Опубликовано в журнале Урал, номер 3, 2017
Кирилл Курбатов (1991) — родился в Рязани. Учился в Рязанском радиотехническом
университете (не закончил). Несколько лет работал гидом в Турции. Сейчас живет
в Рязани, работает режиссером рекламных роликов в студии KinoMonkey.
Ранее не печатался.
Помню времена, когда я был совсем еще ребенком, и никто даже не пытался
заставить делать меня те вещи, которые мне приходится совершать сейчас,
например, писать этот рассказ, более чем на девяносто девять процентов
состоящий из событий, которые имели место быть. Всему свое время, и иногда в
жизни случается что-то, что потом переворачивает ее не только с ног на голову,
но еще, кажется, несколько минут держит в таком положении и трясет, чтобы
убедиться, действительно ли она перевернулась и вся ли мелочь высыпалась из ее
карманов. Впрочем, глобальные перемены случаются нечасто. Одна из таких
нечастых перемен и произошла с моим соседом Колей. Звали Колю Николай Иванович,
так, по крайней мере, к нему обращались в университете, где он успешно
преподавал. Обращались не только студенты, но и коллеги, и даже ректор. Да,
плоды либерализации не добрались ни до него, ни до университета, ну и сахар с
ним, как сам он любил выражаться. Либерализация — это не главное. Главное,
чтобы человек был хороший. Судя по отзывам, которые оставляли о нем его
слушатели в социальных сетях, человеком он был действительно хорошим. Годным. И
вот вам пример.
Сидел однажды Коля за партой. Ну, понятно, не в качестве ученика, а как
преподаватель, хотя согласитесь, звучит нелепо, но если подумать, то отсиживают
время не только ученики или студенты, но и учителя с преподавателями. Они так
же не любят оставаться на дополнительные занятия, хотя встречаются и с ДСМ (без
Б) наклонностями, которые любят потянуть время, даже если его нечем тянуть и есть
более важные дела. Впрочем, такие встречаются и в среде их слушателей…
Сидел Коля и принимал экзамен, а между тем читал переписку Федора
Достоевского с Анной Ахматовой. Вернее, так. Он читал переписку великих
писателей, а между тем принимал экзамен. Где он ее нашел? Как такое могло
случиться? Что написано пером или на айфоне, то никаким топором не вырубишь,
никаким форматированием не очистишь. Такая мысль посетила Колю, уставившегося в
экран телефона. Ни Достоевский, ни Ахматова о плодах цивилизации не писали,
современной для нас цивилизации, а для них — будущей. Никто из них к фантастике
не стремился, хотя фантазерами они числились знатными, и Коля считал себя
фантазером, хотя преподавал ядерную физику, или, как сам он любил выражаться,
ядрёную. Но, видим мы, был он не совсем физиком, отнес кусочек физической души
русским классикам, но лишь кусочек, чтобы в лирики его не записали. Остался
где-то посередине. Лизиком. На лизи.ком
Коля и нашел переписку. С этого сайта началась его увлеченность классической русской
литературой, что в век мобилизации (мобильной компьютеризации. — Мое прим.,
подпись: автор) кажется полнейшим моветоном. Этим же сайтом и ограничилась.
Если бы он зачитывался программными кодами, постами в социальных сетях или, на
крайний случай, классиками современности, такими, как Стив Джобс (уже классик)
или Билл Гейтс (пока современник), то его, безусловно, понимали бы и в научной
среде, и коллеги, и студенты. Сейчас же он был вынужден скрывать приверженность
литературе, все знания о которой исчерпывались публикациями на упомянутом
ресурсе.
Шел экзамен. Ученики сидели и тихо готовились к билетам. Настолько тихо,
что можно было слышать, как Коля перелистывает электронные страницы. За то Колю
уважали, что игнорировал происходящее в аудитории даже во время экзамена.
Впрочем, он игнорировал и то, что происходило за ее пределами, не интересовался
политикой, не читал новости и даже не знал, насколько либеральна его страна:
само понятие «либерализм» он воспринимал всего лишь как набор букв. Но
относился к своим студентам он вполне либерально, поэтому большинство студентов
списывали.
