Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 9, 2012
Евгений Каминский
— поэт, прозаик, автор семи поэтических сборников и нескольких книг прозы. Лауреат премии Н.В. Гоголя. Печатался в журналах “Волга”, “Звезда”, “Нева”, “Урал”, “Юность”, “Октябрь”, “Литературная учеба” и др. Живет в Санкт-Петербурге.
Евгений Каминский
Поблизости где-то живет воробей…
***
Бросил весло
—не зацепиться.
Время ушло…
Озеро Рица,
Ялтинский брег,
пальмы Сухуми,
бедный чучмек,
спятивший в ЦУМе,
Страсти блицкриг,
белые ночи:
только приник —
крик: “Авва Отче!”…
Все это — прах,
ржавые кости.
Память — впотьмах,
Жизнь — на погосте…
Некуда плыть.
Дальше — болото.
Прервана нить
в мире чего-то,
что, несмотря
и невзирая,
зрело не зря,
смерть попирая
в тех, кто без крыл,
вырванных с корнем,
все же парил
истинно в горнем.
***
Зима, идущая на убыль,
гудит, как лагерный барак
после амнистии, и губы
льнут к щечке с ямочкой голубы
лгут нагло про законный брак.
Приняв за чистую монету
синь неба, трепетная рать
пернатых мнит, что смерти нету…
Кто запретит им веру эту,
кто их заставит умирать?!
И ты здесь — весь как на ладони —
напрасно прячешься во мрак.
Уж лучше пятиться в поклоне,
чем ждать за шторой, как Полоний,
когда тебя пырнет дурак…
Уж лучше, чем марать страницы
пером от первого лица,
теперь на подвиг свой решиться:
из важной птицы превратиться
в зело зеленого птенца.
***
Мир до небес замело.
Плоть
Дух тяготится зело,
Боже, Твоими дарами.
Вместо свободы — арест…
Долгом душа истомилась.
Дар — это все-таки крест
или же царская милость?
Спрятаться б где-то в глуши,
где тишина бы звенела,
где главным делом души
было бы женское тело.
С панцирной сеткой кровать
да радиола у печки,
чтоб кочергой шуровать,
а не карябать словечки.
Чтобы ни “бе” не изречь,
ни о душе помолиться
в жарких, как русская печь,
сладких объятьях вдовицы.
***
Не время еще, по всему…
Позволят еще поглумиться
над жизнью суконной уму,
влюбленному в высь, как синица.
Таскавший в портфеле скрижаль,
с Творцом толковавший конкретно,
признайся, ужель тебе жаль
стать ржавою глиной посмертно?!
Ведь если взглянуть с высоты
чьего-то беспечного счастья,
то что в тебе собственно ты?
глаголы одни да причастья,
те, что за себя говорят,
как будто и нет человека,
им давшего речь, что горят,
но тлена не знают от века.
***
Поблизости где-то живет воробей,
счастливый премного.
Ну что тому тяжкое бремя скорбей,
кто славит здесь Бога?!
Он ту же пластинку заводит с утра
под крышей палаццо.
Прислушаться если
и “рады стараться!”.
И все оттого, что ликует душа,
живущая духом,
зело городского сего крепыша
под ангельским пухом.
Ах, этот беспечный, не битый рублем,
лишенец пернатый,
не знает и сам, отчего так влюблен
в родные пенаты.
Нет, тем, кто по жизни не прет напролом,
напором пугая,
не сделаться в будущей жизни орлом
с душой попугая.
Ведь тем и овчины копеечный клок —
великое благо,
кто зрит в каждой малости к счастью предлог
и Бога живаго.
***
Унылый труд негнущихся костей
не то что
кипящих так в крови, что дров не надо.
Под чьим напором пропасть крепостей
когда-то пала — что тому награда?
Прощенье от небесных ждать властей,
как мертвецу в окопах Сталинграда?!
Не жди и не надейся… Смерть сама
гробами набивает закрома.
Пока души не порвана гармошка,
жизнь то, что здесь имеешь задарма:
льет целый месяц дождь, мчит “неотложка”,
писатель сходит медленно с ума,
туда отсюда ждет его дорожка…
Что ж, все твои закончены дела:
остыл топор, оскалилась пила.
Теперь, присев, не грех и удивиться:
Была беспутна жизнь, а все ж мила,
и в эту дрянь не смог ты не влюбиться…
Но та любовь куда же завела?
И что ты есть, в конце концов, за птица?
***
Мне, помню, было многое дано,
но в рост пускать то многое не смел я
приберегал субботнее вино,
зато не знал воскресного похмелья.
Ведь тот, кому отчаянно везло,
кто жизни кровь пил, взяв стакан граненый,
уже не разделял добро и зло,
своим отпетым счастьем опьяненный.
И я, залив глаза, молил: уволь
меня от лютой участи счастливца!
Была мне не по силам эта роль —
забыв о смерти, напрочь с жизнью слиться,
в которой, вроде, все тебе к лицу
и в жилу все, да только в воскресенье
доставленного грозному Отцу
тебя не ждут ни слава, ни спасенье…
***
Всё как прежде ершишься, кидаешься всё петушком
на бесовскую власть жилконторы, ментов и собеса.
Посылая подальше, спешишь на работу пешком…
А ведь знаешь уже: это лишь дымовая завеса.
В этом веке, безбожно утюжащем вечности даль,
нет тебя лет уж двадцать ни сном и ни духом, а впрочем,
вот тебе от небес золоченая солнца медаль,
ну, хотя бы за то, что ты был здесь не так уж порочен.
Что с последнего места тебя не пустили вперед,
что до радостей мира сего не дошли твои руки,
что за горло тебя здесь ничто уже так не берет,
как внезапная смерть в подворотне бездомной старухи.
Только все-таки есть у тебя с ним какая-то связь,
есть душевное что-то в тебе к его тайным порокам,
если утром ты в крик его хаешь и хочешь проклясть,
а в итоге весь вечер хрипишь недобитым пророком…
Здесь тебя уже нет, но, похоже, не будет и там,
где от жизни уже ни везенья, ни денег не надо.
Так терзай жилконтору, собесу грози и ментам,
как мальчишка, влюбленный в превратности этого ада.
***
Пока не забрали на Пряжку,
пока не скрутили менты,
прикончив коньячную фляжку,
хотя бы взгляни на цветы.
Действительно, чем они хуже
трагичной фигуры твоей,
когда видят небо лишь в луже
вдоль Богом забытых аллей?
И счастливы этим одним лишь.
Несчастней ли ты, чем они?!
Так что же свой крест не поднимешь
под злые насмешки родни?
В надежде на долю иную,
считаешь, что можно тайком
души своей рану сквозную
дешевым залить коньяком?
От голоса совести скрыться?
Бессмертным
Сжав зубы, цветочные рыльца
в пыли здесь рожают пыльцу.
А ты уклоняешься снова
от правды, нетрезвый слегка,
и в сердце сжимается слово,
как смертная память греха.
***
В жизни, боюсь, лишь у смерти стальные права…
Если ученье о промысле Божьем верно,
скоро узнаешь, что значит попасть в жернова,
сам до того лишь моловший чужое зерно.
В пыль перемелется жизни былой монолит,
вдрызг разобьется беспечного счастья стекло,
и, обнажившись, душа твоя так заболит,
словно мизинец, с мороза попавший в тепло…
Лишь погибая, и видишь к спасению путь,
жалкой гнилушкой души источающий свет…
Больно в начале, а после
если в тебе от тебя ничего уже нет?!