Воспоминания австрийцев о войне
Опубликовано в журнале Урал, номер 12, 2015
Эдит Подховник — преподаватель русского языка в Университете Йоаннеум (г. Грац, Австрия), доцент кафедры международного менеджмента, доктор диалектологии (диалекты английского языка), переводчик (английский, немецкий, русский языки). Публикуется в европейских научных изданиях. В России публикации в изданиях «Кольцо А», «Контрабанда», «Кубанский писатель», «Октябрь», «Перемены», в научных сборниках.
Теперь почти ничто не напоминает нам о войне, на месте руин от бомбардировок красивые города и деревни — мирные оазисы западного уюта. Но пожилые люди ещё помнят, что жизнь не всегда была такой лёгкой и скучной.
В моей семье хранятся монеты, это копейки, потеряные советским солдатом. Копейки из 1943 года. Тихий свидетель войны. Во время Второй мировой войны у нас появилась фраза: «Die Russen kommen!» — «Русские приходят». Красная армия пришла с востока в Австрию, и люди, которые остались в своих деревнях, кричали: «Die Russen kommen!» Эта фраза остаётся у нас до сих пор.
Ветеранов Второй мировой осталось не так много, два моих деда умерли, когда я была ещё ребёнком. Они не погибли на войне, только один был в плену у англичан. Двоюродный дед был в плену у русских. Знаю только, что он был в Иркутске, помогал построить железную дорогу и вернулся через много лет после войны. Они ничего не хотели говорить о войне и плене. Рассказывают свои истории их дети и жёны.
Дом для коменданта
Йоханн Шухленц. Кирхбах, родился в 1934 году, портной, на пенсии.
Моё первое яркое воспоминание детства — манёвры австрийской армии 1937 года. Я хорошо помню визиты Гитлера в Грац, хотя я сам не присутствовал, но мои родители были в многотысячной толпе, которая принимала Гитлера с восторгом и флагами. В день рождения Гитлера 20 апреля 1939 года дома и улицы были украшены большим золотым числом «50» и золотыми лавровыми венками.
С осени 1940 года я пошёл в начальную школу моей деревни Кирхбах. Первые четыре класса мы учились без электрического освещения. Это удобство, естественное для сегодняшнего дня, было только для пятого и шестого классов. Наша, время от времени очень строгая, учительница фрау Шварц преподавала в первом классе примерно семидесяти детям. Около трети посещали первый класс уже второй раз.
Я помню начало кампании против Югославии в 1940 году . Мы бросали сигареты немецким солдатам рот велосипедистов. А потом война всё больше входила в нашу жизнь. Были призваны на военную службу наши отцы, старшие братья и дяди. Многие молодые парни не хотели ждать призыва и, полные энтузиазма, шли в армию добровольцами.
Тем временем я посещал уже второй класс начальной школы. Фрау Майер, жена директора, нам преподавала, а сам директор Майер уже капитаном участвовал в кампании в России. Мне от имени нашего класса было поручено писать письма на фронт «нашему капитану». Не прошло и года, как мы узнали, что «наш капитан» — я думаю, под Харьковом — «отдал свою жизнь за народ и Родину».
Во время войны нам, детям, надо было собирать кости, тряпки, лекарственные травы и т.д. Тряпки и кости мы складировали в здании нашей школы. Собирать кости животных — кур, коров, свиней, лошадей… Да, собирали кости во время войны. Из костей можно производить мыло, костную муку, клей, глицерин, стеарин. Кости считались сырьём. Сегодня мы этого больше не понимаем. Для нас теперь кости — мусор.
Тогда были фабрики, которые переработали кости. Значит, собирали и сохраняли кости, потом их брали и везли на эти фабрики. Собирать кости и всякое тряпьё было обычное дело тогда для школьников — всё шло в переработку.
Тогда администрация была такая: была государственная адиминистрация и администрация партии НСДАП. Всё было организовано. Каждое место получило своего партийного руководителя, который был над бургомистром по власти. Ортсгруппенлейтер доктор Вах был руководителем местной ячейки партии НСДАП. После аншлюса Австрия называлась Остмарк, и нацисты всё разделили на группы. Задачей ортсгруппенлейтера было смотреть, чтобы всё население следовало идеалам нацистов и имело нацистское мировоззрение. Для этого организовывались различные мероприятия. Все местные политические и даже государственные органы отчитывались перед ортсгруппенлейтером. Партия НСДАП была везде.
