Рассказ
Опубликовано в журнале Урал, номер 1, 2012
Алексей Миноровский
— окончил Литературный институт им. Горького. Публикуется с 1995 года (журнал “Новая Юность”). Преподавал русский язык и литературу в школе, работал спортивным журналистом, маркетологом. Живет в Костроме.
Алексей Миноровский
Милый кролик
Рассказ
Кролику Яше сделали утренний туалет, поскребли вольерчик, насыпали порезанных морковок и налили воды. Кролик Яша вылез из будочки, допрыгал до ванночки, попил, прижимая темные ушки к рыженьким бокам. Положенное к завтраку он внимательно обнюхал, но на зуб не тронул. Посидел в задумчивости минутку и поковылял обратно в свой вольерчик. Он болел, ему было не до еды.
Три недели назад Яша вывихнул ножку. Дело было так. Он скакал как ни в чем не бывало по своему вольеру. Скакал туда, скакал сюда. В соседней клетке жил скунс по имени Мельхиседек. Скунсу надоели суета и мелькающие лица посетителей, и он приложился. Скунс был новенький, ему не успели поправить пахучие железы. Словом, приложился серьезно. Павильон небольшой, потолки низкие, посетители ринулись наружу, закрывая носы всем, что было под руками. Одна дама сунула себе в лицо даже плодово-ягодное мороженое дочери. Скунсовы проделки Яшу не тронули. Но толпа, выплеснувшая в атмосферу доселе невиданное количество адреналина, так испугала кролика, что он ополоумел, заметался по клетке и повредил ножку. Боль пронзила Яшино тело, он залез в вольерчик и просидел там три дня, дрожа от боли, страха и непонимания.
Пока заметили служители, ножка опухла и перестала слушаться. Яша сидел в будочке, ничего не ел, не пил, страдал и даже несколько раз поплакал. Встал вопрос об усыплении. Будущее было темно, жизнь раненого кролика висела на волоске.
Яше плохо жилось в зоопарке. Рацион скудный, витаминов мало. Рядом скунс. Но ограничения в еде и сомнительные соседи еще могли быть терпимы. Беда Яши состояла в том, что он был не простой кролик, коих на планете только в одном мясном производстве миллиарды и миллиарды. Он был Суматрийский длинноступый кролик. Занесен большими буквами в Красную книгу. Большими жирными буквами занесен. Занесен персонально и навсегда, словно посмертно при жизни. Это обстоятельство играло самую неприятную роль в зоопарковом бытии Яши.
Будь он Советской шиншиллой, сложил бы свою короткую, как сонет, биографию где-нибудь на ферме в Ставрополе, в сколоченной из старых фруктовых ящиков клетке. Будь он Европейским диким, то провел бы беззаботную жизнь где-то в глухой австралийской норе, воруя из-под носа истеричных кенгуру сладкие отростки какого-нибудь местного баобаба.
Родись Яша карликовым красавцем, облаченным в шерстку мармеладного отлива, провел бы богемную жизнь в качестве гламурной игрушки чувствительной барышни из Штутгарта или Мытищ.
Он мог стать неутомимым отцом в многочисленной семье породы Шампань где-то под Порту или Гавром, окормляя своим генетическим материалом половину юго-западной Европы.
Если бы Яша родился в Японии, он мог бы жить даже на Луне и топить для японского императора эликсир бессмертия из лотоса или, в крайнем случае, ткать чехольчики для электронных игрушек своей двенадцатилетней хозяйки, украшая их розовым рисовым бисером.
В любом случае он жил бы в полной семье, где есть он и его любимая женщина.
