Опубликовано в журнале Урал, номер 7, 2012
ЗАПИСКИ РУССКОГО ПУТЕШЕСТВЕнНИКА
Сергей Луцкий (1945)
― прозаик. В 1975 г. окончил Литературный институт им. М. Горького, работал редактором Госкомиздата РСФСР, Литературной консультации Союза писателей СССР, Министерства печати России. Печатался в журналах “Юность”, “Октябрь”, “Роман-газета”, “Урал”, “Сибирские огни”, “Зарубежные записки”, “Наш современник” и др. Автор книг “Десять суток, не считая дороги” (М., 1980), “Яблоко в желтой листве” (Екатеринбург, 2000), “Ускользающее время” (Екатеринбург, 2005) и др. Лауреат Всероссийской премии им. Д.Н. Мамина-Сибиряка. Произведения С. Луцкого переводились на украинский, удмуртский, арабский языки и язык дари (Афганистан). Живет в селе Большетархово (Тюменская область, Ханты-Мансийский автономный округ).
Сергей Луцкий
Сентиментальное путешествие
Почти по Стерну
Нарушители границы
Зрелище было забавное. Над неказистым речным паромом гордо развевались два государственных флага, украинский и молдавский.
Паром был прямо-таки из нашего ямпольского детства: неуклюжая прямоугольная посудина с дощатым настилом. Бликовали на солнце далекие легковушки
― паром стоял под противоположным берегом, ― хвост желающих переправиться вытянулся далеко по дороге. Правда, телег-каруц с унылыми меринами на пароме видно не было. Они остались в нашем детстве.Я присматривался, надеясь заметить трос (по нему эта громоздкая посудина раньше ходила между берегами), но обнаружить его не было суждено.
―
Ага, пан начальник, ― вполголоса сказал Лёня. ― Приготовились.От пограничного КПП с достоинством государственного человека в нашу сторону двигался крепыш в форме. Был он в расцвете сил, этак между тридцатью и сорока, камуфляж ладно подогнан, берцы горели черным огнем.
Мне почему-то вспомнилось армейское: хохол без лычки, что справка без печати. Хотя это был прапорщик. Да и что, собственно, иронизировать? Сам хохол и до сержанта в свое время дослужился. Тем не менее я сказал:
―
Орел!..―
Зря веселишься, ― заметил брат. ― Граница. Всё по-настоящему.Каюсь, до сих пор не могу привыкнуть, что живем мы теперь в разных государствах. Затянувшейся игрой кажется мне заполнение деклараций на границе, когда еду к Лене в Черновцы, все эти проверки паспортов, озабоченно-деловитые пограничники, таможенники… Несерьезно как-то.
Оттого и здесь, в Ямполе, без особых раздумий потянул брата к Днестру. Он в этих местах разделяет Украину и Молдавию. У нас много воспоминаний, связанных с этой быстрой мутной рекой. Но раньше Днестр границей был номинально, а сейчас, похоже, иначе. Не зря нас предупредили, чтобы на прогулку взяли с собой паспорта.
Приехать в Ямполь было моей давней задумкой. Человек я ностальгирующий, постоянно существующий в двух временах, теперешнем и прежнем. Когда был Советский Союз, всё собирался побывать в Баку, где прошло наше с братом раннее, еще доямпольское, детство. Не сложилось. Сначала денег на поездку не было, потом Союза не стало.
А так хотелось взглянуть на поселок Ази Асланова, что в пригороде азербайджанской столицы! Всё гадал, стоят ли по-прежнему щитовые дома из вагонки, то ли немецкие, то ли финские. Так же гонит ветер шары верблюжьей колючки бесснежной зимой? Скрежещет ли летучий апшеронский песок в замочных скважинах? Играет разноцветными огнями маяк на близком каспийском берегу?.. У меня был любимый цвет, среднее между зеленым и синим. Он мне казался волшебным.
А главное, живут ли до сих пор в нашем офицерском поселке Витька и Шурка Неклюдовы, другие ребята? И моя детская, но самая настоящая любовь Лиля Чеснокова? Какими стали? Или их отцов, как нашего, тоже уволили из армии во время знаменитых хрущевских сокращений? И увезли их родители кого куда?..
Так и осталось неизвестным. Теперь уже навсегда.
Украина не Азербайджан. Ближе и по менталитету титульного, как принято говорить, населения, да и географически тоже. Опять же в Украине живет брат (именно так: “в”, а не “на” говорят теперь здесь и пишут). Леня выбрал время, и на исходе сентября мы на автобусе добрались из Черновцов до Могилева-Подольского. А там и до Ямполя было рукой подать.
И вот стоим у переправы через Днестр, смотрим на вальяжно приближающегося служивого. Тишина, осеннее разбавленное солнце, покой и умиротворенность вокруг.
Ничего плохого в такой день случиться не может по определению. Хотя чем черт не шутит. Времена-то новые.
Чего не предвидел Гоголь
К переправе мы вышли не сразу. Сначала минули окраинные ямпольские улочки, где нет асфальта, а жизнь почти сельская. Пыльные яблони и сливы за заборами, по дороге бродят непуганые куры. Поросят в лужах не видно, да и самих луж нет, но специфический запах тем не менее присутствует. И то сказать, что за хохол без сала.
―
Васыль, таки надумав воду до хаты провэсты?У каменного забора (по-ямпольски мура) двое голых по пояс парней копали траншею. Один, с порослью на незагорелой груди, но с загорелым лицом, оглянулся на вопрошавшего через дорогу соседа.
―
Та ж трэба встыгты.―
А чого?―
Ихаты скоро.―
Эгэ ж. Португалия сумуе за тобою. ― Пожилой сосед засунул руку под рубашку и с удовольствием почесался. Его голос был добродушно— насмешлив.Парень в тон ответил:
―
Точно. Вона бэз мэнэ нэ можэ. ― Его загорелое до черноты лицо казалось приставленным к сметанно-белому телу.Почти по Гоголю. Разве что про заработки в Португалии у Николая Васильевича ничего нет.
В самостийной Украине я не первый раз и знаю, что изрядный процент украинцев работает за границей. Мужчины, как правило, строят, женщины сиделками при лежачих больных, домработницами. Кое-что, надо полагать, на родину привозят. Иначе откуда в том же Ямполе дворцы в два этажа с гаражами в полуподвалах. Да и обилие магазинов в центре говорит, что деньги у земляков водятся. Это при том, что все жалуются на низкие местные зарплаты.
Этакая своеобразная интеграция Украины в Европу.
По-европейски корректно повел себя и пограничник. Представился, попросил документы. На его груди отсвечивал бейджик с фамилией и званием, лицо выражало значительность. Увидев мой российский паспорт, прапорщик принялся внимательно изучать копию заполненной на границе декларации. И тут я позволил себе вольность:
―
На русского шпиона вроде не похож?Мой шутливый вопрос был не так уж безобиден. К тому времени всего лишь несколько месяцев прошло, как Ющенко перестал быть президентом. Что это были за годы в отношениях между нашими странами, напоминать не надо. Многие украинцы (не только “западэнци”) считают, что нам не по пути. Европа
― вот к какому берегу следует прибиваться. А Богдан Хмельницкий с его присоединением к России ― историческая ошибка.―
Вы нарушили пограничную зону, ― сухо сказал прапорщик. То ли он был из тех, кому Европа милее, то ли так вести себя предписывали служебные инструкции. ― Я должен доставить вас в отряд.И все-таки тихий осенний день к резким действиям не располагал. А может, причиной послужило врожденное хохляцкое добродушие.