Раздался стук. Сначала Коля не воспринял его, поскольку так увлекся
чтением, что переместился в виртуальный мир. Он как раз читал ту часть, где
Достоевский описывал свои тяжелые трудовые будни, когда ему из-за недостатка
денег приходилось самому делать ремонт в квартире, забивать гвозди, класть
плитку и одновременно диктовать «Игрока» стенографистке. Может, поэтому «Игрок»
получился настолько другим, что роман можно положить на музыку. На музыку
ударов молотка, вбивающего гвозди в стены. Классическая русская рэпатура. Коля почти улыбнулся, но опомнился. Он запретил
себе улыбаться, чтобы поддерживать статус.
Снова постучали. На этот раз стук оказался более настойчивым, где-то слева,
а не в фантазиях Коли, и уже весьма отдаленно походил на минусовку для рэпа.
Ритм напоминал что-то между The Prodigy
и Лайонелом Хэмптоном.
Коля поднялся, положил электронное устройство на стол и не спеша
направился к двери, попутно оглядывая студентов, которые, как он успел
заметить, успешно пользовались шпаргалками. «Сахар им судья», — подумал Коля и
открыл дверь.
В аудиторию зашла девушка. Не просто девушка, а самая красивая из тех,
что когда-либо видел он, а возможно, и весь белый свет (и черный тоже). Так
показалось Коле. Он немного пошатнулся и чуть не упал — зацепил пяткой
линолеум, который уже лет десять выглядывал из-под дощатого пола, за это время
став причиной не одной травмы и не одного сломанного каблука. Кстати о
каблуках: они были высотой сантиметров пятнадцать, поэтому девушка на них
оказалась примерно одного роста с преподавателем.
— Вам кого? — поинтересовался Коля.
— Мне вас, — сказала девушка и улыбнулась большими силиконовыми губами.
Силиконовыми у нее были не только губы. «Silicon,
— подумал Коля. — В переводе с английского — кремний, поэтому выражение
«Силиконовая долина» совершенно неправильно интерпретируют, называться она
должна Кремниевой, а вот Она вполне себе силиконовая».
— Довлатова, — представилась девушка и протянула руку с ногтями почти
такими же длинными, как каблуки, и даже более красными, чем губы.
— Коля, — сказал Коля и пожал руку в ответ. Потом поправился: — Николай
Иванович. У нас вообще-то экзамен идет.
— Он-то мне и нужен.
— Ах, так вы на экзамен! А почему я вас за семестр первый раз вижу?
— Ну, я вас тоже первый раз вижу…
— Что же, проходите, берите билет.
— С удовольствием.
Девушка сделала все, как он сказал, — прошла и взяла билет. Элегантно
обогнула преподавателя, протянула изящную ручку за билетом, надула губки и
сказала:
— Билет номер шесть.
— Готовьтесь, — сказал Коля и продолжил изучать переписку.
Стоит ли говорить, что, пока она шла готовиться, взгляды всей аудитории
были обращены на нее. Шатенку с рыжеватыми глазами, в мини-юбке, на высоких
каблуках, в блузке, которая, казалось, вот-вот должна была разорваться под
напором, но что-то ее сдерживало, возможно, правила приличия или просто здравый
смысл: аудитория выглядела не самым лучшим местом для такого разрыва.