Но Яша родился Суматрийским длинноступым, содержался в костромском зоопарке летнего сада культуры и отдыха им. Кирова С.М., и любимой женщины у него не было. Последняя известная науке самка Суматрийского длинноступого умерла год назад в Брюсселе. Надо было открыть дискуссию в ЮНЕСКО, создать комиссию, организовать экспедицию на Суматру
— может, где еще остались другие живые самки, но на Суматре были тайфуны, цунами, гуманитарная катастрофа и принуждение к миру инакомыслящих племен. Дискуссию не открыли, комиссию не создали, экспедицию не послали, Суматрийскому длинноступому кролику пришел конец.Последний представитель древнего непокорного рода жил в российской Костроме. Ни на Суматре, ни в ЮНЕСКО о нем не было никаких достоверных сведений. Год назад его сдала вдова одного из уважаемых людей города и ушла, не стыдясь своих вдовьих слез. Яша родился в Таиланде, в пьяном беспамятстве привезли его в Москву в коробке из-под плетеной обуви. В ярославском магазине “Том и Джерри” его продали некоей женщине в больших, в пол-лица, темных очках и с огромными красными ногтями на кончиках избалованных пальцев. Вскорости муж той женщины погиб от радикулита и жадности, в спешке она покинула город, успев перед этим определить Яшину судьбу, за что он ей теперь был очень мысленно благодарен. Его не задрали голодные кошки, местные хамоватые шавки не открыли на него позорную охоту. Он жил в вольере по подложным документам. В действительности он был результатом неравного брака, плодом короткой, но страстной любви полугодовалой прелестницы Коломбины из Шанхая, Суматрийской длинноступой крольчихи, и трехлетнего дородного Суматрийского длинноступого крольца (так правильно звучит порода согласно Баден-Виттенбергскому реестру кроличьих пород за 1973 год) Джозефа Р. Бартоломью Уэчестера Третьего из Гонолулу.
Но как же страдал Яша без женщины. Он готов был породниться с любой простушкой из породы Белый великан, потому что являлся мужчиной не мелким и, как сказано в названии породы, обладал прекрасными длинными ногами, ради которых любая простила бы себе подобную случайную связь. Он мог даже закрыть глаза, плюнуть на аристократическую гордость и воплотить себя в потомстве Советской шиншиллы, основав тем самым, быть может, новую породу, но и этого ему жестокосердно не дозволялось.
Яша был Суматрийским длинноступым, жил на краю света, в эмиграции, вдали от своей исторической родины, скорая старость его была печальна.
Когда Яша повредил ножку, жизнь и вовсе остановилась. Лишь бледные тени воспоминаний проносились перед его кроличьим взором. Прекрасные морковки, богатые листья пекинского салата… Он снился сам себе: вот он возлежит, полусонный, в окружении трех, нет
— четырех прекрасных Суматрийских длинноступых красавиц блестящих фамилий. Или вот он скачет, скачет, скачет и настигает-таки самую длинноступую из всех длинноступых и покрывает ее сладострастно, с поэтическим исступлением раз пять подряд. Вот они оба уже положили уши на спину друг дружке, протянули свои прекрасные длинноступые лапки и предаются трогательному блаженству последних усталостей чувств…Шло время. Лапка заживала. Яшу не усыпили. Длинноступая нация не прервалась.
Яша стал вылезать из будочки, пить из ванночки, грызть морковку. Постепенно его состояние нормализовалось, ножка поправилась. Он даже пару раз проскакал вдоль вольерчика, разминая затекшие члены. Скунса прооперировали удачно, тот стал задумчив и на посетителей больше не раздражался. Мельхиседек был невоспитанный сирота, судьбы пахучего народа его не терзали.
В павильоне еще жили хомячки
— грызли деревяшки, вращали доставшийся в наследство от удавившейся белки Люси лотерейный барабан. В павильоне всем заправляла семья бобров — пожилые самец и самка, оба Валерии. У них была сложная конструкция помещения: загон с внутренней стороны, а с внешней — летняя площадка. Часть вольера бобров Валериев приходилась на застекленный погреб, сопряженный с аквариумом в цокольном этаже по соседству, устроенный так, чтобы посетители могли видеть плывущего бобра в его исконном подводном движении.Яша жил в самом центре павильона, озираемый всеми парами глаз из соседних клеток с пленными тварями. Панорама унылого тлена окружала его. Почерневшие провода под потолком, лампочки на скрутках. Решетки на окнах, заплесневевших от климата и дефицита бюджета костромской зоологии. Струпья старой побелки на разодранных стенах. Чтобы остаться наедине с самим собой и помечтать о недоступной любви, Яше приходилось укрываться в будочке и забиваться в самый дальний угол. Будочку чистили редко, сопрягать мечты с дремотой приходилось подчас в антисанитарных условиях. Яша терпел, но дремал и мечтал. Мечтал о свободе скакать, красивой спутнице и куче мале суматрийской длиноступой детворы. Мечты таяли в дреме, вновь и вновь унося Яшу в прекрасный мир сновидений.