―
Но… Забирайте, Артемович, свой документ назад, ― по-свойски вдруг сказал он. И протянул паспорт. Возможно, увидел в нем, что я стопроцентный земляк, родился в совсем недалекой от Ямполя Дзыговке. ― Идите себе домой. И не нарушайте больше приграничный режим.―
В гостиницу. Дом у меня теперь в других краях.―
Нехай будет в гостиницу, ― все так же миролюбиво согласился прапорщик.Заметив в нем перемену, брат поинтересовался:
―
А к Червоным скалам мы здесь пройти можем? Рыбачили там когда-то.Да уж. Именно на островке у Червоных скал Леня вытащил самую большую в нашей рыбацкой биографии марену
― почти в метр. Сумерки, поплавков почти не видно, пора домой, и вдруг Лёнин крик ― то ли радость, то ли боль. Встревоженный, приподнимаюсь. Брат держит перед собой что-то большое, в сумерках не понять, но голос счастливый, и я понимаю ― поймал! Неужели в Днестре такие крокодилы водятся?! “На берег, на берег выбрасывай ― вырвется!” ― испуганно кричу я и бросаюсь к протоке, вязну по колено в иле, выскакиваю на остров.В четыре руки держа усатую добычу, осторожно переносим ее к Червоным скалам. Нас лихорадит. Азарт такой, что опять забрасываем удочки, хотя уже практически темно. Естественно, ничего больше не попадается. Возбужденно переговариваясь, сматываем снасти и возвращаемся в Ямполь. Над обрывом справа старое кладбище, говорят, время от времени обрыв осыпается, и тогда становятся видны полуистлевшие гробы со скелетами, но нам не страшно. Предвкушаем, как принесем марену домой, а потом будем хвастаться своей удачей перед пацанами…
Такие вещи не забываются.
―
Э, нет, туда нельзя. Пограничная зона. ― Прапорщик покачал головой. Весь его вид говорил: хотя вы земляки и, возможно, неплохие люди, но служба есть служба. Не положено.Оставалось разве что издали посмотреть на поворот Днестра, где Червоные скалы. Там начинались пороги, и вода бурлила и клокотала, бешено неслась дальше. К селу, которое так и называется
― Пороги. А еще ниже по течению Цекиновка, через реку ― молдавский городок Сороки со знаменитой крепостью, будто сошедшей с картинки учебника средневековой истории.В Сороках и Цекиновке (не от венецианской ли монеты цехина название?) я побывал, когда наш класс ходил в поход. Среди полей обрушился ливень, все до нитки промокли, в ближнем селе мы вытрясли из карманов мелочь и выпили кислого местного вина, чтобы не простудиться (слышали, так надо делать), пионервожатая нас потом отчитала…
Собственно, Червоные скалы и скалами-то в привычном понимании не назовешь. Это несколько огромных, обточенных водой гранитных валунов неподалеку от берега. Но все равно жаль, что пройти к ним теперь было нельзя. Отдельное спасибо участникам Беловежского соглашения.
―
Прапорщик тебе кого-нибудь напоминает? ― спросил я, когда мы с Леней двинулись обратной дорогой.За окраинными улочками шла местность, которая в наше время именовалась Царской долиной. По этой самой Царской долине мы сейчас и возвращались. Чахлые прутики (их когда-то всей школой сажали вдоль Днестра) превратились в могучие деревья. Под ними
― сочная трава начальной осени. Отличное место отдыха. Но сейчас здесь отдыхали разве что несколько упитанных коров с лоснящейся красноватой шерстью.―
Имеешь в виду, из знакомых?―
Да.Не сговариваясь, мы с братом всматривались во всех встречных. Не столько потому, что надеялись увидеть бывших одноклассников,
― вряд ли сейчас узнали бы. А вот в молодежи, даже относительной, как прапорщик, могли проступить черты наших одногодков давней поры. Молодежь ― ниточка, которая могла вывести на старых знакомых.―
Нет, вроде не похож.―
Будем искать, ― ответил я фразой из “Бриллиантовой руки”.Отступление первое
“Как сердцу выразить себя?..” Пишу эти заметки и вслед за классиком задаюсь подобным вопросом.
Ну, Ямполь, ну, перемены, ну, ностальгия. Это для нас с братом всё, связанное с малой родиной, близко и дорого. Другим-то что до всего этого? У них свои воспоминания, своя память. Скользнут мои слова по поверхности чужого сознания, не задев и не растревожив его.
Как передать чувства, заставившие сесть к компьютеру? Как сделать так, чтобы они вошли в чужое сердце и стали почти его собственными? Не будет этого
― зачем трачу время и силы? Сакраментальное самовыражение?..Я не шибко верующий человек. Но понимаю людей, которые молятся, прежде чем взяться за важное дело. Остается и мне просить (у Бога? судьбы? у звезд, чтобы встали как надо?) нужную меру таланта. Потому что лишь искусство способно убрать стену отчуждения, существующую между людьми. Да еще, пожалуй, любовь.
Нет этого
― тогда уж действительно “молчи, скрывайся и таи и мысли, и дела свои”.Стратегический просчет,
или Библиотека
Собственно, выйти на одногодков мы могли проще. Беда в том, что вовремя не сориентировались. А судьба между тем давала стопроцентный шанс.
Утром первого октября мы вышли из гостиницы в надежде отыскать библиотеку
― какой я писатель, если не загляну в храм литературы. И тут-то услышали “Катюшу”. На просторном крыльце недалекой городской администрации играл духовой оркестр.С удовлетворением отметив, что культурное пространство наших стран все еще во многом совпадает, мы поинтересовались, где теперь в Ямполе библиотека. Нам и указали на здание администрации.
В фойе были расставлены сервированные столики, по углам томились принаряженные пожилые люди. Женщин, как среди пожилых водится, было заметно больше. Судя по всему, все ждали начала какого-то мероприятия. Мы появились явно невовремя.
Однако желание попасть в библиотеку было сильнее. Двигаясь галсами между столиками, поднялись на второй этаж. А последовавшее затем общение с милыми девушками-библиотекарями и вовсе свело нашу с братом неловкость на нет.
О Сибири и в России-то знают не много, что уж говорить о моих земляках. Я подарил библиотеке свою книгу и как мог рассказал о сибирской деревенской жизни. О кедрачах, морозах, все еще богатых рыбой реках, о коротком комарином лете, об усыпанных ягодой кочках на клюквенных болотах, о “Буранах” и вертолетах как средстве передвижения… Все-таки живу среди всего этого почти двадцать лет.
Порадовался за ямпольских литераторов. Как и в России, у них появилась возможность издавать свои сборники. Если, разумеется, найдут спонсоров. Но дороже всего то, что тяготы постперестроечной жизни не отбили у земляков желания сочинять. Другое дело, что их произведения мало кто читает. Молодежь с головой ушла в виртуальный мир Интернета, а людям постарше как-то не до литературы. Ну разве что женские романы.
Что ж, и в этом Украина не отличается от России.
Непонятным образом слух о нас распространился по зданию администрации. В библиотеке появилась курирующая культуру дама, сказала приличествующие случаю слова. И пригласила вниз, за столик,
― сегодня отмечается День пожилых. Мы с Леней переглянулись ― в самом деле, ведь первое октября!.. День пожилых, оказывается, и в Украине таковым является. Спуститься вниз имело прямой резон. Наверняка среди собравшихся были наши одногодки.Что нас остановило, до сих пор не пойму. Не пошли вниз потому, что уютно чувствовали себя в библиотеке,
― как-никак вокруг близкие по интересам люди? А может, сыграло роль подспудное сопротивление? Вопреки паспорту все еще не считаем себя пожилыми?..Как бы там ни было, стопроцентный шанс встретить одноклассников мы тогда упустили.
Зато после библиотеки побывали в редакции районной газеты.
Не зайти туда я тоже не мог. Земля пухом Василию Ивановичу Побигаю, редактору “Надднестрянского коллективиста”, напечатавшему в свое время мои первые заметки и стихи. Только пишущий может понять чувство, с каким я брал в руки свежий номер районной газеты. Избиты, убоги клише “сердце готово было выскочить из груди”, “едва не терял сознание”, “руки предательски дрожали”. Но было! И руки дрожали, и сознание почти терял, и сердце едва не выскакивало. А какое счастье, если видел свой опус напечатанным! Внизу
― солидным типографским шрифтом: Сергiй Луцький…Счастье, по-другому не скажешь. И бог с ними, клише.
Мой интерес к “Ямпольским вестям” (так сейчас именуется бывший “Надднестрянский коллективист”) был вызван еще одним обстоятельством. Более десяти лет своей жизни на Севере я отдал районной газете. Захотелось посмотреть, как живут и работают украинские коллеги.
