Опубликовано в журнале Урал, номер 2, 2014
Александр
Дмитриев — кандидат исторических
наук, автор двух монографий и более сорока статей,
доцент Уральского государственного горного университета.
Русская знать, демонстрировавшая родовитость и богатство, издавна воздевала на себя массивные цепи и ожерелья, унизывала пальцы бесчисленными кольцами. Простолюдины же обычно принаряжались только в праздничные дни или по каким-нибудь торжественным случаям. Да и украшения у «черной кости» были скромные: медные зарукавья, незамысловатые серьги и перстеньки из латуни. Серебро уже говорило о завидном достатке, золото — о процветании и высоком общественном положении. Но у всех без исключения, подметил знаток великорусской старины Н. Костомаров, и у аристократов, и у толстосумов-купцов, и у бедного люда вкрапленные в металл каменья ювелирных изделий отличались низким достоинством.
Ничего удивительного, ведь
средневековая Россия импортировала злато-серебро, потому и стоившее очень
дорого. Из минеральных украшений оте-чественное происхождение имел лишь
вологодско-архангельский жемчуг. Ситуация радикально изменилась в ходе изучения
и промышленного освоения урало-сибирских недр. В
Но подобно тому, как жених-молодец выбирает «баскую» невесту, доброму камню нужна не роняющая его ценности оправа. Посему вслед за гранильным (если не одновременно) привилось в нашем крае ремесло мастеров золото-серебряного дела. Влияние на него умудренных странствиями иностранцев, обслуживавших потребности Двора и императорских гранильных фабрик (Петергофской и Екатеринбургской), несомненно. Однако у ювелирного искусства имелись на Каменном Поясе и глубокие национальные корни. Еще в XVI–XVII столетиях в Сольвычегодске и некоторых приуральских вотчинах Строгановых возникли мастерские по изготовлению вещей культового назначения, книжных переплетов. Не исключают историки и существование в опорных пунктах колонизации Урала профессиональных ювелирных гнезд. А отсюда напрашивается вывод о преемственности между рукодельной строгановской «дворней» и теми, кто перенимал и совершенствовал навыки тонкой работы.
Бесспорное лидерство в художественной обработке камня и металла на Урале принадлежало столице края — Екатеринбургу. Гранильное ремесло прижилось в городе чуть ли не с момента его закладки. Документальные свидетельства о ювелирном промысле в Екатеринбурге относятся к 70-м годам XVIII в. Ядро златокузнецов составляли отставные (престарелые и больные) работники местной гранильной фабрики, обеспечивавшей кабинет ЕИВ вставками-полуфабрикатами к драгоценностям, заказываемым «сильными мира» придворным мастерам. Готовых ювелирных изделий фабрика в ту пору не выпускала.
От первых поколений «кабинетских» гранильщиков, по-видимому, и ведут свою родословную зачинатели ювелирного дела на Каменном Поясе, нашедшие в нем подспорье к нищенским пенсиям. Так что жизнь «исконно уральскому» ремеслу дали семена, брошенные в благородную почву не казной, а теми, кого впоследствии назвали кустарями. Среди пионеров источники упоминают ветеранов императорской гранильной фабрики и монетного двора на Исети Тимофея Бурлакова, Михайлу Кремлева, Льва Кузнецова, Егора Лоскутова, Прокопия Ломтева, Федора Одинцова и др.
***
Длительное время, на протяжении XVIII — начала XIX веков, золото- и сереброиздельный промысел как бы не выходил из зачаточного состояния. Причина тому — дороговизна заграничного серебра, китайского да персидского золота, бывшего не по карману рядовым ювелирам. Ощутимый прогресс, связанный с открытием множества россыпей и залежей самоцветов, наметился в 20–30-е годы XIX в. Именно в этот период Екатеринбург становится одним из ведущих центров художественной обработки металла на востоке страны. Количество ювелиров исчисляется в нем уже десятками. Выкристаллизовываются первые династии: Астраханцевых, Верещагиных, Швецовых, Малининых и др. В Перми, Оренбурге, уездных городах края ассортимент изделий мастеров золотого и серебряного дела, как правило, исчерпывался столовыми приборами да предметами культового обихода. Палитра екатеринбуржцев была значительно богаче. Кроме бытовой и церковной утвари ими выделывались табакерки, пудреницы, множество ювелирных украшений, в том числе наборов-гарнитуров.
Крупные обороты торговли
драгметаллами привели к учреждению в Екатеринбурге весной
Напутствуемые Александром I разведки 20-х годов в Гороблагодатском, а затем и в Тагильском округах пополнили «благородное семейство» платиной. Но красавица-гордячка вызвала настороженное к себе отношение, так как признавалась очень трудоемкой в сравнении с легкоплавкими, мягкими серебром и золотом. Оттого, наверное, путь знаменитой «уралочки» на рынок драгоценностей выдался извилистым и тернистым. Неудачный опыт столичных корифеев по изготовлению из платины мелких художественных вещей побудил ее горячего пропагандиста Н.Р. Мамышева ходатайствовать перед горным ведомством об использовании любимицы в качестве декоративных накладок к хрустальной и фарфоровой посуде императорских заводов, на чеканку монеты, приготовление из нее столовых сервизов, знаков отличия и даже… ружейных стволов. Необходимость более широкого применения платины (в том числе для выделки орденов, медалей, бытовых украшений) доказывал министру финансов Е. Канкрину знаменитый немецкий академик А. Гумбольдт.
Однако засекречивание аффинажа,
высокая температура плавки и ковки не способствовали популярности платины у «златокузнецов». Первая половина XIX в.
