь». Связка не только с устоявшимся выражением, но и с «Тремя кустами роз», где концовка это слово прямо содержит: «А Паевский пошел к себе — туда, где его ждала любовь, живущая в проводах.
Большой экран, хорошее разрешение.
Любовь постоянная.
Вечная».
Это не единственная перекличка историй из «Виртуальности» между собой. Возможный «коллекционер» в «Трёх кустах роз» отзывается настоящим лепидоптеристом — специалистом по бабочкам, — любовником героини «Ежедневника». «Страницы ежедневника», которые та покрывает «аккуратными маленькими буквами», а потом обнаруживает, что не она пишет текст, а сам текст пишет себя, да и её радикально изменившуюся жизнь, получают возможное объяснение в виде «надписей Бога» в «Мире букв». А жертвой шару явно послужили не только путники, но и действующие лица всех прочих виртуальностей. Связи, делающие эти четыре страшилки единым художественным полотном в духе магического реализма, лежат на поверхности.
Да и «внешние» связи повести Березина понятны. На то, что шар «заимствован» из «Пикника на обочине» Стругацких, автор указывает в тексте: «Все хотели счастья, как в той давней книге, где тоже был таинственный шар и герой полз к нему, твердя, что хочет всем счастья и чтобы никто не ушел обиженным». Сюжет о том, как людям искусственно создают идеального партнёра, варьируется в мировой литературе начиная с мифа о Пигмалионе — но ближе «Граф Калиостро» Алексея Толстого либо «Идеальная женщина» Роберта Шекли.
Сложнее с прототипом «Ежедневника». На мой взгляд, это рассказ Тэффи «Жизнь и воротник»: насмешка над слабовольной женщиной, сваливающей на воротник проявления своих порочных наклонностей. Но если читать его более вдумчиво, окажется, что пустяковый предмет туалета «рулит» жизнью хозяйки. Да такой ли уж он пустяковый? Может, подарочек от лукавого?.. Ежедневник, который заполняет сам себя и вертит Натальей Александровной, ввергая её во всё более мрачные приключения, точно оттуда.
Среди романов и рассказов, в которых можно разгадать корни постмодернистских приемов Березина, нет ни одного реалистического. Это факт. Но факт и то, что повесть Березина опубликована в «Новом мире». Впрочем, этому журналу не привыкать! Ведь помимо «Ивана Денисовича», он некогда познакомил россиян и с «Альтистом Даниловым».