До Яши в вольерчике жил заяц Марат. Обычный русский заяц-беляк
— разночинец без часов со звоном и жилетки с пуговицами. Дважды в год обильно линял, на почве чего у бобрицы Валерии случались аллергия, молочница, сплин. Бобр Валерий недовольно бил по воде тугим веслом шершавого хвоста, справедливо требуя брачного ложа. Звери в павильоне нервничали, одному Марату было хорошо. Кормят. Чистят. Вода. Ни лис, ни сов, ни гаденышей хорьков. Сквозняк приносил смутные и тягучие запахи кастрированных хищников, но Марат приучился внимания на них не обращать. Разве что ночами по углам вставали извечные заячьи архетипические страхи — росли, росли чуждые тени и слагались в заячьем сознании в Волка, Лисицу, Сову и Деда Мазая.Так заяц просуществовал безбедно, долго не старившись, но пришло и его время отправляться на мех, не дожидаясь присущего всей млекопитающей жизни естественного финала. В ожидании нового насельника вольер пустовал недолго.
Этим насельником стал Суматрийский длинноступый кролец Яша, в должной мере читателю уже представленный.
В этот день выдалась отличная погода. Солнце, теплынь, с Волги рыбный ветер. Костромичи и костромичанки потянулись со своими отпрысками кто в Сад, кто на Набережную, кто просто, похмелясь, проспал до ланча под футбол столичных команд с разноцветными латиноамериканцами в своих нескромных столичных составах.
Семья Потапенок среди прочих отправилась в Сад. Бабушка Потапенко сказала своей дочери Потапенко, что малая Потапенко давно не была в Зоосаде. Малую Потапенку собрали, одели, пообещали чупа-чупс и прочие радости детской жизни в обмен на молчание в момент одевания. Малая Потапенка была сговорчива, на уловки поддавалась легко, пряча бойкий язык внутри не полного зубами рта. Малая Потапенка пустила себя в облачающие в летнее платье бабкины руки и думала о том, что же именно ей предстоит увидеть в Зоосаде.
Недавно взяли моду слушать “Сказки дядюшки Римуса”. Сказки читал мужчина с бархатным голосом. Читал красиво, да так интересно, что можно было быстро уснуть и скорей увидеть интересный сон про тех же героев, но с личным участием. Сейчас, в момент туалета, малая Потапенка представляла себе Братца Волка, тетушку Мидоус, Матушку Корову, но живописнее всего она представляла себе Братца Кролика. В курточке, сапожках, широкополой шляпе и опоясанного широким ремнем с металлической пряжкой. Задним умом девочка понимала, что слишком похож ее герой на Кота в Сапогах, но сделать ничего не могла. Уж больно умный и веселый был Братец Кролик из таких полюбившихся “Сказок Дядюшки Римуса”.
Малая Потапенка могла любить все, что угодно: инфантильную Русалочку, чистого сердцем мужчину-грязнолюба Шрека, саблезубого, но благородного тигра Диего, фей-потаскушек Винкс и других героев международного детского эпоса. И все же малая Потапенка была ребенком старой формации, любила других героев из других сказок, которыми от щедрот своих снабжали ее Потапенка-старшая и Потапенка-средняя. То книжку для чтения подсунут, то диск для прослушивания поставят, то альбом для раскрасок на нужное место подложат. Словом, ребенком в их полной женщинами и не полной мужчинами семье занимались.
