Анатолий Королев. Эрон
Опубликовано в журнале Урал, номер 2, 2015
Анатолий Королев. Эрон. — Пермь: «Титул», 2014.
Букеровский полуфиналист Анатолий Королев на презентации своего 900-страничного фолианта объявил: «Такой книгой можно убить старуху процентщицу!» Автор то ли поскромничал, то ли попросту недооценил поражающую способность «Эрона». Однако давайте по порядку.
Журнальный вариант романа был напечатан в 1994 году в «Знамени» и тут же стал причиной лютой свары литературных иванов ивановичей с иванами никифоровичами. Дискуссия закончилась под стать любой другой филологической склоке: поспорят, пошумят и разойдутся. А.К., оплеванный одними и обласканный другими, отправился на поиски издателя. Какового, к несчастью, нашел — по-мушкетерски, 20 лет спустя.
Заинтригованы? Цитату хотите? Минуту терпения. Цитировать я еще буду — долго и обстоятельно, потому как в одиночку страдать скучно. Пока, с вашего разрешения, продолжу необходимые пояснения.
Речь в книге идет о последних годах Советского Союза — с 1973-го по 1988-й. Эрон — придуманное игривым сочинителем божество, плод гомосексуальной любви Эроса и Хроноса. Ген Хроноса при этом явно рецессивный. Ну, Суслов завтракает стерильной клубникой, собранной бдительными чекистами. Ну, «Boney-M» кувыркаются на московской сцене под фонограмму… Плавали, знаем. Зато Эрос — царь и Бог и воинский начальник. Борхес утверждал, что в мировой литературе есть всего четыре сюжета, Польти считал, что их 36. Но в случае Королева эта арифметика ровно ничего не значит: любая тема у него неотвратимо льнет к промежности. А вот теперь — барабанная дробь, публика млеет в сладком ужасе — цитаты в студию! Поговорим о странностях любви:
«Дама призвала к своим чреслам собачку, и Роза и Рая, перемигиваясь, принялись ублажать дурость иностранки с помощью собачьей морды — и надо же! голокожая дрянь оказалась натренированным кобельком. Только тут старая тварь принялась кричать от наслаждения, раздирать пальцами синюшный анус».
«Понимаешь, голубь, — Ася закурила и взяла доверительный тон, — представляешь, козел, все мое тело — это почти сплошной клитор… Но странное дело — кончаю я только от вони. Говно, кислое молоко, подгнившее мясо, прокисшая сперма — все приводит к оргазму… В день я кончаю до ста раз, а если есть настроение постараться, то умножай на два».
«Смерть слетает на плач несчастного мальчика, измученного собственным онанизмом. Скоро год, как каждую ночь он дает честное слово не трогать себя, и каждую ночь до изнеможения по несколько часов онанирует, натянув на голову одеяло. Сегодня мальчик решает, что положит всему конец… Постояв, пока не уймется нервная тряска, он напоследок еще раз побаловал напряженный жадный отросток, весь в ссадинах и коростах, которые натерла рука».
Отрадный вывод: в СССР секса было. Да еще какого! Донасьен-Альфонс-Франсуа маркиз де Сад на фоне Королева выглядит робким гимназистом: Кюрваль и Бланжи со товарищи осилили всего-то 120 дней Содома. Но у советских собственная гордость. Герои «Эрона» оставили французских коллег далеко позади: 5 478 дней. То бишь три пятилетки стахановского промискуитета и головокружительно дерзких перверзий, от скотоложества до некрофилии.
«Эрон», — услужливо подсказывает издательская аннотация, — современный эпос о закате советской империи и судьбах героев, тонущих вместе с красным «Титаником». Благодаря А.К., мы теперь твердо знаем причину гибели советского «Титаника»: пока отцы-основатели из Политбюро ели тепличную клубнику, их подданные самозабвенно лакомились клубничкой — вот и не заметили перестроечного айсберга.
Впрочем, постельные причуды — лишь малая толика здешних странностей, поскольку «Эрон» есть нескончаемое (52 авторских листа!) дефиле гермафродитов, карликов, калек и разномастных психопатов. Думаю, хватит единственного примера: немец Франц Бюзинг, философ, разгуливает по Москве в женской шляпе и солдатской шинели, с искусственным горбом из детского рюкзачка. К чему, спросите, этот идиотский маскарад? О-о, тут подразумеваются бездны: «Отверженность, изгойство, человечность, наконец, проходят через меня… В грязном шулерстве, в игре под урода я чувствую свою смертность». Автор лишь снисходительно пожимает плечами: «Типичная немецкая выходка, фаустианская помешанность». В конце концов Бюзинг сводит счеты с жизнью — точно так же, «по-фаустиански»: «Вид его был отвратителен: выбеленное лицо с потеками грима, размалёванные губы, на лбу алело ругательство, на веках наложены наглые тени, часть головы выбрита, а волосы склеены в гребень. Он был гол, если не считать короткой женской рубашки, под которую был надет злосчастный фальшивый горб».
