Опубликовано в журнале Урал, номер 8, 2010
Вячеслав Яковлев
Вячеслав Леонидович Яковлев родился в 1952 г. Окончил Свердловский горный институт. Инженер-механик. Работает на транспорте. Живет в Екатеринбурге. Публикуется впервые.
Ночью на перевале
Рассказ
Машину Ивана на этот раз явно перегрузили. Сам виноват. Надо было присутствовать при погрузке, а он понадеялся на кладовщика и пошел в бытовку пить чай. При выезде с базы сразу почувствовал, что машина идет тяжело, но теперь уже ничего не поделаешь. Не заставишь же мужиков лишнее снимать. В общем, сам виноват. До места разгрузки — шестьсот верст: двести с лишним до дома и там еще четыреста, половина из которых — сплошные горы.
Иван выбирался из города на трассу, а сам прикидывал, как завтра пойдет через перевал.
“Оптимальный вариант — горы пройти ночью, пока машин нет, — думал он. — С таким грузом надо будет каждый раз разгоняться на спуске, чтобы вытянуть в подъем. В затяжных горках первая передача да вторая, а если кто помешает, то можно и зависнуть надолго. К тому же ночью свет встречных машин видно издалека и не так опасно идти на обгон. Хотя кого с таким грузом обгонишь, разве что только трактор. Надо проверить, в каком состоянии цепи. Запаску на всякий случай еще одну взять. Часам к шести буду дома, поем как следует, заскочу в гараж и поеду в ночь…”
Но первые двести километров он прошел не за четыре часа, как предполагал, а за пять и дома был только около семи. По дороге пришлось менять колесо на прицепе, которое пошло на выстрел. Поужинал, взял с собой термос и бутерброды, заехал в гараж, перебортовал лопнувшее колесо, закинул в кузов еще одну запаску — и в путь. “Четыреста километров — уже не шестьсот, — подбадривал он себя, — ну, а горы пройду потихоньку. Не впервой”.
Чем дальше Иван отъезжал от дома, тем ему становилось спокойнее. Он все больше убеждался в том, что принял правильное решение. Во-первых, редко какая машина попадала навстречу, а во-вторых, обратно ведь все равно не вернешься, теперь только вперед. И он крутил баранку, наматывая на спидометр километры. Ночью стало подмораживать. Груженная под завязку машина гололеда пока не ощущала. Появились первые по-настоящему серьезные подъемы. Иван с трудом преодолевал тягуны, зная, что самое сложное еще впереди. К одиннадцати вечера трасса окончательно опустела, и только машина Ивана упорно карабкалась в горах.
…Вдруг снова хлопок. Машину задергало, заводило. Как и в прошлый раз, лопнуло переднее правое на прицепе. “Ну, что ты будешь делать?! Груз в кузове смещен к правому борту, и никак его не передвинешь”. Иван покинул теплую кабину и, поеживаясь на холоде, начал менять лопнувшее колесо. Домкрат, баллонник, запаска — дело привычное.
Впереди — крутой поворот, а за ним затяжной подъем. Заранее не разгонишься. Машина тяжело шла в гору, а потом попала на лед, пробукснула и поползла назад. Глаза, привыкшие к освещенной дороге, не видят в темноте, что творится сзади. Абсолютная беспомощность! Зацепившись одной стороной за бровку дороги, машина всё же остановилась. По красным отблескам стоп-сигналов прицепа можно лишь догадываться, где он. Перегазовка. Натруженный двигатель облегченно вздохнул. Потом первая передача — и внатяг. Машина задрожала всем корпусом, чуть подалась вперед, но, взвизгнув задними колесами, еще больше сползла вбок.