Неважно живут. Штат
― несколько человек, редактор сама верстает полосы, зарплата ведущего журналиста две тысячи гривен (порядка восьми тысяч наших рублей). Выживает газета в основном за счет платных объявлений и спонсорской помощи. Выходит два раза в неделю, тираж три тысячи экземпляров. Районная администрация покрывает лишь часть необходимых для существования “Ямпольских вестей” затрат. Однако руководит и направляет, как в прежние времена райком…Вот и еще одно сходство. Но у нас власть хоть финансирует щедрее. По крайней мере, на Севере.
Отступление второе
Рыбалка, писатель, Апшеронский полуостров, Дзыговка… Похоже, мое эссе будет смахивать на слоеный пирог. Одними ямпольскими впечатлениями не обойтись, коль уж коснулся таких разных вещей. Ружья на стенах должны стрелять.
Картинка, многое в жизни предопределившая. Поселок Ази Асланова, мне лет девять. Солнечное утро, тени молодых тутовых деревьев. Не отрываясь, наблюдаю, как исчезают муравьи, выползшие на зацементированный пятачок вокруг крана для полива. Рядом жаба, но исчезновение муравьев я с ней не связываю. Земля за пределами пятачка темная, влажная, растет трава, жабе в этом уголке нашего участка вольготно.
Я поражен, как необъяснимо, стремительно пропадают муравьи. Только что был
― и нет его! Вылетающий язык жабы глазом не ухватить, да и находится она от муравьев в стороне, но те один за другим исчезают. Лишь остаются влажные пятнышки на сером цементе.Я зачарован и не помню в тот момент, как отец и мама (мы с Леней в меру сил тоже) носили плодородную землю на песок вокруг нашего щитового дома, то ли немецкого, то ли финского. Как небритый муж мацонщицы-азербайджанки привозил навоз на двухколесной арбе, запряженной смиренным ослом, казавшимся таким маленьким и несчастным рядом с высокой арбой. Из головы напрочь вылетает, что вокруг посаженные папой тутовые деревца, инжир, карабкающийся по деревянной решетке виноград и неизвестно откуда взявшийся куст хлопчатника с выпирающей из коричневых коробочек ослепительно белой ватой.
Я поглощен чудом исчезновения муравьев. Это так удивительно, так поражает воображение, что заставляет меня, ученика второго класса, сесть и НАПИСАТЬ об увиденном. А в школе заявить, что буду писателем.
У Катаева в одной из поздних повестей есть упоминание о том, что подтолкнуло к писательству его. Цветная картинка в детской книжке, изображающая штурм крепости. Конечно, крепость и штурм благороднее, чем охота жабы на муравьев, но речь не об этом.
Из мусора растут не только стихи, но и писательские судьбы. Счастливые и не очень. Порой трагические. Из такого вот мусора.
Поиски
Собственно, к этому следовало быть готовым. Искать и не находить
― удел каждого, кто отсутствовал долгое время. И дело не только в знакомых.Центр города нашего детства теперь напрочь перестроен. Главная улица закрыта для транспорта, по сторонам
― новые пятиэтажки, которых в Ямполе отродясь не водилось. Рядом упоминавшееся уже основательное здание городской администрации с памятником Ленину перед фасадом ― надо полагать, бывший райком. Магазины, которым больше подошло бы название “торговые центры”. Снесен кинотеатр, куда за десять копеек мы с Леней ходили на дневные сеансы. Тихие улочки на месте парка. Можно представить, сколько стоит земля под особняками на этих уютных улочках…Нет и памятного для меня молочного магазина. Там я увидел Валю Шанявскую, вторую после Лили Чесноковой мою любовь. Девочка в вязаном берете, с бидончиком в руке стояла за несколько человек передо мной. Я видел ее сначала со спины, потом очередь делала поворот, и я увидел Валю в профиль. За время стояния за молоком и влюбился в нее, как ни курьезно подобное звучит. Было это в шестом классе.
Экий, скажут, влюбчивый, да еще в таком несерьезном возрасте! Клянусь, это тоже была самая настоящая любовь. Вторая и, если уж по большому счету, последняя.
Чувство, которое нас с братом поначалу охватило в Ямполе, можно назвать так: отторжение. Но как неумелый пловец пытается нащупать ногами дно, так и мы искали хоть что-нибудь привычное и знакомое. Недоумевая и путаясь, нашли бывшую улицу Дзержинского, на которой наша семья какое-то время снимала квартиру. У хозяйки была приметная фамилия
― Лупша. Тетя Лена Лупша.Самого дома за высоким забором и разросшимися деревьями толком было не рассмотреть. Похоже, рядом построено что-то еще. У проходящей мимо женщины мы спросили, кто здесь теперь живет. Она назвала ничего не говорящую фамилию. О Лупше не слыхала, хотя свою хату на Дзержинского купила более двадцати лет назад.
А вот еще одна смутно узнаваемая улица. Но сбивал с толку никогда на ней не стоявший спортивный комплекс. По идее, где-то здесь здание начальной школы, в которой мы оба учились. Находим. Здание окружено не существовавшими прежде строениями. И это уже не школа, а молельный дом католиков. Вид у бывшей школы обшарпанный, на двери замок. Дела у католиков в православном Ямполе, похоже, идут неважно.
―
Слушай, так на этой улице жили Вовка Винокур и Сема Трахман!..Тот и другой одноклассники брата. Я с усмешкой поглядываю на Леню. Винокуру и Трахману он классе в третьем обменял мою драгоценность, кусок медного колчедана. Я его нашел еще в Ази Асланова, спрятал среди вещей в контейнере, когда наша семья переезжала в Ямполь. Я считал, что это золотой слиток. Потом Леня долго не признавался, что втихую обменял мое сокровище.
―
Кажется, вон тот дом. Зайдем узнаем?―
Наверно, уехали.―
Зайдем, чем черт не шутит!Забор у дома Трахманов необычный. Это не традиционный ямпольский мур, а вкопанные в землю обтесанные каменные плиты метра в полтора высотой. Я остаюсь у калитки, а Леня поднимается на крыльцо. Через несколько минут возвращается.
―
Какая-то бабка лежит в коридоре на матрасе. Одна, никого нет… О Трахманах ничего не знает. Говорит: ты что так слабо дверь дергаешь, не обедал?..Улыбнулись юмору, не покинувшему старуху даже в ее незавидном, судя по всему, положении. Конечно, уехали Винокуры и Трахманы в Израиль. Как, видимо, и бывшие мои одноклассники Толик Зальцман и Веня Крайзман, которого мы звали Нончиком. Ямполь в этом смысле схож с Черновцами. Черновцы тоже покинули практически все евреи.
Впрочем, и неевреев-одноклассников найти в Ямполе мне не удалось. Толик Белинский переехал куда-то в Львовскую область, еще один Толик
― Гречковский, ― говорят, в Виннице, Вити Бурковского уже нет…Был еще поход к речке Русаве. Это скромный приток Днестра. Там мы тоже рыбачили, дергали пескариков и красноперых голавлей. До сих пор помню вкус жаренной на сковородке рыбы, залитой утиными яйцами.
Памяти только дай волю, она сама собой начинает раскручиваться
― и появляются картинки, запахи, цвет. Уток мы переулками (ноги по щиколотку в податливой, тонкого помола пыли) гоняли на Русаву, потом с большим трудом обратно домой ― они не хотели выходить из воды… Берега, поросшие вербами, заветные места, где ранней весной мы ловили самую первую после зимы рыбу, слизистых ершей, ямпольское название которым шмаркачи… На Русаве после пятого класса мы с закадычным моим дружком Толиком Белинским научились плавать. Это удивительное чувство, когда вдруг понимаешь, что вода держит тебя, что не тонешь, а словно паришь и даже понемногу продвигаешься вперед…―
Ты смотри, что с мельницей. ― Леня остановился, озадаченный.Озадачен был и я.
