[Майя Кучерская. Тетя Мотя. — М.: АСТ, 2012.]
Опубликовано в журнале Урал, номер 3, 2014
Есть в литературной кухне деликатный момент, о котором говорить не принято. Это профессиональная ревность. Автор, который сам пишет прозу, открывает книгу своего современника с тайной коварной надеждой, что книга эта окажется хуже его собственных. Тем более, если книга эта вошла в шорт-листы престижных премий и стала обладателем приза читательских симпатий. Но если попадается стоящая книга, то напряженное соперничество готово смениться смиренным признанием чужой победы. Ведь хорошая книга — прежде всего, друг, советчик, вдохновитель и утешитель, но никак не угроза твоему творческому «я». Роман Майи Кучерской «Тетя Мотя» — тому подтверждение. Потому что, читая его, ощущаешь, что он дружественен тебе. Он не мучает и не пугает, он очень достоверен в деталях, он многослоен и многовкусен, как сама жизнь.
И это проявляется, прежде всего, в разнообразии фактур текста, из которого соткано произведение. Что обусловлено профессией и призванием главной героини Марины. Она филолог, учитель русского языка и литературы, которая уходит работать корректором в популярную газету. Но дело не столько в месте работы, сколько в том, что Марина — человек Слова. Она чувствует и любит русский язык. Это ощущается даже в том, какое ласковое прозвище она дает своему сыну — Теплый… Как точно и просто! Читаешь — и сразу накатывает волна тактильных ощущений. Дети и правда теплые, как же раньше никому не пришло в голову так назвать ребенка… Иной раз такие маленькие открытия дороже всяких эпических изысков. Главная героиня этой книги, конечно, больше, чем просто корректор и редактор, она по своей сути — человек пишущий. Она собирает смешные опечатки журналистов и, даже изнывая в «мазуте чужого пустословья», умудряется в рутинных новостных потоках поймать нерв стиля… — а ведь это, образно говоря, первые признаки беременности уже собственным сочинительством. Однако у Марины появятся признаки иной, куда более распространенной беременности, и ребенок родится настоящий. Но это случится после пронзительно терпкой и короткой любви к человеку, который свой писательский дар в полной мере реализовал. И в том, что Марина его встретила и пережила это подлинное чувство, которое было ей не знакомо в браке, конечно же, особую роль сыграло ее филологическое чутье. Потому что она узнала «своего милого» не по походке, а по слогу.
И здесь — новый мощный филологический слой. Сочный язык путешественника Михаила Ланина, обозревателя газеты, резко контрастирует с уже привычным Марине газетным шлаком. В его заметках дует исполинский ветер Аляски, обжигает нёбо острый суп джамбалайя в Новом Орлеане и рассыпается искрами импровизаций уличный саксофон… И по мере углубления в сюжет проясняется метафизический смысл того, что происходит с главной героиней. Ее второй ребенок, ее дочь, рождается не от Ланина, который не может бросить больную жену, и не от мужа, который, будучи сущностно чуждым Марине, по-своему страдает от неразделенной любви к жене… Нет, это дитя любви к Слову. Такой выход находит ее нереализованный писательский дар.
Роман «Тетя Мотя» был очень благосклонно встречен профессиональными критиками. Чего нельзя сказать об отзывах читателей — притом что роман победил в номинации зрительских симпатий премии «Большая книга» 2013 года. Но в не учтенных этим голосованием отзывах, которые можно найти в сети, нет позитивного единодушия. Они противоречивы. И именно это противоречие пробуждает неожиданные размышления, которые приводят нас к обостренно важным ныне сферам человеческого бытия.
