Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 1, 2015
Андрей Ильенков (1967) — родился в
Челябинске. Окончил филфак УрГУ. Кандидат
филологических наук, лауреат премии им. П.П. Бажова за книгу стихов «Книжечка».
Автор книг «Несгибаемая рота, или Сны полка», «Ещё о женьщинах»
и др. Живёт в Екатеринбурге.
Нощлег
Герой:
Весна начинается взглядом
Тюремщика с белым цветком.
Веселые люди, не надо,
Ведь я вам почти незнаком!
За кружкой груженого эля
Не стоит обеда Париж.
Зачем полицейские трели,
Жандармы за трубами крыш?
А как же гулять на салюте,
Девчонок плохих целовать?
Послушайте, хитрые люди,
Не надо меня убивать!
Они:
Весна начинается рано,
Не взглядом, а градом и
льдом.
Учись умирать у барана,
У лебедя не учись!
Не надо кошмарить
традиций,
И вдумайся, к слову сказать,
Что стоит однажды родиться —
И поздно потом умирать:
Уже ничего не исправить,
И слезы бессмысленно лить,
Не стать исключеньем из
правил,
И надо тебя застрелить.
Герой:
Ночлег на дворе постоялом.
Отрезку молюсь и лучу:
Укрой меня, ночь, одеялом,
Как хочешь
тебе заплачу!
Возьми всё, что воет
снаружи,
И всё, что трясется внутри,
За мой нескончаемый ужас,
Мне, Господи, лоб оботри!
О, если б ночные минуты
Раскрыли свои погреба
И спрятали, спрятали внутрь
Грешнейшего в мире раба!
Они:
Овец загоняя заблудших
В загон «Благодать и Закон»,
Господь выбирает из лучших
Ужасным своим рюкзаком.
Несет их, кряхтя, на закорках,
Огнем нестерпимым паля,
Сквозь строй серафимов и
орков
В Свой
Дом кровосудия для.
А ты ужасайся и кайся,
Не кайся — не годен суду.
Не бойся и не сомневайся:
Ты снова родишься в аду,
В какой-нибудь Ницце,
Калькутте,
В каком-нибудь Йорке опять,
И будешь бухать на салюте,
И девок
плохих целовать,
И песни выдумывать жальче.
Тебя расстреляют, так что ж?
Не бойся, мой маленький
мальчик,
Ведь ты же не сильно умрёшь.
***
Напишу тебе глаза, никому не
покажу,
Выпью шрифты с молоком и в
копилку положу.
Будет дождь по пальцам бить,
солнце сослепу блистать,
В день, когда, купив попить,
ты придешь меня листать.
Развернуть обложки жесть,
отряхнуть с форзаца плоть
Красной глины — место сесть
и яичко расколоть,
Скорлупы не насорить, мох
метелкой обмахнуть,
Посидеть, поговорить и
поплакать и уснуть,
И проснуться на Земле в
чернокнижной кабале,
Под изодранным шатром на
ракете, на метле,
Торсионные поля будут свет
спиралью гнуть,
Треугольная луна ноту
страшную тянуть,
И не ново под луной над
планетой голубой,
Что ты сделала со мной, что
ты сделала с собой!
…О, не знай сих страшных
снов, не гуляй читать подвал.
Не писать кистям Основ то,
что ангел целовал.
***
Старость впадает в детство.
Детство, стало быть, устье.
Или, кажется, дельта,
Или, может быть, альфа.
Нет, это точно гамма
Чувств, а скорей — пианино,
Что не хватало пальцев
Прежде — теперь не гнутся.
Утром в стекле трамвая
Видишь себя такого,
Но приглядишься вскоре —
Смотришь, как проступают
Сквозь черты дорогие
Дороги, мосты, бульвары
И очень чужие люди.
Чем далее, тем яснее,
Что ты исчезаешь в мире,
Но просто живи, сыночек,
И к ночи себя увидишь.
***
Униатский газават, холостые
пули.
Поманили дурня
в ад и не обманули.
Где-то черная дыра, царь над
златом чахнет,
Августовская жара, всюду
плохо пахнет.
Не беда,
что брат дурак (если это в сказке —
Даже
лучше), ну а так не помогут каски.
Ведь кому времён река, а
кому иначе.
Даже жилка дурака на виске не скачет.
Первый из стада G. W.
1
На стойке — шляпа. Брусками
локтей
Протерта стойка. Она
Сверкает лаком. Нету детей
У старого Г. Жена
Давно истлела. Так кто же
ему
(Под шляпой — бешеный
ствол),
Так кто ему скажет: «Г.,
сократись»?
Вы видите, что никто.
