Маяковский и Пастернак на Урале
Опубликовано в журнале Урал, номер 7, 2016
О том, какой ценой Советское государство произвело мощный рывок индустриализации, написано и сказано немало. Но никакие выкладки ученых не сравнятся с впечатлениями очевидцев, тем более если это два великих поэта ХХ века — Владимир Маяковский и Борис Пастернак, побывавшие на Урале в 1928–1932 годах. Публикации об этом местной прессы (газеты «Уральский рабочий») могли бы составить интереснейшую документальную повесть.
Когда утром 26 января 1928 года на железнодорожном вокзале Свердловска Маяковский впервые ступил на уральскую землю, его уже встречала опубликованная в тот день в «Уральском рабочем» статья «Владимир Маяковский. (К его выступлению в Свердловске)». Автор ее, будущий известный советский литературовед И. Нович впрямую связал приезд поэта с задачами культурной революции.
«Вместе с ростом культурности, — читаем в газете, — в массах будет расти и качество усвоения и понимания сложнейших форм культуры вообще, в том числе и поэтической культуры, одним из крупнейших представителей которой в наше время является Владимир Маяковский… Страницы поэмы «Хорошо!» (именно ее презентовал Маяковский в этой поездке. — Ю.М.) пронизаны большой любовью поэта к строительству, которым занята наша страна… Поэма «Хорошо!» — новый этап творчества Маяковского, ставящий его с новой силой и решительностью в ряды лучших революционных поэтов наших дней».
И. Нович выделяет Маяковского из группы «лефовцев», утверждая, что он «идет своими путями, обходя всю теоретическую путаницу и временами явно политическое упадничество, находящее себе место на страницах этого журнала».
В дни пребывания в Свердловске Маяковский жадно впитывал впечатления от города и его нови, много общался с людьми. Он дважды, 26 и 29 января, выступил перед публикой в Деловом клубе (ныне здание государственной филармонии), побывал в гостях у студентов Горного института, осмотрел новостройки и предполагаемое место захоронения царской семьи, встретился с местными рабкорами и членами литературной группы молодежной газеты «На смену!». «Уральский рабочий» день за днем освещал эти встречи.
Впечатления о выступлении в Деловом клубе 26 января отразила публикация Н. Сказина («Уральский рабочий» от 28 января):
« — Поэтов — на эстраду, искусство — в массы!».
Эти старые у Маяковского, но новые для аудитории лозунги заставили публику насторожиться, разбиться на два лагеря: сочувствующих и протестующих.
Обосновав свои лозунги и увязав их с задачами культурной революции, Маяковский прочел поэму «Хорошо!».
— «Хорошо!» — поэма о революции. Это — моя революция, — заявил Маяковский.
Отдельные стихи — куски поэмы увязаны общим революционным пафосом, свойственным Маяковскому и эпохе, увязаны «лирической позицией» автора.
Как поэт трибуны Маяковский дал то, что мог, — хорошую вещь, каких немного в литературе.
Аудитория, несмотря на пестроту состава, горячо приветствовала выступление».
А под заметкой — подробное извещение под заголовком «Даешь изящную жизнь!»:
«В воскресенье, 29 января, в Деловом клубе состоится второе выступление поэта В. Маяковского.
В программе: разговор-доклад на общую тему «Даешь изящную жизнь!»
Доклад будет иллюстрирован новыми стихами Маяковского: «Письмо к любимой Ив. Молчанова», «Рак и пиво завода имени…», «Письмо Горькому», «Мусье Гога» и ряд других.
В заключение — ответ на записки».
Рецензия на этот вечер, опубликованная газетой 31 января, уже после отъезда поэта в Пермь, интересна не только передачей атмосферы события, но и отсутствием преклонения перед авторитетом. Автор ее Л. Савельев остался доволен наступательным тоном Маяковского, но посчитал, что тот привел «недостаточно типичные» примеры, уже известные по журналу «Революция и Культура».
«И над всем этим, — продолжает критику автор статьи, — пропаганда и популяризация литературной группировки «Новый Леф» как единственного борца против мещанства, за коммунистическую культуру».
А 29 января вышел и вовсе исторический номер газеты — «Уральский рабочий» дал «Литературную страницу» с двумя стихотворениями Маяковского: уже известным «Три тысячи и три сестры» и новым, только что написанным «Екатеринбург — Свердловск». В нем — ныне хрестоматийно известные строки:
Из снегового,
слепящего лоска,
из перепутанных
сучьев
и хвои —
встает внезапно
домами Свердловска
новый город:
работник и воин.