«Когда я начитывал «Игрока» своей стенографистке, — писал Достоевский, —
в голове у меня не утихала мысль о долгах, каким-то даже судорожным, одержимым
я стал, моментами доходило до лихорадки, я не мог держать молоток и выстукивать
ритм, который так помогал мне сосредоточиться. Тогда я слезал со стула,
откладывал инструменты, обнимал стенографистку и подолгу всхлипывал у нее на
груди, а она успокаивала меня, мол, ничего, Федя, сейчас допишем главу, а там
можно будет аванс взять, и за квартиру заплатишь, и молоток, может быть, уже не
сам будешь держать, а юношу какого пригласишь. Сейчас из Азии такие умельцы
приезжают! Ух! Мастера! Любой ремонт сделают за пару дней. Хочешь, крышу
перекроют, хочешь, канализацию почистят, а хочешь, дымоход новый поставят. А
главное, дешево, я тебе говорю, Федя, за ними будущее. Давай откроем контору
строительную, будем бригаду пригонять на объект, а сами сидеть в тепле и чай
пить. Там уже что хочешь, хоть роман пиши, хоть кол на голове теши. Вот такая у
меня стенографистка, всегда теплые слова найдет, чтобы успокоить да
приголубить. Тоже Аней зовут. Она мне как няня родная. Ну, Анна, пора мне
работать, а то издатель совсем меня из ума выживет, да и из дома тоже».
На что Ахматова отвечала: «Да, издатели…»
Все ее письма отличались краткостью, как строчки стихов. Анна этим
гордилась. Иногда она просто присылала пустые страницы, без подписи, без
указания обратного адреса, но Достоевский неизменно узнавал ее почерк. Такие
письма он изучал особенно тщательно и с большой подозрительностью. Женский ум
изворотливый, кто знает, что она задумала.
Коле надоело сидеть в тишине, тогда он вышел из аудитории, достиг
уборной, где справил нужду в умывании, а когда вернулся обратно, у стола его
уже ждала Довлатова. Ее лицо почему-то напоминало ему героев произведений
Достоевского, краткое описание которых он тоже читал на лизи.ком.
Лицо такое же одухотворенное и готовое поделиться своей одухотворенностью с
первым встречным за умеренное материальное вознаграждение. От Ахматовой тоже
прослеживались какие-то черты, но какие именно, он понять не мог, они были
столь же неуловимыми, как смысл ее поэзии. Впрочем, может, это просто
наваждение, навеянное странной перепиской.
Посмотрев лучшие фотографии Довлатовой в социальных сетях, нельзя было
сказать, что девушка очень красива, но вживую она производила колоссальное
впечатление на всех, выглядела почти святой, но с каким-то дьявольским нимбом,
с оттенком таящейся злобы глубоко в глазах.
— Вы готовы? — спросил Коля.
— Всегда готова, — подмигнула Довлатова.
— Тогда присаживайтесь.
Она подвинула покосившийся стул к себе, села на него, отчего тот
покосился еще больше. Девушка поморщилась и закинула ногу на ногу. Коля заметил
шрам на колене, который проглядывал сквозь сетчатые колготки. Шрам в форме
пентаграммы. Девушка предупредительно кашлянула. Коля перевел взгляд на лицо.
«Боже, какая красивая, — снова подумал он. — Ладно, тройку я ей поставлю». Коля
— добрая душа.
— Вопрос первый.
— Давайте.
— Он же последний.
— Там два вопроса должно быть.
— У меня здесь один.
— Дайте билет… Джаз. Свойства джаза. Последствия для классической
русской литературы.
«Какие могут быть последствия? — подумал Коля. — Джаз сам по себе, а
Россия сама по себе, где-то между Европой и Азией, и никакой джаз ей уже не
поможет. Так. Стоп. У меня же ядрёная физика. Совсем мысли спутались с этой
Ахматовой, Довлатовой…»
— Это неправильный билет, — сказал он. — Откуда вы его взяли?
— У вас со стола, — удивилась девушка.
— У меня не было такого билета. Вы вообще знаете, какой предмет пришли
сдавать?
— А вы знаете, какой предмет преподаете?
«Сарказма ей не занимать, — подумал Коля. — Что же, попробуем
по-другому».
— Возьмите другой билет. И готовьтесь, время еще есть.
— Я уже подготовилась к этому.
— Так подготовьтесь к другому.
Девушка нехотя взяла другой билет и прочитала:
— Билет номер шесть. Джаз. Свойства джаза. Последствия для классической
русской литературы.
— Вы шутите? Дайте билет!.. Джаз. Свойства джаза…
Коля встал:
— Значит, объявился у нас шутник? Ну, признавайтесь, кто это сделал.
