Рассказ
Опубликовано в журнале Урал, номер 2, 2015
Виктор Брусницин — уральский прозаик,
лауреат Международного литературного конкурса имени Михалкова (Москва),
«Русский Stil» (Германия), дипломант конкурса «Зов
Нимфея» (Украина), финалист конкурса «Литературная Вена» (Австрия), его работа
вошла шорт-лист сценариев VII Казанского
международного фестиваля мусульманского кино. Печатался в журналах «Урал»,
«Сибирские огни», «Невский альманах», «Русская жизнь», альманахе «Библиотека
«Русского Stil-я». Живет в Екатеринбурге.
В объемистой
прихожей коммунальной квартиры находились Валерий — крупный и стройный старшина
в форме, впрочем, и в тапочках, и его жена Антонина — красивая фигуристая
мордовка. Оба в нервах. Женщина визгливо излагала мужу пожелания:
— Чтоб у тебя,
сволочь, чирей на заднице навечно вырос! Чтоб тебя
комар в глаз укусил!
— Тоня,
прекрати, — увещевал супруг. — Ты будто ни разу деньги не теряла, я уж не
говорю про мозги.
Мадам завизжала совсем прекрасно:
— И не
приближайся ко мне ближе трех шагов! Видеть не могу!
— Займем в кассе
взаимопомощи.
В коридор
выскочила соседка Екатерина Федоровна.
— Вы уйметесь,
наконец?! Дети уроки учат, разбирайтесь на своей жилплощади!
Санька,
десятилетний отрок, вострил ухо, самозабвенно погрузился в ход баталии. В
коридоре добросовестно возникало:
— А ты меня жить
не учи, дети у нее! Те еще оглоеды — бутылки пустые у
меня стояли, Сашка, подлец, парочку стянул на
папиросы.
— Ты что несешь,
холера!..
Это был поклеп
несусветный, бутылки сдал сын Тони, Игорешка, пусть и
не без подсказки приятеля, но очень теоретической.
Признаться, операцию подобную Сашка и сам однажды проделал — у Анисимовых
всегда стояла под столом куча пустых бутылок, — но не в этот раз. Впрочем, и
относительно папирос Тонька случилась недалека от
истины. В общем, Александр от возмущения сломал о стол грифель карандаша.
Скандал, таким образом, приобретал вселенский масштаб. Собственно, и в
персональные аспекты продолжился — парень получил великолепный нагоняй…
Дня, что ли, три
прошло, происшествие, как бывает, забылось. Саша терся в коридоре, шнуруя
ботинки, тут же копошилась в своем шкафу Тоня, обратилась к соседу:
— Сань, вечером
с Игорешкой поиграешь? Мне на пару часов отлучиться
надо будет.
— О чем речь, —
привычно кивнул гражданин.
Тоня вязко
посмотрела, подошла и прижала голову парня к груди.
— Ты меня
прости… ну, насчет бутылок. Сорвалось по злобе, находит на меня, ты знаешь.
— Ерунда, — продундел мужчина, сладко греясь ухом в пикантных
прелестях…
Разумеется,
женщины околотка Тоню ненавидели. Перечисляем. Во-вторых, она не давала никому
спуску. И откуда берутся у этих провинциалок столь занозистые манеры: это ж
надо добыть экземпляр в какой-то Мордовии! В-третьих, ей шло
все — начиная от платьев, муки на ее вечно замурзанном фартуке и до, например,
взгляда, что возникал с замысловатой периодичностью, когда Тоня, нагло находясь
на обширной и тесной тем самым кухне, вдруг замирала и погружалась в
отсутствие, не согласуясь с хлопотливым, всей плотью
актуальным населением. Имело место четвертое, куда входил смачный голос,
которым она подло, то есть высоко, вибратно и
впечатляюще, выводила песню на неизбежных для того времени совместных
посиделках. И иное еще, что аналогично никоим образом не содержало
положительного знака. Даже Игорешка, славный,
покладистый шестилеток, и тот располагал изъяном — сросшимися тремя пальцами на
правой руке, вне всякого сомнения, генетическим следом хабалки.
И во-первых,
разумеется, — взгляды мужчин, самых тщательных исследователей, каковыми таковые
становились в ее присутствии, да и прочие поступки, которые разоблачают социум
как весьма легкомысленный.
Поразительно,
Саньку она привечала.
Заядлая
нахальность притчи во языцех при всей очевидной
приверженности пристойного старшины завершилась на лад всей округе — разводом.
В результате мадам победоносно осваивала довольно конвейерным
методом стезю: следующим случился майор, затем некий завскладом и даже, по
слухам, инструктор райисполкома.
Прошло порядка
десяти лет. В зимние вечера тепло искрится юный пушистый снежок, он так
замечательно хрупает под ногами, студеный воздух плотен, легкие, кажется,
созданы исключительно для взаимодействия с этим лирическим веществом, да и
остальной молодой организм напряженно расслаблен для свершений. Собственно,
звезды.
