Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 2, 2012
Михаил Окунь
(1951) — автор семи сборников стихов и двух книг прозы. Публикуется в журналах и антологиях России, США, Германии, Финляндии. Лауреат премии журнала “Урал” (2006).
Михаил Окунь
Бежала красная строка
***
О вашем времени не буду
—Я лучше о своем скажу.
С утра вчерашнюю посуду
Красивой стопочкой сложу.
Открою первую бутылку,
Вторую спрячу про запас.
Грибочек наколю на вилку
И выпью — только не за вас…
***
Допустим: придуман Серебряный век,
И нынче пииты покруче.
Но там
А недопоэтам — здесь лучше.
Петрополя хляби, и недра Москвы,
И деланность вздернутой бровки…
И некто надутый, всем тычащий “вы” —
Трагический тенор тусовки.
Бронежилет
Знаю твердо: не убьют,
если в тулово пальнут.
И хочу до старых лет
я носить бронежилет.
День за ночью, ночь за днем
он на мне, а я при нем.
Пусть снесут хоть полбашки —
были б целы потрошки.
Швабы
Швабы любят порядок,
но могут любую бумажку
к черту заслать на рога.
Но все равно
любят свой орднунг.
Швабы глотают обрубки слов,
шепелявят, похрюкивают, —
но все равно —
в местной библиотеке
стоит шеститомный словарь
швабского языка.
Швабы прозвали эти места
“Швабской Сибирью” —
лишь из-за климата,
только из-за него.
Здесь проживают вьетнамцы,
японцы, китайцы, арабы,
турки, бразильцы, суданцы,
итальянцы и греки,
а также
выходцы из эсэнге —
все они швабы.
Китаец и снег
Нападал и тает.
И старый китаец
лопатой сгребает
и на небо зрит.
А там, во вселенной,
возводят из пены
Великую стену
на тысячу ри.
Но старый китаец
не помнит, не знает,
быльем порастает,
с собой говорит…
***
Е.П
.
Где вы, “гдевочки” восьмидесятых,
подорвавшие сразу туда,
где в балканских предгорьях горбатых
оприходовали города?
Вам не надо на родину… В треске
нипочем не поймете ее:
в Петербурге
над корявой Москвой — сапсаньё.
Эта тетка в Британском музее,
“со следами былой красоты”, —
средь всемирной толпы ротозеев, —
неужели, Ленок, это ты?!
На вокзале
Бежала красная строка,
Чужая речь мне слух терзала.
Я все терпел… Не для вокзала
Предощущенье тупика.
Их тьмы и тьмы, за рядом ряд…
А выходя, у турникета
Вдруг ловишь напряженный взгляд
То ли бомжа, то ли аскета.
***
Бесконечны, безобразны…
Пушкин
Голимая пурга
Под небом Вюртемберга!
Вот старая карга
Летит, обнявши цверга.
Вот модный обормот
Должно быть, из Парижу.
А радужных высот
Я, как назло, не вижу.
Ноябрьские дни
Тоскливей и короче.
А там, вверху, они, —
Наглеют ближе к ночи.
Андре Жид в Алжире
Он хорохорится, слабеет, пьет не в меру,
Клянет мораль, вдыхает глиняную пудру…
Он не последует Уайльдову примеру!
Так под сурдинку наступает утро.
И вновь он мечется, не находя покоя.
Но липнет жар жевательной мастикой,
И он царапает дрожащею рукою:
“Арабский юноша пять раз довел до пика!..”
Влюбленные
Смотри, смотри! Влюбленные гурьбой
Идут, сомкнувши руки, вдоль канала.
И не узнаешь, кто в кого влюблен.
О, как им весело, когда их голоса,
Как мячики,
К воде…
А их безумные тела
Уже сплетаются
В преддверье белой ночи.
***
Я шел сегодня по окраинам
И видел горы вдалеке.
С души осыпалась окалина,
Душа гуляла налегке.
Кругом бродили люди местные,
И каждый был не одинок.
Гуляй, подруга бестелесная,
Лети, пока не вышел срок!..
***
Каких-то читателей было,
Каких-то читателей есть…
А глянешь
Да пря, да словесная жесть.
Приедешь — “Какими судьбами?!” —
Тот запил, тот в бозе почил,
А с тем соударишься лбами:
“Чевой-то ты к нам зачастил…”
И выйдешь ты в парк, и к разливу
Знакомой дорожкой пойдешь —
Там, где в небосводец сопливый
Нацелен зазубренный нож.
***
Жизнь кончается, как водка,
В два часа ночной порой,
И пружинистой походкой
Не сгоняешь за второй…
***
Скошенные подбородки,
Фамилии не человечьи.
Гаснущий день короткий
Ватником пал на плечи.
Трубчатые коммуналки,
Темное, темное жнивье голов.
Так, ни шатко ни валко,
Проживается время без слов.
А над всем парит самолет “Максим Горький”
Он в надежности нашего воздуха сомнений не заронит.
И жизнь налаживается,
И каждому гражданину —
По бутербродику с паюсной икоркой
Да брошюрке по гражданской обороне.