бедна фактами и изготовления платиновых украшений. Встречаются лишь
отдельные, разрозненные упоминания. К примеру, на Всероссийской промышленной
выставке
Впрочем, не баловала ювелиров
фортуна. Одним днем пролетело для них счастливое времечко. Распространение фальшивомонетничества
привело в
Нарушителей, приравниваемых к хитникам и чеканщикам фальшивых денег, ждала суровая кара. Заполнившие горнозаводский Урал военные суды не щадили ни подпольных ювелиров, ни их клиентов. Вещи, не имевшие клейм, при обысках мастерских реквизировались, уличенные в их сокрытии штрафовались, а то и подлежали тюремному заключению. Слабовольные пасовали, бросали насиженные места или осваивали новые профессии. Фанатики же, задабривая чиновную братию взятками, не отступались от ремесла, к которому прикипела душа… По агентурным сведениям «голубого корпуса», в 30-е годы XIX в. только в Екатеринбурге насчитывалось до 25 мастеров, не порывавших с обработкой золота и серебра. В списке подозреваемых фигурировали как «переводчики» благородных металлов — коммерсанты, так и собственно ювелиры. Преобладали среди них мещане: Е. Алемасов, А. Верещагин, П. Елизаров, Н. Жуков, М. Коротков, С. Никонов, Н. Ордин, В. Персиянинов, хотя назывались и лица других сословий.
Осмотрительные и дальновидные припрятывали запасы сырья, но большинство якшались со скупщиками «мака», не исчезавшего с черного рынка даже в моменты наезда жандармов и тотальной слежки за промысловиками. Желанными клиентами, поддерживавшими устойчивый спрос, являлись для торговцев краденым металлом ювелиры. К концу 30-х, несмотря на запреты и стеснения, положение изгоев улучшилось, так как на Ирбитскую и Нижегородскую ярмарки, минуя государственные кладовые, рекою потекло саянское и бирюсинское золото «фундаторов». В ярмарочных рядах могли теперь златокузнецы с оглядкой приобретать необходимый материал: и «клейменые» российские и заморские драгоценные вещи и лом, и сбываемые из-под полы самородки-орешки, и мелкорассыпчатый «песочек»… На ярмарках же в основном продавалось и готовое рукоделье с подложными клеймами (государственными или фамильными — мастеров Центральной России).
Расхищение золота, в
особенности сибирского, настолько подрывало финансовое благосостояние империи,
что с января
Указ обязывал златокузнецов и серебряников получать в ремесленных управах, городских думах и магистратах «дозволительные виды» на право обработки благородных металлов с ежегодной регистрацией «гербовых свидетельств» в пробирных палатках. Владельцам патентов выдавались там именные клейма, пронумерованные слепки с которых хранились у пробиреров. Торговля неклеймеными изделиями не допускалась. Мастера, ухитрявшиеся обходиться без клейм (частных или казенных), рисковали не только свободой и имуществом, подлежащим конфискации. Им навсегда закрывалось возвращение в «профессиональные гильдии».
Ясно, что после обнародования повеления Николая I обладатели клейм уже менее охотно соглашались тискать их на чужих вещах, сделанных из сплава невесть какой пробы. За услугу можно было и голову потерять… Неудивительно, что такса за фамильное клеймение подскочила в несколько раз, и для многих уральцев овчинка уже не стоила выделки!
В итоге крона органически присущего Уралу древа выглядела асимметричной, усеченной. В то время как гранильный и камнерезный промыслы переживали расцвет, смежные ветви ювелирного искусства, прихваченные николаевским морозцем, чахли, усыхали. В описаниях заезжих путешественников, восторгавшихся изделиями уральских огранщиков самоцветов, резчиков и граверов по камню, мы не найдем упоминаний о золотых и серебряных дел мастерах… Причина, очевидно, не только в том, что их творения не афишировались, подобно демонстрационным экспонатам гранильной фабрики. В отличие от «каменных вещей», они, надо полагать, не затмевали поделок столичных искусников.
***
Людям, живущим в постоянном страхе быть разоренными, обесчещенными, не позавидуешь… Беспокойство за детей и внуков побуждало златокузнецов переселяться в волжские города, на окраины Москвы и Петербурга. Многие из оставшихся на родине переключались на серебро, использование которого в 40–50-х годах уже не возбранялось. Оттого в ассортименте местных ювелиров и преобладал белый металл, на Каменном Поясе почти не добывавшийся. Другая особенность эпохи заключалась в том, что замедленное развитие промысла никак не отразилось на торговле драгоценными украшениями, ускоренно набиравшей обороты. Появлялись все новые ювелирные лавки в губернских центрах, но прежде всего в Екатеринбурге. На переломе столетия основали предприятия еще безвестные, а впоследствии гремевшие на Руси хозяева екатеринбургских фирменных магазинов Алексей Дрозжилов, Василий Калугин, Николай Лагутяев, обрусевшие немцы — часовщики Лемке и Шварте.
В стороне от промышленной революции не осталось и веками зиждившееся на ручном труде декоративно-прикладное искусство. Вторая половина XIX в., начавшаяся эпохой «освободительных реформ» Александра II, примечательна возникновением в столичных и провинциальных городах крупных ювелирных мастерских и фабрик с современным оборудованием. Хозяевами их были, как правило, разбогатевшие квалифицированные ювелиры, сочетавшие организацию производства с индивидуальным творчеством. Изделиям лучших из них были свойственны отменное качество, воплощение прогрессивных эстетических тенденций, национальный колорит. «Русский стиль» был особенно характерен для фабрик соперничавших в 60–70-х годах москвичей В.И. Сазикова и П.А. Овчинникова.
