(Сейс Нотебоом. Красный дождь. / Пер. И. Гривниной. — М.: «Текст», 2011.)
Опубликовано в журнале Урал, номер 12, 2013
Сейс Нотебоом —
знаменитый нидерландский писатель и поэт, с именем которого связывают
преодоление Голландией литературной изоляции. Нотебоом
известен не только как литератор, но и как журналист и путешественник.
Журналистика стала для него призванием в двух смыслах. Во-первых, его
вдохновляет профессия сама по себе — как ремесло и как искусство. Во-вторых, он
безумно влюблен в путешествия и значительную часть времени проводит за
пределами Голландии. К путешествиям Нотебоом
пристрастился еще в юности. В возрасте около 20 лет он объехал автостопом всю
Европу, итогом чего стала книга «Филип и другие»,
получившая значительную известность. Затем он совершил путешествие в Суринам —
просить у будущего тестя руки своей невесты1.
После этого он путешествовал как внештатный журналист газеты «Фолкскрант». В литературном пространстве Голландии Нотебоом всегда был известен, несмотря на имидж крайне
незлобивого и никому не завидующего писателя. Нотебоом
вообще не любит появления на публике и часто отказывается от приглашений, даже
если его зовут обсуждать собственные книги. Тем не менее
сегодня именно с его именем связывают прорыв голландской литературы в
общеевропейское пространство. Это случилось в 1993 году, когда его роман
«Следующая история» произвел фурор на Франкфуртской
книжной ярмарке. С этого момента Нотебоома начали
активно переводить на европейские языки. В России несколько романов писателя
появились отдельными изданиями в 2000-х годах, чему предшествовала журнальная публикации «Следующей истории» в «Иностранной
литературе» в 1996 году. Один из последних переводов Нотебоома
— книга «Красный дождь». Это роман-воспоминание, близкий по структуре сборнику
путевых заметок. В нем писатель не только описывает свои многочисленные
путешествия, но и возвращается в прошлое. Так что «Красный дождь» в
значительной мере является автобиографией.
Нотебоом начинает книгу с описания
обыкновенного дня на Менорке — испанском острове, где он периодически живет.
Там у него есть кошка и соседи из местных островитян. Нотебоом
вспоминает, как жилось раньше, сорок лет назад, и сравнивает это с тем, как
живется сейчас. Раньше, например, были трудности с водой — ее было необходимо
покупать у водовоза. Теперь провели водопровод, и остается лишь с грустью
смотреть на цистерну, где раньше хранилась вода. Много внимания он уделяет
окружающим вещам и тем, кто живет рядом с ним. Собаке, лошади, почтальону,
саду, кулинарным блюдам, курице и яйцам, которые она несет. В этих заметках
много, что называется, «святой простоты».
Далее следуют воспоминания о юности и
путешествиях. Здесь Нотебоом очень прямолинеен, хотя,
очевидно, сам не до конца может восстановить ход событий. Он прямо так и пишет:
«О том, что случилось прежде, чем я стал писателем, я не помню почти ничего».
По крупицам он восстанавливает свое прошлое, в чем ему помогает не уничтоженный
вопреки замыслам ранний дневник. Он посещает Брюссель, Париж и Рим и снабжает
читателя подробными комментариями касательно своего отношения к разного рода вещам. Он пишет о местах и случайных знакомствах, причем не столько в
информативном формате, свойственном путеводителям, сколько в лирическом.
Часто речь заходит о романе «Филип и другие», на
который Нотебоом постоянно ссылается.
Далее следует путешествие в Суринам,
после чего писатель оказывается на Ибице, только это
была «не сегодняшняя, полная яппи и наркоманов Ибица,
а бедный островок, где крестьянки донашивали платья, доставшиеся им в
наследство от прабабок, а рыбаки в портовых кабачках извлекали из примитивных
инструментов унылые традиционные мотивы». Затем следуют разнородные
воспоминания о случаях из жизни, книгах, болезнях и снова путешествиях, которые
у Нотебоома, с одной стороны, до предела романтизированы,
а с другой, начисто лишены впечатляющих приключений. Они ограничиваются
какими-то мелкими, безликими событиями, небольшими и неинтересными историями и
каталогом жизненных наблюдений, тоже, впрочем, обыденных. Такого рода опыт
весьма критично описывал Сартр в «Тошноте», которая заслуживает пространной
цитаты: «И вот к сорока годам они нарекают опытом свои мелкие пристрастия и
небольшой набор пословиц и начинают действовать, как торговые автоматы: сунешь
монетку в левую щелку — вот тебе два-три примера из жизни в упаковке из
серебряной фольги, сунешь монетку в правую щелку — получай ценные советы,
вязнущие в зубах, как ириски. Такой ценой я и сам мог бы оказаться для многих
желанным гостем, и обо мне говорили бы, что я Великий путешественник перед
лицом Всевышнего. Совершенно верно, мусульмане мочатся
сидя, а в Индии повитухи в качестве кровоостанавливающего используют стекло,
толченное в коровьем навозе, а в Борнео девушка во время месячных
три дня и три ночи проводит на крыше своего дома». Нотебоом
абсолютно такой же «великий путешественник».
