Еще раз о секретных протоколах к пакту Молотова–Риббентропа
(из цикла «Записки капитана Очевидность»)
Опубликовано в журнале Урал, номер 10, 2016
В ночь с 23 на 24 августа 1939 года в Москве глава Советского правительства, нарком иностранных дел В.М. Молотов и министр иностранных дел Германии И. фон Риббентроп подписали Договор о ненападении между СССР и Германией сроком на десять лет. Высокие договаривающиеся стороны обещали друг другу в течение десяти лет:
воздерживаться от всякого насилия и любой агрессии друг против друга как отдельно, так и в союзе с другими державами;
в том случае, если на одну из держав-участниц Договора нападет третья держава, не поддерживать агрессора;
консультироваться между собой и информировать друг друга по вопросам, затрагивающим их общие интересы;
не участвовать в какой-нибудь группировке держав, которая прямо или косвенно направлена против другой стороны;
разрешать все споры или конфликты только мирным путем.
Договор хотя и подлежал ратификации, но в силу вступал немедленно после подписания. Обе державы с формальностями не затягивали и ратифицировали Договор в один день, 31 августа 1939 года, а 24 сентября того же года в Берлине стороны обменялись ратификационными грамотами.
О том, как Москва и Берлин пришли к подписанию договора я подробно рассказал в статье «Хотел ли Сталин предотвратить Вторую мировую войну?» («Урал», 2014, № 8, С. 171–188; http://uraljournal.ru/work-2014-8-1121), поэтому останавливаться на этом не буду.
О подписании пакта все советские газеты сообщили, факт ратификации тоже никто в тайне не держал. Однако еще до того, как Риббентроп и Молотов обмакнули перья в чернильницы, в мире заговорили о том, что помимо обнародованного документа будет и некое секретное приложение. В частности, французский посол в СССР П. Наджиар 21 августа 1939 года, то есть еще до того, как было официально объявлено о приезде в Москву Риббентропа, писал министру иностранных дел Франции Ж. Бонне, что, вероятно, Гитлер предложил Сталину территориальные изменения в Европе вплоть до раздела Румынии и Польши и уступку под советский контроль определенных частей прибалтийских государств1. Примерно это же самое 23 августа сообщал премьер-министру Франции Э. Даладье военный атташе Франции в Москве генерал О. Палас2.
О том, что в мире предполагают наличие секретных договоренностей между Гитлером и Сталиным, писали иностранные газеты, сообщали многие советские дипломаты.
24 августа американский посол в Москве Л. Штейнгардт сообщил, что СССР и Германия на переговорах достигли «полного понимания территориальных вопросов в Восточной Европе, касающихся Эстонии, Латвии, Восточной Польши и Бессарабии, которые признаны сферами советских жизненных интересов»3.
В тот же день газета «Нью-Йорк таймс» в статье «Если разразится война» утверждала: что бы договор ни значил, это никак не мир, он служит только обострению кризиса. Очевидно, этим неожиданным ударом Германия думала подчинить себе Польшу без войны. Почему СССР потворствует Германии наступать на Польшу? Ведь если это наступление будет иметь успех, то будет ослаблено одно наиболее сильное препятствие при нападении Германии на СССР. Может быть, у них есть какие-нибудь другие скрытые мотивы, которые выяснятся перед концом этого странного эпизода в драме, которая очень похожа на разрушение планетной системы.
Для того умозаключений о том, что у советско-германского договора о ненападении есть секретные статьи, особой прозорливости не требовалось: к моменту подписания пакта Молотова — Риббентропа отношения СССР и Германии регулировались договором «О ненападении и нейтралитете», подписанным в Берлине 24 апреля 1926 года, сроком на пять лет и дважды продленным — в 1931 году правительством Веймарской республики и в 1936 году — Гитлером. Для того, чтобы, не отменяя предыдущего договора, заключать новый договор аналогичного содержания, нужны были чрезвычайно веские основания, каковыми основаниями и стали территориальные приобретения Советского Союза и Германии.
С другой стороны, я не исключаю того, что Сталин сам «слил» информацию о том, что к пакту о ненападении будет приложен секретный протокол. Смысл этой возможной утечки в том, чтобы англичане и французы, решая, помогать Польше или бросить ее на произвол судьбы, не были бы до конца уверены в том, что секретный протокол не содержит обязательств прямой военной помощи, что пакт о ненападении не является на самом деле договором о военном союзе.
«Территориальные изменения», о которых писали иностранные дипломаты, были отражены в Секретном дополнительном протоколе к Договору о ненападении. Стороны решили разграничить сферы обоюдных интересов в Восточной Европе так, чтобы в случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Финляндии, Эстонии, Латвии и Литвы, северная граница Литвы одновременно являлась границей сфер интересов Германии и СССР. При этом интересы Литвы по отношению к Виленской области, которая в то время принадлежала Польше, признавались обеими сторонами. В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Польши, граница сфер интересов Германии и СССР должна была приблизительно пройти по линии рек Нарева, Вислы и Сана. Вопрос о том, хотят ли обе державы сохранить суверенитет Польши и каковы будут границы этого государства, окончательно будет выяснен только в течение дальнейшего политического развития. Оба правительства обещали друг другу решать этот вопрос в порядке дружественного обоюдного согласия. Кремль подчеркнул свой интерес к Бессарабии, а немцы заявили о том, что эта часть Румынии их совершенно не интересует4.
27 августа корреспондент «Известий» спросил наркома обороны СССР К.Е. Ворошилова, верно ли заявление обозревателя газеты «Дейли геральд» о том, что «военные миссии Англии и Франции будто бы спросили советскую миссию, готов ли Советский Союз снабжать Польшу самолетами, боеприпасами и держать в готовности на границе Красную Армию, а советская военная миссия якобы на это предложила немедленно после начала войны оккупировать Вильно и Новогрудек, а также Львовское, Тарнопольское и Станиславское воеводства, что из этих районов Красная Армия при необходимости оказала бы полякам военную помощь. Нарком ответил, что заявление полностью лживо, автор его — наглый врун, а газета, поместившая это лживое заявление своего обозревателя, — клеветническая газета»5. Дальнейшие события покажут, что заявление английского обозревателя было истинной правдой: в сентябре 1939 года СССР занял и Вильно, и Новогрудек, и Львов, и Тарнополь, и Станислав (Ивано-Франковск).
3 сентября 1939 года только что назначенный полпред в Берлине А.А. Шкварцев доносил в Москву, что иностранные корреспонденты и дипломаты в беседах с советскими дипломатами расценивают группу военного атташе6 полпредства как специальную военную миссию. Для подобных оценок имелись обоснованные подозрения в том, что пакт о ненападении на самом деле является военным союзом и советские военные прибыли в Берлин для координации совместных действий с командованием вермахта.
В тот же день немецкая газета «Франкфуртер цайтунг» в передовой статье, озаглавленной «Гитлер и Молотов», писала: «Необходимость установить новый порядок в большом пространстве Восточной Европы и устранить там в будущем опасность конфликтов стала задачей, к которой Германия и СССР подходят с общих точек зрения». Это заявление газеты вызвало в мире большую тревогу.
9 сентября полпред в Бельгии Е.В. Рубинин писал в Москву, что в Брюсселе упорно говорят о наличии секретного советско-германского соглашения, предусматривающего якобы военное сотрудничество. Посол Китая сказал, что об этом много говорят в Лондоне и особенно в Париже и что в этих странах «очень озабочены» этими слухами7.
10 сентября полпред в Париже Я.З. Суриц сообщал, что посол Франции в Германии Р. Кулондр привез из Берлина сведения, что между Германией и СССР заключено секретное соглашение, предусматривающее не то раздел Польши, не то единый дипломатический фронт8. Он же 14 сентября сообщал, что в Париже с пессимизмом смотрят на позицию Кремля и характер его нейтралитета: французское правительство не исключает возможности оккупации Красной Армией части Польши9.
Кремль, понятное дело, с негодованием отверг все эти гнусные инсинуации и торжественно и твердо заявил о том, что Советский Союз в начавшейся Второй мировой войне будет соблюдать нейтралитет. Однако 17 сентября, когда Красная Армия, нарушив пакт о ненападении с Польшей от 25 июля 1932 года, вошла на территорию Восточной Польши, все эти опровержения утратили какой бы то ни было смысл.
Впервые о Секретном протоколе, существование которого все послевоенное время опровергали советские власти и продолжают поныне опровергать придворные историки, несмотря на официальное признание российскими властями, стало известно в марте 1946 года из выступления на Нюрнбергском процессе А. Зайдля — адвоката Р. Гесса и письменного свидетельства бывшего заведующего правовым отделом МИД Германии Ф. Гауса, данного под присягой. Однако эти показания, так же как и предъявленный текст копии Секретного протокола, не были приняты к рассмотрению Международным трибуналом, поскольку оригинал протокола отсутствовал, а защита не сообщила, где она взяла копию. На самом деле трибунал руководствовался секретным соглашением стран-победителей, не допускавшим обсуждения ряда вопросов, в том числе пакта 1939 года10. С тех пор в СССР либо объявляли документ фальшивкой, либо ссылались на отсутствие оригинала протокола в немецких и в советских архивах.