Нашлись подражатели у Сазикова и Овчинникова и на Урале, где после отмены крепостного права заметно прибавилось частных предприятий по обработке металлов. Самую многочисленную и знаменитую плеяду золотых и серебряных дел мастеров взрастил Екатеринбург. В рассматриваемый период в граде на Исети основали свои заведения Николай Стариков, Семен Евдокимов, Василий Липин и другие корифеи промысла. В Перми из пяти функционировавших мастерских репутацию первоклассных удерживали мастерские Аверкия Красных и Григория Харитонова. Уфа, Оренбург, Вятка и уездные городки края не блистали яркими именами, но и там, несмотря на ограничения, нарождалась группа потомственных умельцев, шаг за шагом отвоевывавшая рынок у коммивояжеров столичных фирм. Небывалый успех сопутствовал серебряникам, освоившим превосходно гармонирующий с белым, травленным чернью металлом податливый малахит. А вот золотые оправы к изделиям стоили в крае дороже, чем в Москве, Питере, Нижнем или в Казани, так как по-прежнему запретный на Урале желтый металл удорожали транспортные и иные накладные расходы.
Не каждому огранщику дано подобрать ключ, высечь волшебные искры из мутно-шероховатого натурального камня. И далеко не всякий ювелир способен изготовить для него «пьедестал», смотря по назначению, массивный или ажурно-миниатюрный, оттеняющий его неповторимую красоту, многоцветье спектра «внутреннего огня»… Изделия с вставками из мурзинских, липовских, нейво-шайтанских, рефтинских самоцветов шли в продажу разносортными гарнитурами и в штучном исполнении. А вот торговать в розницу чрезвычайно нравившимися соотечественникам малахитовыми украшениями было не принято. Из них комплектовались большие и малые наборы, обычно дарившиеся к свадьбам и юбилеям. Туда входили предметы дамского и мужского туалета, наголовники (диадемы), заколки для шляп и галстуков, броши, серьги, кулоны, браслеты. Большие наборы дополнялись еще ларцами и шкатулками, зеркалами. Но изю-минкой считались малахитовые ожерелья…
По причине малодоступности золота уральцы оттачивали мастерство на расхожем серебре и, пожалуй, не уступали казанцам, жителям Рыбной Слободы на Волге и Красного села, что в Костромской губернии, исстари работавшим с этим металлом. Добрая молва сопутствовала изделиям екатеринбургских серебряников Троегубовых и Шуляева, удостаивавшихся престижных выставочных наград.
И все же развитие ювелирного искусства в крае существенно отставало от уровня Центральной России, от потребностей интеллигентных, взыскательных покупателей. Либерально-демократическая общественность настойчиво добивалась отмены неэффективного, но весьма пагубного для многострадального промысла закона, доставлявшего массу неудобств и ремесленникам, и хозяевам драгоценных вещей. Пустяковая поломка вынуждала собственников украшений отсылать их в ремонт фабрикантам Поволжья или Москвы, хотя таковой возможен был и на месте. К доморощенным ювелирам нередко и обращались за выручкой или новыми, «вполне приличными» сережками, перстеньками, браслетами люди, старавшиеся не замечать, есть ли на них клейма…
***
Серьезному экзамену подверглись
златокузнецы и серебряники на проходившей в Екатеринбурге
Сибирско-Уральской научно-промышленной выставке
На самой выставке, порадовавшей обилием экспонатов бурно развивавшейся промышленности азиатской России, ювелирное искусство в связи с пресловутым законом было представлено скромно. Зато глаза разбегались от «каменного товара»: всевозможных отшлифованных многогранников и кабошонов, топазовых печатей, разноцветной бисерной искры и т.п. Но «парад самоцветов» омрачался резкой критикой по адресу гранильщиков. Не вызывали нареканий дотошных оценщиков разве что бусы, набранные из мелких кристаллов горного хрусталя и аметистов. В пух и прах разносилось качество вставок для ювелирных украшений. Одно из двух, утверждали корреспонденты газет: секрет «екатеринбургской грани» либо был утерян, либо являлся рассчитанной на простаков мистификацией… Где тут истина, судить не беремся. Во всяком случае, огранка и полировка самоцветов уральцами шокировала российских и иностранных специалистов. Впрочем, что на зеркало пенять… Аляповатостью, грубостью отделки страдали и сделанные на Урале металлические оправы. Потому, видимо, знатоки рекомендовали согражданам покупать в Екатеринбурге необработанные камни и доводить их до кондиции, во избежание надувательства (подсовывания стекляшек, вставок с замаскированными трещинами и т.п.), у столичных мастеров.