Есть преотменное
зимнее образование — каток, разумеется.
В неком районе некоего достославного города располагался
отличный свежий каток. Собственно, это был заводской стадион, залитую под
хоккей с мячом площадку которого по вечерам отдавали во владение несерьезной
публике. Как вы понимаете, под аренами располагались помещения. Одно из них
частенько занимали некие близкие к спорту ребята с целью удобного
времяпрепровождения. Вот и теперь в просторной комнате сидели человек восемь
возраста от двадцати до тридцати.
— Слушайте, но
Овчина — фона-арь, ну чего проще — отдай шар Вайсману!
— А Паньков!
Откатывать — в глухую нет.
— Нога левая
слабая, прямая… Не, Фофана урыл
— не, он рубится.
— Вафлю ему под
копыто с таким рубиловым!
— Нда-а, раскатали наших, что сочни.
В призеры — голый васер.
Подобные
умозаключения наполняли помещение.
— Саня, по паечке раскинь, — обратился дюжий угреватый парень к
аккуратному двадцатилетнему где-то молодому человеку.
Тот с
готовностью взялся за бутылку портвейна.
— На два раза,
мужики, осталось. Если гонца будем посылать, я пас, в прошлый раз бегал.
Это был наш
знакомый, Санька из прелюдии, бравый студент, молодой человек современного
жизненного уклада. Выбор гонца выпал на Томилина. Саша для убийства интервала
взял у приятеля коньки — сам сегодня был без спортивных причиндалов, — ступил
на лед.
Замечательно
ныла музыка, гармонично звенели и визжали лезвия на виражах и торможениях,
отлично шнырялось между нередких стройных, жеманных и
безыскусных девушек, вкусно дышалось и, собственно, жилось. Шел накатом,
профессионально перебирая опорную ногу, — впереди образовалось женское существо
с ладной фигурой, в симпатичных клетчатых брюках, озорной шапочке, ходко
семенящее с кокетливо отставленными руками. Саша ускорился и юрко нырнул перед особой. Создание ойкнуло, испуганно и неловко попыталось затормозить,
споткнулось и припало на одно колено и руки. Саша сам испугался, покаянно
бросился помочь подняться, бормотал извинения. Гражданка довольно резво
выправилась и подняла на шалуна укоризненную голову.
— Саша?
Перед ним стояла
Тоня. Парок аккуратно оформлял красивое лицо, глаза холодно светились,
воспаленные огнем прожекторов.
— Тетя Тоня! —
невольно откликнулся парень.
Губы женщины
чуть дернулись.
— Саш, ну какая
я тебе тетя! — с легкой досадой вразумила она.
— Простите, я
вас, должно быть, немного напугал. Глупо, верно. Показалось, это знакомая
девчонка!
— У тебя,
знать-то, много знакомых девчонок, — внимательно разглядывала бывшего соседа
женщина. — Оно и видно, вон каким стал.
— Как Игорешка?
— Учится хорошо.
Не поверишь, рисует — помнишь, ты его учил?
Саша недурно
рисовал, младший дружок пытался подражать.
— А как же рука?
— Операцию
сделали, сейчас практически нормальная ладонь.
Говорить
следовало, однако отчего-то мешало незнание, как обращаться. Глубоко, вообще
говоря, за тридцать, вполне тетя, прикинул молодой человек, но вуаль смысла той
фразы неожиданно приятно мазнула. Да и остальные слова.
— Странно, я вас
впервые здесь вижу, хоть постоянно бываю.
— Только начала
осваивать. Теперь я сюда ходить стану.
Конек под
женщиной нечаянно скользнул, она несколько наклонилась вперед и ласково
оперлась на плечо парня. Поговорили еще малость, Саша,
так и не избавившись от неловкости, сослался, что его ждут — коньки чужие, —
сделав залихватский вираж, отчалил. Ступая по резине коридора, неожиданно
вспомнил фразу: «Теперь я сюда ходить стану», — имелось в виду, кататься будет
учиться? И это: «Какая я тебе тетя».
Через полчаса
вышел из комнаты, без коньков подошел ко льду, всматривался. Разглядел, рядом с
Тоней уверенно ехал высокий, в богатом свитере мужчина. Задорно беседовали. С
неожиданным теплом подумал: «Понятно, в своем репертуаре».
Через пару дней,
очутившись на стадионе, парень вышел из помещения — пусть и следом за
приятелем, что выискивал нужного человека, — обозревал лед, клетчатых брюк не
обнаружил и посмеялся: «Видать, склеила».
С месяц прошло,
гоняли шайбу в огороженном невысоким бортиком с края катка месте. Когда
закончили и устало плыли в помещение, Тоня сама подъехала:
— Лихо ты
шуруешь, я наблюдала. Поучи меня.