Время от времени герои, утомленные свальным грехом и перманентным юродством, устраивают перекур. Тогда слово берет автор, чья миссия — безразмерные лекции об астрофизике, египтологии, библеистике или физиологии зачатия:
«Подобно лососям, упорно рвущимся вверх против течения, подобно их серебристым скользким телам, прыгающим вверх вдоль отвесного водопада, сперматоэйдосы идут к цели, которая чудовищным образом рассчитана только на одного-единственного!.. Над током упорных эйдосов властно клубится грозно-кровавое небо победы. Фаллопиева труба вибрирует от экстатических вокализов».
Вот тут пытливому уму и открывается истина: «Эрон» — отнюдь не примитивная порнушка и уж тем паче не фрик-шоу. Поднимай выше: интеллектуальная проза. Которая, как известно, в России стоит на двух китах — самовыражении на разрыв аорты и столь же оголтелом самолюбовании. Ни в том, ни в другом автор не ведает меры и числа. А потому, завороженный строем и глубокомыслием собственной речи, то и дело въезжает в пространную и невразумительную риторику:
«Отдельный человек это отдельно взятая капля фрактальной короны, микроскопический всплеск на текучей семантике того, что можно увидеть как поверхность Великой Восьмерки Бенуа Мандельброта… Итак, кто ты, человек? Ты — голосящий ответ на падение сонорного шарика».
Так он писал: темно и вяло. Спрашивается, а зачем читателю форсировать поток сперматоэйдосов, продираться сквозь заросли фаллопиевых труб и глохнуть от экстатических вокализов, спотыкаясь о сонорные шарики? И ответит вам какой-нибудь ученый, кроя эрудицией вопросов рой: «Культурно-философская насыщенность текста и характер художественного воображения писателя сближают романные интерпретации с концепциями современной урбанистики… «Эрон» — редкий случай, когда роман можно прочесть целиком, как развернутый экфрасис Босха… Экфрасис претворяется в диегезис… Город-палимпсест создает постмодернистский образ мира, обильно комментируемый в метатекстовых авторских отступлениях» (Марина Абашева). Ну-у, ежели экфрасис, а особенно диегезис, — тогда оно конечно… Не смею возражать: при желании можно отыскать в «Курочке Рябе» трансцендентальную апперцепцию Канта, а в «Колобке» — экзистенциальный эскапизм Камю. Но снимите очки-велосипед, — и тут же обнаружатся разные малоприятные вещи. Культурная насыщенность текста на поверку окажется конспектом «Мифологического словаря»: Адам, Ева, Левиафан, Лилит, Нехебт, Озирис, Птах… и далее по алфавиту. Философская глубина обернется супрасинтаксической заумью: «Чем можно спастись от шутих бытия перед краем спасения? Только голосом Луны; пением на трапеции в воздухе ночи».
Погонные километры подобной прозы делаются на удивление легко. Хотите, я сейчас на глазах у изумленной публики создам постмодернистский метатекст-экфрасис о том, как педофил Кецалькоатль и трансвестит Бафомет забавляются фрикативными кубиками на краю потока уриноэйдосов, под взрывы петард небытия и эмфатическое легатиссимо иерихонских труб? Не забыть бы еще про галантерейные красоты слога — но боюсь оплошать; тут Королев явно вне конкуренции: «два прозрачных, как хрусталь, пернато-лебединых крыла», «вниз с безупречной выразительностью порыва стекал водяной хрусталь»…
Так рассказать вам про фрикативные кубики и жидкий хрусталь? То-то же.
Я уже говорил, что автор явно недооценил убойную силу своего опуса: эка мелочь — старуха процентщица. Ударно-дробящее действие — лишь один из поражающих факторов полуторакилограммового «Эрона». При ближайшем рассмотрении выясняется, что роман есть психотропное оружие массового поражения, способное вызвать у аудитории неисцелимый кататонический ступор. Жаль, издана книга мизерным тысячным тиражом, — ведь с ней мы непобедимы. Прошу отечественный департамент оборонной промышленности срочно рассмотреть вопрос о серийном производстве.