Регресс двуединого промысла отмечался в 80-х годах XIX в. не только сторонними наблюдателями, но и причастными к нему уральцами. Сыграло свою роль и ухудшение состава камнеделов, вызванное приливом в их ряды после отмены крепостного права людей без надлежащей подготовки, зачастую неграмотных. Как данное обстоятельство повлияло на художественный вкус, говорить излишне. Наконец, кустарный характер ремесла предопределял засилье в нем ростовщика-скупщика, изощренно эксплуатировавшего поставщиков товара неустойчивого спроса. Заказчиков-коммерсантов мало интересовало качество вставок, оплачиваемых навалом по весу… Поражались они терпению копуш, готовых не разгибаться над квадрантом, пока облагораживаемый кристалл не заиграет от безошибочно нанесенных фасет. Им нравилась работа не «канительная», а сноровистая, прибыльная. А что рынок при этом наводняла продукция неказистая, обезличенная — так невелика беда. Зато кошелек не пустел…
***
Власти Пермской губернии предпринимали усилия к созданию необходимейшего для
оживления мельчавшего ремесла учебного центра. Далеко не сразу обрел назревший
замысел реальное воплощение. Впервые о насущности в Екатеринбурге
художественной школы заговорили на памятной выставке
Школа гранильной фабрики едва
вмещала три десятка обучающихся для собственных потребностей и не могла принять
увеличенный контингент. Лишь десятилетие спустя благодаря пожертвованиям
земства и частных лиц при Екатеринбургском реальном училище открылись курсы
«практического рисования», имевшие целью усовершенствование профессиональных
навыков кустарей, прежде всего гранильщиков и ювелиров. В
Закат XIX столетия ознаменовался в России экономическим бумом. Ускоренно развивались важнейшие отрасли промышленности, транспорт. Имевшие работу забыли о нужде. Материальный достаток расширил культурные запросы населения. «Простонародные» россияне обзаводились теперь кроме незаменимых в быту вещей «фирменной» посудой, репродукциями с жанровыми сценами и аппетитными натюрмортами, статуэтками каслинского литья, дарили близким вечные в обиходе ювелирные украшения.
Лавочники и владельцы магазинов отмечали про себя разборчивость покупателей, выбиравших, независимо от сословности, что нравилось — модное и добротное… Ну, а каков спрос — таково и предложение… Под влиянием новых веяний обретала померкнувшую было славу «екатеринбургская грань», о чем свидетельствовали экспозиции, проводившиеся в стране и за рубежом.
При содействии
екатеринбургского уездного земства, взвалившего на свои плечи торговлю
продукцией гранильщиков, о ней узнали не только Центральная Россия, Сибирь, но
и зарубежье. В
Пока тучи кризиса, омрачившего наступление XX в., не закрыли горизонта, жилось огранщикам неплохо. Исстари повелось так, что чувствовали они себя белой костью… Зажиточные мастера в «александровское царствование» старались дать наследникам среднее, а подчас и университетское образование. Возгордившиеся дипломированные интеллигенты отмежевывались от «низкого» ремесленного сословия. А вот дети, оканчивавшие Строгановку или училище Штиглица, продолжали фамильное занятие — по-новому, разумеется, но не пренебрегая «корневыми» традициями.
Камень без оправы, подмечено в народе, сирота, невеста без жениха… Недаром трудились гранильщики и ювелиры локоть о локоть, и коль скоро первые держали марку, то и вторым зазорно было ее ронять… Ювелирное дело по операционным издержкам еще накладнее камнерезно-гранильного, без авансов в нем, как говорится, ни туда и ни сюда. Проценты же кредитные брали скупщики нещадные. «Радетель» Кустарный банк выдавал ссуды только артелям численностью не менее 10 человек, причем с ущербными для заемщиков оговорками. Потому с артельной формой труда у ювелиров долго не ладилось, зато быстро приживались крупные частные мастерские. Они-то на исходе XIX столетия и задавали тон на рынке драгоценных украшений. Мелкие ремесленники-единоличники, обходившиеся дешевыми серебром, латунью, томпаком, «стекляшками», продавали свои изделия в основном на уездных торжках и ярмарках. Ходовым товаром в сельской глубинке были нательные крестики, ладанки, образочки и другие ритуальные предметы. Охотно покупали крестьяне женам и дочерям незамысловатые, дешевенькие сережки, броши, кольца с вставками из цветного стекла. Падки были до фальшивых атрибутов роскоши и подражавшие аристократам недоросли — мещане. Иной была клиентура ювелирных фабрикантов — знать, купечество, солидное чиновничество, не признававшие бижутерии и поддельных камней.
Законодателями моды и цен на изделия выступали столичные авторитеты: Фаберже, Болин, Ворбс — в Петербурге, Овчинников, Фульдт — в Москве и ряд других. Заимствовавшиеся провинциалами у мастеров экстра-класса образцы старательно копировались и растекались затем по всей необъятной Руси.
Достаточно разветвленная сеть больших специализированных предприятий с фирменными магазинами в городах и некоторых заводских поселках сложилась к этому времени и на Урале. Ведущие позиции занимала Екатеринбургская гранильная фабрика, отреагировавшая на благоприятную конъюнктуру рынка «сувенирным» ассортиментом ювелирных произведений по рисункам из Министерства двора. Не имел себе равных Екатеринбург и среди поставщиков украшений в частном секторе. Процветали ранее упоминавшиеся мастерские братьев Калугиных, Троегубовых, Егора Кочнева, Василия Липина. Собственные, хотя и меньшего размера, заведения имели также Петр Антипин, Иван Блинов, Павел Лямин, Полиевкт Шапошников и др. Всероссийскую известность стяжала фирма разбогатевшего часовщика, купца I гильдии Анцеля Анцелевича, в магазинах которого можно было купить не только настенные и карманные хронометры, но и разнообразные украшения. На выбор: кому с ординарным горным хрусталем, а кому с брильянтами…
Элементарный расчет обусловливал совмещение торговли художественными изделиями из камня и металла. Поэтому витрины магазинов у Лагутяева, Липина, Калугиных и им подобных были заполнены и нитками бус, и печатями, и самоцветными вставками-полуфабрикатами, и украшениями в «одеждах». Данными о коммерческом обороте воротил мы не располагаем, но, судя по тому, что на фабрике Лагутяева трудилось 10 штатных мастеров и около 30 надомников, деньги оборачивались немалые.