Конечно, никто не признался. Да и признаваться было не в чем. И незачем.
Тишина. Коля сел и быстро просмотрел остальные билеты. Все были под номером
шесть. И во всех значилось: «Джаз, свойства джаза…»
— Ну что ж, — сказал Коля. — Если так, то рассказывайте про ваши
свойства.
Девушка оживилась. Она достала помаду, обвела губы, причем сделала это
без зеркала, так, что вокруг остался размазанный красный след, а когда
улыбнулась, то напомнила Коле персонажа из какого-то фильма, но Коля никак не
мог вспомнить, из какого именно. «Слишком много сходств, — подумал он. — Надо
сосредоточиться на физике, тьфу, на джазе. Что я знаю о джазе? Кажется, его из
Америки привезли».
— Джаз — это такое направление в музыке, в котором играло огромное число
музыкантов, в основном американских и в основном афроамериканских. Известно,
что джаз пришел к нам из Африки и так укоренился во всем мире, что совершенно
непонятно, собирается ли он когда-нибудь уходить или нет. Как утверждает
Википедия, джазу характерна импровизация и изощренные ритмы, не всегда понятные
русскому человеку, который привык к могучим, но таким близким мелодиям
Чайковского и Достоевского. А ведь Достоевский был непризнанным основателем
музыкальной школы, которая впоследствии перетекла в целое направление. Это я
говорю про рэп. Именно Федор Михайлович впервые заметил, что ритмичные удары
находятся в идеальном консонансе с ритмом его произведений, а в частности, с
«Игроком». С него-то все и началось, по сей день искушенные читатели и простые
критики отмечают, что «Игрок» гораздо лучше воспринимается под минусовки,
например, Wu-Tang Clan или
2pac. Что ж, с этим трудно поспорить. Даже авторитетный сайт, на котором
публикуются архивы переписок между известными личностями, отмечает, цитирую:
«Без Достоевского русский рэп представлял бы собой большую бездну, черную дыру,
которая засасывает деньги слушателей. Впрочем, и с Достоевским тоже».
По мере того как он говорила, ее голос все отчетливее и отчетливее
разносился по черепной коробке Коли. Со временем он заполнил все его внутреннее
пространство. Что касается пространства внешнего, то оно как бы сжималось,
темнело и превращалось в единое гигантское одеяло, под которым остались только
Коля с Довлатовой. Почему-то аудитория стремилась улететь куда-то вдаль, а
студенты превратились в маленькие звездочки, напоминающие то ли горящие глаза
волчьей стаи, то ли созвездие Орфея в миниатюре. Фокус зрения Коли сместился к
девушке, его внимание оказалось полностью ею поглощено. Он заметил, что
Довлатова не мигает, а ее большой рот с размазанной по губам помадой произносит
уже не простые слова, а извергает какие-то проклятия на незнакомом языке.
— Латын исп спутают вловиыьж бара вью… — колдовала Довлатова.
Однако Коля странным образом все понимал, и на русском языке это звучало
так:
— Достоевский сделал все, чтобы Россия стала достойной страной в глазах
либерального Запада, а такие, как вы, вы портите все! Вот что ты сделал за свою
жизнь, Коля?! Что ты сделал, чтобы в России был рэп нормальный, или хотя бы
физика была не ядрёная, а нормальная, ядерная. И ведь ты не просто ее так
называешь, ты к ней так же и относишься! Ты профан, ты преподаешь серьезный
предмет, а на деле занимаешься развалом науки. Как можно быть настолько дегенеративным,
чтобы на собственном экзамене читать переписку Достоевского с Ахматовой. Мало
того, читать, еще рассказывать студентам истории о том, что Федор Михайлович
делал ремонт собственными руками! Да где такое видано, чтобы классик и светило
русской литературы собственноручно вбивал гвозди в стену? И ритм он набивал не
молотком, а стенографистка его настукивала каблуками. Под его слова. Вот так
рождались великие произведения!
Мир вокруг съежился в клубок. Коля съежился в не меньшей степени. Он не
мог пошевелиться и немигающим взглядом уставился в горящие глаза Довлатовой.