Все дело в том, что его книга
выражает психологию младенца. Как младенцу интересен мир, так и у Нотебоома все вызывает интерес. Не потому, что у него
развит вкус и есть какие-то эстетические потребности, а потому, что все в
первый раз. Поэтому Нотебоому не важен ни сюжет, ни
события, ни яркость характеров, ни вообще наличие характеров как таковых. Ему
достаточно сообщить первичные факты своей биографии и описать первые шаги.
По-видимому, он уверен, что читателю это будет интересно. В действительности же
«Красный дождь» оказывается скучнейшим чтением, когда каждую последующую
страницу приходится прожевывать силой. Аннотация завлекает тем, что Нотебоом-де объездил полмира и читателю наверняка будут
интересны его впечатления как путешественника. Увы, с точки зрения
информативности любая отдельно взятая передача National
Geographic или Discovery Channel будет куда насыщенней. Нотебоом
все описывает «в лоб», по принципу «что вижу, о том пою». При таком подходе не
стоит ожидать каких-либо интересных обобщений и умозаключений о быте,
психологии и образе жизни в других странах. Вместо этого Нотебоом
уныло транслирует наивные личные переживания, причем наивными их делает именно
его неспособность преломить их в перспективе более зрелого и осмысленного
опыта. Что молодой Нотебоом, что умудренный
годами, выглядят одинаково. Наивными и беспечными людьми, зависшими где-то в
оторванном от реальности детстве. Вряд ли стоит спорить с тем, что юность для
писателя сокровенна. Однако одной лишь непосредственности и чистоты эмоций
мало, чтобы сделать воспоминания о ней значимыми. Дистиллированная, тщательно
очищенная от рефлексии, пропитанная щенячьим восторгом и пахнущая отутюженным
бельем проза Нотебоома совершенно не знает жизненных
проблем и экзистенциальных переживаний. Она не дает совета и не предостерегает,
не предлагает уникального опыта и, как следствие, лишена выраженного смысла.
Можно, конечно, возразить, что смысл не является главным в литературе. Ведь
есть множество примеров того, как смыслом произведения было разрушение любого
смысла. Но это не случай Нотебоома. «Красный дождь»
бессмыслен в том значении, что у него нет координат в пространстве смысла, даже
на его отрицательных шкалах. У Нотебоома нет
аналитического осмысления личного опыта, нет поиска связи между частной жизнью
и жизнью страны, нет постижения истории и погружения в глубины
бессознательного. Его роман находится на территории спонтанного и беспечного
эмпиризма, на территории первичного опыта, обыденного и потому
малоценного.
Книги такого плана обычно извиняют
двумя способами. В первом случае их называют книгами для писателей, то есть
признают в них практическое искусство по составлению предложений из слов.
Критериями здесь являются связность, последовательность, непротиворечивость,
благозвучие, различные филологические габариты вроде соотношения прилагательных
и глаголов, короче, вполне ремесленные атрибуты литературы. Во втором случае
такие книги считают поводом для чисто эстетического переживания. Как для
медитации годится любое обыденное событие, так и для эстетического переживания
годится любой связный текст. Что, как видно, не самый сильный аргумент в защиту
романа. По сути, кроме того, что роман написан профессионально, больше про него
ничего сказать и нельзя. Если все же вставать на его защиту, то можно признать,
что он, например, написан весьма уютно. И отутюженное белье, которым он пахнет,
не является таким уж неприятным. «Красный дождь» надо читать с чашкой чая и под
пледом, можно в обществе светильника и камина. Он источает тепло, приторный
характер которого можно даже не заметить, если должным образом расслабиться.
Эта проза действует как травяное успокоительное — так
же слабо и малоэффективно, зато естественно. Она может вызвать резонанс с эмоциями,
но это уже зависит от читателя и от того, будет ли ему интересно то, что у Нотебоома на Менорке жила кошка, а потом стала сбегать по
ночам.
С формальной точки зрения Нотебоом, безусловно, пребывает в мировом интеллектуальном
поле, другое дело, что это может быть не совсем актуально. Да, он смотрел в
свое время пьесы Чехова, Ануя и Сартра и общался с
голландскими поэтами-пятидесятниками, но это не оставило на нем отпечатка —
вернее, на образе Нотебоома из «Красного дождя». Вот
его типичное воспоминание: «Помню, как мы с Хьюго
Клаусом и Карелом Аппелем наперегонки пожирали
пудинги, — я, разумеется, проиграл». Рассчитывать на то, что далее последуют
его отзывы об этих людях, не приходится, Нотебоом слишком поглощен мелочами. Вообще, вся его книга производит
впечатление какой-то мелочной. Он подробно расписывает обыденные события,
пичкая их утомительными деталями. Пошел в театр, с кем-то поужинал, кого-то
встретил, что-то сказал. Вообще, непонятно, стоит ли подобная жизнь столь
подробного протокола. Кому это может быть интересно? Ответ в таких случаях,
впрочем, ясен: преданным поклонникам его таланта, которые с открытым ртом ждут
любую, даже самую прозаическую деталь его биографии. Всем остальным лучше
покупать путеводители.
Сергей СИРОТИН
_____________________
1 Некоторые подробности этого
путешествия описаны в рассказе С. Нотебоома «Письмо»,
на русском языке опубликованном в «нидерландском» номере журнала «Урал» (№ 9,
2002). — Ред.