Ваха мы прозвали «адвокатом». Вместе с Союзом женщин НСДАП он отвечал и за пропаганду в сфере образования. Меня назначили к нему для поручений. «Адвокат» покончил с собой в конце войны.
Для фрау Грюттнер, нашей учительницы и заведующей Союзом женщин, мне надо было выполнять разные поручения. Классам фрау Грюттнер нужно было помогать в уборке урожая. Так я получил удовольствие собирать картошку, яблоки и др. Для нас и для нашей учительницы это было забавно. Мы весело проводили время на уборках и работали дружно.
Отели в Бад Глейхенберге превратились в госпитали. Местные союзы женщин, как и женщины из Кирхбаха, приносили раненым сладкие блюда. Эти лакомства в корзинах носили женщины в Бад Глейхенберге. Раз я проводил туда свою бабушку.
Как и у других семей в Кирхбахе, у моих родителей был коротковолновый радиоприёмник. Моя мама часто слушала запрещённую радиостанцию BBC. Благодаря этому мы узнавали о войне с точки зрении союзников.
После начала войны в 1939 году мы слушали много специальных сообщений. Вермахт шёл от одной «славной победы» к другой. Восторг у населения был очень большой. Эту эйфорию омрачали только сообщения: «Погиб за народ и Родину…»
Когда союзники начали бомбардировать индустриальные места в Рейнланде, детей оттуда эвакуировали. Поэтому у моих родителей и семьи Дрёгзлер жили девочки — у нас Трауде и у Дрёгзлеров Луизе. Общим у них была забота о родителях и тоска по дому.
Когда нам, мальчикам, было по десять лет, мы поступили в «Пимпф» — первая ступень Гитлерюгенда. У девочек эта организация называлась «Союз немецких девушек».
В «Пимпфе» нам надо было ходить на построения. Интересно, что эти занятия проводились вместо уроков религии, которые были запрещены. Только урок по «поучению» проходил в церкви.
В 1944 году в Граце состоялась моя конфирмация. Эта поездка была настоящим приключением. Сначала мы ехали на лошадях в Штуденцен, потом на поезде в Грац. В это время мы уже боялись воздушных налётов. Но в тот день мы были счастливы — бомбардировки не было.
В том же году появился Ландвер (Фолксштурм был позже), он состоял из старых, не нужных армии мужчин. Задача Ландвера — борьба с вражескими агентами и парашютистами. Старшим группы Ландвера в Кирхбахе был герр Карль Лассл. Я, десятилетний мальчик, был доносчиком. Мне нужно было доносить о том, что творится в школе, писать доносы для Лассля.
Бомбардировка австрийских городов, таких как Грац, Винер Нейштадт, Линц и др., началась в 1944-м. Прилетали соединения бомбардировщиков из Италии. Самолёты летели над нами. Их группы состояли из тридцати бомбардировщиков, обычно в сопровождении истребителей. В один день, когда стояла хорошая погода, я думаю, это было воскресенье Пасхи, мы насчитали 800 самолётов, летевших в направлении Вены.
Во время воздушной тревоги, если мы были в школе, нас отправляли домой, хотя в подвале школы был бункер. Поэтому мы с радостью ожидали тревоги, они случались регулярно между 10.30 и 11.30. Когда воздушной тревоги не было, мой приятель Конрад Тони сам включал сигнал предупреждения. Но его поймали, и он получил сильное телесное наказание от госпожи Грюттлер.
Самолёты врага над Кирхбахом, в общем-то, сбрасывали пропагандистские листовки. Нам надо было собирать этот «информационный материал» и отдавать в школе. Фрау Грюттнер очень внимательно следила за выполнением этого задания.
Раз утром — забыл число — в полчаса сбили два четырёхмоторных бомбардировщика недалеко от нас. Самолёты с дымом пролетели из Вены. Первый самолёт уже очень низко летел в направлении Вильдона. Мы слышали хлопок и видели облако дыма. Мы считали, что самолёт упал у Франнаха, и побежали туда.
По пути, когда мы были в Брейтлиппе, мы заметили второй бомбардировщик. После острой кривой он упал на западе Кирхбаха. Большой бал огня и чёрный дым. Мы считали, что падение самолёта было у Бергфассла или Штерца. Позже мы узнали, что самолёт врезался в гору Штейнберг.