— Ну, давайте, —
подцепившись на лесть, пробурчал Саша.
— Нет, сейчас ты
устал, конечно. Отдохни, я подожду… Или в другой раз,
можем договориться.
Дернуло
покривляться: дескать, что за пустяки — устал, однако сбила мысль — после игры
принято накатить, это мероприятие пропускать — парни могут неправильно понять.
И потом, тетка в возрасте — как-то это все несколько неприглядно.
— Полчаса —
хорошо? — сказалось почти бездумно, больше на учтивости.
Уже сидели в
комнате, Вася Щапов, авторитетный мужик, наклонился к Сашиному уху:
— Ты после игры
с чувой тер — что за экспонат?
— Бывшая
соседка, просит поучить на коньках стоять.
— Козырная баба.
Тут же
захотелось идти выполнять обещание, но понятно, демонстрировать прыткость
такого рода — совсем никуда. Минут двадцать еще волынил, однако изрядно маял
вопрос — как же все-таки обращаться.
Вообще-то,
ездила Тоня сносно, однако через минут пять ухватила его за руку и забавно поахивала. В некий момент — женщина потребовала обучить
одному приему — не справилась, с веселым визгом упала, Саша, смеясь, подхватил,
поставил на ноги и невольно комментировал:
— Тоня,
осторожней, ты еще понадобишься.
Она по-свойски
ухватилась за него, смеялась:
— Сашок, так ты
следи — я в твоем ведении.
Вскоре снова
затеяла падать, но Саша вовремя выправил. Тоня, игристо хохоча, обняла его,
применив как опору, ее горячее лицо на мгновение прильнуло к щеке
преподавателя. Внутренности парня странным образом опалило.
Этим же разом по
ее настоянию проводил до дома, оказалось, что живет мадам не так уж далеко.
Поразительно, с девушками Саша был не всегда свободен, собственно, постоянной
зазнобы не имелось, хоть и случались мелкие интрижки, а тут разговор шел
ненатужно, парень чувствовал себя, что называется, в своей тарелке.
Расставались,
правда, не возле дома — Тоня так оговорила, — однако именно теперь она
пригласила его на день рождения Игоря:
— Он так рад
будет. Я уже говорила, что тебя встретила…
Назначен был
будний день, часов в семь притащился, держа в свертке подарок, масляные краски.
Открыла Тоня,
выглядела затрапезной, в невзыскательном трико, блузке, в отворот которой
неаккуратно выглядывал лифчик, — впрочем, она всегда была неряшлива. Саша
подосадовал, что пришел, видно, рано, женщина не успела приготовиться. Однако
эта мысль быстро исчезла. Гражданка приказала раздеваться, кинула тапки.
Комната, куда завела и посадила на диван, выглядела под стать неприглядной:
шкаф, круглый громоздкий стол, крупная швейная машинка, — было полно
необъяснимого назначения вещей, отчего двадцатиметровая где-то жилплощадь
казалась тесной и, как ни странно, необжитой.
— А Игорь где,
может, я к нему пойду? — поинтересовался Саша, полагая, что парень в другой
комнате и поболтать с ним самое теперь резонное.
— Ты же видишь,
его нет… Вот здесь я и существую. — Тоня в поругание
всех правил порозовела. — Знаешь, я все перепутала. Хи-хи. Оказывается, именины
у Игорешки послезавтра. Я такая нелепая… И вообще, он не со мной живет.
Саша даже не
понял, что означают ощущения, вспыхнувшие в нем.
— Я тогда пойду?
Тоня агрессивно,
даже где-то озлобленно отрезала:
— Я тебе пойду!
Сиди… Ничего, у меня бутылочка есть, мы сейчас ее употребим.
Вела себя
судорожно, несуразно, совершенно непредставимо. Перепугала парня изрядно: ныло —
как держаться? Убежала в ванную переодеться, минут двадцать занималась, ничему,
кроме желания Саши смыться, не способствовала.
Впрочем, появилась щегольски одетая. Занимательно, только вошла,
сразу кокетливо покрутила плечами:
— А? Как я тебе?
— Деловито осунулась и начала ссыпать со стола безделицу, комментируя: — Сама
платье сшила, к твоему сведению. Я знаешь какая
мастерица — закачаешься.
Вспорхнула
свежая скатерть из шкафа.
— У меня и
закусочка имеется, ты не подумай. Я, Сашок, готовлю — пальчики оближешь…
Подобной
болтовней сопровождались, как выяснилось, точные, скупые дальнейшие действия… И опять зигзаг, Саша внезапно успокоился, даже залюбопытствовал — стало очевидно, стоит отдавать ситуацию
на откуп.
Через полчаса ее
расхлябанность исчезла, вела себя хозяйски.
Характерно, Саше
это угождало, чувствовал себя вольно, много говорил и ни о чем не спрашивал,
что самому мгновениями казалось озорным — попробуйте в тождественной ситуации
не интересоваться. Собственно, тут минимум соблюдалось мужское.
