Иван Попов. Сказки Синего Ника
Опубликовано в журнале Урал, номер 3, 2016
Иван Попов. Сказки Синего Ника: Сборник
стихотворений. — Магнитогорск: Магнитогорский дом печати, 2014.
Давно я хотела взяться за этот сборник, но как-то все откладывала, и причина здесь — в некоторой двойственности восприятия. Казалось бы, сборник Ивана Попова — романтическая книжка, содержащая стихи хотя и неплохого качества, но не сплошь профессиональные — отчасти ученические. Сам Попов как автор находится еще в блаженной невесомости; он пока — в попытках поиска своего пути и стиля. Но поиски эти нередко идут в направлении урбанизма и апокалипсиса, отчего тексты его производят впечатление торжественных и даже чуточку страшных.
По ходу, мир закончился вчера,
Но мы об этом не узнали.
И новый день, сожженный дочерна,
Напомнил ночь неотличимо:
Не светит солнце; звезды встали.
Но в чем причина?
Двойственность восприятия вызвана, думается, тем,
что молодой — двадцатичетырехлетний — автор Иван Попов продолжает традицию
стихотворчества, заложенную его отцом — ныне покойным магнитогорским поэтом
Борисом Поповым. Поэтому может оказаться, что надлом и темнота — это не
ученичество, а переданный по наследству прием. Вспомнить хотя бы такие строки
Бориса Попова:
Увы, увы… Такие
времена.
Такие нравы и такие песни.
Ты для меня воистину темна
И этой темнотою интересней.
Темнота — это тоже тема для поэзии, многократно использованная авторами, вошедшими в историю литературы. Темнота, конечно, бывает разной — и демонически-лотреамоновской, и навязчиво легкой есенинской. Здесь традиция искусственной поэтической темноты — темноты как повода к творчеству, темноты-вызова, темноты-скандала, за которым следует примирение — обычное, а никак не демоническое.
Атрибуты такой темноты — искусственны, это артефакты, но не факты. С ними Иван Попов обращается умело, расставляя их в условном пространстве — то ли музея, то ли постапокалипсиса:
Ни бытия, ни хаоса, ни пыли –
Стеклянный день и каменная ночь.
Мы знали цель, но, видимо, забыли.
Осталось дно.
И день за днем, и дно за дном, и
крепок
Стальной засов на двери в потолке.
Светило спит. В зрачках остался
слепок,
Чей мертвый луч тепла не даст руке.
Если тема и мемы темноты («мертвый луч», например) не совсем ясны — в том смысле, временное это или традиционное, то сказочная символика в сборнике Ивана Попова проста и понятна: принцессы, драконы, короли и античные герои — частые гости на страницах книги, и хотя они ведут себя не всегда сказочно предсказуемо — это действительно романтический юношеский мир.
Но… Есть в сборнике Ивана Попова еще одна тема. Это не формально-депрессивная темнота и не розово-цветистый романтизм. Она, конечно, вырастает из глубоко запрятанной в сознании тоски, как темнота, и тоже не лишена доли романтизма. В ней, однако, и романтизм, и темнота (отчасти готическая, отчасти российская) преображаются в собственный голос и собственный мир. И мир этот ярок и притягателен:
Холод, воспитавший меня и мои боязни,
На летней жаре ожидает жестокой
казни.
На нем телогрейка, ему было холодно,
как же!
Теперь он сидит у самой страшной жары
под стражей.
Канает по улице душегуб
со своим арбалетом,
Ему не прохладно зимой и не жарко
летом.
Он превратит самого себя в опилки,
навоз и сено,
И вознесется, и станет ангелом
непременно.
Там, где когда-то гуляла буря, гуляет
Великий Сыщик…
Похоже, самая правильная дорога для автора — в
этом направлении. Приведенная цитата — из стихов, конечно, бардовского склада,
но с яркой индивидуальностью. Живой холод с легкостью разрушит и стеклянный
день, и каменную ночь.