[Роман Сенчин. Не стать насекомым. — М.: Литературная Россия, 2011.]
[Роман Сенчин. Рассыпанная мозаика. — М.: Литературная Россия, 2008.]
Опубликовано в журнале Урал, номер 4, 2013
КНИЖНАЯ ПОЛКА
С открытым забралом
Роман Сенчин. Не стать насекомым.
Роман Сенчин
— писатель, вызывающий раздражение у многих. В своих текстах он не рассказал обычному читателю ничего из того, что читатель еще не знает. Нет в его сочинениях эстетических находок, бездн откровения и вершин прозрения; нет языковых и композиционных экспериментов, замысловатых сюжетных построений, постмодернистских фокусов; нет стёба и пророческих претензий. Зато присутствует рутинная скукотища и ноющая зубной болью бытовуха. Между тем чтение этих упаднических кружев завораживает, гипнотизирует и засасывает, как гудрон в строительной бадье. Ключик к разгадке этого фокуса плавает на поверхности. Во-первых, Сенчин — безусловно, щедро одаренный писатель, а во-вторых, он отлично чувствует вялые удары пульса своего поколения, знает, на какие больные точки нажимать, чтобы читателю стало еще страшнее и тоскливее. Ведь, когда тоскующий человек видит, что кто-то очень похожий на него так же тоскует, ему становится не так противно и одиноко.Произведения Сенчина
— это некий реквием по поколению советских ребят, родившихся в застойные 70-е, надорвавшихся в дикие 90-е и утонувших в декадансе нулевых. Увы, ничего обнадеживающего и укрепляющего душевное здоровье читатель в книгах Сенчина не обнаружит. Кроме того, сам автор — человек закрытый для общения, неприветливый и угрюмый. С такими людьми опасно враждовать, но еще опаснее дружить. Естественно, столь выпуклая фигура притягивает к себе прозвища.В своей статье про “новый реализм” Захар Прилепин выразился предельно лапидарно и откровенно: “По-моему, Сенчин
— мумия”. Сам себя Сенчин в рассказе (опять же!) “Новый реализм” назвал “Хрон”, в смысле, хроник, то есть алкаш. Но кажется, что Роману Сенчину больше всего подходит прозвище “комбайн”.Сенчин, как известно, отметился в нескольких творческих ипостасях: поэзия, критика, проза, рок-музыка. Но универсальность и высокая трудоспособность
— это не главное свойство Сенчина-комбайна. Дмитрий Быков в этом отношении — “суперкомбайн”. Можно ли представить красующийся механизм? Существует ли машина, которая собирает и сортирует урожай ради того, чтобы продемонстрировать свой яркий дизайн, необычное соединение и расположение деталей? Существует. Это — Дмитрий Быков. Роман Сенчин представляет комбайн совсем другого типа. Это — старая надежная советская машина, проработавшая несколько десятков лет, но сохранившая прочность, функциональность, работоспособность на долгие годы вперед. С чудом сельхозтехники Сенчина сближает его умение отделять зерна от плевел. И делает он это в отличие от Быкова без самолюбования.Критика Романа Сенчина
— монотонна и неспешна, как и его проза. При этом она очень легко ложится на восприятие читателя. Хотя не всякий сноб осилит 500 с лишним страниц без единого вкрапления знаковых слов типа “дискурс”, “экстраполяция” и “дефиниция”. Исследуя произведения и течения, он целенаправленно движется по своей конкретной кромке, выбранной, видимо, еще в Литературном институте. К сожалению или к счастью, Сенчин является ярким образцом корпоративного критика. В поле его зрения находятся авторы, принадлежащие к одной школе, а если говорить точнее, к одной тусовке, к генерации “пансионата Липки”. Это — писатели в возрасте от 30 до 45 лет, придерживающиеся, в общем, единого формата “новый реализм” (снова!) и получившие благословение от старших литераторов толстожурнальной закалки. Из одной статьи Романа Сенчина в другую кочуют: Сергей Шаргунов, Ирина Мамаева, Захар Прилепин, Анна Логвинова, Денис Гуцко, Герман Садулаев, Илья Кочергин, Анна Русс, Дмитрий Новиков, Алиса Ганиева, Сергей Беляков. Список лиц, чье творчество интересует Сенчина, довольно длинен, но он однообразен и предсказуем. Правда, в этом перечне читатель не обнаружит Ильи Стогова, ярчайшего писателя, в каком-то смысле ставшего предтечей “нового реализма”. Зато в списке Сенчина встречается Михаил Елизаров, не имеющий к “новым реалистам” никакого идейного и эстетического отношения (если закрыть глаза на его последнюю книгу — сборник рассказов “Мы вышли покурить на семнадцать лет”), но “притянутый за уши” в модную корпорацию. Между прочим, творческий радикализм Стогова выглядит гораздо ударнее радикализма “новых реалистов” Прилепина и Шаргунова.Ядовитый и неуправляемый критик Лев Пирогов, явно склонный к национализму, стоящий особняком среди сверстников Сенчина, почти им не упоминается. Зато открытая, “своя”, правильная критикесса Валерия Пустовая фигурирует в его статьях постоянно.