В чиновничьей Перми бесспорным
лидером ювелирного цеха оставался выбившийся благодаря таланту и
предприимчивости в купцы Григорий Харитонов, владевший пятью мастерскими, в том
числе ювелирной, часовой и церковной утвари, в которых сидело по 3–4 мастера.
До глубокой старости не выпускал из рук инструмента и сам хозяин — ювелир
Божьей милостью. «Харитоновский товар» светского и церковного назначения,
оправленный преимущественно белым металлом, не сходил с прилавков вплоть до
рокового
***
На закате XIX века география ювелирного искусства вследствие экономического подъема, роста благосостояния населения заметно расширилась. Гнезда промысла зародились на Южном Урале: в Оренбурге, Уфе, Челябинске, Златоусте. Большинство переживших стадию становления очагов не могло еще, конечно, тягаться с именитыми центрами. Вместе с тем новоделы имели ощутимое преимущество перед екатеринбуржцами или кунгурцами — более активный для южной части края ритм деловой жизни, проявлявшийся в бурных темпах развития мелкой, кустарно-ремесленной промышленности. Неудивительно, что расторопные южноуральцы вскоре стали наступать на пятки маститым конкурентам. Имена златокузнецов и серебряников из Оренбургской и Уфимской губерний, недавно еще совсем безвестных, все чаще замелькали среди лауреатов выставок, отвоевывавших у ветеранов медали высшей пробы…
Успехам талантливой молодежи
способствовало кроме «всенародного» спроса на предметы роскоши и другое,
почему-то замалчиваемое исследователями обстоятельство. После настойчивых
ходатайств «цеховых старейшин» гранильщиков и ювелиров Екатеринбурга министр
финансов С.Ю. Витте добился в
Однако скупщик скупщику рознь! Энергичный посредник, без устали ищущий рынки сбыта, предугадывавший изменения моды на виды камня и оформление украшений, даже стимулировал ювелирное производство, зависевшее от малейших колебаний стрелки хозяйственного барометра. Эксплуатировали добывателей самоцветов и гранильщиков не «товаропроводники», занимавшие естественную нишу в сфере обращения, а ростовщики-обиралы, недоплачивавшие за сырье и дравшие с мастеров три шкуры за вставки-полуфабрикаты. Многочисленность этих социальных паразитов до известной степени обусловливала порожденная стеснительным законом диспропорция: предложение ограненных самоцветов значительно превышало возможности поздно взявшего разбег ювелирного ремесла. Около половины лучшего «каменного товара» вывозилось купцами-оптовиками в европейские города страны и за рубеж.
Требования к экспортным изделиям предъявлялись строгие. Между тем в годы кризиса и депрессии среди гранильщиков подвизалось немало безработных горняков и металлургов с неискушенными в огранке руками. Продукция кустарей или вовсе людей в профессиональной когорте случайных, баловавшихся с камнем в перерывах между старательством и хлебопашеством, и бросала тень на «екатеринбургскую грань», в стержневой своей основе отнюдь не деградировавшую. Напротив, технология огранки ведущими мастерами-фабрикантами неуклонно совершенствовалась, обогащалась мировыми достижениями. Подтверждение тому — живой интерес Европы к самобытному искусству уральцев на рубеже XIX–XX столетий, и как следствие — прибыльная торговля «домашней выделки» изумрудами, аквамаринами, турмалинами, демантоидами. Российские коммерсанты, прежде всего екатеринбуржцы, спешно открывали заграничные филиалы магазинов на фешенебельных улицах Парижа, Лондона, Берлина, Вены.
Наряду с
ограненным, вырос экспорт и необработанного камня, что
дало повод некоторым позднейшим исследователям говорить об упадке промысла,
вырождении мастерства огранки. Факты не очень согласуются с таким
пессимистичным заключением. Достаточно вспомнить лестные отзывы международной
прессы об изделиях из уральских самоцветов, демонстрировавшихся на Всемирной
выставке
Ошибаются, на наш взгляд, и авторы, приурочивающие увядание характеризуемого вида декоративно-прикладного искусства к экономическому спаду первого десятилетия нынешнего столетия. Вопреки расхожей точке зрения, имело место неоднозначное по своей природе явление. Производительность мастерских, специализировавшихся на экспорте драгоценных украшений, в годы послекризисного застоя не снижалась, у иных даже возросла. Превосходной по качеству и сюжетике была и огранка вставок, шедших на внешний рынок.
В то же время разведанные месторождения чудо-минералов поистощились, отдельные из них, скажем, изумрудные копи взяли в арендное пользование зарубежные компании. Недостаток сырья привел к «вздутию» цен на него. Обработка драгоценных и даже полудрагоценных камней становилась не по карману тысячам мелких гранильщиков. Большинство из них довольствовалось блеклыми аметистами да мутноватыми топазами, привозимыми на Урал фабрикантами-экспортерами обратным рейсом из Австро-Венгрии и Германии.