Мы бурно обсуждали это происшествие, но решили продолжить бежать к месту падения первого самолёта. Во Франнахе мы нашли груды обломков. Огромные части самолёта ещё дымились. Наша надежда найти шоколад или резиновые шланги для рогатки оказалась напрасной.
Утром мы вернулись в Кирхбах. Немного отдохнули и побежали дальше, к месту падения второго бомбардировщика. Вреда там было больше. Самолёт упал на дом семьи Лейст, и спящий ребёнок погиб в сожжённом доме. Судьба пилотов неизвестна. Поздно вечером мы вернулись домой очень уставшими.
Во время бомбардировок Граца у нас дрожали дома и дребезжали окна. Мы видели несколько воздушных боёв над Грацем и маленькие облака разрывов от зенитных орудий.
Снабжение самым необходимым стало по продуктовым карточкам, а также карточкам для одежды и табака. Было укрывание продуктов, и появился чёрный рынок.
Восточный фронт приблизился из Венгрии. Мы очень боялись русских. Как и наши соседи, мы выкопали «бункер» в лесу. Наш «бункер» — это яма около пяти метров в ширину и двух метров в глубину. Там мы прятали важные для жизни продукты.
В пасхальное воскресенье после церкви была тревога. Мы с другими жителями ушли из Кирхбаха. Наша семья спряталась в «бункере». Русские танки уже были близко, они подходили к Кирхбегру и к «Toten Mann». Говорили, что недалеко от Кирхбегра мужчины из Фольксштурма подбили русский танк из фаустпатрона. До обеда пришли первые немецкие солдаты с тремя штурмовыми орудиями. Солдаты оказались украинцами. Это было подразделение СС.
Мы забыли дома козу, но после тревоги ничего не случилось. Поэтому мы с мамой решили взять козу в «бункер». Мы бежали в направлении Кирхбаха, вдруг снаряды просвистели над нашими головами, мы упали на землю и вернулись.
Это стреляли наши. Они расположились на позиции у дома Майера. Солдаты пили много вина из подвала дома Майера.
Ночь на пасхальный понедельник мы с пятнадцатью другими людьми из Кирхбаха проводили в «бункере» у Когльпетера. Из-за грома орудий и красного цвета огня на небе мы не спали. В темноте нам удалось взять нашу козу.
В одно пасхальное воскресенье забавная история была с фрау Грюттлер перед памятником военным. Она стояла там со всеми своими вещами и спросила моего дядю Фридля, который случайно проходил мимо: «Герр Шухленц, вы думаете, русские сделают что-то со мной?» Он ответил: «Не думаю, может быть, только очень старый русский». Дядя Фридль тогда уже не служил в армии из-за болезни.
В следующие дни ещё больше солдат СС пришли к нам в Кирхбах. Это тоже, кроме офицеров, были украинцы, они хорошо говорили по-немецки. Из Кирхбаха они каждый день ездили на фронт со снабжением и возвращались с ранеными.
Комендант Кирхбаха — герр Проц, его чин я забыл — жил у нас дома. Он был обвинителем в суде над тремя немецкими дезертирами, попавшимися у дома Кремзеров. Военно-полевой суд располагался в гостинице «Валльнер». Дезертиров приговорили к смертной казни, они были расстреляны по законам военного времени на опушке леса. Некоторые люди считали, что право строго соблюдалось на суде. Но из того, что я знаю… того, что я подслушал в разговорах Проца и моей матери, я это не могу утверждать.
Для перевозок солдаты использовали, в общем-то, лошадей. Мы, мальчики, получили возможность ездить верхом на лошадях — конечно, без седла и на луг. Остаток дня мы проводили у солдат и у полевой кухни.
Думаю, что это было в апреле 1945 года. Колонна из примерно пятидесяти заключённых сделала привал у памятника военным. Это были совершенно обессиленные мужчины — венгерские евреи. Наши соседки приготовили под руководством моей мамы большую кастрюлю картофельного супа. Женщины отдали суп заключённым, хотя охрана протестовала. Дальнейшую судьбу этих бедных людей мы не знаем.
К концу войны на окраинах Кирхбаха копали противотанковые рвы. На южной окраине Кирхбаха копали в направлении Шварцау и немного в направлении Санкт Анна. На Кирхбюеле копали окопы — примерно 100 метров длиной и в высоту два с половиной — три метра. Дорогу на Кирхбюел не перекопали, хотя сделали надолбы — выкопали большие ямы и заполнили их бетоном. Рядом с дорогой положили железнодорожные рельсы. Середина улицы осталась для движения. Рылись и траншеи, и окопы. Женщины, молодые люди и больше не годные к военной службе мужчины — все работали. Под руководством доктора Ваха на окопах работало до сотни людей. Кто планировал всю эту оборону, я не знаю.
