Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 5, 2015
Александр
Кушнер (1936) — родился в
Ленинграде в семье военно-морского инженера. 10 лет преподавал русскую
словесность в школе. Автор более тридцати книг стихотворений и филологической
прозы. Лауреат Государственной премии РФ и многих других литературных премий и
наград. Главный редактор «Библиотеки поэта» (с 1992) и «Новой библиотеки поэта»
(с 1995). Живет и работает в Петербурге.
***
Разве в шестьдесят шестом сонете
Всё уже не сказано, что надо
Было бы сказать на этом свете?
Пристальнее и не вспомнить взгляда
На земные тени и пороки,
Трещины и смертные изъяны.
Помолчи. На тополь у дороги
Посмотри, на рощи и поляны.
Ничего другого и нельзя ведь
Предложить, и кажется порою,
Что они могли бы нас исправить:
Этот куст и речка под горою.
Шмель гудит, — спасибо божьей твари,
Горицвет изящен, ты согласен?
Почему, при всём его кошмаре,
Этот мир на солнце так прекрасен?
***
По-русски придерживать шарф подбородком,
Толчками проталкивать руку в рукав
И вниз по ступеням в смирении кротком
Спускаться, заранее ворот подняв.
Позвольте, а разве француз надевает
И шарф, и пальто по-другому, не так?
Не так! Он на шею свой шарф намотает,
В пальто проникая, одернет пиджак.
Другая погода — другие ужимки,
Ухватки. У них Ренуар и Дега,
Ну, ветер, ну, дождик, быть может, снежинки.
Толстой и Некрасов у нас и снега.
***
Как вы там, в Испании своей, в снегах живете,
Как в метелях Франции справляетесь с зимой?
Мы по телевизору вас в снежном переплете
Видели, в густом сугробе чуть не с головой.
Вы на скользкой наледи неловко тормозили,
Заносило в сторону ваш синий кадиллак.
Вот когда, наверное, подумать о России
Вы могли, понять ее: у нас полгода так.
Лбом к стеклу замерзшему напрасно приникая:
Ничего ж не видно за кружащимся снежком!
И у вас история была б совсем другая:
Пугачев с Отрепьевым — и пионер с флажком.
О, бураны белые — и никакой лазури!
В Воркуту плетущийся товарный эшелон,
О котором знать могла Долорес Ибаррури,
Думаю, что знала, и товарищ Арагон.
Если бы у нас дожди почаще моросили,
Был бы и в Москве Людовик, а не царь Иван.
Что это пишу я, как «Клеветникам России»,
Вздор какой, с обидой и бравадой пополам!
***
Где волны кроткие Тавриду омывают…
К. Батюшков
Конечно, русский Крым, с прибоем под скалою,
С простором голубым и маленькой горою,
Лежащей, как медведь, под берегом крутым.
Конечно, русский Крым, со строчкой стиховою,
И парус на волне, и пароходный дым.
Конечно, русский Крым. Михайлов и Праскухин,
Кого из них убьют в смертельной заварухе?
Но прежде чем упасть, — вся жизнь пройдет пред ним,
Любовь его и долг невыплаченный, — глухи
И немы, кто убит. Конечно, русский Крым.
И в ялтинском саду скучающая дама
С собачкой. Подойти? Нехорошо так прямо.
Собачку поманить, а дальше поглядим…
Случайная скамья, морская панорама,
Истошный крик цикад. Конечно, русский Крым.
Конечно, Мандельштам, полынь и асфодели.
И мы с тобой не раз бывали в Коктебеле,
И помнит Карадаг, как нами он любим
На зное золотом. Неужто охладели
Мы, выбились из сил? Конечно, русский Крым.
***
Плачет старик у разбитой стены,
Рваный кирпич, да бетон, да извёстка…
Лучше быть птицей во время войны:
Дом ей не нужен, и спать ей не жёстко.
Ей, пережившей взрывную волну,
Клен простодушные сны навевает.
А захотела — в другую страну
Переселилась: деревьев хватает!
Вот показали картинку опять:
Мальчик бинты поправляет на шее…
Лучше стихи вообще не писать.
Каркать, качаясь на ветке, — честнее.
***
Нет утешенья, оправданья, прощенья ужасам земным,
Но есть глубокое молчанье, и мы его не предадим,
Не разменяем на унынье и малодушные слова.
Есть небосвод над нами синий и благосклонная листва.
Они ни в чем не виноваты, к ним и на кладбище готов,
Превозмогая боль утраты, прильнуть. Слова? Не надо слов.
И пустословье суетливо, и обольщенье ни к чему.
Стихотворенье молчаливо. Прочти, прислушавшись к нему.