При всем том ерзало, приключение какое-либо сулит, торопиться не стоит, и
вообще, здесь именно тот случай, когда выгодно быть ведомым — с известной
насмешливостью — оттого хотя бы, что не просматриваются обязанности.
В ночной
аудиенции она обеспечила всем ассортиментом изысков, и не особенно искушенный
молодой человек разжился массой замечательных реакций, от яркого удовольствия
до пусть слабенького, но четкого отвращения. По крайней мере, обнаружил
собственную стойкость и уверенность, что, согласитесь, уже немало обещает.
После
пары-тройки посещений Саша знал, что последний муж не так давно умер, —
никакого инструктора райисполкома, между прочим, в помине не существовало,
супруг служил инженером. Оставил двухкомнатную квартиру, однако объект она
разменяла, долю оставила Игорешке, он теперь с отцом
живет… Пускай с соседями, зато сама себе хозяйка — и
вообще, вопреки сложившемуся мнению, она весьма непритязательна. Зарабатывает
шитьем… Притом что парень особенно в исподнее не лез,
говорила неохотно. Собственно, она на Сашу не претендует, просто ей
периодически нужен мужчина, занимательная особенность психики… Прекрасно,
размышлял молодой человек.
Однажды мирно
сидели в комнате — свидания заранее оговаривались, совершались исключительно на
ее территории, — раздался стук в дверь, следом гневный женский голос распинал:
— Антонина,
сколько можно! Ты обнаглела окончательно, хватаешь чужие вещи.
Хозяйка комнаты
резво вскочила, подлетела и широко распахнула дверь, за ней стояла потертая
жизнью женщина, в лице пылало возмущение. Тоня истерически и твердо огрызалась:
— Я хватаю!? Еще
неизвестно, кто хватает, — муженька своего контролируй! Нашлись тут мне…
Женщина
переменилась в лице, опала, простонала:
— Да как ты… как
тебе не совестно… — Губы тряслись, вероятно, не могла подобрать слов. Тут
взгляд угадал на Сашу, сразу возгорелся. — Б… ты
окаянная!
Тоня картинно
подбоченилась.
— Да, я б…! А ты
завидуешь! — Бросила руки вниз, бешено выдавила: — И не суйся ко мне со своими
претензиями — карга.
С грохотом
захлопнула дверь.
Села, глаза
прыгали, до белизны рук вцепилась в платье на коленях. С ней происходило непонятное, такого выморочного лица Саша ни у кого не видел
— о присутствии дружка женщина, несомненно, забыла. Он сжался, стиснул зубы,
внутри клокотало. Хотел было произнести что-либо, и уместно нагрянула немота.
Сколько это
продолжалось, неведомо — время спеклось. Наконец Тоня очнулась, удивленно
повернула голову, незамедлительно горящие зрачки потухли — точно бельмо у кур
на глаза падает.
— Ой!.. — Она
крупно заморгала. — Ты не подумай… такая дура эта
Валентина… нет-нет, мы ладим, на нее другой раз находит, привяжется с кондачка.
Она улыбнулась,
однако натужно, недавний пароксизм вязал мышцы.
— Выпьем, —
вскочила, наклонила початую бутыль и расплескивала содержимое, звякая о бокал.
Минут через
пятнадцать Саша не выдержал:
— Тонь, я пойду.
Там… понимаешь, мне надо.
Женщина молча
кивнула.
Неприятности не
завершились. Когда Саша вышел в коридор, здесь находилась девушка. Увидев ее,
парень резко налился краской. Это была Лида Бизяева,
учились в одном классе. Хоть дружеских отношений не существовало — после школы
Саша ее встретил, может, пару раз, и ограничивались мимолетным приветствием, —
получилось до крайности неуютно. Теперь она демонстративно отвернулась.
Как на грех, вскорости различил девушку ровно перед собой в магазинной
очереди. Получилось безобразно во всех отношениях. Саша только пристроился с
младшей сестрой, та щебетала беспробудную школьную глупость, и Лида с улыбкой
оглянулась полюбоваться трещоткой. Глаза встретили одноклассника, улыбка
отвалилась. Голову возвратила стремительно, нехорошо. Парня сию же минуту
дернуло уйти, — да сестра. Стоял до кромки чувствительный,
отсюда и грянуло шальное. Подошел сбоку, тронул локоть.
— Лида,
послушай, ты неправильно все могла понять. Страшно неловко.
Да, он
похаживает, однако здесь не более чем мужская забава, мимолетная проказа… Зачем он объясняется? — нелепость дичайшая. Все нелепость.
Между тем Лида выручила.
— Я понимаю… —
сказала постно, и вдруг глаза очнулись. — Зря ты, Саша, с ней связался, она
чудовище.