В свое время мне довелось побывать в Дрездене. Там неподалеку от знаменитой картинной галереи находился дом. Вернее, оставшаяся от него полуразрушенная стена с зияющими проемами окон
― последствие известной англо-американской бомбардировки. Немцы оставили ее как памятник войне.Не знаю, чему была памятником мельница на Русаве. Те же высокие голые стены с пустыми глазницами, сквозящие стропила. Мерзость запустения, как сказали бы в девятнадцатом веке. Но войны-то в наше отсутствие в Ямполе не было!..
На берегу пас корову какой-то мужичок в телогрейке. Как и мы, пенсионного где-то возраста. Подошли, угостили сигаретой, спросили, что с мельницей.
―
А нэ потрибна.Мы переглянулись. Это в Ямпольском-то районе, где собирают (собирали?) по пятьдесят центнеров пшеницы с гектара и больше,
― мельница не нужна?! Мужичок повертел сигарету в руках.―
Российська?―
Она самая.―
Бачу, шо вы не мисцэви, а то б не пыталы… Гоноривськый цукорвый завод знаетэ?Еще бы не знать сахарный завод в Гоноровке. В нашу пору на него свозили свеклу со всех окрестных колхозов. Ямпольский район в семидесятые гремел на весь Союз урожаями сахарной свеклы. И хотя мы к тому времени жили в других краях, все равно было приятно. Земляки!
Мужичок махнул рукой:
―
Вин такый зараз стоить, як оцей млын. Теж нэ потрибэн.На языке вертелось: чудны дела твои, Господи!.. Но говорить я не стал. Общее место. Только ленивый нынче не сетует на ситуацию на постсоветском пространстве. Промышленность в упадке, товарного сельского хозяйства практически не существует… Но не это, на мой взгляд, самое скверное.
Не видно сил, которые были бы заинтересованы в восстановлении промышленности и сельского хозяйства в масштабах советского времени. Власть занята другим, а люди, сделавшие миллиардные состояния на оптовых поставках из-за границы, перекроют кислород любому, лишь бы ситуация не менялась.
Да и заграничные производители разве захотят уходить с новых рынков?.. Не допустят. По крайней мере, будут всячески противодействовать. Не говорю уж о геополитике, в которой бывшим советским республикам отведено вполне определенное место.
Джинн из бутылки выпущен. Загнать его, набравшего силу, назад поди попробуй. И опять я ловил себя на мысли: ситуация один к одному. Что в Украине, что в России.
О том, чем все-таки отличаемся
Уже хотя бы тем, что в Украине парламент все еще место для дискуссий. Моя поездка в Ямполь совпала с отменой закона времен Ющенко о перераспределении полномочий между президентом и премьером. По процедуре, инициатива нового президента Украины должна была пройти через Верховную Раду. Украинское телевидение регулярно транслировало все ее заседания.
Мы от таких вещей отвыкли. Когда я смотрел и слушал то, что происходило в Верховной Раде, не мог избавиться от ощущения дежавю. Нечто подобное было в Советском Союзе в конце восьмидесятых. И в России начала девяностых. Заседания Верховных Советов не только транслировались без купюр
― к микрофону допускались представители всех политических сил.Я уже почти не представляю себе Зюганова, выступающего с трибуны Думы. Не показывают. Как не показывают и представителя “Справедливой России”. Хотя, казалось бы, чего уж эсеров-то, этот кремлевский проект, по мнению многих политологов, держать в черном теле? О “Яблоке” и “Правом деле” просто не говорю, они в Думу не допущены. Как и на ТВ вообще. Мелькнет порой на думской трибуне хитромудрый Владимир Вольфович, и то в основном тогда, когда поддерживает власть.
Я не знаток политической палитры Украины. Но в дискуссиях о возвращении полноты власти президенту Украины участвовали и “Партия регионов”, и “Блок Юлии Тимошенко”, и коммунисты, и проющенковские депутаты, и представители других парламентских партий. И так дискутировали, что с оппонентов перья летели! “Партии регионов” говорились нелицеприятные вещи: вместе с Януковичем хочет, мол, узурпировать власть, похоронить демократию и т.п. Допускаю, что это тоже театр. Но очень уж похоже на реальную политическую борьбу.
Есть и другие отличия между нашими государствами. Из приметных назову такое. Сколько написано и сказано о российском рэкете. О подвигах крепких парней в малиновых пиджаках, ставших в конце концов легальными (и не очень) бизнесменами средней руки. В девяностые годы они обкладывали данью практически всех
― от торговцев на рынках до владельцев промышленных предприятий.В Украине иначе. По крайней мере, рэкет таким махровым цветом не расцвел. В Черновцах о нем разве что слышали. Леня, до ухода на пенсию занимавшийся полиграфией, удивился, когда я спросил, приходилось ли ему платить рэкетирам. Ни он, ни другие мелкие предприниматели с этой проблемой не сталкивались.
Или такое отличие, на мой взгляд, очень важное. Бывшего президента Кучму не так давно привлекали к суду по делу об убийстве журналиста Гонгадзе. Виноват Кучма или нет
― я так и не понял, по крайней мере, он на свободе. Однако сам факт примечателен. У нас же первым шагом преемника Ельцина стали гарантии неприкосновенности предшественника. Хотя у того на совести не одно, а сотни, может, тысячи убийств. Достаточно вспомнить расстрел Верховного Совета в 93-м.Когда я был в Ямполе, ситуация вокруг бывшего премьера Юлии Тимошенко только-только начинала прорисовываться. Во что все в итоге вылилось, читатель знает. Не буду давать оценки. Важен сам принцип: в демократическом государстве даже чиновник самого высокого ранга не должен быть застрахован от ответственности за свои решения.
Отступление третье
Понимание, что всё уходит, появилось у меня в довольно зрелом возрасте. Не умозрительное, а на уровне образов и ощущений. Умозрительно-то все это понимают.
Приснился сон. Большое вспаханное поле, отвалы чернозема с лоснящимися, будто полированными, следами от плуга. Отвалы уходят за горизонт. Я стою на краю поля. За спиной осенняя лесополоса, которой не вижу, но знаю, что она есть. Как твердо знаю и то, что неподалеку хаты Дзыговки, нашей с отцом родины.
Обычная картинка вспаханного под зябь поля, которую не раз видел наяву. Но откуда эта сдавившая сердце тоска? Откуда пронзившее знание конечности всего в мире? И почему это горькое озарение вызвал вид поднятой плугом земли?..
Много чего можно домыслить, отталкиваясь от этой картинки. Но пусть остается так: просто бескрайнее поле, лоснящиеся отвалы земли, в которую все уходим,
― и навалившееся удушливое понимание, что все в нашей печальной жизни конечно.Другое измерение
Ямполь нашего детства всего лишь частный тому пример. А ведь был еще Ямполь шестнадцатого века, когда появилось первое письменное упоминание о нем. Но жили здесь люди и много раньше письменного упоминания. Пацаны, округляя глаза, рассказывали, что на месте нынешнего рынка находили человеческие кости огромных размеров. Якобы там когда-то было кладбище населявших наш городок великанов…
Фантазии фантазиями, но место для жизни в самом деле удобное. Днестр, плодородный чернозем, высокие холмы, защищавшие от ветров (в Ямполе все вызревает раньше, чем в окрестных селах). Люди испокон веков возделывали здесь землю, сажали на склонах холмов виноград, держали скот. По Днестру проплывали заморские купцы (возможно, те же венецианцы с их уже упоминавшимися цехинами), они готовы были как торговать, так и грабить. Хотя вид купцам открывался, думаю, не слишком к грабежу располагающий. Хаты с подслеповатыми окошками, соломенные крыши, кривые улочки, непролазные весной и осенью из-за грязи. Да и народ умел за себя постоять. Иначе было нельзя: окраина Речи Посполитой, южнее
― дикая степь, крымчаки, неожиданно налетавшие и грабившие, убивавшие, уводившие на невольничьи рынки.По причине местоположения и неуступчивости жителей Ямполь не раз приходил в запустение. В середине семнадцатого века его до основания разрушили. Но не крымчаки и не турки, а некий брацлавский воевода Станислав Лянцкорунский. Чем ямпольчане перед ним провинились
― неизвестно. Тогда погибло множество люда. Были времена, когда население местечка едва превышало сотню человек. Но оно отстраивалось, стекались со всех концов новые люди ― уж на очень хорошем месте Ямполь стоял.В восемнадцатом веке здесь появились пристань и склады для товаров, доставлявшихся по Днестру с Черного моря. После очередного раздела Польши Ямполь стал уездным городом Российской империи. А еще через век насчитывал 910 усадеб и около шести тысяч жителей. Имел городское двухклассное училище, две православных церкви, костел, 4 синагоги, две больницы на 22 койки, аптеку и 9 разного рода мелких производств. Они в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона комплиментарно именуются заводами и фабриками.