В 1948 году текст протокола был опубликован в США, а затем в Германии. Источником публикации был один из микрофильмов, на которые по указанию Риббентропа были засняты важнейшие документы из его личного архива. Съемки начали в 1943 году, после первых бомбардировок Берлина союзной авиацией; всего отсняли около 10 000 страниц. В 1945 году фильмы должны были уничтожить, но сотрудник МИД Германии К. фон Леш передал их англо-американской поисковой группе, и о них стало известно руководству Англии и США. Оригинал протокола, остававшийся в Берлине, не сохранился. Тем не менее западные историки, опираясь на многочисленные архивные документы, в которых упоминался протокол, считали текст подлинным.
Первый заместитель министра иностранных дел СССР А.Г. Ковалев рассказал, что с декабря 1987 года МИД СССР вместе с профильными отделами ЦК КПСС предлагали признать существование протоколов и опубликовать их по сохранившимся копиям. В то время ничего не решили, потому что тогдашнее руководство страны не признавало копий документов и свидетельств людей, имевших отношение к советско-германским отношениям, а подлинников, как тогда считалось, не было. Советская официальная историческая наука и государственная пропаганда негативно относились к проблеме протоколов вплоть до 1989 года.
Поворот произошел лишь в ходе работы комиссии Съезда народных депутатов СССР по политической и правовой оценке пакта Молотова — Риббентропа. Комиссия подтвердила достоверность копий на основании результатов проведенной в 1988 году криминалистической экспертизы хранящегося в Архиве внешней политики России оригинала советско-германского пакта о ненападении и копии Секретного протокола к нему с фотопленки из архива МИД ФРГ. Экспертиза установила, что русский текст копии Секретного протокола содержит все общие и частные признаки пишущей машинки, на которой был отпечатан русский подлинник договора. Каких-либо признаков подделки западногерманского фотоснимка Секретного протокола анализ копии с него не выявил; подпись Молотова под Секретным протоколом и сделанная им перед подписью рукописная запись соответствуют всем признакам почерка и подписи Молотова.
В постановлении II Съезда народных депутатов СССР от 24 декабря 1989 года отмечалось, что предпринятое в протоколе от 23 августа 1939 года и других секретных протоколах, подписанных с Германией в 1939–1941 годах, разграничение сфер интересов СССР и Германии и другие действия юридически нарушали суверенитет и независимость ряда третьих стран. Сталин и Гитлер вели переговоры по секретным протоколам втайне от советского народа, ЦК ВКП(б) и всей партии, Верховного Совета и Советского правительства, эти протоколы были изъяты из процедур ратификации. Таким образом, решение об их подписании было по существу и по форме актом личной власти и никак не отражало волю советского народа, который не несет ответственности за этот сговор. Съезд осудил факт подписания Секретного протокола от 23 августа 1939 года и других секретных договоренностей с Германией и признал секретные протоколы юридически ничтожными с момента их подписания. Протоколы не создавали новой правовой базы для взаимоотношений СССР с третьими странами, но были использованы Сталиным для силового давления на другие государства в нарушение взятых перед ними правовых обязательств.
Таким образом, высший орган государственной власти Советского Союза, во-первых, признал, что протоколы существовали и они внесли серьезные изменения в положение в Европе, во-вторых, осудил эти изменения и, в-третьих, признал протоколы недействительными.
В 1990 году копии протоколов были опубликованы в 4-м номере журнала «Вестник МИД СССР».
В архивах МИД России был обнаружен акт, фиксирующий передачу подлинников советско-германских секретных протоколов в апреле 1946 года заместителем заведующего секретариатом Молотова в Совмине СССР Д.В. Смирновым старшему помощнику Молотова в МИД СССР Б.Ф. Подцеробу. Акт свидетельствует о том, что подлинники секретных советско-германских договоренностей 1939 года, по крайней мере, в 1946 году у руководства Советского Союза были, и они могли быть представлены Международному трибуналу. (Здесь и далее фрагменты текста выделены мной. — Л.П.) В том же архивном деле, где хранится «акт Смирнова–Подцероба», подшиты заверенные машинописные копии пяти советско-германских секретных протоколов 1939 года. Хотя по своему внешнему виду эти документы существенно отличаются от имеющихся в архиве МИД ФРГ фотокопий, по содержанию они идентичны.
Хотя записей переговоров во время визита в Москву Риббентропа 23–24 августа 1939 года не осталось, из косвенных свидетельств известно, что Сталин начал беседу 23 августа с вопроса о разграничении «сфер интересов». Немцы предложили передать в советскую сферу Финляндию, Эстонию, Восточную Латвию до рубежа р. Двины (Западная Двина делит территорию Латвии почти пополам, однако к СССР отошла вся Латвия. — Л.П.) и Восточную Польшу по рубежу рек Нарев, Висла, Буг, Сан. Сталин потребовал отдать ему находящиеся западнее этой линии порты Либава (Лиепая) и Виндава (Вентспилс). Риббентроп, по телефону спросив Гитлера, согласился. Сталин и Молотов требовали и Виленский коридор, однако этот вопрос не получил отражения в тексте11.
Казалось бы, все предельно ясно: согласно Секретному протоколу к пакту о ненападении, Сталин и Гитлер включили в сферу государственных интересов Советского Союза и Германии территории, им не принадлежащие, причем СССР практически даром, то есть малой кровью получил очень солидный кусок. В сферу советских интересов попали Восточная Польша, которую у нас очень быстро перекрестили в Западную Украину и Западную Белоруссию, Латвия, Эстония, Бессарабия. Северную Буковину Сталин взял без спроса, а Литву через месяц выменял на часть Восточной Польши, которая была ему не нужна. Финляндия Сталину оказалась не по зубам, но в этом нет ни заслуги, ни вины Гитлера.
Однако споры о самом существовании секретных протоколов, о подлинности этих документов, несмотря на официальное их признание, нет-нет да и вспыхивают вновь. В 2009 году в издательстве «Эксмо» вышла книга А. Кунгурова «Секретные протоколы, или Кто подделал пакт Молотова–Риббентропа». Автор, подробно и скрупулезно разбирая стилистические и грамматические особенности документа, невзирая на факты и лица, отметая все, что предшествовало подписанию пакта, и то, что случилось после и в результате, весомо, грубо, зримо доказывает, что протокол — топорная липа, на скорую руку сработанная в вашингтонском обкоме для очернения светлого лика Сталина и, о боже, для развала Советского Союза. Ему вторили пламенный сталинист Ю. Мухин12 и покойный депутат Госдумы, известный апологет коммунизма В. Илюхин, приводивший к тому же живописные подробности фабрикации документов. Не так давно писатель и историк Н. Стариков в почившей в бозе программе НТВ «Список Норкина» заявил, что никаких протоколов в природе не существует, что все это фальшивка, бездарно состряпанная ловкими ребятами во времена то ли Хрущева, то ли Горбачева, то ли Ельцина. Подобными сентенциями пестрит Интернет.
Цель таких историков очевидна: если доказать, что секретных протоколов не было, значит, и никакого дележа Европы между Сталиным и Гитлером тоже не было, а геополитическая обстановка на континенте к моменту начала Великой Отечественной войны сложилась сама собой, под воздействием объективных, так сказать, обстоятельств, что она и без протоколов была бы точно такой же, если не хуже, поскольку Гитлер непременно прибрал бы к рукам Прибалтику.
Однако подделка одного, пусть и чрезвычайно важного документа, даже если таковая и была осуществлена кем-то по злому умыслу либо по недомыслию, не может разрушить всей системы доказательств, как, собственно, эта система доказательств не может базироваться на одном-единственном документе, пусть и чрезвычайно важном.