Наставительно и
с эмоцией поведала, что у них, например, пропали некоторые ценные вещи.
Конечно, не пойман, не вор, но… Хмурилась.
— Вот что, мужа
она угробила — это как пить дать.
— В каком
смысле?
— Будто
отравила. Там и следствие было. Да она вывернется — мыло.
Девушка
отвернулась гордо и окончательно. Хорошо, что очередь случилась невеликая… Когда шли домой, под воркотню сестренки гражданин
неумолимо думал: наговаривает, уж слишком интенсивны обвинения, выгод, во всяком
случае, Тонька явно не нажила. За мать переживает, — папашка,
поди, слюной исходит. Во всяком случае, постановил
касательно свиданий — ни-ни.
Месяц, что ли,
минул, сухая осень отменно пахла, приятно крушился под ногами заскорузлый лист,
ощипанные ветви звонко покачивались от шаловливого, приветливого ветерка. И
асфальт звучал чудесно, обоснованно.
Тоня стояла,
азартно беседуя с преклонной женщиной. Александр, зацепив взглядом, удивился,
что чувства отсутствуют — недурно бы хоть какую малость
обнаружить. Впрочем, порадовался. И вообще, семестр недавно начался, все было
свежо. Сам и вякнул, проходя мимо:
— Здравствуйте,
Тоня.
Через несколько
минут она догнала, повелительно сжала локоть, насела угрюмо:
— Ты чего не
приходишь, подонок?
Он уже отмечал:
в злобе у нее с поразительной четкостью исчезала красота. Однако неизвестно,
терялась ли привлекательность. Впрочем, вообще относительно красоты возникали
сомнения: эти тонкие морщинки у глаз, пожалуй, излишняя пористость над верхней
губой, кстати, чересчур трещиноватой, предательская шея.
— Учеба, Тонь,
зашился, — покладисто улыбнулся молодой человек.
Тоня, будто
почуяв, что взяла неверную ноту, насильно разгладилась.
— Это дельно. А
я тут прихворнула, простудилась.
Мямлила нечто,
на дружка не глядела, и в самом деле, взгляд держался недовольный. Иначе взять,
невроз присутствовал, оправляла воротник кофты. Вот и не сдюжила, претензию
предъявила, правда, с улыбкой, без дна:
— Девушку, поди, завел.
— Нет, — честно
отрапортовал Саша, впрочем, сожалея об аналогичной способности.
И Тоня вдруг
по-настоящему ожила.
— А вот что, ты
ко мне приходи. У меня есть одна подружка. Твоего возраста. Девка
теластая, ядреная. Приходи-приходи! Я вас сведу.
Неожиданно. Саша
моргнул. Шмыгнул носом. Почесал горло.
— Почему нет…
Будьте любезны,
обещание Тоня выполнила. Девица и впрямь удалась ничего себе: грудь, понятная
вещь, ровные крепкие ноги при намеренно короткой юбке. Волосы вольные,
волнистые, о плечи ломаются нежные, так и просят — заберись рукой. Разве глаза
несколько узко расположились. Нет-нет, ничего себе. А смех — этак зайдется, и в
комнате звонко, бойко, свободно.
И теперь. Света
удалилась временно, а Тоня тут как тут:
— Ты ей песни не
пой про звезды и печали. Бери нахрапом. Она девка недалекая, но прилежная, для хозяйства самое то, и
дети пойдут здоровые. Пригласи домой, а если хочешь, как-нибудь в кино уйду
либо театр. Я театры люблю. И не рассусоливай, таких, как она, мне насквозь
видно… Научу еще с женщинами обращаться, не переживай.
Света вернулась.
Александр спустя некоторое время сел рядом и положил руку ей на колено. Она
руку отторгла и засобиралась домой. Ухажер вызвался проводить, в подъезде
принялись целоваться, запустил руку в лифчик, и девушка как следует дышала… Повезло, спугнули. Света юркнула к своей двери и, надо
думать, ждала слов о следующей встрече. Саша сказал: «Пока».
Где-нибудь через
пару месяцев — да, дело шло к Новому году — мама, войдя в комнату сына,
сообщила:
— Там тебя
какой-то парень спрашивает.
Парня Саша видел
впервые. Тот поманил на лестничную площадку.
— Тебя на улице
Антонина ждет. Выйди, край надо.
Даже при свете
фонарей гражданка выглядела излишне бледной. Александр по этому поводу не
высказался. Она наскочила, стала предъявлять какие-то дикие претензии. Он
отбивался хмуро, с холодной пустотой желудка. Вдруг увяла, сказала
неестественно, слабо, собственно, мяукнула:
— Я без тебя
умру… — Ткнула сверток. — Вот, свитер связала.
Рот Саши
стиснуло. Разжал с усилием:
— Послушай… —
Негодование — сухая горечь палила горло. Точило желание сказать больное,
отвратительное, но умерилось счастливой мыслью. Соврал: — Послушай, Тоня… я
скоро женюсь. Прости, и… давай прекратим.