Цепенеешь, когда думаешь, что всё это смыло Время. Волны, накатывающие на песок и стирающие рисунок, оставленный предыдущими человеческими волнами.
И я задаю себе вопрос: стоит ли печалиться о прошлом? Чем мы лучше предшественников, чтобы все оставалось как есть? Тем, что живем сейчас?.. Но как убедить в этом сердце.
У измерения, которое я про себя называю четвертым, существует еще одна ипостась
― будущее. Помню, как классе в восьмом мы писали сочинение, каким Ямполю быть через десять лет. Вот уж где разыгрывалось буйное молодое воображение!Ямполь у нас становился цветущим городом с широкими проспектами и одетыми в гранит берегами Днестра. К существующим плодоконсервному заводу, мельнице и промкомбинату мы добавляли шелкоткацкую фабрику (в районе в ту пору стали разводить шелковичных червей), авторемонтный завод (а что, все прибывающую колхозную технику надо будет где-то ремонтировать, МТС одна не справится), плюс станкостроительный завод и много чего еще.
Удивительно, собственное счастье мы связывали с тем, каким станет Ямполь. Будто одно от другого зависит и обусловливает. Самые отчаянные собирались открыть несколько техникумов и вузов, а также перенести из Винницы к нам центр области.
Нью-Васюки, да и только! Но я не усмехаюсь. Таков был пафос хрущевской семилетки. Уж чего-чего, а социального оптимизма в советские годы хватало. Да и грешно смеяться над наивностью юности. Ямполь, теперь уж вполне очевидно, стагнирующий городок. Более чем за век его населения не так уж чтобы и прибавилось, а промышленность и вовсе в упадке.
Да, вышло все иначе, чем мечталось. Но как там у классика: тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман. Особенно в молодости.
Отступление четвертое
Гипотетический читатель пробурчит: дались ему эти отступления. В оправдание процитирую Лоренса Стерна, обозначенного в подзаголовке этого эссе. “Отступления, бесспорно, подобны солнечному свету
― они составляют жизнь и душу чтения”. И еще: “Произведение мое отступательное, но и поступательное при помощи отступлений”.Робея, и я тем не менее посягаю на нечто подобное. Мои отступления
― вытяжки из жизни, ее суть. По крайней мере, какими мне открылись и насколько в подобном тексте уместны. Но это вообще. Здесь речь пойдет о частностях. Говорю об исчезнувших домах и улицах, о знакомых, которых не смог найти. Но ускользающее время ― это еще каждодневный быт, будни, ямпольский лад, как они выглядели в пору нашего детства. Калейдоскоп.Запряженная лошадьми зеленая фура, на которой развозили по магазинам хлеб. Правил фурой старик с суровыми провалами вместо щек. Он же, переодевшись в синий халат с тесемками на спине, доставал из фуры лотки с буханками, заносил в помещение. Зимой хлеб парил, душистая волна обдавала очередь, и в ней всегда находился кто-то, подобострастно бросавшийся завязывать старику тесемки. Буханки были тяжелыми, вязкими, плохо резались
― в муку уже добавляли горох. Хрущевская семилетка в апогее.Песни той поры. Как сказали бы сейчас, хиты. “Мишка, Мишка, где твоя улыбка?”, “Тот, кто рожден был у моря…”, “Ландыши”. От “Шагайте, кубинцы, вам будет счастье родины наградой!..” (как песня называлась, не помню) у нас горели глаза и мороз шел по коже. Эти песни часто передавали по радио
― телевидением Ямполь еще охвачен не был. Существовали и вольные переделки: “Мишка, Мишка, где твоя сберкнижка, полная червонцев и рублей?..” Были и похлеще, особенно повезло “Ландышам”, их приблатненными голосами пели старшие ребята. Целый пласт подростковой субкультуры. Почему-то в основном об американской жизни. От “Тигры и гориллы, львы и крокодилы рты поразевали до самых ушей. Но, увидев галстук, стильный и красивый, мило улыбнулись, рявкнули: “Окей!..” ― до душераздирающего “Сталь засверкала в руках у Джона, Мэри упала тихо, без стона. Гарри вскочил на ноги, Джон заслонил дорогу, в Гарри кинжал вонзил”. Красиво жить не запретишь.На майские праздники на Днестре появлялся прогулочный катер. Белый, уютно небольшой, на нем так заманчиво было переправиться в лес на молдавской стороне. До ямпольского леса далеко, а здесь заплатил двадцать копеек
― и ты на крутом склоне, густо поросшем деревьями. Молдавские Кодры. Толстый слой прошлогодней листвы, запах прели, лес только-только распустился, под деревьями белеют такие нежные и беззащитные ландыши. Но оставаться здесь долго тягостно. Место глухое, к тому же чужое. Пацаны из молдавского села Косоуцы, что напротив Ямполя, народ вроде незадиристый, цепляться не станут, но дома все же спокойней. С облегчением встречаем очередной рейс, радостно забираемся на катер с букетиками ландышей в руках. Подарим кому-нибудь.Керогаз. Он стоял в коридорчике, мама летом готовила не на печке, а на нем. Темный, с железным двухслойным цилиндром, который накрывал круглый фитиль; регулируемый рычаг; на другом его конце бачок с керосином. Ходить за керосином была наша с Леней обязанность. Им торговал толстый Зингер. Сам он, его магазинчик, даже подступы были пропитаны резким керосиновым запахом. Зингер делал свой гешефт
― недоливал пацанам вроде нас. Он быстро опрокидывал в воронку полную литровую мерку керосина, но не до конца. Сразу же возвращал ее в бак, поспешно зачерпывал снова. Время от времени кивал кому-нибудь из пацанов, и мы, польщенные доверием, принимались качать насос. Керосин по шлангу откуда-то из подвала пульсирующе бил в бак. Литровая мерка Зингера была медная, яркая, она светилась в сумрачном воздухе магазинчика.Одежда нашего детства: телогрейки и кирзовые сапоги. Их носили даже девочки
― жили в Ямполе небогато. Дешевенькие хлопчатобумажные костюмчики были не у всех ребят. Но штанины уже стали перешивать на “дудочки”. Суживали брюки в первую очередь старшеклассники, младшие еще жили незатейливой животной жизнью. Самые продвинутые суживали до такой степени, что брючины без мыла не налезали. Директор выводил таких перед всеми на школьных линейках, называл стилягами, насмехался. Помогало мало. Тех, кто продолжал ходить в широких брюках, мы презирали…Господи, сколько всего! Это только мизерная часть того, что было.
И ничего уже нет. Смыто. Вот так по-настоящему и начинаешь понимать, что всё проходит. По-настоящему
― сердцем.Негры из Липовцов
У меня есть повесть “Страсти по Василию”. В ней речь о справедливости. А футбол, вокруг которого разворачиваются события, был всего лишь поводом сказать об этом. Место действия повести
― южнорусская станица Солончаковская.Так вот, признаюсь в подтасовке. Никакая это не Солончаковская, а Ямполь. Перенес же события в несуществующую станицу я из соображений корректности. Ко времени публикации повести Украина была уже независимым государством. А с чего это русскому литератору говорить не слишком приятные вещи о гражданах другой страны?..