Огранка третьесортного импортного сырья, предназначенного малообеспеченным кустарям, действительно царапала наметанный глаз топорностью. По незатейливому ширпотребу, переполнявшему торчавшие на каждом углу лавчонки, зачастую и судили посещавшие Урал мэтры о якобы стремительной деградации промысла, некогда изумлявшего цивилизованный мир. И невдомек было верхоглядам, почитавшим себя знатоками, что в витринах аристократических магазинов Петербурга, Лондона, Амстердама, Брюсселя, Парижа, Нью-Йорка красовались шедевры известнейших ювелиров, с обворожительной игрой самоцветов, горевших от прикосновения уроженцев Каменного Пояса неугасимым огнем любви, радости бытия, горьковато-сладостных воспоминаний о минувшем…
***
И все же камневедам с мировым именем, скажем, академику А.Е. Ферсману, не откажешь в наблюдательности. Все меньше продавалось на горнозаводском Урале «элитарного товара»: изумрудов, александритов, демантоидов, малиновых шерлов, недоступных ремесленникам-надомникам. Гордость края — прозрачнейшие, густые по окраске самоцветы прибрали к рукам владельцы крупных мастерских, отправлявшие их в виде полуфабрикатов, реже — готовых украшений за границу и в обе российские столицы. В Париж увозила отборные изумруды арендовавшая копи Кабинета ЕИВ французская компания. Вороньем слетались и пудами вывозили с Урала камни модных оттенков агенты ведущих иностранных фирм.
С оживлением внутреннего рынка
в годы сменившего депрессию хозяйственного подъема уральские камнегранильщики и златокузнецы
попытались разомкнуть клещи притеснявших их доморощенных и чужеземных
скупщиков-воротил. Не осталось равнодушным к старинному нарядному рукоделью
горного края и правительство. В
Инертность «подзащитных» не смутила хорошо знавшего нравы консервативных земляков Денисова-Уральского. Объехав старательские поселки, он вытащил из глубинки в Екатеринбург побеседовать о наболевшем толковых промысловиков и гранильщиков. Разногласица мнений, интриги частных предпринимателей вызвали необходимость заседать дважды. На итоговом совещании было принято решение об организации Уральского промышленного товарищества по добыче и сбыту драгоценных и цветных камней. Наиважнейшая его роль, подчеркивал председатель Денисов-Уральский, заключалась в консолидации распыленных, действовавших каждый на свой страх и риск поставщиков и обработчиков минералов, освобождение от кабалы скупщиков, уравнивание в правах на разработку месторождений с отечественным и зарубежным акционерным капиталом. Чтобы воплотить злободневную программу в жизнь, намечалось рука об руку с обществом «Русские самоцветы» построить мастерскую для обучения нескольких десятков подростков гранильному и камнерезному искусству, аукционный зал для торговли полуфабрикатами и ювелирными изделиями, складские помещения и т.п.
Хозяева магазинов, транзитные перекупщики всполошились. Учреждаемое товарищество несло с собой угрозу их диктату на рынке, головокружительным сверхприбылям. Последовали контрмеры. Агенты коммерческих фирм застращали гранильщиков тем, что лишат членов денисовского товарищества сырья и кредита… Напуганное большинство привычно «склонило выю» и отмежевалось от добытчиков камней. Раскол в деятельности неокрепшего объединения имел для него самые неблагоприятные последствия. А торгаши-барышники ликовали, ведь удержать в зависимости одиночек — выпивох или слабенькие, разрозненные артельки старателей и обработчиков «каменного товара» — было несравненно легче, чем противостоять единому, спаянному коллективу тружеников.
Не привилось, к сожалению, пропагандируемое единомышленниками Денисова-Уральского артельное начало среди людей, державшихся старины, замыкавшихся в семейных ячейках, не порывавших с кормилицей землицей. В результате и общество «Русские самоцветы», и екатеринбургское товарищество, зародившиеся на обочине бурно развивавшейся в крае кооперации, не выполнили своего предназначения. Они еще не созрели для решающей битвы с эксплуататорами-монополистами. Специфический рынок «каменных вещей» продолжал находиться во власти скупщиков-оптовиков.
Засилье ростовщического капитала, бесспорно, накладывало отпечаток на художественный уровень ювелирно-гранильного промысла. Невозможно, однако, согласиться с утверждением, будто он вымирал… «Серебряный век» щедро обогатил российскую культуру, но творческим исканиям всегда сопутствуют и победы, и мучительные разочарования. Сколько талантливых натур раболепствовало на рубеже XIX–XX веков перед бесплодными «измами». Впрочем, к поре зрелости рационально мыслившее большинство излечивалось от декадентского недуга… Задели прихоти моды и ювелирное искусство, оригинальничавшее то угловатой первобытностью, то выспренним неорусским стилем. Борьба футуристического с отживающим увенчалась примирительным для новаторов и традиционалистов компромиссом: не падал спрос на благородную, штучного исполнения классику, в то же время настал звездный час демократичного модерна…
Нарождающийся массовый стиль привнес в очертания ювелирных украшений плавные или, наоборот, ломаные линии, вычурную асимметрию, рельефно невыразительный, плоскостной орнамент. Характерным признаком модерна в оформлении драгоценных украшений был волнисто извивающийся растительный стебель с луговыми и декоративными цветочными бутонами ирисов, роз, хризантем, тюльпанов или со скромненькими ландышами и колокольчиками. Ну, а где растительность, там и ее завсегдатаи насекомые: жуки, стрекозы, чаще же всего легкокрылые бабочки…
Снискавший всеобщую популярность модерн вместе с тем был качественно неоднороден, ибо отражал потребности и вкусы разных этажей общества. Интеллигенции, средним классам полюбились недорогие украшения, декорированные эмалью и «рисунчатыми» поделочными камнями: яшмой, агатом, змеевиком, малахитом. Верхушка аристократии и деловых кругов отдавала предпочтение тяжеловесно-роскошным браслетам белого и желтого драгоценных металлов с бриллиантами и перворазрядными самоцветами. Из уральских наибольшим спросом пользовались расходившиеся по всему миру изумруд и «травянистый» гранат-демантоид. Не уменьшалось число поклонников и у стоявшего рядом ниже турмалина. Насыщение рынка «платиновидными» серебряными оправами вызвало необходимость ужесточить пробирный надзор за выпуском ювелирных ансамблей из платины, втрое-вчетверо обогнавших в цене золотые. Мастерам, имевшим дело с платиноидами, вменялось в обязанность ставить на изысканном рукоделье фамильное или государственное клеймо…
Предвоенный бум способствовал дальнейшему развитию художественных ремесел, в организации которых на заре монополистического капитализма происходили существенные изменения. Давление воротил-фабрикантов побуждало мелких предпринимателей к интеграции в паевые, а то и в акционерные компании. Так, в историческом центре ювелирно-гранильного искусства — Екатеринбурге возникли производственно-сбытовые объединения «Уральский кустарь», «Уральский экспорт», «Товарищество П.К. Афиногенова и Ко». Аналогичные, хотя внешне и не столь заметные, процессы наблюдались и в других городах края. Наглядным свидетельством упрочения благосостояния россиян, процветания искусства, дарившего им радость, являлось непрестанное расширение сети магазинов «изящных вещей».