Наличие секретного дополнительного протокола или, по крайней мере, договоренностей, которые были достигнуты в сентябре 1939 года, во-первых, весьма убедительно проверяется множеством других документов — перепиской между Берлином и Москвой, переговорами между советскими и германскими дипломатами, которые привели к заключению пакта и записи которых опубликованы как в СССР, так и в демократической России. О том, что новый договор о ненападении должен сопровождаться дополнительным протоколом, в котором бы указывалось о разграничении сфер интересов, много и подробно говорилось в ходе переговоров Молотова с германским послом В. фон дер Шуленбургом в Москве. Об этом в Берлине, по поручению Гитлера, говорили советскому поверенному Г.А. Астахову Риббентроп, его заместитель Э. фон Вайцзеккер и руководитель восточноевропейского отдела МИД Германии К. Шнурре. В некоторых документах упоминается слово «протокол», в других речь идет о договоренностях, достигнутых в Москве в августе-сентябре 1939 года, что сути дела не меняет, в третьих — факт существования протокола вытекает из контекста документа и исторических событий. Подделать весь массив документов не так-то просто, потому что эти документы, в свою очередь, проверяются другими документами и так далее. Фальшивки должны были изготавливать и в СССР, и в фашистской Германии, и в ФРГ, и в Польше, и во Франции, и в США, и все подделки должны быть согласованы между собой. Причем некоторые документы должны были быть сфальсифицированы еще до того, как пакт о ненападении и договор о дружбе и границе и протоколы к ним были подписаны. Да и зачем заниматься такой кропотливой работой, рискуя в любой момент быть пойманным за руку дотошными историками? Ведь можно было и дальше стоять, как стена: не было никаких протоколов, хоть режьте.
Во-вторых, наличие протоколов доказывается географическими картами: как-то так, конечно же, случайно получилось — история и не такие фортели выкидывает, — что фактическая линия разграничения советских и германских интересов пролегла именно там, где и должна была пролечь в соответствии с Секретным протоколом и подписанными позднее документами, в частности, протоколом к Договору о дружбе и границе, в которых есть прямая ссылка на Секретный протокол к пакту о ненападении. Исключением стала Северная Буковина, но это приобретение привело к заметному охлаждению советско-германских отношений, поскольку немцы справедливо указывали, что об этом они со Сталиным не договаривались.
В-третьих, после того как Красная Армия вошла в Польшу, если и случались инциденты между двумя армиями, когда они обстреливали друг друга, то происходило это очень редко — на любой войне неразберихи хватает. Зато, если кто-то либо по ошибке, либо просто потому, что продвигался быстрее, занимал «чужую» территорию, никаких стычек не происходило, войска тут же отходили, вежливо раскланиваясь друг с другом.
Спустя пять дней после подписания пакта о ненападении, 28 августа Молотов и Шуленбург подписали совместное разъяснение к Секретному протоколу. Первый абзац п. 2-го Секретного протокола от 23 августа 1939 года следовало читать так: «В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Польши, граница сфер интересов Германии и СССР будет приблизительно проходить по линии рек Писсы (так в тексте. На самом деле река в Польше называется Писа. Река Писса протекала в Восточной Пруссии и в то время никак не могла стать границей между СССР и Германией. — Л.П.), Нарева, Вислы и Сана»13.
1 сентября советник германского посольства в Москве Г. Хильгер сообщил помощнику Молотова В.Н. Павлову, что Германия начала войну, и просил передать наркому просьбу начальника штаба люфтваффе, чтобы радиостанция в Минске в свободное от передачи время транслировала для срочных воздухоплавательных опытов непрерывную линию с вкрапленными позывными знаками: «Рихард Вильгельм I. 0», а кроме того, во время передачи своей программы по возможности часто слово «Минск»14. Вряд ли Молотов не понимал, что срочными воздухоплавательными опытами немецкие летчики называли налеты на Краков, Лодзь и Варшаву, однако, пусть и не полностью, эту просьбу он удовлетворил.
3 сентября что-то пошло не так: Англия и Франция совершенно неожиданно для Гитлера объявили Германии войну, и в тот же день Риббентроп направил Шуленбургу телеграмму столь секретную, что посол должен был расшифровать ее лично. Министр писал, что Германия рассчитывает разгромить польскую армию в течение нескольких недель. Затем Германия будет удерживать под военным контролем ту территорию, которая была определена в Москве как сфера германских интересов. Германия будет вынуждена продолжать бои против тех польских войск, которые останутся на территории Польши, отнесенной к сфере русских интересов. Риббентроп приказывал послу немедленно обсудить это с Молотовым и выяснить, не хочет ли Кремль направить Красную Армию в соответствующий момент против польской армии в район сферы русских интересов и оккупировать эту территорию. В Берлине полагают, что это не только облегчило бы жизнь Германии, но также соответствовало бы духу московских соглашений и советским интересам. Риббентроп просил выяснить у Молотова, может ли германское командование обсудить этот вопрос с советскими военными, которые только что прибыли в Берлин, и какой статус Кремль им придает15.
На следующий день Молотов завил, что СССР в подходящий момент обязательно начнет действовать. Но этот момент пока еще не назрел, а торопливостью можно испортить дело и облегчить сплочение противников. В Кремле понимают, что в ходе операций кто-то может вынужденно временно перейти линию соприкосновения интересов обеих сторон, но такие случаи не помешают точному выполнению принятого плана16.
5 сентября Молотов заявил послу Польши в Москве В. Гжибовскому, что Советское правительство прекращает транзит польских военных грузов из других стран в Польшу через территорию СССР. Подобное заявление свидетельствовало о том, что среди всех равных государств Германию в Кремле считают более равной, а Польшу — менее.
В первые дни войны базировавшийся в Москве Исполком Коминтерна (ИККИ), который руководил всеми компартиями мира, не получая четких указаний из Кремля, малость растерялся, что привело к появлению большого числа заявлений компартий в защиту Польши, с осуждением германской агрессии, и призывов сражаться против нацизма и фашизма. Но 7 сентября Сталин «вправил мозги» генсеку ИККИ Г. Димитрову. Он назвал Польшу фашистской страной, угнетающей национальные меньшинства, отметил, что ликвидация Польши в нынешних условиях означала бы уничтожение одного фашистского государства и что совсем неплохо, если в результате разгрома Польши социализм будет распространен на новые страны и народы17.
8 сентября ИККИ разослал компартиям директиву, в которой подчеркивал, что начавшаяся война — империалистическая, несправедливая, в ней одинаково повинна буржуазия всех воюющих стран, войну не могут поддерживать ни в одной стране, ни рабочий класс, ни тем более компартии, за мировое господство воюют капиталистические страны. Международный пролетариат не может ни в коем случае защищать фашистскую Польшу, угнетающую другие национальности и отвергнувшую помощь СССР18.
14 сентября «Правда», очевидно, купившись на лживое заявление из Берлина о том, что 8 сентября вермахт овладел Варшавой, рассказала своим читателям «О внутренних причинах военного поражения Польши». (8 сентября Молотов через Шуленбурга передал свои «поздравления и приветствия правительству германского рейха»19. На самом деле Варшава капитулировала только 27 сентября, а полностью польская армия прекратила сопротивление лишь 5 октября.) По мнению газеты, это обусловлено не только военной мощью Германии и отсутствием помощи со стороны Англии и Франции. Главная причина в том, что в многонациональном государстве правительство не смогло наладить нормальных отношений между народами, живущими в Польше, угнетало национальные меньшинства и насильственно их ополячивало. В Польше поляков проживает лишь 60% населения, а остальные 40% составляют национальные меньшинства — главным образом украинцы, белорусы (в «Правде» они названы «белоруссами»), евреи. Украинцев в Польше проживает 8 миллионов, а белорусов 3 миллиона. Западную Украину и Западную Белоруссию превратили в бесправную колонию, отданную на разграбление польским панам. Поэтому в стране не произошло консолидации патриотических сил, которые объединили бы польскую армию, состоящую как из поляков, так и из белорусов, украинцев и евреев, в едином желании дать отпор врагу. Национальные меньшинства Польши не стали надежным оплотом державы. Многонациональное государство, не скрепленное узами дружбы и равенства населяющих его народов, а, наоборот, основанное на угнетении и неравноправии национальных меньшинств, не могло стать крепкой военной силой.
После этой статьи в мире мало кто сомневался в том, что СССР не останется в стороне от конфликта. Вопрос был только в том, станет ли он прямым и открытым союзником Германии, а также в том, как скоро Кремль перейдет к активным действиям и как далеко он зайдет.
Ждать пришлось недолго. 17 сентября в 2 часа ночи заместитель Молотова В.П. Потемкин вызвал перепуганного Гжибовского и вручил ему ноту Кремля, которая мало отличалась от статьи в «Правде». В ноте говорилось, что польско-германская война выявила внутреннюю несостоятельность польского государства. За десять дней войны Польша потеряла все, Варшавы как столицы Польши больше не существует. Это значит, что польского государства и его правительства фактически больше нет. Тем самым прекратили свое действие договоры, заключенные между СССР и Польшей, которая, оставшись без руководства, превратилась в удобное поле для всяких случайностей и неожиданностей, могущих создать угрозу для СССР. Поэтому Советское правительство не может больше нейтрально относиться к этим фактам, а также к тому, чтобы единокровные украинцы и белорусы, проживающие в Польше, брошенные на произвол судьбы, оставались без защиты. Поэтому войска Красной Армии получили приказ перейти границу и взять под свою защиту жизнь и имущество народов Западной Украины и Западной Белоруссии. Одновременно Москва намерена сделать все для того, чтобы вызволить польский народ из злополучной войны, куда он был ввергнут его неразумными руководителями, и дать ему возможность зажить мирной жизнью20.