Но в чем я не погрешил против истины, так это в том, что любовь к футболу в Солончаковской была точь-в-точь как в Ямполе. Футбол до сих пор здесь спорт номер один. Это кумиры ямпольских болельщиков моего времени представлены в повести под именами Вани Шевчука, Эдика Подгурского, Степы Басистого, Сережи Гурджаняна. В моей подростковой памяти прототипы персонажей остались исполинами, почти мифическими героями. От их ударов ломались штанги, они в одиночку могли обфинтить всю защиту противника, а ямпольские вратари брали даже теоретически не берущиеся мячи.
Оттого-то сладко трепыхнулись наши с Леней сердца, когда на центральной улице мы увидели объявление о встрече команды земляков с командой Липовцов. Это еще один райцентр Винницкой области.
Решение было принято мгновенно и бесповоротно: идем смотреть! И опять на свет божий всплывала осевшая в памяти картинка. Ямпольский стадион, с него только что выгнали коз, предвечернее низкое солнце, зеленое поле и красные футболки парней. То и другое под уходящим солнцем необыкновенно ярко и празднично. От всего этого ощущение радости, даже счастья.
Минут за пятнадцать до начала матча мы с братом входили в широко распахнутые ворота. Стадион находился на прежнем месте, а вот сборная города название носила новое
― “Тирас”. Видимо, спортивное начальство сочло, что древнегреческое название Днестра звучит солидней. “Мавзолей”, фигурирующий в моей повести, претерпел изменения, но был все еще узнаваем. Не удивлюсь, если с его трибуны нынешнее руководство Ямполя толкает перед согражданами речи, как это делали их советские предшественники в прежние знаменательные даты.Сейчас от “мавзолея” доносились усиленные трансляцией объявления по стадиону. Трансляции раньше не было. Как практически не было и лавок для болельщиков. Теперь они террасами опоясывали поле. Для районного центра стадион выглядел вполне презентабельно. Ничего удивительного, прогресс вкупе с комфортом пришли и сюда. В том числе в виде баночного пива, которым в изобилии запаслись болельщики.
―
А ведь мы с тобой здесь самые старшие, ― сказал брат.―
Брось, ― отозвался я. Деликатный Леня словом “старшие” заменил “старые”.―
А ты посмотри.Я огляделся внимательнее. В самом деле, на лавках сидели в основном парни между двадцатью и тридцатью, некоторые то ли с женами, то ли с подругами. Пили пиво, переговаривались, ждали начала игры. И никого из близких нам по возрасту мужиков.
―
Хреновое дело, ― резюмировал я, до конца не понимая, почему это сказал. Возможно, потому, что на стадионе мы с братом действительно были самые старые. А может, мне не понравилось отсутствие одногодков, которых все еще надеялся найти. Скорее, то и другое вместе.(Нота бене. Не потому ли так часто упоминаю о несостоявшейся встрече с одногодками, что они синоним ушедшего? Его, как и детских друзей, мы в Ямполе не нашли. Ловушка подсознания, только сейчас сообразил.)
Впрочем, мое недовольство было направлено и на себя. Превентивная мера. Не заискивать перед молодостью, не чувствовать себя чужим на карнавале жизни!.. По значимости этот абзац мог бы стать полноценным отступлением, однако на этот раз обойдусь. Вспомнился старик в санатории. Вполне благополучный человек, но смотрел на нас, компанию относительно молодых мужчин, зависимыми собачьими глазами. Мы были для него существами высшего порядка. Так смотрят на здоровых лежачие больные, инвалиды на людей с руками и ногами.
Конечно, это лучше, чем впасть в старческую озлобленность. Но упаси Боже и от унизительного заискивания!
―
Пан пограничник, ― сказал Леня. ― Семейный культпоход.―
Где?―
А вон. ― Брат кивнул на лавку в недалеком ряду.В самом деле, прапорщик, остановивший нас у переправы. Рядом
― двое ребят в возрасте, когда появляться с родителями еще не стесняются. Прапорщик был в гражданском и делал вид, что нас не узнает.Ох уж этот ямпольский стадион! Он мне памятен по множеству причин. Здесь я установил рекорд района среди пионеров в беге на шестьдесят метров
― 7,8 секунды. Продержался рекорд долго, я уже служил в армии, а он все еще не был побит. Становился я также чемпионом в прыжках в длину и высоту. Однако не только с триумфами связан стадион в моей памяти. Случалось здесь и то, что неловко вспоминать. Я панически боялся проиграть, не стать первым. Моему подростковому самолюбию это было нож острый. Оттого порой малодушно уклонялся от соревнований ― притворялся больным…И вот с “мавзолея” несется бессмертный футбольный марш, очередной привет из советских времен. То, что происходит с его первыми тактами, трудно укладывается в сознании. На поле выбегают… негры. В липовецкой команде их добрая половина.
Мы с братом изумленно переглядываемся. Откуда? Почему?.. Неужели у скромного райцентра Липовцы есть деньги, чтобы приглашать игроков из Южной Америки? Или хотя бы из Африки, футбол которой тоже на подъеме?..
Забегая вперед, скажу, это так и осталось для нас загадкой. Никто из ямпольских болельщиков причину появления негров в липовецкой команде объяснить не мог, а сами футболисты после игры тотчас уехали, узнать у них тоже не удалось. Можно разве что предположить, чернокожие парни по межгосударственной договоренности учатся в каком-нибудь липовецком техникуме сельскохозяйственного профиля. Ведь не переселилось же в украинский городок племя с берегов Танганьики. И на мулатов ребята были мало похожи, чтобы предположить в них детей любви,
― заметно темнее.Еще одна интеграция Украины? На этот раз не в Европу, а в Африку? Или Африки в Украину?..
Земляки наши победили. Даже негры липовчанам не помогли. Но буду откровенен, игра мне не понравилась. В прежнее время все было как-то ярче, что ли, азартней.
Или оттого такое впечатление, что не бывает в подобных случаях объективности? В молодости, как известно, и сахар слаще, и вода мокрее.
Может, так оно и есть?..
Добыча. Очередное отступление
С удивлением замечаю, что добрая половина моих детских интересов была связана с рыбалкой. И не только в Ямполе. Что это
― инстинкт? Генная программа? Неосознанное стремление насытиться и, следовательно, жить?.. До сих пор пробивает током, когда вижу обтекаемое тело в толще воды, темную спину, ленивое движение хвоста. Схватить, не дать выскользнуть, сжать, ощутить упоительный трепет!..В детстве было стократ острее.
Рядом с поселком Ази Асланова проходила железная дорога, с обеих сторон насыпи
― наполненные водой неглубокие канавы. В них водились рыбешки величиной с мизинец. Старшие ребята ходили на море, со свай ловили настоящими крючками и леской головастых каспийских бычков, пахнущих нефтью. А мы у железнодорожных канав обходились прутиками и обычной ниткой, к концу которой был привязан червяк. Желательно подлиннее.Рыбешке надо было позволить заглотить червяка как можно глубже, затем прутик дернуть на себя
― и она вылетала из воды. Важно было рыбешку вовремя подхватить, потому что без крючка она долго на червяке оставаться не могла, срывалась в воду. Для этого требовалась фуражка, в которую рыбешка и подхватывалась.Азарт
― до дрожи!Корысти от такого улова было мало. Даже для кошек. Мы держали рыбешек в банках, подкармливали дафниями, которых ловили марлевыми сачками в закрытых деревянными настилами азиаслановских бассейнах,
― там на всякий случай хранился запас пресной воды. Или отпускали рыбешек в эти самые бассейны и потом наблюдали за ними сквозь солнечные щели настилов.А вот уральский Михайловск, мамина родина, куда наша семья как-то приехала в отпуск. После выжженного солнцем Апшерона он казался необыкновенно зеленым, влажным
― благодатным. Михайловск пахнул бревнами, которые плавали в пруду, как гигантские разбросанные спички. Но интересней всего было другое ― в пруду водилась большая рыба. Ловить ее мне не хватало терпения, жди, когда клюнет. То ли дело местная речка. Мальков в ней было столько, что они щипали ноги, когда заходил в воду. Моей мечтой было наловить их целую банку, уложить один к одному, как укладывают в бочку селедку. Наверно, где-то такую картину видел.Инстинкт добытчика проснулся к тому времени и в Лене. Не спросясь, брат как-то взял мою удочку и ушел один на речку. За что ему досталось вдвойне
― от меня и мамы.И снова Ямполь. С подросшим Леней направляемся в верховья Русавы. Здесь она петляет в широкой балке между валунами. Все утро дергаем пескарей, с тяжелыми длинными низками (по-ямпольски сылянками) возвращаемся домой. Низки приходится держать в полусогнутых руках, иначе они метут дорогу. Тушки пескарей сморщились, сухо глянцевеют, брюшки вздулись, у некоторых лопнули
― пескари рыба нежная. Нас обдают горячим ветром и бензиновой гарью обгоняющие машины. Полуденная жара, хочется пить, в животах бурчит ― с утра мы ничего не ели…С моей теперешней точки зрения, удовольствие ниже среднего. Но отказаться от таких походов мы были не в силах. Лиши нас их, чувствовали бы себя самыми несчастными пацанами в Ямполе.