Олег Павлов
— фигура первого ряда в русской литературе нулевых годов — не привлек внимания Сенчина, как привлекли его фигуры гораздо меньшего масштаба. Просто Олег Павлов изначально выбрал позицию “сам по себе”, поставив себя гораздо выше и “новых реалистов”, и “старых модернистов”. И у него на это, безусловно, есть все основания.Особенность критического взгляда Сенчина не позволила ему увидеть и незаурядного Антона Уткина, тонкого, умного прозаика, достаточно близкого к Сенчину и стилистически, и антропологически. Откуда такая предвзятость? Ответ очевиден: ни Олег Павлов, ни Антон Уткин, ни Лев Пирогов не приняты в круг “новых реалистов”, очерченный в начале нулевых несколькими “заводилами”.
Однако каким-то образом под лупу Сенчина попали “соловей Рублевки” Оксана Робски и совершенно чуждый “новому реализму” Евгений Гришковец. Впрочем, присутствие этих двух представителей прикассовых выкладок1 выгодно оживляет подборку статей Сенчина.
Более взрослые авторы (те же “шестидесятники”) фактически отсутствуют в списке Сенчина. При этом он хорошо и умно пишет о “золотых” классиках: Белинском, Добролюбове, Писареве, Аксакове. Стоит отметить, что этих хрестоматийных литераторов из школьной программы и представителей “нового реализма” естественным образом связывает одна генеалогическая нить. И первые, и вторые вышли на литературную сцену стремительно, в похожие чем-то эпохи “непрекращающейся стабилизации”, вышли, рассказывая о реальной жизни и пытаясь подспудно изменить мир.
Заглядывая в указатель имен в этих двух сборниках, не пытайтесь там найти имена зарубежных авторов
— их почти нет. Разве что Диккенс и Кортасар промелькнут мимоходом. Зато на Сергея Шаргунова стоит аж 16 ссылок! И это хорошо.В одном из своих рассказов Евгений Гришковец описывает кухонное искусство своего армейского сослуживца: “Джамал чистил картошку очень просто. На каждую картофелину у него уходило шесть движений ножом. Вне зависимости от размера картошки у него получался небольшой кубик. Все кубики у него выходили приблизительно одинаковые”. Подобным образом работает и Роман Сенчин, отсекая от своей “картофелины” все чуждое его корпорации (за редким исключением).
В корпоративной критике нет ничего скверного. Критик должен хорошо знать, о чем он пишет. И желательно иметь личные знакомства с авторами, которых он включил в свой список. Непонятно только, зачем Роман Сенчин изредка пытается залезть в чужой монастырь?
“Читатели, пресытившиеся постмодернизмом, метаметафоризмом,
— пишет он в статье “Новые реалисты”, — бульварной беллетристикой, гротеском и эпатажем, не нашедшие особого смысла в разрекламированных новинках вроде Коэльо и Уэльбека, возвращаются к той литературе, что отражает реальную жизнь, сводит к минимуму литературщину”.Вот такой неаккуратной репликой, вынесенной, кстати, на тыльную сторону переплета книги “Рассыпанная мозаика”, Роман Сенчин может добавить смачную ложку дегтя в бочку меда своей критики. Ставя Коэльо и Уэльбека в одну нишу, он явно объединил божий дар с яичницей. Можно заключить пари, что на тот момент (2003 год) Сенчин либо не читал Уэльбека, либо не читал обоих упомянутых авторов вообще. Да и слово “литературщина” как-то уж очень сильно отдает затхлым кабинетом какого-нибудь секретариата, где прорабатывали писателей-отщепенцев.