Рано утром 17 сентября 1939 года войска Киевского и Белорусского особых военных округов, развернутых, соответственно, в Украинский фронт, которым командовал командарм 1-го ранга С.К. Тимошенко, и Белорусский фронт под командованием командарма 2-го ранга М.П. Ковалева, перешли границу Польши и начали т.н. «освободительный поход». Войскам ставилась задача выйти на рубеж рек Нарев — Западный Буг — Сан. Причем Сталин не полностью использовал имевшиеся, согласно Секретному протоколу от 23 августа, возможности продвижения Красной Армии до Вислы.
17 сентября в 16 часов советские спецслужбы перехватили телефонный разговор между Риббентропом и Шуленбургом. Министр зачитал послу немецкий вариант советско-германского коммюнике для передачи его Сталину и Молотову, в котором говорилось, что, ввиду внутренней несостоятельности польского государства и распада до сего времени живущего там населения (так в тексте. — Л.П), правительства рейха и СССР считают необходимым положить конец шаткому политическому и экономическому состоянию в этих районах. Они рассматривают это как их общую задачу — восстановить опять в этих районах спокойствие и порядок и новое урегулирование с точки зрения восстановления естественной границы и жизненной способности21.
В опубликованном уже на следующий день в «Известиях» совместном германо-советском коммюнике говорилось, что оснований для беспокойства никаких нет: «Во избежание всякого рода необоснованных слухов насчет задач советских и германских войск, действующих в Польше, правительства СССР и Германии заявляют, что действия этих войск не преследуют какой-либо цели, идущей вразрез интересов Германии или СССР и противоречащей советско-германскому пакту о ненападении. Задача этих войск, наоборот, состоит в том, чтобы восстановить в Польше порядок и спокойствие, нарушенные распадом польского государства, и помочь ее населению переустроить условия своего государственного существования». Это коммюнике и переговоры Риббентропа с Шуленбургом весьма убедительно подтверждают существование тайных договоренностей между Сталиным и Гитлером.
Через два часа после перехода Красной Армией польской границы вермахт получил приказ «остановиться на линии Сколе — Львов — Владимир-Волынский — Белосток», о чем германское командование незамедлительно сообщило в Москву.
К полуночи 17 сентября германские войска находились юго-восточнее города Самбор, окружили Львов, однако овладеть им не смогли, и город был взят совместным штурмом частями вермахта и Красной Армии (с чего бы это, если не было никаких договоренностей не только о совместных действиях, но и вообще никто ни с кем ни о чем не договаривался?). Части вермахта стояли восточнее Яворова, заняли Брест, Заблудов, Белосток, находились по дороге Томашов — Любичев — Рава-Русская. Впоследствии все эти города почему-то оказались в советской зоне оккупации.
18 сентября Сталин поделился с Шуленбургом сомнением в том, что германское командование будет соблюдать московские соглашения и вернется на линию, которая была определена в ходе московских переговоров. Посол заверил вождя всех народов, что Германия, безусловно, выполнит условия московских соглашений22.
19 сентября, под предлогом распада польского государства и бегства его правительства, в Советском Союзе были закрыты польские посольства и консульства.
21–22 сентября
случилось то, чего очень жаждал Ворошилов: Красная Армия наконец вошла в
непосредственное соприкосновение с вермахтом, однако, «обуздать агрессора» не
спешила: немецкие войска начали отход на запад, а Красная Армия, не нарушая
установленную невесть кем дистанцию в
22 сентября 1939 года в Бресте состоялся то ли совместный парад, то ли танковый променад подразделений 19-го моторизованного корпуса вермахта, которым командовал Г. Гудериан, ставший печально знаменитым в годы Великой Отечественной войны, и 29-й отдельной танковой бригады Красной Армии под командованием комбрига С.М. Кривошеина. Мероприятие было посвящено передаче Бреста от вермахта Красной Армии, поскольку именно немецкие войска захватили город и штурмом овладели Брестской крепостью. Я сейчас не буду останавливаться на том, был это и в самом деле парад, или парадом это не было. Однако армия одного государства, пролив кровь — бой шел три дня, овладела некими населенным пунктом и фортификационным сооружением. То есть и этот город, и эта крепость являются трофеями наступающих. И вдруг, спустя всего пять дней после своего триумфа, они передают добытые в бою трофеи другой армии, которая в боевых действиях — СССР же с Польшей в 1939 году не воевал, правда? — участия не принимала.
Возникает вполне резонный вопрос: а на каком основании один субъект, который в данный момент по праву сильного обладает некими городом и крепостью, передает их другому субъекту? Сдал, приня́л, опись, про́токол, отпечатки пальцев? Гудериан и Кривошеин сели рядком, по рюмашке коньячка хлопнули, лимончиком закусили да поговорили ладком? И немцы ушли? И Кривошеина после этого не расстреляли за измену Родине, а даже доверили командование механизированным корпусом, а после войны присвоили звание Героя Советского Союза. А кто такие были в тот момент Гудериан и Кривошеин, чтобы решать от имени своих государств такие вопросы? В тот момент оба они были никем и звать их было никак.
Чтобы такие действия двух армий не выглядели столь уж вызывающе демонстративными — хотя никто уже не сомневался в том, что между Гитлером и Сталиным существуют договоренности по разделу Европы, — в Москве 20–21 сентября состоялись переговоры с участием Ворошилова и начальника Генштаба Б.М. Шапошникова — с советской стороны, военного атташе Э. Кёстринга со товарищи — с германской, хотя даже Ворошилов, не говоря уже о Шапошникове и Кёстринге, вряд ли мог решать вопрос государственной границы без высочайшего на то соизволения. В результате переговоров 23 сентября в «Правде» и «Известиях» было опубликовано коммюнике, в котором говорилось, что СССР и Германия установили демаркационную линию между германской и советской армиями, проходящую по реке Писса (так в тексте. — Л.П.) до ее впадения в реку Нарев, далее по реке Нарев до ее впадения в реку Буг, далее по реке Буг до ее впадения в реку Висла, далее по реке Висла до впадения в нее реки Сан и дальше по реке Сан до ее истоков. Демаркационная линия, обозначенная в этом коммюнике, как-то внезапно и очень странно почти совпала с линией советских и германских интересов, указанной в Секретном протоколе. На следующий день был подписан протокол, зафиксировавший порядок и сроки отхода вермахта на запад до установленной демаркационной линии, который должен был завершиться к 4 октября23.
Главное командование вермахта выпустило воззвание к своим войскам, в котором говорилось, что Красная Армия вступила в Польшу и скоро произойдет встреча войск обеих стран, и немецкие солдаты должны приветствовать Красную Армию, от которой германское командование ожидало такого же отношения24.
Вопрос о том,
вела ли Красная Армия боевые действия против польской армии, можно ли считать,
будто Советский Союз в этой войне, несмотря на постоянные заявления Кремля о
своем нейтралитете, фактически оказался союзником Германии, очень убедительно
рассмотрела доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института
всеобщей истории РАН Н.С. Лебедева в своей статье «Жертвы и соучастники.
Сентябрь
Меня же действия Кремля и Красной Армии интересуют в русле заявленной темы — наличие или отсутствие секретных протоколов к пакту Молотова–Риббентропа, почему германские войска, ведущие боевые действия на территории Польши, остановились на определенном рубеже и почему Красная Армия, дойдя до этого рубежа, остановилась тоже.
Однако бои между польской армией и Красной Армией, хотя это упорно отрицается, все-таки были. Советские газеты регулярно публиковали сводки Генштаба с фронта и дружно прославляли Красную Армию, восхищались героизмом ее бойцов. В частности, 22 сентября «Правда» писала: «Каждый боец проникнут сознанием великой освободительной задачи, которую он призван разрешить, и поэтому на фронте можно часто наблюдать такие явления, когда взвод красноармейцев или даже отделение с именем Сталина на устах бросается в атаку на роту или батальон польских войск и заставляет их сдаться». Газета привела такой пример: «В одном перелеске засела группа польских офицеров, которые открыли огонь по нашей обозной колонне. Ответным огнем не удалось сразу заставить поляков замолчать, так как они хорошо замаскировались в лесу. Тогда от состава колонн отделился один красноармеец. Взяв винтовку и две гранаты, он подкрался к группе польских офицеров и уничтожил их гранатой, а одного офицера заколол штыком». (Кстати, сводки германского командования в советских газетах публиковались столь же регулярно. А 26 сентября «Известия» поместили большое коммюнике германского командования от 24 сентября, посвященное окончанию польской кампании, в котором подводились итоги войны, подробно рассказывалось о составе группировок вермахта, направлениях главных и второстепенных ударов).