А для рыбалки на Мурафе (это в нескольких километрах от Ямполя) и вовсе надо было подниматься затемно. Считалось, Мурафа более рыбная, чем Русава и даже Днестр. Велосипедов у нас с Леней не было, и мы шли пешком. В каждом придорожном кусте нам чудился бандит, а лесополоса перед Мурафой и вовсе кишела криминальным элементом… Это правда: охота пуще неволи. В данном случае инстинкт.
Сейчас иное. Сердце еще отзывается при виде рыбины в глубине, но
― платонически. Думаешь о том, что раньше не приходило в голову. Всё так, мир жесток, все живы смертью других. И люди в этом смысле не далеко ушли от животных.Но зачем убивать, если сыт? Все эти охоты, рыбалки… Да и телят с поросятами жалко. Или оттого такие мысли, что клыки стерлись, инстинкт ослабел? Ведь в основе своей он и есть воля к жизни. Звоночек оттуда?..
Кто-то из французов сказал: не мы избавляемся от пороков, а пороки покидают нас. Остроумно. И близко к правде.
Мозаика
Конечно, побывали мы и на могиле нашей бабушки Глафиры Матвеевны.
О бабушках, как правило, воспоминания у всех самые добрые
― что в жизни, что в литературе. Но наша была на самом деле удивительной. Даст Бог, когда-нибудь напишу о ней отдельно, не буду здесь комкать. Скажу только, что “светлая память” ― это о ней. Не только у нас с Леней, но, думаю, и у других ее внуков и внучек.Похоронена бабушка в Дзыговке, откуда пошел наш род и где появился на свет отец, а потом и я. Хорошим октябрьским днем мы ехали в это село, находящееся в десятке километров от Ямполя. По сторонам дороги тихие осенние поля, летящая паутина со скользящим по ней солнцем. Кое-где трактора, поднимающие землю под зябь.
Я ловил себя на ощущении: где-то здесь, стоит внимательней всмотреться, лесополоса из моего сна. И дальше до самого горизонта
― отвалы черной земли с лоснящимися, будто лакированными, следами от плуга…Печаль полей. Печаль жизни.
К бабушкиной хате мы не пошли, там сейчас живут чужие люди, и всё уже не так. А вот могилу отыскали, приспособили к памятнику купленные в Ямполе венок и образок. Бабушка смотрела на нас с керамической фотографии, как уже много лет молча смотрит на кладбищенские деревья, на кресты, на крыши дзыговских хат под горой. Пожилая круглолицая крестьянка в теплом платке с бахромой.
Над ее фотографией фото деда, на которой тот намного моложе жены. Деда я не застал, Феодосий Иванович погиб в сорок четвертом, на памятнике фото той поры. Лежит где-нибудь в безымянной братской могиле, так пусть хоть фотография будет здесь
― так решили отец и дядя Коля, когда ставили памятник.Земля всем им пухом. Теперь уже и папе с дядей Колей.
Разумеется, не только печаль вкрапилась в мозаику моих впечатлений о малой родине. Были приятные, забавные моменты
― жизнь есть жизнь, она разнообразна. Осталась в памяти молодица лет под тридцать, которая помогла Лене вернуть мобильник в лоно украинского оператора. Здесь, на границе, молдавский сигнал был сильнее, требовалась перенастройка. Что наша приятная во всех отношениях землячка и сделала. “Сколько мы вам должны за помощь?” ― “Два раза”, ― был ответ. Мы приняли игру: “Ну, разве что вдвоем. Годится?” Молодица засмеялась и направилась по своим делам. Ах, лукавая, повстречайся ты нам хотя бы на пару лет раньше!..Ямпольский базар
― самый что ни на есть гимн жизни в ее полноте и изобилии, да простится мне высокопарный слог. Пусть он по колоритности и недотягивает до сорочинской ярмарки у Гоголя, но богатство украинской земли здесь было представлено более чем впечатляюще. В этом мы с Леней убедились, побывав на базаре в воскресный день.Тугие капустные вилки, скрипящие в руках, словно новые галоши; краснобокие яблоки, при взгляде на которые невольно вспоминаешь седобородого кудесника Мичурина в учебнике ботаники; картофель величиной с детскую голову; сладкий перец гогошары, влияние соседней Молдавии, который особенно хорош, если его нафаршировать свининой; будто тельняшки полосатые, хрустящие под ножом, истекающие соком арбузы; тяжелые сетки с эллипсовидными, как сама Земля, золотыми ядреными луковицами; еще один перец, красный, стручковый, от одного вида которого всё во рту горит…
О впечатляющих размеров свекле, моркови, о разнообразной зелени, черносливе, семечках (тыквенных и обычных), мешках муки, круп, фасоли, гороха, флягах подсолнечного масла и прочая, прочая, прочая
― просто не говорю. Само собой разумеется. А немолодой мужичок в камуфляжной куртке продавал живую рыбу ― должно быть, из местных ставков. С особой гордостью продемонстрировал нам щуку. В его взгляде читалось: эх, евреи уехали! Оторвали бы с руками!..И опять невольные мысли: при такой-то земле и трудолюбивом народе что же это творится с Украиной? Ведь на одном из последних мест в Европе по уровню жизни.
И что было бы с нами, если бы не газ и нефть?..
Еще одно отступление
Или не так. Это я всё о первотолчке. Не обязательно из мусора.
Проснулся, три часа ночи, полная луна уставилась в окно. Белые прямоугольники на полу. И не надо усилий, я уже там, с мальчиком Никитой и его Лилей. Крадемся по холодным лунным прямоугольникам через темные комнаты деревенского барского дома. Не дыша, запускаю руку в вазочку, нащупываю кольцо
― и со всех ног обратно! Втроем несемся по белым полосам сквозь комнаты, дыбом волосы, старик с фамильного портрета вот-вот схватит, сердито машет вслед трубкой с длинным чубуком, бесшумно проносится кот Василий Васильевич, обгоняя нас…Алексей Толстой. “Детство Никиты”.
Сначала нам с братом читала мама, потом уже сами, и не по разу. Книга была роскошная
― твердый переплет, отличная бумага, цветные иллюстрации богато приклеены на отдельных страницах, каждая под полупрозрачной папиросной полосой… Как довоенная книга издательства “AСADEMIA” попала в нашу семью ― не пойму. Наверно, папа где-то достал, он знал в этом толк. Но все же не вид книги был для меня главное, хотя имел значение. Умение писателя войти в душу, остаться в ней. Непонятное волшебство, когда впору рассматривать страницы на свет. Алексей Толстой посейчас один из любимых моих писателей. Потом прочту про Буратино, вырасту ― роман о Петре, но первым ляжет в сердце и навсегда в нем останется “Детство Никиты”.Говорят о литературоцентричности русской интеллигенции. Может, Лиля Чеснокова потому и первая моя любовь, что девочку с таким именем любил герой Алексея Николаевича? И уж вполне осознанно младшего своего сына я назвал Никитой. О влиянии Толстого на меня как писателя судить не берусь.
Зависимость. Но сладкая.
Сухой остаток
Такого жесткого и нелицеприятного анализа от случайного знакомого я не ожидал.
