Денис Осокин. Небесные жены луговых мари. — М.: Эксмо, 2013
Опубликовано в журнале Урал, номер 8, 2013
Денис Осокин. Небесные жены луговых мари. — М.: Эксмо, 2013.
О чем бы ни писал Денис Осокин — про зеркала и
балконы или про чувашей и коми, — неизменно выходит что-то белесое, вязкое и
безвкусное. Овсянка, сэр. Спешу порадовать: нынче у нас в меню овсянка по-черемисски. Аутентичное название этого блюда — «олыкмарий-влакын кавасе ватышт». Что на языке родных осин означает «небесные жены
луговых мари».
«Жизнь моя — кинематограф…»
Писательская биография Д.О. полностью
укладывается в эту расхожую цитату. Герой наш
печатался в толстых журналах с 2002 года, однако лаской критиков избалован не
был. Да что там ласка — элементарного внимания и того хронически не хватало:
народ по-пушкински безмолвствовал. Помнится, лишь
Павел Крючков вяло огрызнулся в ответ на «новые ботинки»: «Читателя бы
пожалели!»
Та же участь постигла «овсянок», опубликованных
в «Октябре» в 2008-м: два года пичужки маялись под
спудом всеобщего безразличия. Там бы им и пребывать по сей день, кабы не экранизация. Тут-то публика в одночасье прозрела:
шедевр, как есть шедевр! Еще бы — Тарантино
аплодировал стоя! Оно, конечно, «Убить Билла» с «Бесславными
ублюдками» — отстойный моветон. Но Тарантино! Но аплодировал!! И стоя!!!
Ровно та же история вышла с «небесными женами».
Три четверти здешних текстов — «наркоматы», «суккубы», «барышни тополя» — были
напечатаны еще в 2003-м и особого ажиотажа не вызвали. Однако заглавный цикл
нового сборника — «небесные жены луговых мари» — девять лет дожидался своего
часа, сиречь экранизации. Впереди маячили предсказуемые обвинения в порнографии
и неизбежные пересуды как гарантия потребительского спроса…
На ум приходит заведомая крамола: а уродился бы
новый классик без помощи умелых повитух — продюсера Мишина да режиссера
Федорченко?..
Ангел Лаодикийской
церкви
Р. Шиллимат писала:
«Отличительной чертой «прозо-поэзии» Осокина, на мой
взгляд, можно считать то, что в ней нет ни претензий на исключительную
интеллектуальность, ни героизма, ни борьбы со злом, ни самого зла в его
активном проявлении, ни пафосных поэтических воспарений, ни пошлости…» Словом,
особая примета осокинской прозы есть отсутствие
особых примет. Ангел Лаодикийской церкви, что тут еще скажешь…
И впрямь, характеризовать тексты Д.О. возможно
лишь при помощи отрицательных частиц: на язык просится слишком много всяких
«не» и «ни». А причина всему одна: оголтелый
примитивизм.
Любой сюжет в руках Осокина моментально
заболевает рахитом и деградирует до весьма убогой фабулы: «одну голую ошÿдыр засосало в розовой
глине — вылезала на берег не там — завизжала закачалась
и грохнулась… другая голая ошÿдыр пошлепала ее
спасать — тоже села. руками ногами чавкают размахивают и смеются». Готовый сценарiй для комической
фильмы съ Максомъ Линдеромъ. Чаплин, тот уже предпочитал гэги
посложнее.
Характеры эстетика примитива исключает. Скажем,
мертвых барышень тополя можно различить лишь по вторичным половым признакам: «евгения худенькая, разного роста,
груди у нее отсутствуют — вместо них блестящие пятна сосков, четкие по контуру,
с монету в две копейки», «у гели… бесформенными пятнами размазаны соски — концы
грудей как будто в какао обмакнуты».
До неприличия нищий лексико-синтаксический строй
упраздняет работу со словом как таковую: «сто лет назад — на свет появилась ксенiя. появилась в городе котельниче — недалеко от вятки». Опознать первоисточник
можно без труда: Ма-ша е-ла ка-шу, у Шу-ры
ша-ры.