Защитники Гродно упорно сопротивлялись и отбили несколько танковых атак Красной Армии26. Польская Новогрудская бригада под командованием генерала В. Андерса, которая вела упорные бои с вермахтом, 26 сентября была внезапно атакована с тыла Красной Армией27. Андерс попал в плен, сидел на Лубянке, чудом избежал расстрела. После того как СССР 30 сентября 1941 года признал недействительным захват польских территорий и восстановил дипломатические отношения с Польшей, Андерс возглавил армию, сформированную на советской территории из уцелевших польских солдат и офицеров, захваченных в плен Красной Армией.
Лишь 3 октября 1939 года прекратила сопротивление Красной Армии группировка под командованием полковника Т. Калина-Зеленевского. В плен попало более 11 тыс. поляков. В сводке советского генштаба сказано, что, по неполным данным, с 17 по 21 сентября в плен было захвачено 120 тыс. человек, 380 орудий, 1400 пулеметов28. В целом же за 12 дней боевых действий в Польше Красная Армия продвинулась на 250–350 км на запад, заняла территорию общей площадью в 190 тыс. кв. км (50,4% территории Польши) с населением около 13 млн человек.
Однако само понятие «плен» означает «ограничение свободы человека, принявшего участие в военных действиях». Если военных действий не было, откуда взялись польские пленные и откуда появились убитые солдаты и офицеры Красной Армии: за время «освободительного похода», только по официальным советским данным, было убито 737 и ранено 1 862 военных. В то же время белорусский историк М.П. Костюк уверен, что эти цифры занижены: до конца сентября 1939 года потери только Белорусского фронта составили около тысячи убитыми и более 2000 ранеными29.
27 сентября второй раз за последний месяц в Москву для ведения переговоров прилетел Риббентроп. В ходе переговоров Сталин втолковывал посланцу Гитлера, что раздел Польши по Висле может вызвать «трения между СССР и Германией», поскольку если Германия создаст протекторат, а СССР — «автономную польскую социалистическую советскую республику», то это даст полякам повод для постановки вопроса о «воссоединении». Поэтому договорились о разграничении сфер интересов не по Висле, а по Бугу.
Еще 20 сентября Молотов предложил Шуленбургу обсудить «судьбу польского государства», а затем 25 сентября поставил вопрос об изменении границы сфер интересов с целью «обмена» Восточной Польши на Литву30. В ходе «обмена» Сталин добился включения Литвы в сферу советских интересов, на что, несколько раз консультируясь с Гитлером по телефону, был вынужден согласиться Риббентроп, хотя к тому времени в Берлине уже прорабатывался вопрос о переходе Литвы под крыло Германии. В итоге немцам достался лишь «маленький кусочек Литвы», который СССР затем, согласно протоколу от 10 января 1941 года, «выкупил» за 31,5 миллиона марок, однако, денег так и не заплатил.
Во время переговоров Риббентроп хвастался успехами вермахта, выражал уверенность в победе, потешался над англичанами и французами, которые только болтают языками, а серьезно воевать боятся, и старался выведать планы Кремля в Прибалтике. Сталин рассказал Риббентропу о своих намерениях заключить с Латвией, Литвой и Эстонией пакты о взаимопомощи, предусматривающие ввод на территории этих стран Красной Армии и «временное» сохранение им независимости, но дал понять, что в дальнейшем не исключает возможности «вхождения» прибалтийских государств в состав Советского Союза. Сталин пообещал, что если вдруг Германия попадет в тяжелое положение, то СССР обязательно окажет ей помощь и не допустит, чтобы Германию задушили. СССР заинтересован в сильной Германии31.
Риббентроп умолял Сталина пойти навстречу бедной нефтью и лесом Германии и уступить нефтеносные районы Дрогобыча и Болеслава и лесные районы Августова. Сталин сказал, что эти территории СССР оставит себе, как и было предусмотрено протоколом от 23 августа, а немцы смогут покупать у СССР нефть и лес в обмен на трубы и каменный уголь32.
28 сентября в Москве Молотов и Риббентроп подписали Германо-Советский договор о дружбе и границе между СССР и Германией (именно так — и Германо-Советский, и между СССР и Германией). В преамбуле говорилось, что правительства СССР и Германии после распада бывшей Польши рассматривают исключительно своей задачей восстановление там мира и порядка и обеспечение тамошним народам мирного существования, соответствующего их национальным особенностям. С этой целью в качестве границы между обоюдными государственными интересами на территории бывшей Польши устанавливалась линия, которая нанесена на прилагаемую при сем карту и более подробно будет описана в дополнительном протоколе. Стороны признавали эту границу своих государственных интересов окончательной и обещали устранить всякое вмешательство третьих держав в это решение. Необходимое государственное переустройство на территории западнее этой линии производит Германия, на территории восточнее этой линии — СССР. Оба правительства рассматривали вышеприведенное переустройство как надежный фундамент для дальнейшего развития дружественных отношений между своими народами. Договор подлежал ратификации и вступал в силу с момента его подписания. Кремль и рейхстаг ратифицировали договор одновременно, 19 октября 1939 года.
Хотя в тексте договора упоминался дополнительный протокол, в котором должна быть описана линия между обоюдными интересами на территории бывшей Польши, советские газеты протокол не публиковали. Кроме того, было подписано два секретных дополнительных протокола и доверительный протокол, которые, исходя из их названия, также не публиковались. Зато карта много раз была опубликована во всех советских газетах, включая «Пионерскую правду» и «Советский спорт».
В Секретном дополнительном протоколе к Договору о дружбе и границе констатировалось согласие Москвы и Берлина в том, что в Секретном дополнительном протоколе от 23 августа 1939 года п. 1 изменяется таким образом, что территория Литвы включается в сферу советских интересов, а Люблинское воеводство и части Варшавского воеводства включаются в сферу интересов Германии. Как только СССР предпримет в Литве особые меры для охраны своих интересов, нынешняя германо-литовская граница будет исправлена так, что определенная территория Литвы отходит к Германии33.
В другом Секретном протоколе говорилось, что Германия и СССР не допустят у себя никакой польской агитации, которая действует на территории другой [третьей] страны, ликвидируют зародыши подобной агитации на своих территориях и будут информировать друг друга о целесообразных для этого мероприятиях34.
В Доверительном протоколе Кремль обязался не мешать немецким гражданам и другим лицам германского происхождения, проживающим в сферах его интересов, переселяться в Германию или в сферы германских интересов. Такое же обязательство брала на себя Германия относительно украинцев или белорусов, проживающих в сферах ее интересов.
4 октября 1939 года Риббентроп через Шуленбурга просил Молотова в его переговорах с главой МИД Литвы Ю. Урбшисом не упоминать секретного договора между Германией и СССР от 28 сентября относительно уступки Германии части литовской территории. В тот же день в Москве был подписан протокол, уточняющий начертание границы между СССР и Германией. 8 октября Шуленбург просил наркома подтвердить, что между СССР и Германией относительно Литвы все согласовано в том, что упомянутая в протоколе территория Литвы в случае ввода войск Красной Армии в Литву не будет ими занята; что Германия вправе определить момент осуществления уговора относительно перехода упомянутой литовской территории к Германии.
Может быть, протоколы к Договору о дружбе и границе — липа? Сейчас такие умельцы есть, а техника буквально чудеса творит. Однако на протоколы ссылается Молотов в беседах с Шуленбургом по поводу обмена «кусочка Литвы» уже летом 1940 года35, 9 сентября — по вопросу нарушения Германией статьи III пакта о ненападении36. Есть на эти протоколы прямая ссылка в уже упоминавшемся протоколе от 10 января 1941 года.
Американское посольство имело хорошую агентуру — то ли в НКИД, то ли в посольстве Германии, и уже 5 октября посол Л. Штейнгардт сообщил госсекретарю К. Хэллу, что кроме договора между Германией и СССР о дружбе и границе 28 сентября подписан дополнительный протокол, касающийся «советской и германской сфер интересов»37.
28 сентября 1939 года был подписан Пакт о взаимопомощи между СССР и Эстонией сроком на 10 лет, 5 октября аналогичный пакт подписала Латвия, а 10 октября — Литва. В соответствии с этими пактами СССР получал право иметь на территории прибалтийских государств военные аэродромы и военно-морские базы, а также в каждой стране ограниченный воинский контингент численностью не более 25 тыс. человек. В 1940 году этого вполне хватило для того, чтобы осуществить в странах Прибалтики государственные перевороты, привести к власти «народные» правительства и присоединить их к Советскому Союзу. После того как СССР ввел свои войска в прибалтийские государства, хотя это и изменило статус-кво в Европе, Берлин беспокойства не проявил, Шуленбург, когда Молотов 17 июня 1940 года проинформировал его о событиях в Прибалтике, вопросов не задал, а лишь сказал, что это дело исключительно Советского Союза и этих трех стран.