Однако же
пьяного как-то потащило. Ночью неожиданно проснулся, открыл глаза, сразу
различил слоняющиеся тени на потолке, мгновенно осознал, что у Тони, повернулся
— и ударил пристальный, хищный, простите, ненавидящий взгляд. Резко отворотил голову, сердце размашисто слонялось. Встал,
засобирался:
— Я это… ну… В общем, пойду.
Тоня смотрела не
мигая…
Комедия,
притащил как-то к ней приятеля. Помните Василия Щапова? Мужику где-то тридцать,
смотрел по этому поводу на мадам с навязчивым прищуром. Саша почему-то быстро
опьянел. Размышлял:
— Обрати, Вась,
внимание — шьет. Чебуреки — симфония. Насчет остального я просто молчу.
Василий внимание
обращал.
— Стало быть, я
пойду, — произнес Саша через час с лишним.
Вышел на улицу,
прекрасно горели фонари, окаймленные веселыми брызгами искр. Занимательно,
только теперь сообразил, поступок попахивает демаршем, что сотворила Тоня со
Светой. Пошел было прочь, да ноги сами привели к другой стороне дома — сюда
выходило окно Тониной комнаты. Нашел его. Пощипывал мороз. Александр прогулялся
— попрыгивал, поглядывал. Пальчики-то на ногах, дорогие мои, закоченели в конце
концов… Однако дождался — свет потух. «Ага», —
рассудил человек и тронулся домой… А ныло, между нами,
девочками!
Дней через
несколько с Василием в компании встретились. Саша все ждал, что приятель начнет
рассказывать о приключении, и готовился создать браваду, дескать, вот такой я,
поставу дружку организовал. Однако Вася молчал. К концу вечера наш герой
испытал истинное мучение: просто досада, как тащило спросить, чем закончилось
дело, — противоречило откуда-то взявшееся чувство, так поступить — дешевка. Продул,
поинтересовался-таки.
— Выставила она
меня, — поделился товарищ.
Радости своей
Саша испугался…
Ну да жизнь —
предмет разносторонний. Летом Саша угадал на замечательную практику, заработал
прилично. Сентябрьская поездка в Сочи получилась отменной, здесь познакомился с
Лариской, будущей женой. Обильная плоть лучистого моря была сильной и родной —
нырнешь и забавляешься с мастодонтом и собой, обладателем невесомого и
послушного, авантюристического тела. Жидкие вечера, погружающиеся споро в оголтелые ночи, усыпанные настырными звездами, хмельной
бриз, непомерное чувство свободы — всем знакомо.
Ларка случилась миниатюрная, гибкая, словно цветок, так и просилась подхватить
на руки и кружить до помрачения. Рязанская… Небо, сволочь, пело. Все пело.
Целовались отсюда. И прочее.
Девушка уезжала
раньше, на перроне слеза уронилась. Саша решил — она.
Писал страшно, по три-четыре страницы, — откуда бралось? На зимние каникулы приперся.
— Я беременна.
— Как же так, и молчала!
— Решила, все
равно буду рожать. Не хотела тебя провоцировать…
А червячок-то,
ребята, позже загулял. И позор, не сдюжил, как-то студеным вечером прогуливаясь
по неказистому городу:
— Мой?
Веки набухли
влагой:
— Саша!
— Ну прости, прости.
Однако нет-нет
да мелькнет — есть тут нечто… этакое.
— Давай, братец,
будем решать, где жить станете, — басил папаша, меланхоличный хирург. — Дом
просторный, сам видишь, живите куда с добром.
Обеспечим.
— У вас
железнодорожного института не имеется, закончить осталось всего ничего. Да и с
распределением уже вроде определился. А медицинский и
у нас расположен, Лариске перевестись проще.
— Н-да, — неохотно соглашался дядя, — резонно.
Замечательно,
что через год и родители ее переехали — единственная доченька, свет в окне.
Между тем Антошка с двух где-то лет стал натуральным ангелочком.
Произошел
однажды праздник — Первое мая, что ли, — после демонстрации завернули с
товарищем домой к Саше, жили у его родителей. Как водится, добавили, на
демонстрационные порции легло хмельно. Время этак подле трех, ждали отца Ларисы,
он заехать должен и увезти к ним — основной праздник обозначался там. Товарищ
порывался уйти, но Александр сдерживал:
— Место в машине
будет, тебе по пути, высадим.
Товарищу и точно
по пути, чуть обогнуть, правда, — однако тесть прямо поехал, остановился:
— Квартал
прогуляешься — молодой.
Товарищ с
готовностью вышел. Тронулись дальше, и Саша упрекнул:
— Семен Игнатьич, неудобно, право, — неужели трудно было по
Луначарского проехать.
