Джон Фаулз. Дневники (1965–1972). — «Иностранная литература», 2016, № 7, 8
Опубликовано в журнале Урал, номер 12, 2016
В поздние советские годы «Иностранная литература» была одним из любимых журналов образованного сообщества. «Иностранку» отличала четкая и разветвленная система рубрик и почти безграничная жанровая палитра. И даже бороться (фантомная идеологическая борьба на Западном фронте была необходимым условием для подобного издания) она умудрялась со вкусом, — по правде говоря, нашим новым охранителям, не метким и не целким, стоило бы у нее поучиться.
Но не идеологическая борьба и не общая культура издания обеспечивала «Иностранке» полумиллионный тираж, которого все равно не хватало, так что порой подписка на «ИЛ» входила в число привилегий для избранных. Большие тиражи держались на ударных публикациях. Удары были редкие, но меткие.
Мартовский номер «Иностранки» за 1979 год взял на себя очередной прицельный удар. В рубрике «Литературные иллюстрации» вышла повесть неведомого советскому читателю Джона Фаулза «Башня из черного дерева». Редакторы прекрасно понимали, что эта башня и держит номер, но слишком странный это был писатель. Слишком чужой для основного прозаического блока. На советские страницы странных чужих писателей принято было доставлять под конвоем: сопровождающий специалист должен был указать на мировоззренческие ошибки и идейные шатания автора, сложней было объяснить, почему все же советский читатель должен познать литератора, наделавшего столько ошибок и так сильно шатавшегося. И нужно отдать должное многим советским зарубежникам: они умели это делать — порой гримасничая, но не теряя лица. Публикацию Фаулза сопровождала содержательная статья Екатерины Гениевой — это был полезный гуманитарный конвой, тем более что до того советская печать Фаулза лишь изредка упоминала.
Так начался русский Фаулз — и я до сих пор встречаю людей, которые хранят в памяти или в книжном шкафу (либо и тут, и там) этот мартовский номер ушедшей эпохи. С тех пор «Иностранка» не раз знакомила с ним своего читателя. В 1989-м здесь появился «Дэниел Мартин», четыре годя спустя — «Маг» (блистательно переведенный Б. Кузьминским, но совершенно не остроумно переименованный им в «Волхва»). Здесь печаталась эссеистика Фаулза и фрагменты из первого тома его «Дневников».
Нынешняя журнальная публикация, надо полагать, — последняя. Ожидаемое книжное издание второго тома «Дневников» подведет черту — на русском языке предстанет практически весь Фаулз.
Фаулз второй половины 60-х — начала 70-х — это уже не тот начинающий и все никак не могущий начать литератор, чей автопортрет известен по первому тому его «Дневников». «Высокая черная стена неотступной бедности», которой было посвящено немало отчаянных строк в дневниковых записях 50-х годов, в одночасье рухнула, — Фаулз превратился в одного из самых успешных писателей Англии, его гонорары теперь сопоставимы с гонорарами «самого» Яна Флеминга, его тиражи пошли на миллионы. Он теперь хозяин большого дома в Лайм-Риджисе с дивным видом на море, в его владении — акры земли, сад и парк, не говоря о просторной квартире в Лондоне. Еще не так давно повышение квартплаты на один фунт в неделю заставляло его с женой срочно искать другое жилье. Теперь же он может небрежно обронить в «Дневнике», что за последние две недели заработал десяток тысяч фунтов. Стал ли он счастливее, ощутил ли вожделенную свободу? Разумеется нет, напротив. Порой даже кажется, что читаешь дневники самого несчастного из писателей, чье недюжинное горе от недюжинного ума.