31 октября 1939 года Молотов на V внеочередной сессии Верховного Совета СССР — второй внеочередной сессии за два месяца, случай беспрецедентный в истории советского народовластия, в своем докладе «О внешней политике правительства СССР» подвел итог всей этой вакханалии: «…надо указать на такой факт, как военный разгром Польши и распад Польского государства. Правящие круги Польши немало кичились «прочностью» своего государства и «мощью» своей армии. Однако оказалось достаточным короткого удара по Польше сперва германской армии, а затем — Красной Армии, чтобы ничего не осталось от этого уродливого детища Версальского договора, жившего за счет угнетения непольских национальностей. «Традиционная политика» беспринципного лавирования и игры между Германией и СССР оказалась несостоятельной и полностью обанкротилась»38.
30 ноября 1939 года началась война между СССР и Финляндией, которая, в соответствии с Секретным протоколом, вошла в сферу советских государственных интересов, и Германия спокойно отнеслась к началу конфликта, хотя если бы СССР сумел осуществить свои планы, он приблизился бы к границам Швеции, весьма стратегически важной для Германии страны, снабжавшей германские заводы рудой. (К слову сказать, Швеция на протяжении всей Второй мировой войны соблюдала нейтралитет, что вовсе не мешало ей поставлять руду в Германию. Впрочем, и Советский Союз, будучи до 22 июня 1941 года нейтральным, в больших объемах поставлял в Германию важное стратегическое сырье.)
Уже 1 декабря на финской территории, занятой Красной Армией, в городе Териоки было образовано Народное правительство Финляндской Демократической Республики во главе с безвылазно жившим в Москве секретарем Коминтерна этническим финном О.В. Куусиненом. В тот же день СССР установил с этим картонным «государством» дипломатические отношения и 2 декабря подписал Договор о взаимопомощи и дружбе.
Ничем хорошим эта авантюра не закончилась: хотя в результате войны СССР и заполучил солидную часть финской территории, однако задач, стоявших перед советским командованием, решить не удалось, за исключением того, что граница была действительно отодвинута от Ленинграда на северо-запад. Финская армия оказала упорное сопротивление, да и погода наступлению не благоприятствовала. Про новую ФДР в Москве вскоре забыли, и мирный договор между СССР и Финляндией 12 марта 1940 года подписали представители прежней Финляндской республики.
23 июня 1940 года Молотов спросил Шуленбурга, подтверждает ли Риббентроп то, что было сказано во время переговоров осенью прошлого года о незаинтересованности Германии в Бессарабии? Посол ответил, что это, безусловно, так и есть. Молотов сказал, что СССР намерен вскоре вернуть себе Бессарабию, а в придачу к ней, чтобы дважды не ходить, забрать еще и Буковину. Шуленбург заявление по поводу Буковины пропустил мимо ушей. Однако уже 25 июня Риббентроп, подтвердив права Советского Союза на Бессарабию, весьма осторожно и обтекаемо высказал недовольство его претензиями на Буковину. На следующий день Молотов, вняв просьбам Берлина, согласился на то, чтобы СССР взял лишь северную часть Буковины с городом Черновицы и железной дорогой Липканы — Черновицы — Снятии.
26 июня Кремль под угрозой войны потребовал у Румынии вернуть принадлежавшую ранее Российской империи Бессарабию и отдать Северную Буковину, которая с XIV века кому только не принадлежала, но только не России. Берлин, у которого в Румынии были очень серьезные экономические интересы и даже Соглашение об укреплении экономических связей сроком на 5 лет, рекомендовал румынам не артачиться. Бухаресту деваться было некуда — не воевать же, в самом деле, и 27 июня правительство Румынии ответило согласием. 28 июня советские войска вошли в Бессарабию и Северную Буковину.
На земле, как известно, ничего не проходит бесследно, и если последующие события рассматривать в общем контексте, получится достаточно стройная и крепкая логическая цепочка.
10 ноября
Молотов вез с собой «Некоторые директивы к берлинской поездке», которые то ли сам себе набросал, то ли записал под диктовку Сталина. Целью поездки было:
1. Выяснить действительные намерения участников Тройственного пакта, подписанного в Берлине 27 сентября 1940 года Германией, Италией и Японией, в осуществлении плана создания и границ «Новой Европы», а также «Великого Восточно-Азиатского Пространства»;
выяснить характер государственной структуры и отношения отдельных европейских стран в «Новой Европе» и в «Восточной Азии», этапы и сроки осуществления этих планов и, по крайней мере, ближайшие из них перспективы присоединения других стран к Тройственному пакту, место СССР в этих планах сейчас и в дальнейшем;
первоначально наметить сферы советских интересов в Европе и в ближней и Средней Азии, прощупав возможность договора об этом с Германией и с Италией, но не заключать какого-либо соглашения с ними сейчас, имея в виду продолжение этих переговоров в Москве, куда приедет Риббентроп в ближайшее время.
2. Советско-германское соглашение о частичном разграничении сфер интересов СССР и Германии, за исключением Финляндии, событиями исчерпано. (То есть СССР получил практически все, что он хотел получить в соответствии с секретными протоколами к двум пактам, что лишний раз подтверждает совершенно очевидный факт существования протоколов. — Л.П.)
Аппетиты
Сталина разыгрались, и, забыв о том, что все территориальные изменения,
предусмотренные советско-германскими пактами августа — сентября
Финляндия — на
основе договора
морская часть Дуная;
Болгария — главный вопрос переговоров — должна по договоренности с Берлином и Римом войти сферу интересов СССР на той же основе гарантий Болгарии со стороны СССР, как это сделано Германией и Италией в отношении Румынии, с вводом советских войск в Болгарию;
Турция, т.к. у СССР там есть серьезные интересы;
Румыния и Венгрия граничат с СССР, и Молотов хотел с Германией по поводу них договориться;
вопрос об Иране не может решаться без участия СССР, т.к. там у него есть серьезные интересы;
СССР, как балтийское государство, должен иметь возможность свободного прохода судов из Балтики в любое время через датские проливы. (В то время Дания была оккупирована Германией, а значит, и проливы из Балтики в Атлантический океан находились под германским контролем. — Л.П).
Молотов хотел выяснить, что Ось думает предпринять в отношении Греции и Югославии; считает ли Германия по-прежнему, что сохранение нейтралитета Швеции в интересах СССР и Германии; готова ли Германия обеспечить работу советской угольной концессии на Шпицбергене.
3. Транзит Германия — Япония — могучая позиция Кремля.
4. Если спросят о наших отношениях с Турцией — ответить, что мы сказали туркам, что отсутствие пакта взаимопомощи с СССР не дает им права требовать помощи от Советского Союза.
[…] 9. Относительно Китая в секретном протоколе сказать о необходимости добиваться почетного мира для Китая (Чан-Кай-Ши), в чем СССР с участием Германии и Италии готов взять на себя посредничество, причем он не возражает, чтобы Индонезия была признана сферой влияния Японии (Маньчжоу-Го остается за Японией).
10. Предложить сделать мирную акцию в виде открытой декларации 4-х держав (если переговоры по Болгарии и Турции сложатся благоприятно и др.) на условиях сохранения Британской империи (без подмандатных территорий) со всеми ее владениями и при условии невмешательства в дела Европы и немедленного ухода из Гибралтара и Египта, а также с обязательством немедленного возврата Германии ее прежних колоний.
[…] 12.
Спросить о судьбах Польши — на основе соглашения
Программа визита была весьма насыщенной: 12 ноября Молотов встретился с Риббентропом и Гитлером, 13 ноября — с Шуленбургом, Герингом, Гессом, снова с Гитлером и Риббентропом.
Переговоры в основном касались дальнейшего передела мира. Немцы хотели вернуть свои старые колонии и получить Восточную и Западную Африку, Италии предлагали Северо-Восточную Африку; Маньчжурию — Японии, а нашей стране — район Персидского залива и Аравийского моря, заявляли о желании пересмотреть в интересах СССР при участии Турции и Италии конвенцию Монтрё40, подтверждали советские права на Финляндию, однако не хотели, чтобы СССР реализовал эти права сейчас, т.к. Германия воюет, и в Балтике, по которой идет снабжение рудой из Швеции, не должно быть военных действий. Молотов настаивал на решении финского вопроса военным путем, но Гитлер заявил, что по сравнению с Британской империей, которая вот-вот рухнет под ударами вермахта и к разделу которой он приглашал Кремль, Финляндия — это сущая безделица.