Он пьет неразбавленным
свой стакан
(Так кто ему скажет, ну?!),
Горчичник осеннего солнца
печет
Проплешину в белых кудрях,
И ветер сдувает начала фраз
И фырканье лошадей.
Минуты замешкались — вот
внутри
Желудка расцвел огонь.
2
Кому-то каторжник старый Г.,
Кому-то — второй отец.
Он вывел людей из форта, и
он
Напудрил много мозгов.
За ним гонялись семь
королей,
А он из фляжки глотнул,
Остатки выплеснул — и река
Свернула с пути валуны.
Висела марлей пыль табунов,
Качалось солнце в пыли,
Но выбил подсумок зануда Г. —
И вырос хороший сад.
В саду любились листья
травы,
Искрила шерстью гроза.
Он трубку набил — и дымком
жилья
Потянуло на запад и юг.
Уж Г.-то знает лучше других
(Он пил с Королем Чумой),
Что, если первый из стада
упал,
За ним второй упадет.
3
Но разве это материя, Г.?
Смотри-ка, стакан твой сух!
И ветер сдувает деньги в
песок,
И стали седлать коней.
Они говорят, что старый пердун
Знает лучше других,
Что, если первый из стада
упал,
За ним упадет второй.
А нам, боюсь, спешить ни к
чему.
Я просто хочу сказать:
Смотри — перед нами лежит
океан,
За нами — горный хребет.
Когда-то было наоборот,
Стакан не зря опустел,
Ты видишь, Г., мы имеем себя
Прошедшими этот путь.
Смотри, как быстро летят
облака!
Пожалуй, там, в высоте,
Жестокий шторм ломает хвосты
Архангелам и орлам.
А мы сидим — хорошо сидим! —
И выпьем
знаешь, за что?
Взгляни — вдали, где горят в
горах
Мясистые щеки цветов,
В тени широколиственных древ
—
Там было дело, ага.
Отличный ирландский парень
зарыт.
Мне жаль, что случилось так.
Ирландца звали МакБальдр. Он был
Веселый и светлый бог.
Теперь он зарыт с дырой в
животе,
И это плохо, старик.
Могилу светлого Бальдра, Г.,
Метут ветвями дубы,
И Ясень знает лучше других,
Что он упадет вторым.
4
За лето выпито небо до дна
И дном поставлено вверх,
А солнце, поле и лес в
сентябре —
Они пустые внутри.
На всю эту роскошь цветов и
лугов
Ни одного зерна.
И трудно поверить, что это
так,
Но боги очень хитры.
Весна, ты знаешь, соком
сильна
Марать колени штанов
(Быть может, сопли и сок — одно),
Но тут-то ее иметь!
Сейчас посмотри, в каком мы
саду.
Ты понял — в каком? Ты ждешь,
Чтоб к нам подсел старик Саваоф?
Сказать, почему его нет?
Отдельные кости мамонтов,
Г.!
Они-то и портят вид.
Отдельные пряди осени, Г., —
Земля уже холодна.
Роскошны формы и запах прян,
Сироп разноцветный густ,
Весь мир перезрел, и ты
знаешь, Г.,
Я думаю, мир — это торт
С начинкой из светлого
Бальдра, и он
Вполне созрел для еды —
Красивый, сладкий и мертвый,
— а мы…
Постой-ка, дружище Г.!
Осталось еще на донышке
В зеленой бутылке глаз.
Осталось еще нам солнышко.
Уже не станешь пьяней.
С него уже не станешь
пьяней,
Но можно играть в «тянуть»,
Как будто я ожил, как будто
не все,
Включая бармена, ушли,
Как будто забыли, что мы
сидим
В Долине Смерти вдвоем
Давно, и ветер высушил стол
И волосы из песка,
Что мы, стуча костями, все
льем
Сквозь ребра спирт на песок,
И спирт, приколись,
продолжает сушить,
И мы не утонем, Джи!!!
***
Я знаю, меня ожидает не
трон,
А в лучшем-то случае ветер
метро
И ложь сослуживцев, а в
среднем, увы,
Снаружи невидимый взрыв
головы,
А в худшем, я помню, как
твари извне
Во сне, в тишине не
понравились мне.
Но есть еще лучше, чем
лучшее. Ты
Об этом наслышана
до глухоты.
***
По закону Мэрфи все некстати,
Так что вы не парьтесь:
вскройте дом,
В очаге стихи перелистайте
И убейте файлы каблуком.
Не воруйте, вам оно не надо:
Не вместить вам слов его,
украв,
Где рыдал он, пьяный, как
менада,
И всё видел, трезвый, как
удав.
Просыпайтесь, друг мой,
просыпайтесь!
Милый мой, тетрадь моя
жирна.
Жгите листья, пеплом
посыпайтесь
В честь такого трупа
дочерна.