Она встала, уперлась руками в стол, ее каштановые волосы развевались на
откуда-то появившемся ветру. Коля титаническим усилием оторвал взгляд от ее
глаз, но не смог отвернуться, поэтому остановился на ее шее. Стоп! У женщин не
должно быть кадыка, но у Довлатовой он был! У Коли начал открываться рот,
причем так широко, что, казалось бы, его уже никогда никто не сможет закрыть.
Как Америку. Рот открывался все больше и больше, вскоре сам Коля превратился в
большой рот и начал засасывать окружающую материю.
Довлатова почему-то оставалась неподвижной. Гравитация ее не касалась.
— Это тебе наказание за преступление против России!
Время замедлялось все больше и больше, видимо, из-за усиливающейся гравитации,
Коля чувствовал, что материя оседает внутри него, но в то же время он
чувствовал, что он совершенно бездонный и может засосать целую вселенную, а то
и две.
— Соси, дорогой, соси! — хохотала Довлатова.
Заиграла джазовая музыка. Коля с ужасом заметил, что студентка подняла
юбку, и под трусиками у нее оказался внушительных размеров бугорок. Музыка
играла все громче и громче, бугорок увеличивался, а ветер продолжал загонять
темноту в рот.
Коля резко открыл глаза. Он принимал экзамен, заснув на стуле с
запрокинутой головой и широко открытым ртом. Звонил телефон, рингтон Лайонела Хэмптона. Студент
декларировал под смех аудитории:
— …космические лучи положительно сказывались на развитии русской
классической литературы, в частности, сам Федор Михайлович в небезызвестном
романе «Игрок» отмечает, что космические лучи…
— Хватит, — отрезал Коля и сбросил звонок. Аудитория притихла, а студент
решил закончить свою речь:
— …космические лучи общественно полезны.
— Действительно? — возмутился Коля. — А ваши знания общественно
бесполезны, молодой человек. Я вам мог бы поставить неуд, но так и быть…
Закройте кто-нибудь уже окно, на улице минус двадцать, а вы давайте зачетку.
— Я вернусь ровно через десять минут, — объявил он и вышел из аудитории.
Справив нужду в умывании, он действительно вернулся через десять минут, а
у входа в аудиторию его ждала Довлатова.
— А, Довлатова… Снова опаздываете. Вы же на экзамен?
— На экзамен, — девушка смутилась.
— Что ж, проходите, — сказал он.
Она зашла, положила зачетку и взяла билет.
— Билет номер шесть.
Колю обдало холодным потом.
— Прочитайте, прочитайте вопрос, — прохрипел он.
— Я уже прочитала.
— Вслух!
— Виды взаимодействий и классы элементарных частиц…
— Все, хватит, — вздохнул Коля с облегчением. — Готовьтесь.
Девушка отправилась на задние ряды, а Коля взял телефон и продолжил
читать: «Дражайшая Анна! Не зря предупреждали меня о том, что без
соответствующей технической подготовки нельзя делать ремонт! Поэтому пишу тебе
с перебинтованным пальцем, надеюсь, это не скажется на почерке, и ты все
поймешь, как понимала меня всегда…»
Вот такая перемена произошла с моим соседом Николаем Ивановичем. Перемена
длиною в десять минут, которую он устроил себе во время экзамена, зайдя в
уборную, или перемена длиною в жизнь, которую каждый из нас устраивает себе,
даже зачастую об этом не подозревая и без собственного на то согласия.
Что касается моего рассказа, то основан он исключительно на фактах и
реальных событиях. Согласитесь, ведь подобное могло произойти с каждым из ваших
соседей. Несмотря на реализм и отсутствующую художественную ценность, он
зачем-то получил отзывы в узких (и с каждым годом все более сужающихся)
литературных кругах.
«Это не постмодернизм, это простмодернизм».
Журнал «Малый тираж».
«Аффтарвыпеййаду». А.Я. Безграмотный.
«**вно! У меня стихи лучше!» Пожелала остаться
анонимной.