Наконец платье надели, туфельки застегнули, колготки подтянули, пошли. По дороге читали вывески, встретили соседку, покормили птичек. В маршрутке похвастались новыми туфельками, напомнили про чупа-чупс.
Костромской зоосад небольшой. Слона нет, есть верблюд, крокодил и зебра. Много рыбок среди пузырьков и водорослей. Птички сидят
— колибри, щеглы и другие задохлики. Грустный орел в шапочке на привязи, чтобы о клетку не бился. Мимо верблюда ходили, на крокодила смотрели. Съели чупа-чупс, купили мороженое. Устали, посидели, нашли где пописать, двинулись дальше.Обошли территорию, зашли в помещения. Рыбки в пузырьках сонно плавают, их надо искать, названия написаны мелко, бабушке не прочитать, неинтересно. Лиса по клетке мечется, как чокнутая соседка баба Оля. Не понравилась дурная лиса. Ничего в ней от Братца Лиса нет. Бобры интереснее. Хвосты как домкраты, кругом щепки, огрызки. Бабушка, еще мороженого хочу. Мороженое нельзя, съела уже, дома будет тебе йогурт. Бабушка, ты странная старушка. Йогурт не равноценная замена мороженому, ну ладно. Тогда с конфетами. Заключили договор, пошли дальше. Стой. Вот он. Бабушка, бабушка, вот он.
Случилось. Вот случилось то, о чем малая Потапенка мечтала уже неделю или больше. Он являлся ей в снах. Он был в пряжке и шляпе. У него были сапожки и самое храброе сердце на свете, самый хитрый ум. Кролик. Братец Кролик. Милый кролик. Самый милый кролик на земле.
Малую Потапенку совершенно не волновало, что на этом кролике нет ни шляпы, ни ремня, ни пряжки, ни сапог. Конечно, он не всегда ходит так. Он переоделся. Он в домашнем. Шляпа и сапоги у него в домике, курточку отдали в химчистку. Малая Потапенка восхищенно смотрела на своего кумира, Братца Кролика Бесподобного. Кролик Яша смотрел на огромное лицо ребенка человека, выросшее перед ним. Обычно лица людей были далеко, а к нему просовывались только руки. Шарили вокруг, тискали его за бока, иной раз цапали за уши.
Он помнил лицо женщины с красными огромными ногтями и знал, что лица можно не бояться
— не кусается, только дышит и может громко орать и дуть.Малая Потапенка долго стояла перед Яшиной клеткой. Уходить
— она заплакала. Большие слезы потекли по лицу, накапали на туфельки. Только она встретила своего самого настоящего друга, как нужно уходить. Ничего. Они придут обязательно еще. В следующий раз. Скоро. На следующей неделе.
Малая Потапенка долго рассказывала Потапенке-средней про своего Братца Кролика в Саду. Какой он, что делает, что ест, где бывает, что пьет, что любит, с кем дружит. Выяснилось, что он дружит с Тетей Зеброй и Дядей Дикобразом. Интересная подробность. Зато теперь совершенно понятно, почему с Братцем Кроликом никак не справится Братец Лис. Если они, все лисы, такие припадочные, как та, в Саду, то Братца Кролика им ни за что не видать.
Наконец язык Потапенки-малой заплелся о неполнозубый рот, руки ослабели, шелк белокурых волос рассыпался по подушке. Рассказ прервался, завтра он будет непременно продолжен. У них впереди долгая и счастливая жизнь, полная событий, о которых надо будет обязательно всем рассказать.
Потапенка-средняя запахнула одеяло дочери. Как же похожа она на своего отца…
Тем временем в Костроме зашло солнце. Люди с улиц пошли кто домой, кто на тусэ. Опустел Сад. Далеко за пузырьки спрятались рыбки. Зебра прислонилась к забору, задремала. Звери, которые сидели, встали. Те, что ходили, сели. Свернулся клубком в углу вольера развенчанный Братец Лис. Бобры поплавали и сели грызть. Погрызли, совокупились и снова грызть. Скунс занялся своими делами, несильно поддал. Хомячки покинули центрифугу, похомячили проса, легли лежать.