— Не барин,
пройдется.
Саша смолчал,
замкнулся.
Ну, теща стол
накрыла — хозяин любил по праздникам обильное чревоугодие, — все честь по
чести. Чудно себе позволили, да на прежний-то градус и пошло у Саши зудеть: осел прецедент в селезенке. Семен Игнатьевич слово,
допустим, о политике, Александр поперешных два. Тесть
по культуре, скажем, пробежится — Шура свое. Хирург смекнул и не рыпался, а у нашего свербит.
Вспомнились
разнообразные вещества, Антошку, например, лекарствами пичкаете, а это гадость.
Или, взять, окна регулярно закрыты, де, от простуды подальше,
а Сашу родители, напротив, закаляли. В общем, выпросталось. Уж тещенька умиряла: «Сашок, ты бы более, что ли, не пил. Да и
поспать тебе не грех, милый сыночек». К женщине, надо сказать, Александр тепло
испытывал — мягкий она, простой человек, — а нынче нет. «И вы, мамаша, учите
дочь всякому несовременному поведению». Словом, Лариска голос повысила, укорять
пустилась.
Произошло без
умысла. Александр вскочил, психованный, нетрезвый, и
локтем нечаянно угодил супруге в лицо. Она охнула, согнулась, кинула к глазам
ладони. Тесть озверел:
— Ты, мою дочь!
Да я тебя — ублюдок!
Человек матерый,
бывший летчик и вообще гражданин уважаемый. Встал, громоздко надвигался. В Саше
нечто подогнулось, двинул мужику в скулу. Тот резво убежал в маленькую комнату.
Все вскочили, крики, гам, Антошка заревел.
Тесть выскочил —
глаза ошалелые, физиономия искривлена, в руках
тряслась двустволка. Рычал:
— Убью!!
Теща встала
перед зятем, раскинув руки, верещала:
— Сеня, уймись,
приди в себя, да что же это!
Лариска кинулась
к мужу, бросилась ему на шею, заслоняя: «Мамочки!!» Теща так же, Саша от напора
упал, женщины повалились следом. Семен Игнатьевич сверху просунул через женские
головы руку, рванул — губу порвал… Кровь, неразбериха, младенец зашелся.
Очнулись, утихомирились,
успокаивали Антона — тесть скрылся в кулуарах. Останавливали обильную кровь,
Лариска нашептывала:
— Поезжай домой,
я завтра приеду.
За полтора часа
трамвая — дом существовал на другом краю города — понятно стало сугубо, сейчас
домой невозможно, душа одиночества не простит. Перебирал друзей — сметало, куда
с такой губой! И вонзилось в мозг — Тоня.
Она растерялась.
Когда обнаружила повреждения, озаботилась: «Господи, кто тебя так!»
Растерянность
стала понятна, в комнате сидел некий хлыщ. Манерный,
хлипкий, с жуткой прической, кольцами на руке. Нес:
— Антонио, ваш
протеже проказлив — сие не без плюса. Впрочем, имеем
посмотреть…
Пускал струйку
дыма вверх, делая взгляд, — суррогат заплесневелого стиляги и актуального
алкаша. «По дыне разве нащелкать, — лениво шевельнулось у Саши. — Да ну, Тонька
еще подумает…» Сидел, нагло насупившись, на вопросы не отвечал. Хлыщ
разговаривал, пыжился, хозяйка пыталась неглупыми репликами тонизировать
атмосферу, однако устала. В общем, манерный сам занервничал, и Тоня принялась
его выпроваживать.
Утром напала
рвота. Тоня смотрела хмуро и, пожалуй, нелюбезно. Не исключено, жалела, что турнула предыдущего. Собственно, высказалась:
— Опять попрешься домой?
— Я тебе что вчера плел? — озаботился Саша.
— Все, — нахально отчеканила отдушина.
Саша горько,
неприязненно вздохнул и ушел.
Замечательной произошла встреча однажды — года два минуло. Свадьба
знакомых. Антонину наш герой обнаружил, когда встала произносить тост, — сидели
в разных краях стола. Замысловато, неожиданно сказанула, овации сорвала.
Тонька была в
ударе, много говорила — и сплошь складно, — пела, плясала, среди мужиков
безоговорочно котировалась. Справедливость требует признать, выглядела на ять —
сколько там, сорок с невеликим шли ей необыкновенно.
Занозисто, что на Александра она и мелкого внимания не обращала, еще более дико
— сам попер. Улучил миг ее одиночества:
— Не откажете ли
насчет танца, товарищ гражданка?
Интереса к
претенденту последняя не обнаружила, наш полез словесить и дерзить прочие поступки.
— Что за тетка?
— без заднего вроде бы поинтересовалась Лариса.
— Бывшая
соседка.
И надо же, жена
взглянула подозрительно — все-таки наслышаны мы о женской интуиции.