Но речь — лишь вторая сигнальная система, и
скудость языка — индикатор скудости мыслей. Идея у Осокина принесена в жертву супрасинтаксической зауми: «вера синяя изнутри. смерть здесь ни при чем. вера
изначально тяготеет к синему — границе фиолетового… когда вера заходит в
продуктовый магазин, фиолетовым становится хлеб и синим молоко… по ночам она
пьет чернила — они могут быть любых цветов». Однако не будем крохоборами,
заветные свои помыслы автор нам уже поведал: сиятельный господин писает только
в раковину, а самые смешные слова — «фурункул» и «поролон». Даже
благожелательная Шиллимат была не в шутку озадачена:
«Сказка ложь, да в ней намек. Только не ясно, на что».
Что ж тут не ясно? Все яснее некуда. Тотальная
пустота осокинской прозы толкает читателя к активному
соучастию — домысливанию и досказыванию. Смысловые
лакуны заполняются самыми причудливыми толкованиями, что вполне естественно.
Это длину измеряют метрами, а вес килограммами. Фикция аморфна, и мерить нашего
лаодикийского ангела можно чем угодно: философией,
религией, сексопатологией… да хоть попугаями, по примеру героев Остера. Охотнее всего Осокина измеряют мистическим аршином.
Но в попугаях он гораздо больше.
Сеанс магии с последующим разоблачением
Уж извините, но начать придется с лекции.
Постмодерн есть примат семиологии над онтологией, проще говоря, — главенство
видимости над сущностью. В этой парадигме искусством становится все, что
таковым провозглашено. Мастерство автора уходит в тень, на авансцену выходит
мастерство интерпретатора. Последнее условие архиважно
для Осокина. Филологический анализ его текстов равен смертному приговору
(подробности см. выше). Но критик наш филологической
конкретике предпочитает оккультную невнятицу: «Осокин чувствует магию» (А. Наринская), «Осокин стремится соблюсти баланс между герметизмом и трагическим абсурдом» (Д. Ларионов), «видит чудесное» (С. Анашкин). Слава тебе, Господи, — хоть
ауру с чакрами не вспомнили! Коллеги, давайте оставим
магию сотрудникам НИИЧАВО и питомцам Хогвартса: мы же
тут не спиритизмом занимаемся. Скажу больше: постмодернистская эстетика по сути
своей — шкурная. На этом поле хороший маркетолог в два счета обставит Гарри Поттера,
и никакая «авана кедавра» не поможет.
Так вот: рецензенты лишь идут по осокинским зарубкам. Не знаю, какой из Дениса Сергеевича
чародей, но рекламист он недурной. Во всякий его опус заложена идеализация
имиджа, то бишь наделение товара так называемыми
дополнительными ценностями. Надо лишь знать ценности своей целевой аудитории и
ненавязчиво на них намекать. Д.О. отечественную аксиологию изучил: российская
интеллигенция под Рерихами повита, под Чумаком взлелеяна и Кастанедой
вскормлена. Да вот, не угодно ли цитату?
«внезапно схватил оканай
за плечи и к себе прижал — а ушкозя сдернул с себя
штаны и на оканай навалился».
Общеизвестно: голая Памела
Андерсон — это порнография, но голая Наоми Кэмпбелл — уже этнография. Ушкозя и Оканай не чета Луке Мудищеву с купчихой.
Не может быть, чтоб мари, последние язычники Европы, — и вот так, забавы ради,
без затей… В черемисских амурах пытливый ум легко
распознает культ плодородия, жертву Великой Матери Шочынава…
А еще и сам автор любит плеснуть масла в
священный огонь. Думали, даром все марийские прелестницы носят имена на букву
«О» — Окай, Осылай, Одоча, Ошвика, Оразви?.. Денис Сергеевич
по доброте душевной растолковал: О — это позывной
неба. Ржунимагу. Вот вам самый сакральный текст
русской словесности: «Отец Онуфрий, обследуя
окрестности Онежского озера, обнаружил…» — ну, дальше вы и без меня
знаете.
