Стихи и поэма
Опубликовано в журнале Урал, номер 3, 2012
Александр Калужский
(1958) — поэт, переводчик. Родился на Чукотке, жил и работал в Свердловске. Сейчас живет на юге Калифорнии.
Александр Калужский
И чем призывней крик, тем гуще тьма…
Птица-пересмешник
Л. Лосеву
В ночном овраге, на кривой орешне,
невидимая птица-пересмешник,
собрав по нотке многошумный мир,
что твой шаман, шальной от мухоморов,—
минуя сеть воздушных коридоров,
выходит из себя в живой эфир.
Не утихает шебутная птица,
витийствует, глаголет во языцех,
и чем призывней крик, тем гуще тьма.
Стекается в овраг немая паства…
Туши, приятель, свет, глуши лекарство —
и эта ночь негожа для письма.
Ну что попишешь, если ты на юге,
где ночь короче памяти подруги,
забывшей возвратиться в этот дом,
и неотступней памяти о ней же,
но если запоешь “Tombe la neige”,
ответит пересмешник за окном.
Ползет туман по стихшему оврагу,
за падью — степь губами ловит влагу,
облизывая пересохший рот,
когда проходишь ты походкой легкой
за музой, аполлоновой полевкой,
посульщицей неслыханных щедрот.
Русский Париж
А. Корлякову
Друг засыпает за грудой бумаг из архива
—перемещается из наступившего в прежний
век, и как будто в угоду ему, терпеливо,
снег засыпает Монмартра людские скворечни.
Хлопья, мелькая, теряются в пляшущей дымке;
свет фонаря наплывает волной из-за шторы
и, доплеснув до судов на любительском снимке,
долго качает их прочь, от Керчи до Босфора.
Из дневника: “Снегопад. Словно занавес дали.
Берег померк, а скитанье — развязка без вычур…”
Два циферблата зажглись на Лионском вокзале —
лупит неясыть глаза сквозь метель на добычу.
Все мы отмечены здесь этим гибельным взглядом,
даром что странник не носит с собою ночлега.
“Как избежать?.. ” — говорю я заснувшему рядом, —
“разве что только во сне, разве только под снегом…”
Сон-“Diego”
А. Верникову
Беспокойная гостья порхает впотьмах за окном,
бархатистыми крыльями пахтая воздух в упругий
и удушливый ком,
и тебя выкликает тайком
в опочившей округе.
Дотемна стены дома вбирали убийственный зной,
и поэтому пекло, увы, до рассвета продлится;
и ты бредишь в парной:
у залетной пришлицы?..
Тихо выдохнешь “выход” — да много ли проку с того
в поселеньи, где слаще и легче всего заблудиться?
И в названьи его
неразрывно слились “die” и “go” —
и по кругу граница.
Окнами на север
Поэма
1
Холодный дом на площади Труда;
поодаль
колышет окон желтые квадраты,
и в свете, исходящем от воды,
казенных коек смутные ряды
всплывают в гулком сумраке палаты,
где ты лежишь, тоскуешь и не спишь.
Взошли огни агиток и афиш;
проспект, пустея, льнет к витринным стеклам;
и света сноп в троллейбусе двойном
промчится прочь и возвратится сном
о чем-то невосполненном и теплом.
Во сне — ты вновь с родными, но они
не знают, что вечерние огни
таят в себе твою тоску по дому,
твоей руки трассирующий след,
писавшей им без малого пять лет
печатными по воздуху ночному.
Но утром нет ответного гонца —
под небом цвета сланцев и свинца
туман белесый стелется по скверу;
зависшие в просветах фонари
свой жар бесследно спрятали внутри,
и ты поспешно следуешь примеру.
2
Уже в палате гомон и возня;
в окне раздачи
внизу, в передней, высохли обутки;
и значит, в пору выступать в поход —
твой самый долгожданный отдых от
продутых коридоров круглосутки.
Еще бы! — восхитительный овраг
влечет к реке; а поверху барак
волочится за величавой башней,
как рваный шлейф за пленною княжной,
и обдает благою стариной,
а то и дарит денежкой тогдашней.
Но стоит повернуться на восток —
вечнозеленый “Каменный цветок”
совсем иной державы воду дыбит,
с ее пустопородным языком,
воздвигшим, в частности, Уралобком,
конструктивистский параллелепипед,
в котором… расположен интернат
как в доказательство победы над
достоинством и духом частной жизни.
Иных домой родные заберут,
другим — взглянув им вслед, смотреть на пруд
подкидышами в дремлющей отчизне.
7, 24 декабря 2010 г.
3
Ты их услышал школьником, в гостях;
сквозь треск и натиск буги “на костях”,
в магнитном поле подростковых танцев,
и говор их, доступный им одним,
предстал тебе, как новый серафим,
взглаголивший на языке британцев
и тем открывший потаенный код,
покуда ты стоял, разинув рот,
пылая, словно лампы радиолы,
от зуда ухватить звучанье слов,
летавших между двух выпускников
прославленной языковой спецшколы.
И вот уже привычный мир окрест
менял свой ритм, сметая с прежних мест
понятия, как бы в угоду звуку
приемной речи, бойкой сироты,
причуды чьи в тот вечер принял ты
за бог весть что и… выкликал разлуку.
Но та настигнет позже, а пока
ты выбираешь тропы языка,
что превращают гнет пережитого
в удобно управляемый балласт:
ведь речь, она не бросит, не предаст,
а синтаксис — надежно сдержит слово.
9 марта 2011 г.
4
Морозным утром, ставни отворя,
зажмуришься
играет снег сиреневой искрою,
синеет свод в заснеженном краю —
окликнешь ты любимую свою,
да где там… только пар над Ангарою.
Заплачешь, запечалишься о ней,
в туман уткнувшись, где среди теней
вдруг оживет забытая картина:
семейный стол и странно так на нем —
узлы с посудой, книгами, бельем
отца, бурчащего мотивчик Робертино…
Сейчас он встанет, подхватив узлы,
и вслед за ним беленые углы
жилья бесшумно вылетят наружу…
И вот, после приютов и общаг,
чадит твой наспех сложенный очаг
на берегу реки, что даже в стужу
не сдержит свой неотвратимый ход;
нещадной тягой ледовитых вод
тревожит чад Иркутского острога,
разводит их по разным берегам…
Ты — за порог, а там, прильнув к ногам
твоим, легла и ждет тебя дорога.
28 июня 2011 г.
5
Десятки лет (и адресов) спустя
затерянное в памяти дитя
означится отчетливо и остро
во всем своем сиротстве на миру,
когда, вновь не пришедшись ко двору,
ты попадешь на этот полуостров,
один как перст, с потрепанной сумой;
и прозвучит: “возьми меня домой!”
на языке, что постигал на слух ты…
А встречу — тросы “Золотых ворот”,
и прямо под ногой — водоворот,
огни и пена Сан-Францисской бухты.
Знобит тебя; внизу — волна вихром.
“Тоска там… тишина и монохром –
ни светит ничего там, в мире лучшем…” —
кричишь ты против ветра над мостом,
косматый, как античный хризостом,
вотще взывающий ко всем заблудшим.
17 ноября 2011 г.