Особенно анекдотичен в своем агрессивном запале отклик, автор которого настолько возмущается поведением главной героини, что готов привлечь органы опеки для того, чтобы уберечь ее детей от плохой матери, которая-де и готовит плохо, и мужу изменяет — да еще и в ущерб времени, которое могла бы провести со своим ребенком. И тут, когда рассеивается смех, становится не по себе, потому что от этого отзыва дурно пахнет советской моралью. Впрочем, эта устаревшая патологическая парадигма уходит корнями вовсе не в советскую эпоху, а куда глубже. Однако речь вовсе не об угнетенном положении женщины в обществе — тема уже давно не актуальна. Здесь задета другая сторона медали. Во-первых, в сфере внимания автора книги не общество, а семья. А во-вторых, главная героиня романа принадлежит к определенному типу женщин, которых теперь относят к уходящей натуре. Сама создательница образа главной героини называет ее не по имени — Марина, а «Тетя» или «тетя Мотя», словно стыдится ее несовременности. Возможно, потому что Марина — почти уже забытое слово! — добрая. Но, кажется, именно эта доброта и раздражает иных читателей. Ведь добрый — это теперь почти то же самое, что лох. Добрая «училка» увязла в адюльтере? Нелепо, как стриптиз в бабушкиных панталонах! Вот если бы Марина воплощала собой агрессивное женское начало, то вряд ли кому-нибудь пришло в голову порицать ее моральный облик. Женская активность с ноткой стервозности в литературных и кинематографических образах вполне имеет право на существование. Видимо, потому, что кажется более правдоподобной в наше время. Подобные героини нередко преподносятся как пример правильных жизненных установок. Все у них ладится: они и умницы, и красавицы, и кулебяки у них в духовке зреют, и чада их в рюшах играют на фортепьянах. И мужья, и любовники — полный комплект. Но именно эти ходульные леди и являются фальшивкой.
Впрочем, далеко не всем нужна правда в литературе. И тем не менее отношение к литературным героям здесь вполне отражает отношение к реальным людям, которые и окружают нас в жизни. Далеко не все из них — такие, как Мотя. Но именно на них еще держится мир, как бы высокопарно это ни звучало. Потому что доброта — это не беспомощность, не бессилие и не глупость. И в одном из эпизодов книги, когда Марина терпит пьяную агрессию мужа, явственно звучит, что она может ему ответить. Ответить так, что этот крепкий «сисадмин от сохи» раскрошится от безошибочного удара в больную точку. Просто Марина умеет чувствовать и владеет словом. А он — нет. Он считает, что слова — пустое, а книги и вовсе отжили свое. Но и он в итоге обретет спокойствие и силу в словах. В словах восточных мудрецов. Он не сломается раньше, потому что его неумелая жена, которая все никак не наведет порядок в доме и не разложит сыпучие продукты по пластиковым баночкам, — она может ему ответить, но не отвечает. И этот мир еще цел именно потому, что есть люди, которые могут ударить в ответ, но не делают этого.
Особую смысловую нагрузку в романе несет историческая линия — семейная история учителя из провинциального городка, повествование о жизни его прадеда-священника и его потомков на рубеже XIX–ХХ веков. Это, по своей сути, роман в романе, рискованный жанр. Это еще один языковой слой и совсем другая жизнь, другой ритм. И это — некий гамбургский счет. Марина невольно сравнивает свои переживания с трагедиями людей, живших в страшное революционное время. Нет, это не банальное «а в войну-то еще хуже было». И дело не в том, что мы, нынешние, обмельчали. Просто эти воспоминания для главной героини романа — нежданный колодец истины. В семье патриархальной Марина ищет выход для семьи современной. А нам, читателям, становится ясно одно: вопросы о семье находятся где-то рядом с вопросами о Боге и о вере. Потому что человек может быть счастлив только в той семейной модели, в которую он верит. Для каждого она своя, универсальных рецептов нет. Очень важно найти свою правду и научиться ее никому не навязывать.
Одним словом, этот роман незаметно, без пафоса, используя довольно банальный сюжет, побуждает сокровенный импульс души к созиданию. Созиданию в человеческих отношениях. Поэтому непроизвольно хочется защитить от нападок не автора, — он в этом не нуждается, — а его героиню. Ведь научившись прощать литературных героев за то, что они, утеряв непогрешимость, остались живы и даже родили ребенка, а не бросились под поезд, как Анна Каренина, — мы и к реальным людям, возможно, станем более милосердны… Кстати, именно параллели с романом Толстого удостоилась «Тетя Мотя» в рецензиях. Но разговор о правомерности таких аллюзий вторичен по сравнению с тем, что книга Майи Кучерской пробуждает мысль и чувства. А ведь это и есть предназначение литературы.