День подходил к своему завершению. Сняли кассу, ушли билетеры. Дворники смели мусор, погрузили в контейнер пустые пластиковые бутылки. Прочистила горло своим гнусным воем собака динго. Эхо истошного звука полетало по саду между вольерами и улетело к волжским водам. В волжских водах ударила хвостом большая рыба. Зебра тряхнула жидкой гривой и переступила с ноги на ногу. Весь Сад уснул. Не спал только кролик Яша.
Яша родился в далеком Таиланде. Его предки жили-были, рожали детей и умирали на далеком острове Суматра, что между Австралией и Азией, топча своими крепкими и быстроходными лапами щедрую и плодородную землю. Самые далекие предки Яши давным-давно заселили те острова, и только большая вода помешала преждевременной колонизации кроличьим народом великой кроличьей страны Австралии.
Яшиным большим и жилистым ногам требовался простор, но простора не было. Какая большая Россия! Сколько в ней лесов, полей, лужаек, полянок. Прыгай, скачи не хочу. Всю Россию перескачи-перепрыгай, плавать учись
— через Волгу, Обь, Енисей, Лену плыви, осваивай новые кроличьи территории, заселяй великим кроличьим народом. Надо же было оказаться самому быстроногому из всех кроликов в клетке в Зоосаде в самом сердце Древней Руси, откуда есть пошла земля Великорусская.Кролик проснулся. Со всех сторон двигались на него и окружали тени. Что за тени, не понял кролик. Какие тени, откуда тени, куда тени. Смутные, недобрые, гадкие, близятся, шелестят и порхают вокруг, собираются в страшные образы. Суровые древние лики настигли кролика Яшу. В правом углу бесновалась Лиса. В левом углу крался Волк, роняя на пол клочья бешеной пены. Сзади расправила крылья Сова, накрыв собой большую бобровую клетку. Опираясь на посох, из-за скунсовой клетки, как из старого пня, вырос ужасный Старик человека.
Кролик сошел с ума. Нет-нет, не совсем сошел. Просто ему стало так страшно, что захотелось жить. Захотелось жить по-настоящему, по-кроличьи, как жили его гордые дикие предки, покорившие перелески и джунгли Суматры.
Кролик, милый кролик, храбрый кролик. Яша сжался в комок, прыгнул в одну сторону, в другую, как пружина, как маятник последней кроличьей ярости, собирая все силы для одного-единственного главного прыжка. Кролик, милый кролик. Храбрый кролик.
Кролик Яша прыгнул, и старые доски вольера не выдержали, дали трещину. Враги, враги, жестокие враги опешили. Они не знали, что им делать с кроликом, милым кроликом, храбрым кроликом. Волк сел на свой тощий зад, лисица прикусила свой вральный язык. Сова запахнула свои совиные крылья и задумалась. Косматый Старик человека присел на трубу отопления, достал “Герцеговину Флор” и закурил. Кролик пробил щель в досках и выбрался наружу. Звери-сожители, услышав шум, проснулись, забеспокоились. Бобры перестали совокупляться и удивились. Хомячки порылись в зерне и прислушались. Демоны древнего мира, Волк, Лиса, Сова и косматый Старик человека растворились в бездне веков, откуда пришли, и бесславно исчезли, посрамленные чудом.
Кролик Яша побежал по дорожке, остановился у вольера с Зеброй. Зебра проснулась, помахала удивленно гривой этому длинноногому молодому господину. “Беги, малыш”,
— сказала зебра. Кролик понял ее и побежал. Ножка зажила и прыгала, как здоровая.Беги, кролик, беги. Скачи по Руси, милый кролик. Россия большая. Ты храбрый. Вперед, навстречу своей большой и прекрасной кроличьей любви. Ты обязательно встретишь ее, милый кролик. Она ждет тебя.