За Фельдленцлом и в фруктовом саду Валльнера было по одной батарее с тремя орудиями, направленными на восток. Но с этих позиций не было сделано ни одного выстрела. В окопах артиллеристов осталось много гранат, которые мы, мальчики, «разряжали» после войны.
8 мая 1945 года. Целый день и всю ночь немецкие солдаты шли пешком, ехали на конных повозках и на грузовиках от Бад Глейхенберга и Штрадена через Кирхбах в направлении Граца. Из-за недостатка бензина только каждая вторая машина ехала самостоятельно и тащила другую.
9 мая около 10.30 утра пришли первые русские на конных повозках из Кирхбюеле. Человека четыре-пять остановились перед памятником военным. Мы победили наш страх и пошли к ним. Они показывали руками в небо и сказали, что, когда солнце поднимется высоко, много придёт. Это было так. В полдень приехали бесчисленные русские танки Т-34 и другие военные машины, в общем-то, американского происхождения. Тогда мы стояли у дороги с вёдрами и давали воду потным и пыльным солдатам.
После немецкого коменданта и русский комендант выбрал наш дом для своей квартиры.
Василь
Элизабет Отрин. Санкт Штефан им Розенталь, родилась в 1936 году, домохозяйка. В Санкт Штефане им Розенталь много фермеров и сегодня, это деревня в глубине Штирии, километров 35 на юг от Граца. Кирхбах рядом — в пяти километрах.
В 1945 году мы жили в нашем маленьком доме в Санкт Штефане им Розенталь. Наш папа был на войне где-то в Италии. Крестьянская семья получала пленного, если мужчина был на войне. Сначала у нас был французский пленный, его потом послали в другое хозяйство, а нам дали пленного с Украины. Его звали Василь, и он был для нас частью нашей семьи. Помогал он на нашей маленькой ферме.
Мы с братом помним войну как приключение. Я была маленькой девочкой в начальной школе. Моя маленькая сестра родилась в 1942 году и войну вообще не помнит.
Во время война мы хорошо питались, потому что у нас были свои собственные продукты. Мы держали кур и две коровы. Конечно, нам надо было отдавать какую-то часть продуктов, чтобы удержать население в городах. И было запрещено колоть животных без разрешения правительства наци. Хотя не все люди это выполняли.
Однажды в школе нам надо было написать сочинение. Помню, что одноклассник написал: «Ночью мы кололи нашу свинью, и мы ели хорошо. Мы работали всю ночь, чтобы спрятать сосиски». К счастью, у нас была хорошая учительница. Без слов она вернула сочинение. Если бы она доложила об этом, семья была бы строго наказана, возможно, могли и казнить главу семьи.
В 45-м, незадолго до конца войны, бургомистр деревни пришёл и сказал нам: «Русские придут. Нам надо уйти». Не все люди ушли, но наша семья решила уйти. Наш украинский пленник Василь решил остаться в деревне, он обещал заботиться о животных. Бабушка закопала недалеко от дома узел с одеялами, подушками, одеждой и другими «ценными» вещами. Василь сказал, что в земле всё испортится, и спрятал в другом месте — в какой-то машине.
Для нас, беженцев, всё было организовано: сначала мы ехали на лошадях до Граца и потом на поезде в землю Зальцбург. Моя маленькая сестра была больна из-за плохого питания в то время. В деревне недалеко от города Радштатт мы жили в спортзале начальной школы, получали еду и одежду. Мама с бабушкой и нами, детьми, могла проводить дни на какой-то ферме.
Мы вернулись только в сентябре 1945 года, когда ушли русские и появились англичане. Мы очень боялись русских. Возвращались и не знали, есть ли ещё наш дом. Дом был, но мебели в нём уже не было. Русские всё забрали. Всё вино из подвала выпили — это было яблочное вино сидр. Только в подвале они не нашли две бочки виноградного сусла. Мы узнали, что в доме был штаб русских. Коров и кур больше не было.
