Опубликовано в журнале Урал, номер 5, 2012
КРИТИКА ВНЕ ФОРМАТА
Как делать критику критики
Критик должен быть готов и способен в любой момент и по первому требованию.
Приписывается Михаилу Веллеру
Писатели очень любят, когда их критикуют, просто они стесняются говорить об этом вслух. Вас-то, писателей, завались, а нас, критиков, мало (съели?). Поэтому писатели прогоняют известную телегу, что критики, дескать, это неудавшиеся писатели-поэты, ну это, понятно, басня Крылова “Лиса и виноград”. Это они так хотят собой заинтересовать стреляных критиков, как дети малые. Кто ж вам, убогим (убогоньким), подаст? С тех пор как окончательная демократия (Слава Сети) свершилась, на такие телеги никто не купится. Однако нельзя не признаться, как сказали бы наши многомудрые столичные коллеги, мы имеем то, что имеем, и ощущается потребность.
Как богата наша многострадальная критика! В Петерграде юдоостро витийствует Вик. Леонидович Топоров, цытирует Курицын и строчит примкнувший к ним Левенталь. В столице постигает Непостижимое Лев Пирогов, словарит Сергей Иванович Чупринин, что-то пишет на хорошем русском языке всероссийский немзер Андрей Немзер и др. Сколько еще критиков, которых еще только предстоит раздраконить, сколько критиков еще предстоит побрить бензопилой им. тов. Чака Дерриды (которого, в скобках говоря, я не читал и, наверное, уже не прочту). К чему это я?.. К тому, что меня немного ужасает количество интересной работы, которой я не успею сделать. Поэтому хочется, чтобы товарищи.
Чтобы критиковать писателей, нужны критики. В споре критиков и писателей я безоговорочно на стороне критиков, но следует признаться, что и у критиков есть свои ахиллесовы (это что-то из Библии) пятки. Критик
— это такая неблагодарная скотина, которая хочет побыстрее променять свое критическое первородство на чечевичную (это тоже из Библии) похлебку журналистики, писательства или выделки виршей.Критики недостаточно зациклены на своих критикуемых. Это непрофессионально. Наш брат критик, в отличие от дураков-писателей, понимает, что хороший пиар
— это плохой пиар, а плохой пиар, соответственно, — это хороший пиар. Поэтому когда вы всех зае…али и от вашего имени всех ведет и корежит, это значит — пришла Глория Мунди.Поэтому о критиках надо писать с особой ненавистью. Критику приятно думать, что он кому-то мешает жить и так далее. Вы проводите 15-минутный сеанс злонамеренных размышлений. Критикуемый критик должен на некоторое время стать средоточием и понести грехи мира и много чего еще. Вы попали в пробку, взорвалась электростанция, сегодня плохая погода
— в этом лично виноват (Андрей Семенович Немзер, Лев Данилкин, Григорий Дашевский, нужное подчеркнуть). На первый взгляд это кажется абсурдным, но через петнадцать минут ненависти все становятся на свои места. Вообще, мир катится в пропасть и личная жизнь такая личная именно потому, что некогда в тихом городке родился будущий “нахрапистый уроженец” или что-то в этом роде. Таким образом, за три по пять пятиминуток вы приходите в состояние параноидально-истерического гона (кому какое кто) и начинаете пластать критика. Они это очень любят.Следует получше разозлить критиков, чтобы они более борзо рвали в клочки писателей. Для этого и необходимы критик-критические опричные зондеркоманды. Чтобы собрать критиков в свору и бросить их по следу лихово писателя. Я сам простую критику пишу неохотно, потому что писателя сподручней рвать впятером-вшестером. Чего боится современный писатель? Он боится, что его не прочтут. А настоящий писатель должен бояться, что его прочтут. Так-то.
Обида (injuria, в просторечии “беззаконие”)
— правовое понятие со времен “Русской Правды”. Иногда очень приятно и выгодно обидеться, писал классик с говорящей фамилией. Настолько приятно и настолько выгодно, что со временем само слово было запомоено и заменено более нейтральным и поллиткорректным термином “залупиться”. Не путать с комплиментарным термином “залупаться”. Пищущий (sic!) же человек тем более предуготовлен, чтобы обидеться при наималейшем удобном, потому (sic!) что никому он на хрен давно не впился.Зайдем и посмотрим с другого боку.