Пусть месяцем
позже пришел домой, Тоня сидела на кухне, кормилась чаем, мирно беседовала с
мамой — жили тогда еще у родителей. Сердце долбануло о
ребра. Впрочем, было сообщено, что навещала Зою из соседней квартиры, которая
заказала Антонине шитье, и встретила в подъезде маму. Вот, зашли поболтать, вспомнить былое… Чуток погасло.
Встретил как-то
Игоря, тот являл собой рослого, представительного мужика (Тоня упоминала, он
был тесен к популярным тогда криминальным формированиям).
— Игореха, ты ли это?
Тот либо не
узнал сразу, либо иное — смотрел безразлично.
— А-а, — соизволил наконец.
Немного поговорили,
первая реакция резко сбила Сашин энтузиазм. К концу рандеву окончательно стало
ясно. Игорь снисходительно похлопал по плечу:
— Ну ладно,
некогда мне… — Было шевельнулся и возвратился. — Ты, я
слышал, к матушке похаживаешь. Дело, конечно, твое. Однако борзеть
станешь — уволю.
Однажды встретил
Тоню на улице, был с сыном — тот в школу еще не пошел, но уже выглядел крупненьким.
— Ах, какой
славный человечек! — присела Антонина, трогала малого.
Паренек, будучи
обычно отзывчивым, вдруг надулся.
— Как зовут
этого симпатичного товарища? — ковырялась в недоросле.
Бука посмотрел
на отца, тот умильно сыграл бровями: ну что же ты.
— Антон.
Лицо Тони
странным образом напряглось, молча встала и в упор посмотрела на Александра.
Тот улыбнулся и, сославшись на время, тронулся. А сделав несколько шагов, нашел
хваткий зной, ополоснувший голову и горло. Этот взгляд — на самом деле, имя
сыну придумал он. Однако и мысли сопрячь затею с бывшей соседкой быть не могло.
Где-то недалече
отсюда Александр по пьяни к ней забурился. И вроде
посещение случилось стандартное, без чувств, однако после возни — Тоня лежала и
непроницаемо смотрела куда-то в угол, Саша одевался — вдруг произошел ее голос,
глухой, обиженный:
— А сын-то,
любезный человек, отнюдь не твой.
Оторопел:
— Ты что мелешь,
паскуда!
Глаза оживились,
смотрели на мужика отчужденно:
— Э-э,
миленький! Только меня вокруг пальца не обведешь.
Придя домой —
время позднее, супруга уже спать устроилась, — Александр метался. Жгло в
ребрах, в горле стояла колючая горечь. Пошел в детскую. Долго смотрел, затем
схватил, прижимал — Антошка квело проснулся, автоматически обнял, Сашу взорвало
чувство нечеловеческой любви.
В общем, все
отвращало от походов к ней. Однако периодически они случались.
Опять, например,
притащился тот парень. Сообщил, что Тоня при смерти. Идти страшно не хотелось,
но существует же какое-то сердоболие. Вид ее действительно был ужасен. Желтое
лицо, выступающие ключицы, неумолимый пот на верхней губе. И бесконечно усталые
глаза. Александр испытал бесподобную нежность, такая случалась в далеком
детстве, относилась к маме… Антонина выбралась, а до того Саша исправно
посещал.
Странное дело,
он подозревал, что она женщина ярких чувств и способностей. Временами ощущал
себя будто в вязкой сладкой грязи, что муха в патоке.
— От тебя прет илом, болотом, — хрипел в ненависти.
Так и таскался к мадам с разными промежутками.
Ему было
прилично за тридцать, Тоню года три не видел. Многое жизненное уже насобирал: и
с Лариской периодически цапались, раз чуть не до
развода, провалами и подъемами, характерными для тех лет, разжился — работал в
бизнесе, близком к специальности, — дочь соорудил. Словом, существовал более
чем сносно.
Встретил Лиду Бизяеву, она растолстела, обрюзгла — непотребство. Странным
образом Александр почувствовал тепло. Остановились, болтали — кого, дескать, из
одноклассников видишь? А что Тоня, выдохнул в завершение. Померла с полгода как
— рак. Этим же вечером Александр выпил, друзья нагрянули. Помнится, Лариска
была интенсивна, мила.
— Мы с Шурой тут
в Италию ездили. Вы не представляете, какая прелесть. Горы, небо, каждый глоток
воздуха впрок. А море — плотное, родное какое-то, так бы и плыть.
Ночью очнулся, в
форточку тянул свежий, отличный воздух, томно светящаяся пелеринка тюля интимно
пошевеливалась. Встал, подошел к окну. Спящий город был тесным и далеким,
отчужденно прошипел одинокий автомобиль. Пошел в ванную, сидя на унитазе,
толково курил. С удивлением наблюдал, как обиженно гаснет укутанный выдыхаемым
дымом огонек… Зарыдал, пуская длинную, тягучую слюну.