В то время отец был в плену у англичан под Парижем. Его часть направляли в Африку к Роммелю, но на юге Италии их захватили американцы — поэтому отец выжил. Знаю, что его рюкзак уже отправили в Африку, и отец остался без вещей. Он вернулся из плена позже, я не знаю когда. Я помню, что мы раздражали маму — кричали в шутку: «Смотри, папа идёт!» Когда он на самом деле вернулся, мама нам не верила. Мы выбежали к нему навстречу. Моя сестра не знала этого мужчину, он был чужим для неё. Но она тоже бежала и кричала: «Папа, папа!»
После войны сначала у нас ничего не было. Отец работал сапожником — ходил по фермам, чтобы найти там работу. Когда находил, приносил продукты для семьи. Кстати, одна корова самостоятельно вернулась, а вторая нашлась у другого фермера, который её отдал обратно.
А вещи, которые спрятал Василь, были на месте. У русских Василь встретил знакомого, который сказал, что его деревни и семьи больше нет. Тогда Василь остался в Австрии, нашёл работу. Он работал в Шдудэнцене, в деревне недалеко от Санкт Штефана, на мельнице «Клементмюле». После войны отец помогал ему получить пенсию от Австрии.
Шутка
Мария Роттенманнер. Линц, домохозяйка, родилась в 1914 году.
Во время войны в Линце всегда было трудно и опасно из-за бомбардировок. Мы жили в центре города. Каждый раз, когда мы слышали сигнал воздушной тревоги, мы ходили в бомбоубежище. Мы никогда не знали, выживем мы или нет, стоит ли ещё наш дом или нет. Было страшно.
Было голодно. Запомнилось — ходили куда-то далеко, часами шли в какое-то место, потому что нам сказали, что кто-то будет выбрасывать хлеб из поезда. Три часа, кажется, туда и три обратно шли. Но хлеб мы получили.
После войны Линц был разделён. Одну часть оккупировали американцы, другую часть, Линц Урфар, русские. Мы с мужем жили в американской зоне, но работал муж в советской зоне. Каждый день я приносила мужу обед. Мне надо было ходить через мост на Дунае в Линц Урфар, а это значило, что меня всегда проверяли. На одном конце моста были американцы, на другом — русские. С американцами никогда не было проблем, но с русскими было трудно. Надо было показывать паспорт. И раз мне надо было ждать полчаса, пока они отдали обратно паспорт. Мне было страшно, я не знала, что они со мной будут делать. Ничего они не делали. Для них это было просто шутка. Мы русских всегда боялись.
Коровы
Эммерих Подховник. Грац, родился в 1937 году, начальник Грацкого почтамта, на пенсии.
Отец был на фронте, я только знаю, что сначала он был во Франции, а потом его послали в Югославию. Он был в части горных егерей, а там горы… Он ничего не говорил о войне… Я был мальчиком во время войны. В 45-м мне было лет восемь. Я хорошо помню это время. И помню, как русские пришли в Грац и стояли здесь несколько недель.
Я всегда слышал, что летят самолёты, до сигнала воздушной тревоги и говорил маме. И мы ходили в бомбоубежище в горе Шлоссберг. Потом, так как в Граце было слишком опасно из-за бомбардировок, я жил в какой-то семье в деревне Аутале, недалеко от Граца. А мама работала продавщицей в центре города.
Я помню, что со стороны Восточного фронта пришли сначала коровы. Это были венгерские коровы с большими рогами. Отступавших немецких солдат я не помню, а коров помню. И они мычали и ходили везде…
И потом пришли русские. Мы с семьёй были дома и ждали, что будет. Вдруг русские пришли в дом. Чёрные, чужие, дикие фигуры, как мне казалось. Страх… Но потом один из солдат показал мне пачку сахара. Я ничего не взял, потому что всегда нам говорили, ничего не брать у врагов. Но когда солдат сам начал есть сахар, и я съел.
Потом я ещё помню последний день, когда русские оккупанты были в Граце. На следующий день должны были прийти уже англичане. Тогда был какой-то большой праздник. Один русский офицер собрал всех детей и девушек в какой-то дом, чтобы их сохранить. Это было хорошо, потому что солдаты много пили. А там мы были в безопасности.
Этот офицер и играл с нами. Развлекал нас стрельбой по лягушкам, бутылкам и другим вещам. Забавно это было. Русские были любезны с нами, детьми.
Есть, конечно, и люди, которые имеют совсем другие воспоминания о времени, когда русские были в Граце. Их рассказы ужасны… Но я ничего похожего не помню.
Грац, Австрия
1995–2014