Строгий реалист Сенчин порой демонстрирует полнейшее незнание реальности, к которой он призывает пытливо присматриваться. “В России несколько миллионов пенсионеров по возрасту, несколько миллионов по инвалидности (инвалидность получить не так уж сложно даже относительно здоровому (а кто абсолютно здоров?),
— государству, видимо, выгодней платить человеку тысяч десять в месяц, чем иметь потенциального работника”. Надо полагать, что, к своему большому счастью, Роман Сенчин не задыхался в очередях, выстроившихся у кабинетов организаций, занимающихся оформлением инвалидности, и не знает, что многим получение этого десятитысячного пособия стоило жизни.Придерживаясь выбранной кромки, Сенчин не изменяет и методу своих прямых предшественников
— критиков “золотого века”: обозначение проблем сложившейся политико-экономической ситуации. По мнению Сенчина, писатели не должны оставаться в стороне от интересов литературной общественности. “А ведь литература, — пишет он в статье “До лучших времен”, — это одна из составляющих общественной жизни, и рассматривать, исследовать то или иное произведение нужно в контексте общественной жизни, а не как упавший на землю лунный камешек”. Знакомые интонации, не правда ли? Кажется, мы это уже проходили. Дальше — еще строже: “Виссарион Белинский не был ортодоксом, пришедшим в литературу с раз и навсегда поставленными целями и упорно старающимся эти цели воплотить в жизнь. Нет, цель у него была — научить людей мыслить” (“Конгревова ракета”).Вот так: “Научить людей мыслить”. Ни много ни мало. Статьи Романа Сенчина тоже не оставляют сомнения, что их автор пришел учить. В конце концов, Сенчин выходит за рамки всякого приличия: цитируя стихотворение Николая Зиновьева про труд, он недвусмысленно заключает: “Может быть, не шедевр с точки зрения поэзии, но нужны ли сегодня собственно поэтические шедевры?” Складывается такое ощущение, что Сенчин решил изощренно обидеть Николая Зиновьева, приняв обличие его защитника. Как говорится, простота хуже воровства.
Ну, да. Все верно. Сенчин поучает, наставляет, направляет. И считает, что указание верного вектора развития литературного процесса и есть главная задача критика. То есть критик должен менять писателя, а писатель должен менять читателя, а читатель должен перевоспитываться и становиться хорошим. Вот такой вырисовывается хоровод гражданской ответственности.
Конечно, в искусстве никто никому ничего не должен. Это
— аксиома. И тем не менее позиция Романа Сенчина вызывает уважение, а чтение его статей, очерков, рецензий — доставляет удовольствие. Как ни странно, несмотря на свою “школьность”, критика Романа Сенчина звучит. В ней присутствует определенная менторская энергетика, импульс этакого искреннего, доброго учителя, умного и преданного своим идеалам и друзьям.Роман Сенчин поучает без кривляния и фиги в кармане и, что самое главное,
— беззлобно, не заворачивая свою критику в неоднократно использованный фантик формальных исследований. При этом тексты Сенчина дают исчерпывающую информацию о предмете исследования. (Может, это кому-то покажется нелепым, но он частенько в своих статьях пересказывает фабулу произведений.)Сенчин исследует литературу, не отделяя ее от истории, политики, общественной жизни. Ему гораздо важнее определить гражданскую позицию автора и его героев, чем разобраться с тонкой материей текста. Он во многом повторяет уже сказанное, но зато своим собственным языком, опираясь на собственный опыт, без всяких оглядок. В каком-то смысле Сенчин изобретает велосипед, но делает это с открытым забралом, чем вызывает симпатию и уважение.
Больше всего сборники его статей напоминают добротно скомпонованный путеводитель по современной русской литературе, написанный честно и доступно для людей, в определенной степени подкованных, но еще не лишенных способности сопереживать и говорить начистоту. Это
— некие программки “чтения на лето” для чудом выживших в постмодернистскую эпоху, но не выживших из ума.
Владимир ГУГА