Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 12, 2012
Андрей Расторгуев
— публицист, поэт, переводчик. Кандидат исторических наук, член Союза писателей России. Живёт и работает в Екатеринбурге.
Андрей Расторгуев
Полугорькое вино
***
Вырони меня тихо,
Родина ты моя,
добрая ли врачиха,
сонная ли швея,
русская ли, зырянка
с примесью татарвы…
Горлица да зарянка —
хочется синевы.
Вырваться мало шансов —
выросла молодёжь.
Хочется надышаться
и отдышаться тож.
Вольные или семьи —
что мы себе творим…
Все мы там будем, все мы.
Там и договорим.
***
Душу дорожную дождь измотал.
Кожа у яблони
чёрную почву и чёрную медь
иначе соединить не суметь…
Смутой душевною небу не вторь.
Ворона чёрного — на осокорь,
чтоб доглядал, разминая крыла,
землю, что сызнова занемогла.
Чёрное слово — в огонь добела,
и вороные грызут удила…
Если ворочаются века,
времени нету для черновика.
***
Если поживал
целый мир душой отогревал,
беззащитной нежностью балуя,
молвят люди: Бог поцеловал.
Если умирал — не тосковал,
немощью родных не оковал,
с тихим облегченьем — аллилуйя! —
молвят люди: Бог поцеловал…
Господи, я мало уповал,
но позволь мне тоже — наповал,
два твоих воздушных поцелуя
унеся на дальний перевал.
***
Излеченье от первой любви
запоздалое к ней возвращенье…
Но былое, заветное, щенье
навсегда остаётся в крови.
Прилетишь без особенной цели
на обыденное число —
сколько новых людей наросло!
Как любимые постарели…
Но течение тёплых глубин
успокоит: надежды нелживы —
ты по-прежнему юн и любим,
если эти любимые живы.
Иов
“…человек рождается на страдание,
как искры, чтоб устремляться вверх…”
Иов, 5.7
ИОВ
— инвалид Отечественной войны.Википедия
Весёлой словесной игры
заведённый порядок не нов,
но бездною веет иное
случайно рождённое слово…
На двери больничной палаты
написано красною краской: ИОВ.
Пора перечесть позабытую книгу
о муках Иова.
Неведомый ветер
уносит их дни и огни
как будто дыра в поднебесье
открыта сквозная…
Смиренны в постелях они,
или сдавленно ропщут они —
за дверью не слышно,
а сам никогда не узнаю.
Не мне искушать их
при свете вечерней зари,
сгорающей неуловимо
над кафельным пляжем…
Какое короткое слово
напишут на белой двери,
когда чередою и мы
в обороне последней поляжем?
***
К нашей свадьбы годовщине
с шоколадкою
мы купили в магазине
полусладкое
для весёлого помину
за печалями.
Одолели половину —
запечатали…
Ах, судьба наша, планида,
рай — сараюшка.
Вечно полу-, вечно недо-,
не до краюшка.
На литом подносе-блюде
соли — с горкою,
а не спрашивают люди
полугорькое…
***
Коврига луны
да пригоршня рассеянной соли.
Бетонный стакан небоскрёба
пронзительно пуст.
Господь ли рассыпал?
Рассоримся ли поневоле?
Немыслимо сорное слово
с невидимых уст.
Напьёмся ли света?
Вкусим ли желанного хлеба?
Солёные крохи сметём ли
к широкой горсти?
Небесная жажда
по мерке телесной нелепа,
но если изведаешь
до смерти не извести.
Всему свой итог:
то нападает снег, то растает,
созреют хлеба —
и опять золотое жнивьё…
Тот не одинок,
кто ковригу исправно пластает
и вновь возвращает
на чёрную скатерть её.
***
Прошедшему до половины
кольцо просёлочных дорог
грозит корявым пальцем Бог,
не отмываемым от глины:
мол, молоток, что не упал,
но впереди
С утра лепил или копал?
Всего вернее, то и это.
Ему знакомо вещество,
спешащее в земные соты.
Полно работы у Него…
И у меня полно работы —
в побег по Дантовой долине,
как неоплатные долги,
не отпускают сапоги,
по голень вязнущие в глине.
***
Снова солнце льёт горячий мёд,
распалилась гжелевая топка.
По утрам воскресным город мёртв,
а по вечерам
Мне бы тоже грядок не полоть,
ублажая душу птичьей байкой,
шашлыком — расслабленную плоть,
а по вечерам — банькой.
Но зато закону естества
тело отзывается и слышит,
как живуча на дворе трава,
как по вечерам пышет…