Гитлер, Риббентроп и Шуленбург заявили о безоговорочном признании московских соглашений. Молотов говорил, что договоры 1939 года выполнены обеими сторонами и уже пора заключать новые, что СССР нуждается в Болгарии, турецких проливах, свободе рук в Балтике и хочет обеспечить свободный проход через датские проливы в Атлантику, что при определенных условиях и выполнении требований Кремля по Балканам и проливам СССР может вступить в Тройственный, по сути — тот самый антикоминтерновский, — пакт с участием Германии, Италии и Японии.
В ходе переговоров собеседники столь часто упоминали протоколы к договорам от 23 сентября и 28 октября 1939 года, что никаких сомнений в существовании этих документов у меня не осталось.
Кстати говоря, всем известная байка о том, что, когда во время налета Королевских ВВС на Берлин Риббентроп и Молотов ушли в бомбоубежище, нарком поддел своего визави, бахвалящегося победой над Англией:
— Если Англия разбита, то почему мы сидим в этом убежище? И чьи это бомбы падают так близко, что разрывы их слышатся даже здесь? — документальными записями переговоров не подтверждается.
14 ноября Молотов доносил Сталину, что встречи с фюрером и Риббентропом не дали нужных результатов, однако, позволили выяснить теперешнее настроение Гитлера, с которым придется считаться. Риббентроп зачитал черновые наброски проекта совместного открытого заявления четырех держав и два проекта секретных протоколов о разграничении главных сфер интересов четырех держав с уклонением советской сферы интересов в сторону Индийского океана и о проливах в духе соглашения между Турцией, СССР, Италией и Германией. Молотов не возражал против такого порядка обсуждения этих проектов41.
25 ноября 1940 года уже в Москве Молотов сообщил Шуленбургу условия, на которых СССР примет проект пакта четырех держав, и о тех выводах, которые исходят из этого сообщения. Молотов уточнил, что Риббентроп предложил один открытый текст и два секретных протокола. Кремль готов принять за основу предложенный текст и предлагает составить 5 секретных протоколов, а не два. Кремль настаивал, чтобы вермахт немедленно ушел из Финляндии, которая, согласно советско-германскому соглашению 1939 года, отнесена к сфере влияния СССР, причем СССР обязывался обеспечить мирные отношения с Финляндией, а также экономические интересы Германии в Финляндии (вывоз леса, никеля). В ближайшие месяцы должна быть обеспечена безопасность СССР в районе Дарданелл и Босфора путем заключения пакта взаимопомощи между СССР и Болгарией, находящейся в сфере безопасности черноморских границ Советского Союза и организации советской военной и военно-морской базы в районе Босфора и Дарданелл на началах долгосрочной аренды с гарантией со стороны Италии, Германии и Советского Союза независимости Турции в случае, если Турция присоединится к четырем державам. Центром советских интересов должен быть признан район к югу от Батума и Баку в общем направлении к Персидскому заливу. Япония должна отказаться от своих концессий по углю и нефти на Северном Сахалине. В этом протоколе должно быть предусмотрено, что в случае отказа Турции присоединиться к четырем державам Германия, Италия и СССР выработают и осуществят необходимые военные и дипломатические меры, о чем должно быть заключено специальное соглашение.
Должны быть приняты секретные протоколы: 3-й — между СССР и Германией о Финляндии; 4-й — между СССР и Японией об отказе Японии от угольной и нефтяной концессии на Северном Сахалине; 5-й — между СССР, Германией и Италией с признанием того, что Болгария, ввиду ее географического положения, входит в сферу безопасности советских черноморских границ, в связи с чем политически необходимо заключение пакта о взаимопомощи между СССР и Болгарией, что ни в какой мере не затронет ни внутреннего режима Болгарии, ни ее суверенитета42.
Немцам этот вариант разграничения сфер интересов категорически не понравился, и они на предложения Молотова просто не ответили.
Вот так и завершилась очередная попытка дележа мира между двумя диктаторами, начало которому было положено в августе 1939 года в Москве. Берлинские переговоры, хоть и не дали результата, лишь подтвердили тенденцию, а Молотов лишь продолжал вести секретную дипломатию. Чуть больше чем через месяц после отъезда Молотова в Москву Гитлер подписал директиву № 21 — знаменитый «План Барбаросса», в соответствии с которым вермахт должен был молниеносным ударом разгромить Красную Армию, захватить Украину, Белоруссию, овладеть Ленинградом и Москвой и выйти на линию Архангельск — Астрахань.
Таким образом, существование Секретного протокола к пакту Молотова — Риббентропа подтверждено, во-первых, множеством документов, в которых этот протокол так или иначе упоминается. Во-вторых, нельзя говорить о том, что Секретный протокол был чем-то беспрецедентным для советской внешней политики: только в этой статье приведено достаточно много договоров, заключенных нашей страной в 1939–1941 годах, у которых были секретные приложения, а также советское заявление о возможности присоединения к Тройственному пакту, которое предусматривало целых пять секретных протоколов. В-третьих, о существовании секретных договоренностей — устных или письменных — убедительно свидетельствует практически полное отсутствие столкновений между частями вермахта и Красной Армии в ходе войны в Польше, а также то, что обе армии, по сути дела, совместно вели бои против польской армии. В-четвертых, демаркационная линия разграничения двух армий практически полностью совпадала с линией разграничения сфер государственных интересов СССР и Германии, установленной в ходе переговоров в Москве, и вряд ли уместно говорить о том, что остановились войска сами по себе, а позднее при фальсификации документов ушлые ребята просто подогнали их содержание под и без того свершившийся факт.
Проще всего доказывать отсутствие протоколов, ссылаясь на тот считающийся в настоящее время бесспорным факт, что подлинников протоколов не существует, как нет — и это уже абсолютно бесспорно — и живых свидетелей подписания договоров 23 августа и 28 сентября 1939 года. Еще удобнее попутно заявлять, что все документы, в которых так или иначе упоминаются протоколы, — это фальшивки, неизвестно когда, кем и для чего состряпанные. Даже невзирая на то, что документов таких очень много, изготовлены они в разное время, как до, так и после подписания договоров, и существование этих документов подтверждается другими документами, а существование тех документов, в свою очередь, следующими документами. Многие из этих документов были опубликованы в советских газетах того времени, доступ к которым открыт для всех и которые подделать просто невозможно. А еще существование секретных договоренностей подтверждает реальная ситуация, которая сложилась в Европе после подписания пактов.
При большом желании можно найти в протоколах некоторые несуразности, чем активно занимаются апологеты теории заговора против Советского Союза и России. Скажем, в первоначальной редакции Секретного протокола к пакту о ненападении отсутствует река Буг, фамилия Молотова написана латиницей, в протоколе написано «обоими странами», хотя по-русски правильно писать «обеими».
Однако объяснить это, на мой взгляд, можно тем, что документы готовились в большой спешке — на 26 августа Гитлер назначил вторжение в Польшу, а свое согласие на приезд Риббентропа в Москву Сталин дал лишь 21 августа. 23 августа Риббентроп прибыл в Москву после восьмичасового перелета по маршруту Кёнигсберг — Каунас — Великие Луки, а полет на поршневом самолете был не столь приятен, как сейчас на реактивном. Первая беседа со Сталиным и Молотовым, начавшаяся уже через два с половиной часа, продолжалась около трех часов. Следующая встреча началась через три часа, а в перерыве Риббентроп, скорее всего, готовил документы, т.е. времени на отдых у него не было. Уже ночью, полумертвый от усталости, не привыкший к ночным бдениям, Риббентроп подписал пакт и Секретный протокол к нему.
Кроме того, в редакционной статье «Советско-Германский договор о ненападении», вышедшей 24 августа 1939 года в газете «Правда», словосочетание «обоими странами» присутствует целых пять раз. В той же «Правде», а также в «Известиях» сказано, что Риббентропа встречали не где-нибудь, а на Центральном Аэропорте — да-да, именно так. И на следующий день в 13.25 его провожали тоже на Центральном Аэропорте. Через месяц, когда Риббентроп вновь прилетел в Москву, встреча была организована все на том же Центральном Аэропорте.
Да и договор, подписанный 28 сентября 1939 года, назван совсем уж не по-русски: Германо-Советский договор о дружбе и границе между СССР и Германией — такая тавтология в названии международного документа просто режет глаз. Вполне возможно, что эти несуразности вышли из-под пера такого корифея в области языкознания, чьи ошибки и ошибками-то не являются, а, наоборот, придают языку новый импульс.
Я не стал бы преувеличивать профессионализм работников Наркомата иностранных дел или, возможно, ЦК ВКП(б), или Совнаркома. Специального учебного заведения, в котором бы готовили дипломатов, в СССР в те годы еще не было — факультет международных отношений открылся в МГУ только в 1943 году, а в специализированный вуз — знаменитый МГИМО — его преобразовали почти на исходе Великой Отечественной войны, в октябре 1944 года. При отсутствии специального образования огромное значение имели талант и опыт сотрудников и преемственность кадров, которые, как известно, решают все.