Кроме самодельных символов в авторском арсенале
есть полный комплект самодельных молитв и ритуалов. Вроде этого:
«я должен совершить над собой обряд — а среди
прочих колдовских атрибутов мне нужна голая геля — чтоб стояла со мной в одной
комнате и дула в утиный манок».
Здесь принято видеть причастность лирического
героя к астральному миру. Смею уверить: все гораздо проще. Ритуальное поведение
есть симптом невроза навязчивых состояний, это вам любой психиатр подтвердит.
И, наконец, оружия любимейшего род — летальная
доза угро-финской глоссолалии:
«пырля
пырля вместе вместе
пырля пырля
вместе вместе
эк покшелварня!
эх средний палец!»
Прием сродни трехлинейной винтовке Мосина: стар, но безотказен. Еще Хлебников отождествил
ритмизированную заумь с заклинаниями. А потому ею только ленивый не
пользовался: от Крученых («вы со бу»)
до Сорокина («мысть, мысть,
мысть — полокурый волток»).
Да что Осокина винить? Не он первый, не он
последний. Намедни прочел я на баночке с аджикой:
«частица древнего огня, дарующего жизнь». Во как все запущено! А на пробу
оказалась обычная аджика: ничего древнего, ничего витального…
Есть и еще одна причина, по которой г-н
сочинитель судорожно цепляется за эзотерику. Без
оккультного костыля он и шагу ступить не может. Хотите образец осокинского реализма?
«отличница выбирает рис без всего и блины с
семгой. я — уху и куриный
шашлык. чайник зеленого чая. два куска торта. мы кушаем медленно. мы устали».
Да-а уж. То ли
объяснительная записка, то ли протокол. Тут поневоле колдовать начнешь…
Как делаются шедевры
Знаете, у такого мэтра, как наш герой, не грех и
в подмастерьях побыть. Напишу-ка я что-нибудь в
полном соответствии с канонами мастера. С узкой полосой набора. Без прописных
букв и запятых. С апострофами вместо кавычек. На языке национального
меньшинства. И без перевода, чтоб читатель наверняка расслышал небесный
позывной.
х а р к у н о с о в н а к а й
патывалэ раня и рая — камам тэ
пхэнэс тумэнгэ
дуй лава — дживэла про
свэто ёкх
баро гаджикано чинэнвари
денисо осокино
— ёв сыр биболдо
камэла разнэ
налачэ лава: ‘кугарня’
‘онаенг’
‘ошÿдыр’ — дрэ чиб нанэ
кокалы — лэстэ
лылваря сы харкуно
совнакай — на
мул ни гаспри: чинэла
дылныпэна — камэла
тэ дылнякирэс
манушэн — лэскэ
законо нанэ чиндло —
ладно дэвэл
кэ дова свэто
тэ сэндинэл
сарэ лэла
Самое время замереть… Простите, о главном-то я
и забыл: нужна хотя бы гомеопатическая доза некрофильской эротики. Вот,
пожалуйста:
мулэ
чючя
мулы
бул
мулы
минжа
мулы бахталы
лачи-чяй
прогэя
прогэя
аври
гэрэнца
А теперь можно и замереть в сладком ожидании: с
минуты на минуту г-жа Наринская провозгласит меня
волхвом, г-н Федорченко снимет блокбастер, а mr. Тарантино смозолит
ладоши в аплодисментах…
P.S. Еще одно, последнее сказанье. Помнится, как-то раз Осокин не без пафоса объявил: литература должна стремиться к сакральному крику, к молитве. Вот тут я поневоле вспомнил один его из сакральных воплей:
«задница и ж…а!..
Ж…а просто ж…а!»
Боюсь, такую молитву не
примет даже Поро Ош Кугу Юмо
— Великий Добрый Белый Бог марийцев. Несмотря на всю его доброту…