Из Черновцов в Могилев-Подольский и обратно нас вез один и тот же водитель. Он был из тех сметливых быстроглазых мужчин, которых немало среди моих земляков. Поначалу я и предположить не мог, что между нами состоится столь запомнившийся разговор.
Началось с комплимента. Наш водитель предположил, что мы с братом отставные военные. Причем не ниже полковников. На обратный рейс в Черновцы мы прибыли из Ямполя заранее, свободные полчаса оказались и у этого быстроглазого человека. Вот и разговорились.
Слова водителя польстили, но отчего он так решил
― Бог весть. Может, потому, что мы все еще достаточно подтянуты, особенно Леня. Да и держались, видимо, несколько иначе, чем другие. Я не стал водителя разубеждать. Писатель, надеюсь, стоит полковника. И предприниматель тоже, пусть даже не из крупных и уже, как говорится, отошедший от дел.По-настоящему меня озадачило другое. Выяснилось, рейс Черновцы
― Могилев-Подольский обслуживает только “ПАЗ” нашего водителя. А это почти пять часов дороги в один конец и практически сразу надо ехать обратно. То есть десять часов напряженной работы ― работы, от которой зависят жизни людей. И это не фигура речи, так на самом деле. Причем каждый день. Без выходных и без напарника, который мог бы подменить в дороге.―
А КЗоТ так позволяет работать? ― чувствуя ностальгию по развитому социализму с его социальными гарантиями, полюбопытствовал я.―
О чем вы говорите! Какой КЗоТ!.. ― Водитель стремительно вздернул плечи, бросил на меня сожалеющий взгляд. ― У начальства один ответ: не нравится ― уходи. А куда уйдешь? Семью кормить надо.―
А если в профсоюз обратиться? ― Я понимал, что говорю благоглупости. Полковнику, даже отставному, полагается быть умнее. Но бес противоречия не позволял замолчать. ― Ваш профсоюз должен отстаивать права водителей. Тем более что они напрямую связаны с безопасностью пассажиров. Профсоюзы для того и существуют.―
То в Европе и Штатах, у нас инакше. Или в России профсоюзные боссы себя не жалеют, лишь бы людям было хорошо?.. ― Наш водитель снисходительно прищурился. ― И хозяева такие профсоюзы терпят, еще не разогнали?.. Знаете, кто самые забитые люди в Европе? Хохлы и москали. Ну, еще белорусы ― славяне, короче. Октябрьская революция была после трех лет войны, она всех достала, а то бы терпели еще. И Горбачеву надо было долго людей раскачивать, пока Союз развалил. Славяне ― нация рабов. То не я сказал, то Энгельс.Впору было почесать в затылке. Политизированных людей сейчас что в России, что в Украине хватает. Но экий все же славянофоб наш водитель! Еще и Энгельса приплел.
―
Извините, вы кто по национальности?―
Не думайте, чистый хохол. Думаете, я радуюсь, когда такое говорю? Не хочется, но правда!.. Не будет ни в России, ни в Украине хорошего, пока такой народ. А власти выгодно, чтобы он таким оставался. Наше терпение ― ее ресурс.Опять понимая легковесность своих слов, я вставил:
―
От разговоров ничего не изменится. Взяли бы и организовали настоящий профсоюз. Закон позволяет.―
А кто меня поддержит? Я, скажем, готов, а кто со мной? Люди ж не дурные, понимают, сразу станут врагами и начальству, и старому профсоюзу. С работы выгонят. И власти зачем нестабильность. От забастовок прибыль предприятия упадет, соответственно поступления в бюджет. Так что закон ― законом, а по жизни… Вы замечали, выходит, например, новый закон. А действовать начинает не сразу, суды ждут инструкций и разъяснений. А чего ждать, когда вот он, закон, все прописано?! ― Водитель поднял палец и тонко улыбнулся. ― Не-е-т, ждут… Вот так оно с законами у нас.Из дальнейших его слов следовало, что недавняя победа Януковича на президентских выборах очень характерный показатель. Россия и Штаты договорились, чьей зоной влияния будет Украина. Первую победу Януковича Штаты и Европа не признали, организовали Майдан и оранжевую революцию. А теперь иначе. Значит, в чем-то серьезном и Россия уступила Штатам. Сторговались. А выборы
― это для очень доверчивых. Какие надо цифры, такие для легитимности власти избиркомы и нарисуют.―
Украина пойдет по российскому пути, это я на сто процентов уверен. У нас всегда так, только с опозданием. Наш Янукович ― это в будущем ваш Путин. Через пару лет СМИ в Украине поприжмут, суды станут еще больше зависимые, партий останется две-три, правящая, конечно, “Партия регионов” Януковича… ― Водитель остро взглянул на меня. ― Я вот думаю, что такое в России есть, что от нее все республики шарахнулись? Имперские амбиции ― понятно, но это половина правды. Понимаю и другое, мелкота ищет сильных покровителей, а Россия сейчас Штатам не конкурент. Сдается мне, главное в другом. Вы в азиатчину тянете. А Прибалтика, даже наши соседи, молдаване несчастные, в Европу хотят… Скажу прямо, я не завидую русским.Задетый за живое, я поинтересовался:
―
Любопытно, почему?―
Все ваши силы, весь ваш прибыток от нефти и газа, думаете, пойдут на то, чтобы люди хорошо жили?.. Эге! Вам свою территорию до Дальнего Востока держать надо. Кавказ задабривать, мусульманского экстремизма в Поволжье бояться, терактов! Много чего еще. А то ж всё силы и гроши. И ладно, если бы это только судьба России, ― дело ваше, как хотите, так делайте. Россия хочет Украину за собой потянуть, а чего ж нет ― Штаты дали зеленый свет! А нам, скажите, какое дело до ваших Курильских островов, до Чечни с Дагестаном? Украине оно как зайцу триппер!..Пушкин где-то обронил, что сам бывает готов позлословить о недостатках Отечества. Но всё в нем восстает, когда слышит это от иностранцев.
Не Бог весть какой иностранец был наш водитель, однако слышать его и мне было неприятно. Я, как мог, возражал, приводил контрдоводы. Не уверен, что переубедил. Сделать подобное тем более трудно, если в душе бываешь с оппонентом во многом согласен.
Но одно для меня стало совершенно очевидно. Всё, мы окончательно разные государства! Украина
― отрезанный ломоть. Слова водителя убеждали в этом больше, чем все пограничники и таможенники, вместе взятые.И еще отступление, последнее
Сейчас я понимаю, что у подоплеки моего желания побывать в Ямполе было несколько слоев.
Да, вернуться в места, где прошли часть детства и отрочество. Повспоминать, сладко попечалиться.
Да, увидеть одногодков, узнать, как сложилась их жизнь. По глазам понять, довольны судьбой или нет,
― ведь как ни бодрись, дело к финалу.Да, почувствовать новые времена Ямполя. Если удастся, понять, каков у них привкус.
Однако все это на поверхности, общие для каждого пожившего человека желания. Если, конечно, эмоционально тот не полный тупица.
Было еще одно, самое, быть может, потаенное, темное, важное. Решить наконец, нужен ли мне этот груз. Не поставить ли точку, не обрубить концы, не выбросить ли из памяти? Чтобы не мучила ностальгия
― всё, чужой городишко, не думать о нем. Жизнь не закончена, а человеческая память сродни компьютерной ― не стирая устаревшей информации, не внесешь новую. И еще суеверное, пугающее: опасно так плотно быть в прошлом. Не торопись.Что в итоге?
Отчуждение первых дня-двух перешло в интерес к новому Ямполю. А вскоре
― может, и не вполне еще в приятие, но в некоторую все же симпатию. Поживи я в нынешнем Ямполе дольше, не знаю, вытеснил ли бы он в душе Ямполь моего детства. Но совершенно точно, чужим для меня перестал бы быть. И ушло бы темное, подспудное желание избавиться от воспоминаний.Или лукавлю я? То, что пишу о поездке,
― и есть освобождение? Переболел, оторвал от сердца прежний Ямполь, почти забыл?..Как это и случается с законченным произведением.