Рассмотрим читателя обыкновенного. Читатель обыкновенный относится к отряду хомо сапиенс сапиенс. Понятно, что среди хомо сапиенс сапиенс некоторые менее сапиенс сапиенс, а некоторые более сапиенс сапиенс. У читателя обыкновенно в сутках 24 часа, а по ночам он смотрит сны или не смотрит. Он питается, ходит на работу, ездит транспортом итд. Он пытается делать вид, что он чертовски занят, но мы-то с вами прекрасно знаем, что ничем он, собственно, не занят, а просто отлынивает, чтобы современную словесность не читать. Современный читатель совершенно не сочувствует литпроцессу. Я даже иногда думаю о введении прямого президентского указа с целью принуждения читателя к чтению современной литературы.
Все уже поняли, что читать просто так, для развлечения, невозможно. Читается хорошо, когда что-нибудь переводишь и голова перегревается, после этого никакая современная литература не страшна. Я, правда, не уверен, что подобного результата можно добиться после гружения мешков. Или другой творческой работы, типо украсть или покараулить, которая увлекает сущность человека целиком. Идеальный современный читатель для современного писателя
— это “самовар”, то есть тело без ног и желательно без рук, а литература ему сразу на сетчатку проецируется 100 часов в сутки. Но предположим, что предполагаемому читателю еще не отрезали ноги, просто он своей волей не пошел в кино или в кабак, а решил поводить глазами по бумаге и поупражнять память, перевод с русского на русский и способность суждения.Возможно, что читатель, попавшийся вам, это читатель одной книги. Широко известны соперничающие между собой издавна клубы читателей (с подразделениями суровых ролевиков и реконструкторов) древнеближневосточного фольклора в разных обработках. Между нами говоря, ни хрена они тоже там в своих клубах не читают, а больше слушают, что старшие скажут, и правильно делают, потому что ближневосточный фольклор под любым соусом
— это а) бред, б) испорченный телефон, переводы на переводы.Возможно, что книжная полка вашего читателя не превышает 50 см в длину. Я думаю, 50 сантиметров
— идеальный формат книжной полки, потому что рука, потянувшись за книгой, не будет долго тянуться, и читатель может взять с полки любую очередную книгу. Такой читатель может просто пронумеровать все свои 7–10 книг и читать их одну за другой. В конечном счете такой читатель (и дай нам с вами Бог такого читателя) понимает, что читает он не для того, чтоб узнать что-то новое, а чтобы не забыть, как буковки складываются в слова, а слова в предложения.Наконец, возможно, что ваш читатель и книгами преизбыточествует, и в Сети попутан. Будет ли такой читатель читать? Нет, он не будет читать, он будет все время книжку выбирать, а потом какое-то время разглядывать обложку. То есть все время будет потрачено на выбирание книжки и душевные метания по поводу выбирания книжки, сама же книжка читаться не будет, да, впрочем, и незачем.
И крайний вариант. Читатель берет и читает любую первую попавшуюся книжку вообще, желательно сразу из середины вверх ногами и задом наперед.
Что происходит дальше.
Предположим, что тот, кто говорит, верит в то, что он говорит, а тот, кто слушает, верит в то, что он слышит. Какие последствия это имеет для текста?.. Самые херовые последствия, потому что, когда оба верят, можно нести любую ахинею. Форма разлагается, а мне как формалисту это неприятно.
Предположим далее, что тот, кто верит в то, что он говорит, излагает для того, кто не верит в то, что он слышит. Какие последствия для риторики?.. Неплохие последствия: следуют уподобления, аргумента адъ хоминэм, риторика цветет, хотя и нездоровым психоделическим цветом. Ненавижу метафоры.
Предположим далее, что тот, кто не верит в то, что он говорит, излагает схему тому, кто верит в то, что ему говорят. Что мы имеем в результате? В результате мы имеем формализм в дурном смысле, а именно устойчивые обороты, которые следует повторять слово в слово, потому что никто их давно не понимает, а также не понимает, зачем их следует понимать.
И наконец, предположим, что кто-то не верит в то, что он говорит, излагает нечто тому, кто не верит в то, что ему говорят. Какие последствия для послания?.. Наилучшие последствия. Потому (sic!) что говорящий излагает схему, а слушающий воспринимает обратно схему же. Риторика уходит в минус. Остается суть да дело.
Любовь к лит-ре
— продукт взаимопонимания сторон. Читатель не дурак, хотя и любит придуриваться до изнеможения. Напишите в рец: в этой книге предложения такой-то длины, слова — такой-то, метафоры такие-то, ну и кусочек. А читатель сам разберется, нужны ли ему эти метафоры и такие длинные слова, — литературу по вене не пустишь.А также кетэрум кензео, что русский язык надо привести в соответствие с евростандартами. То есть восстановить аорист и имперфект в полном объеме, потому что в Европе везде есть аорист и имперфект. А то в ЕС не пустят.
Василий ШИРЯЕВ,
Камчатка,
поселок Вулканный