Однако с этим дела обстояли весьма неблагополучно — волна репрессий и чисток не обошла стороной НКИД: специалистов не только арестовывали и расстреливали, их просто увольняли или переводили на работу, с международными отношениями никак не связанную. Два ярчайших примера — М.М. Литвинов и В.П. Потемкин.
Литвинов начинал еще в 1921 году заместителем при Г.В. Чичерине, работал наркомом с 1930 года, а в мае 1939-го был просто уволен в никуда. У пришедшего на его место Молотова не было ни опыта дипломатической работы, ни необходимых связей за рубежом, ни авторитета, а была лишь собачья преданность Сталину да прозвище «каменная задница». Вместе с Молотовым в НКИД пришел В.Г. Деканозов, который даже отдаленного понятия о своей новой работе не имел, а прославился как верный прихвостень Лаврентия Берии на различных постах в НКВД еще с Закавказья. Проработав полтора года в должности заместителя наркома, Деканозов отправился в Берлин, где и работал полпредом вплоть до 22 июня 1941 года. Но когда в 1941 году припекло, Сталин вспомнил про Литвинова, назначил его заместителем наркома и отправил послом в Вашингтон.
Потемкин, работавший полпредом во многих странах, а затем первым заместителем наркома, был отправлен возглавлять Наркомат просвещения даже не СССР, а РСФСР. На этой скромной должности Потемкин уже не мог передать свой богатый опыт подрастающему поколению.
И таких примеров множество: на должности полпредов назначались люди, мягко говоря, некомпетентные, до этого не имевшие вообще никакого отношения к дипломатии. В частности, полпред в Германии А.Ф. Мерекалов мало того, что был дилетантом, так еще и по-немецки почти не говорил, А.А. Шкварцев до назначения в Берлин работал в Текстильном институте, полпред в Финляндии В.К. Деревянский был директором электродного завода. М.А. Пуркаев, назначенный военным атташе в начале сентября 1939 года и не успевший вникнуть в дела, вскоре был отозван из Берлина и уже 16 сентября вступил в должность начальника штаба Украинского фронта.
В то же время опытнейший дипломат, работавший в Турции, Японии, Англии, Германии Г.А. Астахов, в активе которого, кроме всего прочего, подписание договора с Йеменом — первого советского договора с арабскими странами, вскоре после возвращения из Берлина в августе 1939 года был арестован и сгинул в ГУЛАГе. К.К. Юренёв из Австрии, где проработал больше шести лет, был направлен на четыре года в Японию (!), где совершенно иная специфика, а оттуда на 4 месяца в Германию, после чего отозван в Москву и расстрелян. Такая кадровая чехарда никак не могла способствовать успешной работе Наркомата иностранных дел.
Не могло иначе обстоять дело с кадрами и в аппарате в НКИД, в том числе и с кадрами техническими — стенографистками, машинистками, шифровальщиками, переводчиками. То есть ошибки, которые сейчас бросаются в глаза и которых, казалось бы, не может быть в международных документах столь высокого уровня, были отнюдь не исключены, и вряд ли стоит только на этих ошибках строить систему доказательств, утверждая, что секретных протоколов не существовало.
При том, что мы сегодня знаем о событиях, которые произошли после августа 1939 года, наличие или отсутствие писаных секретных протоколов уже не имеет принципиального значения — их существование, если использовать логику Нюрнбергского Трибунала, «доказано с непреложной убедительностью последовательно совершавшимися агрессивными актами и войнами»43.
Допустим — хотя это будет натянутое допущение, — что протоколов не было, но вряд ли можно отрицать, что договоренности о разделе Европы между Сталиным и Гитлером существовали. Но на таком уровне, да еще и с таким количеством деталей, вряд ли они могли договариваться устно, не оставив никаких документов.
Это вообще очень удобная позиция: одни люди уничтожают, теряют или прячут бумагу, другие — с пеной у рта доказывают, что такой бумаги никогда не было, хотя известно, что, по крайней мере, в апреле 1946 года подлинники протоколов в Советском Союзе были, а по некоторым сведениям много позже, в конце 80-х, даже М.С. Горбачев держал их в руках. Все же, что произошло после этого, никак не связано с переговорами и достигнутыми на этих переговорах договоренностями, изменившими мир.
Представим себе человека, который либо потерял документы, либо в силу какой-то ошибки объявлен умершим, что случается не так уж и редко. Да, этот человек не может участвовать в выборах, не может получить автомобильные права, не может приобрести билет на самолет или поезд, купить жилье или автомобиль. Он даже к доктору, случись что, не может обратиться, поскольку для получения полиса нужен паспорт. Он не может делать еще многого из того, что требует предъявления документов, то есть де-юре его нет. Но спорить с тем, что этот человек существует де-факто, физически и физиологически, вряд ли уместно: он потребляет пищу, создает какие-то вполне осязаемые продукты труда, он производит потомство. Короче говоря, родил сына, построил дом и посадил дерево.
Так и с секретными протоколами к советско-германским договорам 1939–1941 годов: отсутствие протоколов на бумаге вовсе не означает их фактического отсутствия; если некое существо ходит, как утка, плавает, как утка, летает, как утка, несет утиные яйца, из него в умелых руках повара получается прекрасная утка с яблоками или по-пекински, значит, это утка.
1 Документы внешней политики СССР (далее — ДВП СССР). М.: «Международные отношения», 1992. Т. XХII. Книга 2. С. 583–584.
2 Там же. С. 594–595.
3 ДВП СССР. Т. XХII. Книга 2. С. 602.
4 Архив внешней политики Российской Федерации
(далее — АВП РФ). Ф. 06. Оп. 1. П. 8. Д.
5 «Известия». 27 августа
6 Вместе со Шкварцевым в Берлин прибыл новый военный атташе комкор М.А. Пуркаев.
7 АВП РФ. Ф. 059. Оп. 1. П. 295. Д.
8 АВП РФ. Ф. 059. Оп. 1. П. 302. Д.
9 Там же. Л. 63–65.
10 Государственный архив Российской Федерации
(ГАРФ). Ф. 7445. Оп.
11 ДВП СССР. Т. XXII. Книга 2. С. 591.
12 Мухин Ю. Крестовый поход на Восток. — М.: Яуза, Эксмо, 2005.
13 АВП РФ. Ф. 06. Оп. 1. П. 8. Д.
14 АВП РФ. ф. 06, Оп. 1. П. 7. Д.
15
Documents on German Foreign Policy, 1918–945. Series D. — Vol. VII. — P.
540–541.
16 АВП РФ. Ф. 0745. Оп. 14. П. 32. Д.
17 Коминтерн и Вторая мировая война. Часть 1. До
22 июня
18 Там же. С. 88–89.
19 ДВП СССР. Т. XХII. Книга 2. С. 602.
20 «Известия». 18 сентября
21 ДВП СССР. Т. XXII. Книга 2. С. 604.
22 Лебедева Н.С. Жертвы и соучастники.
Сентябрь
23 Российский государственный военный архив
(далее — РГВА). Ф. 35084. Оп. 1. Д.
24 Там же. Л. 24–25.
25 Лебедева Н.С. Жертвы и соучастники.
Сентябрь
26 РГВА. Ф. 35084. Оп. 1е. Д.
27
Там же. Оп. 1. Д.
28 «Правда». 23 сентября
29 Костюк М.П. Беларусь в
международно-политическом кризисе 1939–1941 гг. Международный кризис 1939–1941 гг. С. 300.
30 Ribbentrop.
Zwischen London und Moskau. — Leoni, 1953. S. 206.
31 ДВП СССР. Т. XXII. Книга 2. С. 604–606.
32 Там же. С. 610–611.
33 АВП РФ. Ф. 06. Оп.
34 Там же. Л. 5.
35
АВП РФ. Ф. 06. Оп. 2. П. 15. Д.
36 Там же. Д.
37 ДВП СССР. Т. XXII. Книга 2. С. 603.
38 «Известия».
1 ноября
39 Архив Президента РФ. Ф. 56. Оп. 1. Д.
40 В период с 22 июня по 21 июля 1936 года в швейцарском городе Монтрё проходила конференция по определению статуса проливов Босфор и Дарданеллы. По итогам конференции была принята конвенция, ограничивающая тоннаж военных кораблей нечерноморских государств, которые могли беспрепятственно проходить через проливы. Гражданских судов эти ограничения не коснулись.
41АВП
РФ. Ф. 059. Оп. 1. П. 338. Д.
42
Архив Президента РФ. Ф. 3. Оп. 64. Д.