Фирмы, претендовавшие на солидность, оговаривали в рекламных буклетах, что не торгуют легковесными штучками дутого металла с искусственными камнями, тем паче с прозаическим хрупким стеклом. Разнообразный, ежегодно обновляемый ассортимент был в состоянии удовлетворить взыскательнейших покупателей. При отсутствии в перечне желаемого образца владельцы «Уральского экспорта», например, гарантировали его изготовление по индивидуальному заказу. Достаточно было словесного описания или эскиза. Набор всевозможных по фасону, цветовой гамме многогранников, кабошонов, «таблеток», бисерной искры, радужно искрящихся в оправах колец, брошей, ожерелий и других изделий заметно разнился и в цене. Наряду с массивными шикарными колье, браслетами кованого золота, унизанными чистой воды изумрудами, рубинами, сапфирами стоимостью в 50–70 руб., предлагались дешевенькие кулончики, перстеньки, серьги по 8–12 руб. Для услады обладателей тугих кошельков в витринах сияли неподдельные бриллианты, а их тщеславные подражатели вызывали в медвежьих углах зависть топазами, ограненными настолько мастерски, что иной раз их принимали за настоящие диаманты и знатоки… В стилевом отношении преобладал модерн с неизменными мушками, бабочками, веточками сирени или черемухи… Палитра облагороженных кристаллов, вероятно, исчерпывала минеральную сокровищницу Уральского хребта, но чаще других посверкивали в оправах символизировавшие вечность бытия демантоиды, небесной голубизны аквамарины. В почете были и все реже встречавшиеся в подземных занорышах малиновые шерлы и, разумеется, общедоступные аметисты.
***
В исследовательской литературе закрепился вывод о том, что мировая война якобы опустошила рынок драгоценностей. Это верно лишь до известной степени. Война лишь размыла границы дозволенного и недозволенного, направила торговлю ювелирными украшениями в криминальное русло. Все, кто насколько мог, запаслись ими после обмена кредитных билетов на звонкую монету в качестве удобной разновидности твердой валюты. Предложение специфического товара вследствие резкого повышения цен на благородные металлы поначалу сократилось. Золото еще худо-бедно обращалось, с платиной же, причисленной к стратегическим материалам, иметь дело было опасно. Нарушителям закона о ее реквизиции грозил тюремный срок и прочие неприятности…
А вот отменить частную торговлю золотом правительство, дабы не упал его приток от «вольноприносителей», не решилось, потому и успокоились ювелиры, испугавшиеся на первых порах, что останутся без работы. Клиент, по мере затягивания боевых действий, валил к ним валом… Спрос на драгоценные украшения под влиянием инфляции неуклонно поднимался. Скупка недвижимости да творений ювелиров превратилась в выгодное помещение обесценивавшихся денег. Припасали на черный день реальные ценности и господа в котелках, и квалифицированные мастеровые, и зажиточные крестьяне. Небывалый интерес, отмечали корреспонденты сельских изданий, проявляла к золотым безделушкам деревня, не в последнюю очередь урало-сибирская.
Знали большевики, объявившие с
15 января
При Колчаке ювелиры вздохнули посвободнее, хотя многие ограничения военного времени
сохранялись. Восстановленная в
С
Обнищание населения, усиленное стягивание благородных металлов в кладовые Госбанка, чрезмерное налогообложение «предметов роскоши» вели к насыщению рынка низкопробными украшениями из медьсодержащих сплавов, замаскированных тонюсенькой пленкой серебра. Выдавались они ловчилами за серебряные, а то и за платиновые, имели надлежащие, разумеется фальшивые, клейма и пользовались огромным спросом, так как ценились, в отличие от подлинных, совсем недорого…
Едва оживший промысел стал на
переломе 20-х, вследствие трудностей с приобретением сырья, завышенных налогов,
вновь клониться к упадку. Представлен он был в основном некооперированными
кустарями и мини-артельками. На территории бывшего
Екатеринбургского уезда, к примеру, в
В жалком состоянии пребывала Екатеринбургская гранильная фабрика, модернизации которой помешала империалистическая война. Оборудование некогда эталонного заведения крайне устарело. Механизмы, как и в стародавние времена, приводило в движение поскрипывающее водяное колесо… В неоднократно горевшем и отремонтированном на скорую руку ограночном цехе трудилось с десяток мастеров, обрабатывавших преимущественно изумруд — ходовой товар на послевоенном международном рынке. Для экспорта отбирались лучшие кристаллы «веселого цвета», предназначавшиеся уставшей от крови и потому избегавшей напоминавших о ней рубинов, шпинели и гранатов европейской знати.