Все верно. Главным для поэта было впечатление о городе как о сплошной стройке. Тогда как раз возводили первые жилые многоэтажки, прокладывали водопровод, из-за чего многие улицы были изрыты. «Не город, а строительная площадка», — бросил поэт реплику журналисту Ивану Егармину, сопровождавшему его пешком из гостиницы Ярмаркома, где он остановился (сейчас здесь Институт травматологии и ортопедии), в Горный институт.
В целом поэт остался доволен поездкой. Особенно горячо встречала его молодежь. Он с радостью читал свои стихи комсомольскому активу, студентам. Как вспоминал впоследствии организатор многих его поездок Павел Лавут, «молодежь следила за каждым его движением, ловила каждое его слово».
Памятью о посещении Свердловска остались новые стихи поэта. Кроме «Екатеринбурга — Свердловска, это «Рассказ литейщика Ивана Козырева о вселении в новую квартиру» и «Император».
Осталась и очень выразительная фотография Маяковского, сделанная 28 января во время выступления перед рабкорами и участниками литгруппы молодежной газеты «На смену!» известным в Свердловске фотомастером, фотокорреспондентом «Уральского рабочего» Леонидом Суриным.
Маяковский побывал в Свердловске всего на несколько лет раньше Пастернака, когда обновление города еще только начиналось. Газета писала о первом розыгрыше займа индустриализации, о том, что на строительство Уралмаша отпущены первые средства. А еще — об открытии в 1928 году в Свердловске, тогда центре огромной Уральской области, Второго Уральского областного съезда по народному образованию, в котором принял участие нарком просвещения А.В. Луначарский.
В отчете о первом съездовском дне 6 января читаем:
«В приветственных речах и докладах тов. Луначарского поставлен ряд актуальных задач, решение которых имеет исключительное значение теперь, когда вопросы культурной революции выдвигаются на первый план».
Без преодоления невежества и неграмотности огромной массы населения страны и в самом деле невозможно было осуществление невиданных индустриальных планов.
Борис Пастернак, побывавший в 1931 году в составе писательской бригады в Челябинске, где строился огромный тракторный завод, был поражен другими картинами. Тем, что вдоль вагонов на станции ходили нищие, просившие хлеба, а на путях стояли эшелоны с семьями высланных из родных деревень крестьян — так называемых кулаков. И все-таки в июне 1932 года он вновь согласился выехать на Урал по приглашению Уралобкома партии.
Пришло приглашение в оргкомитет только что созданной Федерации объединений советских писателей (прообраз будущего Союза писателей). Пастернак должен был написать и опубликовать очерк или поэму о ходе индустриализации и коллективизации. Условие он выдвинул только одно — принять его вместе с семьей и устроить на лето на даче.
О том, что из этого вышло, «Уральский рабочий» рассказал 29 октября 2014 года в статье историка и краеведа Сергея Погодина «Лишний гость. Почему великий поэт Борис Пастернак «удрал» с Урала».
Он именно «удрал», хотя любил этот край, его природу. Уральская тема ощутимо присутствует в его творчестве, о чем «Уральский рабочий» подробно писал 24 февраля 2010 года.
В ранней повести «Детство Люверс», названной критикой самой замечательной и свежей русской прозой последних лет, семья юриста Люверса переезжает из Перми в Екатеринбург, который глава семейства характеризует как «прекрасный европейский город». Улица была «широка и светла, с насаждениями», — читаем текст. — Детям очень понравились большие дворы старинных усадеб, замощенные посредине. А еще городские тротуары — «не то мраморные, не то алебастровые, с волнистым белым глянцем».
Урал присутствует и в другом прозаическом произведении Пастернака под названием «Повесть», опубликованном в 1929 году.
Текст даже и открывается словами: «В начале 1916 года Сережа приехал к сестре в Соликамск».
В 1916 году Пастернак, как и его герой, тоже отправился на Урал, о чем в 1956 году рассказал в очерке «Люди и положения»:
«В те годы… я ездил на Урал и в Прикамье. Одну зиму я прожил во Всеволодо-Вильве, на севере Пермской губернии, в месте, некогда посещенном Чеховым и Левитаном… Другую перезимовал в Тихих горах на Каме, на химических заводах Ушковых.