Впрочем, нет, в Лайме, вдали от шумной толпы, он бывает счастлив, здесь он обрел свой Эдем, райский сад, — и как же трогательно читать дневниковые заметки Фаулза-натуралиста о том, как трепетно любит он всех этих пернатых и млекопитающих, как тонко и поэтично чувствует природу во всех ее цветах и оттенках, как умеет узреть тайную прелесть заброшенного и запущенного сада… Но автор этих дневников обречен на ежедневное изгнание из рая. Чем полней он ощущает гармонию первозданной природы, тем сильней дисгармония рукотворного мира, в который, как ни пойди, входишь не с той ноги. Этот дисгармоничный мир ждет его на пороге собственного дома, в котором он делит кров с женой, некогда столь трудно завоеванной. «Все эти дни Элиз полна желчи. Похоже, она решила испортить нашу жизнь здесь, не занимается обустройством, не идет на компромиссы — все должно быть идеальным, а когда так не получается, взрывается в гневе. Ее выводит из себя, если я ухожу на часок в луга, если провожу утро за работой. Все это якобы несерьезно, пустая трата времени… Она ненавидит сельскую местность, этот дом, меня, ненавидит мою жизнь писателя и, конечно, себя, участницу сделки. Для меня такая жизнь — что подъем в гору с трупом на спине, говорящим трупом. Время от времени случается компенсация — прекрасные пейзажи, моменты счастья. Но потом труп возобновляет жалобы, гневается…» «По контрасту со спокойной погодой — бурные дни с Элиз. Она ненавидит “тишину, простор, пустоту” — те вещи, которые, увы, люблю я». «Сочетание ее угрюмости и моей раздражительности — это уж слишком. Атмосфера в доме отравлена желчью. Я спасаюсь только в саду. Не могу писать, даже читаю с трудом».
Став знаменитым писателем, Фаулз в эти годы вынужден стать и сценаристом — а значит, все чаще покидать свой райский сад, чтобы погрузиться в налаженный ад коммерческого кинопроизводства. Сперва сценарий «Коллекционера», затем «Мага», затем «Женщины французского лейтенанта» (впрочем, последний проект не состоялся: знаменитая экранизация «Женщины…» вышла много позже — уже без участия Фаулза, далеко ушедший от первоисточника сценарий написал Гарольд Пинтер). Неудивительно, что многие дневниковые страницы этих лет отданы съемкам, затяжным переговорам и нудным препирательствам с продюсерами, режиссерами, посредниками, — в основном, американскими. Хотя его вердикт английским киношникам столь же суров и бескомпромиссен.
Его друзья и приятели, его родственники и коллеги, его мать и отец — никто не избежит уничтожающих оценок, скальпель Джона Фаулза безжалостно отыщет нарыв, который необходимо надрезать. Да и при шапочном знакомстве ни у кого почти нет шансов выйти в дамки на этих дневниковых страницах. Вот автора познакомили с Майклом Кейном, которому предстоит играть главного героя в «Маге»: «Чрезвычайно неприятный молодой человек, он настолько ощущает себя звездой, что его показное внимание к писателям и принятым в кинематографе художественным критериям кажется от этого еще более оскорбительным». Вот он случайно оказался в компании Питера Устинова: «Общительный, поверхностный человек, обрюзгший и пресыщенный». А вот принялся читать новый роман: «Набоков, “Ада”. Безнравственный он старик, грязный старик; роман, по большей части, мастурбация; доставляющие физическое наслаждение мечтания старого человека о юных девушках». Что, впрочем, не помешает Фаулзу спустя несколько дней отметить то подлинное наслаждение, которое принес ему роман «грязного старика». Автор этих дневников — меньше всего автор, любящий говорить гадости ради чистой радости. Его удивительный принцип — непременно найти столь же выразительные добрые слова почти о каждом, кто на недавних страницах угодил под его жалящее перо. Еще важней другое — выставляя счет всем прочим, Фаулз готов спросить с себя по двойному тарифу.
Фаулз-романист — Протей, вечно меняющий маски и разбивающий застывшие формы. Фаулз-«дневникист» имеет, скорее, обратную задачу. Этот дневник ведет сочинитель, мыслитель, коллекционер фарфора, садовод, плотник, натуралист, налогоплательщик, скучноватый обыватель, удрученный муж… Автор хочет избавиться от личин и масок, которые могут пристать к нему в каждой из этих ролей. Его «Дневники» — это еще и мучительно честная попытка выговорить себе единственную роль — самого себя.