Послевоенная конъюнктура благоприятствовала реализации уральского изум-руда, так как замерла жизнь на копях главного соперника — Колумбии. Но маломощная, примитивно оснащенная гранфабрика была способна переработать лишь небольшую часть добываемого кристаллосырья. Львиную же его долю заполучали от хитников скупщики-контрабандисты. Можно лишь догадываться о том, сколько пудов берилла экстра-класса вынесли тайными тропами за границу охотившиеся за ювелирными редкостями и самоцветами Каменного Пояса «бриллиантовые курьеры».
Месторождения декоративных
камней в ту пору были навязаны тресту «Золоторуда».
По недостатку оборотного капитала большинство из них, за исключением
изумрудного, не разрабатывалось. На исходе
Из-за нехватки средств, постоянного контингента горнорабочих дирекция треста прибегла к сдаче больших изумрудоносных площадей старательским артелям, расплачивавшимся за аренду натурой. В условиях обесценивания денег горщики норовили сбыть лучшие экземпляры бериллов перекупщикам… Положение усугублялось незнанием самоуверенно-невежественной администрацией госпредприятия внешнего рынка, где она попала в сети «мелюзги», выдававшей себя за агентов фирм, контролировавших в 20-е годы рынок драгоценных камней. Вместо налаживания прямых контактов с ведущими ювелирными компаниями — французской «Розенталь», германской «Ф. Фридман», американской «Геллер», испанской «Мендес д’Акоста» и рядом других, возомнившие себя искушенными коммерсантами партаппаратчики рассовали изумруды вполцены шустрым посредникам. Миллионы загребли счастливцы-брокеры на непрофессионализме «красных купцов», ведь отборные кристаллы зеленого цвета стоили в ту пору дороже алмазов…
Впрочем, не умаляя вины руководства «самоцветного» треста, оговоримся, что ущербность сделок предопределялась и товарным ассортиментом. Советский Союз экспортировал по преимуществу уникальное, но все-таки сырье, ценившееся во много раз дешевле изделий, побывавших в руках искусных полировщиков и ювелиров. Европейские фирмы признавали самобытность и высокий качественный уровень уральской огранки изумруда, но олицетворявшие ее мастера разбрелись кто куда, состарились, а замены им на Екатеринбургской гранфабрике не предвиделось…
Кустарям-единоличникам в праве гранить изумруд теперь вообще было отказано, да и не по карману им становилась дорогостоящая «зелень». Пропадало у ремесленников желание обрабатывать и другие самоцветы, так как на внешнем рынке они котировались низко, а родной малообеспеченный покупатель отныне мог лишь полюбоваться на украшения с натуральным камнем… Отсутствие спроса породило затишье на копях Мурзинки, Алабашки, Липовки. Гранильный, а вместе с ним и ювелирный промыслы на глазах мельчали, вырождались. Прилавки магазинов заполнила «дешевая массовка»: аляповатые, грубо сработанные броши, серьги, колечки, запонки с вставками из поделочных камней. Нарушилась преемственность, ветеранам некому было передавать секреты мастерства…
Надежды администрации треста «Русские самоцветы», монополизировавшего переработку ювелирных и цветных камней, на прибыльную торговлю не оправдались. Спрос на них внутри страны, перенесшей разруху, был ничтожным. Внешний рынок, переполненный синтетическими рубинами, сапфирами, жемчугом, проявлял интерес лишь к изумруду, который тогда еще не научились «выпекать» в лабораториях. Баловень фортуны — уральский смарагд превратился в неведомый молодым поколениям наших сограждан экзотичный товар. Нелегко было удерживать международный престиж под напором конкурентов. Пока колумбийские гангстеры, захватившие сокровищницу столицы Мюзо, отбивались от правительственных войск, перспективные месторождения изумрудов были открыты в Бразилии. Затем планету облетела весть о сказочном ожерелье самоцветов в недрах Южной Африки…
И все же до начала 30-х годов
уральский смарагд не имел себе равных на мировом рынке. Ужесточавшаяся
конкуренция, с одной стороны, рентабельность сбыта, с другой, побуждали к
внедрению индустриальной технологии добычи и огранки природных кристаллов. В
По традиции, часть бериллов гранилась мастерами бывшей Екатеринбургской, а ныне Свердловской фабрики, но все большее место в ее ассортименте занимали поделочные минералы, разрабатывавшиеся несколькими артелями. Ведущие позиции в изготовлении ювелирных украшений сохраняла развивавшаяся, в отличие от «младшей сестрицы», бурными темпами Петергофская фабрика.
Очередной виток моды на зеленые камни вызвал в конце 20-х годов увеличение производства, наряду с изумрудными, ювелирных вставок из демантоида. А вот «отвращавшему пьянство» аметисту, периодически заказываемому европейскими фирмами, не везло… Огранка его группировавшимися вокруг фабрики кустарями почиталась никудышной. И чтобы не дать угаснуть старинному рукоделию, Внешторг присылал из-за рубежа эталонные образцы аметистовых многогранников и кабошонов, на которых училась премудростям гранильного дела молодежь.
Вследствие изношенности
оборудования, нехватки квалифицированных рабочих, марочного сырья фабрика
недовыполняла государственные задания. В