В конторе заводов я вел некоторое время военный стол и освобождал целые волости военнообязанных, прикрепленных к заводам и работавших на оборону…
Когда в марте 1917 года на заводах узнали о разразившейся в Петербурге революции, я поехал в Москву.
На Ижевском заводе я должен был найти и захватить ранее командированного сюда инженера и замечательного человека Збарского, поступить в его распоряжение и следовать с ним дальше».
Именно он, Борис Збарский, пригласил к себе Пастернака в поселок Всеволодо-Вильву, где тот прожил полгода. «Тут чудно хорошо», — отзовется Борис Леонидович о тех местах. Их описание встречаем в романе Пастернака «Доктор Живаго», а под именем города Юрятина он вывел Пермь.
Борис Збарский, талантливый химик и биохимик, в 1916 году служил управляющим на заводе Саввы Морозова. Он стал изобретателем способа приготовления чистого хлороформа. Позднее, уже при советской власти, участвовал в бальзамировании тела Ленина и руководил лабораторией, следящей за его состоянием. Считается, что именно во Всеволодо-Вильве Пастернак сделал жизненный выбор между музыкой и поэзией в пользу последней. Уральские впечатления он отразил в стихотворении «Урал впервые» (1916). В нем видим встречу путешественника с могучим краем, который он обозревает из окна вагона. Поэт разворачивает эпическую картину того, как твердыня Урала «в мученьях ослепшая, утро рожала».
Известно, что в мае 1916 года Пастернак посетил Кизеловские копи, о чем написал родителям: «Бог привел меня побывать в шахтах. Это я запомню на всю жизнь. Вот настоящий ад! Немой, черный, бесконечный, медленно вырастающий в настоящую панику!» Неудивительно, что, узнав о шахтерских восстаниях на уральских рудниках во время Гражданской войны, поэт откликнулся на событие, написав «Уральские стихи» (1918–1919). Их два — «Станция» и «Рудник», опубликованные в № 2 «Красной нови» за 1921 год с эпиграфом: «Лед и уголь, вы могильны». В короткой строчке — самая суть.
В доме, где Пастернак жил во Всеволодо-Вильве, сейчас музей, где многое расскажут о поэте. Точнее — подразделение Пермского краеведческого музея.
А в 1932 году в Свердловске все вышло неладно.
Поскольку дача на Шарташе была отремонтирована не полностью, москвичей временно поселили в недавно построенной гостинице «Большой Урал». Номера были светлые и просторные, но в них еще бездействовали «удобства» (были они в коридоре), что очень нервировало поэта. На озере Шарташ гостей разместили в небольшом домике из четырех комнат и прикрепили к имевшейся здесь хорошей столовой, где угощали даже черной икрой. Однако в первую же ночь к окнам дома подошли крестьяне и попросили хлеба — днем за тем, чтобы никто не беспокоил постояльцев, следила охрана.
Все это окончательно лишило поэта покоя, он даже стал отказываться от еды. В письме к бывшей жене (на Урал он приехал с новой семьей) Борис Леонидович излил душу. Сообщил, что не видит здесь ничего «специфически заводского». Что «в городе имеется телефон, но он каждый день портится. В гостинице есть электричество, но оно гаснет… То же самое с водой, то же самое с людьми, то же самое со средствами сообщенья». Но главное, — приходит к выводу в своей статье Сергей Погодин, — он увидел не энтузиастов, возводящих индустриальный гигант, а человеческое горе, которое не в силах был наблюдать.
Настроения не исправили и встречи с родным братом, архитектором Александром Леонидовичем Пастернаком, увлеченно строившим в тот период вместе с основоположником советского конструктивизма М.Я. Гинзбургом один из знаменитых свердловских жилых домов в стиле конструктивизма по улице Малышева, 21.
Борис Леонидович связался с обкомом партии и потребовал немедленно организовать его отъезд обратно в Москву. На вокзал им привезли в дорогу корзину с провизией. Пастернак тут же распорядился раздать продукты попутчикам…
Знакомство с деталями поездок на Урал двух поэтов порою ставит в тупик. Кто же прав? Маяковский, приветствовавший строительство нового, или Пастернак, отказавшийся писать неправду?
Наверное, прямолинейно ставить вопрос нельзя. Две позиции отразили реальную сложность жизни, происходящих в стране процессов.