Иван вылез, осмотрелся и понял, что до него тут уже усердно “шлифовали”. Правая сторона дороги закатана аж до блеска. Он перешел на встречную полосу, внимательно осмотрел ее и прикинул, сколько метров надо отсыпать, чтобы выйти на левую сторону. Ящик со шлаком оказался недалеко, только пустой. “Ничего, — подумал Иван, — сейчас надену цепи и тихонько по бровке вылезу метров тридцать вверх, а там уже получше, не так скользко”. Снял комплект цепей, прикрученных к переднему борту “ЗИЛка”, и начал надевать на задние колеса. Чтобы наехать на цепи, пришлось немного сдать назад. Прицеп одной стороной еще больше ушел в кювет и по ступицу зарылся в снег. Иван закончил с цепями и стал откапывать прицеп. Мороз постепенно крепчал, а он, разогревшись от работы, разделся до рубахи. В охотку он взбодрился на свежем морозном воздухе и, откопав прицеп, залез в кабину, налил полную кружку густо настоявшегося в термосе чая, подмешал несколько ложек сахара и пил с удовольствием, шумно прихлебывая. Время меж тем перевалило за полночь.
Взяв внатяг, Иван выволок прицеп из кювета и еще несколько метров “крался” правой бровкой дороги, пока снова не попал на лед. Машина опять пробукснула, но Иван, боясь остановиться, вдавил педаль газа до самого полика. “ЗИЛ” лихорадочно вращал задними колесами. Послышался стук порванных цепей по металлическим брызговикам, и машина окончательно потеряла ход. Огрызки цепей намотало меж колес. Распутать их теперь было не просто. “А без цепей тут и метра не сделать. Придется снимать наружное колесо”, — решил Иван.
Почти час ушел у него на то, чтобы размотать спутавшиеся цепи. Иван разложил их, достал большую кувалду, молоток и начал сковывать порванные звенья. Плоскогубцами он удерживал разошедшееся звено и молотком загибал его концы в замок вокруг соседнего целого звена. Большая кувалда, как наковальня, лежала на деревянной подкладке и при каждом ударе тяжелого молотка мелодично звенела в ночной тишине. Морозный воздух разносил эти звуки по окрестным горам, возвращая их многократным колокольным перезвоном.
Ясная ночь вызвездила небо так, что не надо было никакого дополнительного освещения. Мороз щипал и скрючивал пальцы, но работать в рукавицах все равно, что спать в одежде. Скоро и душегрейку, сшитую матерью безрукавку из овчины, — опять долой. Иван, как заправский кузнец, весело тюкал молотком по не сдюжившим цепным звеньям и, попадая иногда в губки плоскогубцев, до ломотной боли отбивал свою правую ладонь.
В напахнувшем выхлопе двигателя, работавшего на малых оборотах, ему вдруг почудился обгорелый железный противень с домашним пирогом, покрытым золотистой хрустящей корочкой. Мать по старинке макала ситцевую тряпицу в плошку с подсолнечным маслом и сдабривала только что вынутый из духовки пирог. Начало этого действа возвещалось характерным скрипом духовки, и Ванька с сестрой мчались на кухню посмотреть на мамкину удачу. Смазанный маслом пирог накрывался полотенцем и еще какое-то время томился, ждал своего часа. Запах пирога с картошкой представлялся в воображении Ивана так отчетливо и натурально, что даже мешал работать.
Вспоминался и отец, почему-то в белых валенках с загнутыми голенищами, которые он почти никогда не носил, в черной цигейковой шубе с большим стоячим воротником, которую тоже надевал только по праздникам взамен своей вечной фуфайки. Иван прекрасно понимал: все, что он сейчас так споро делает, у него от отца. И ведь отец его специально ничему не учил — не до того было, а вот поди ж ты…
На ремонт и установку цепей ушло минут сорок. Иван отогрел окоченевшие пальцы на верхнем бачке радиатора и снова уселся за руль. Со второй попытки преодолел еще несколько метров и почти перебрался на левую строну дороги, как цепи вновь застучали по кузову. На этот раз Иван сразу остановился, моментально скинул цепи с колес, наскоро склепал и быстро установил на место. “Даже замерзнуть не успел, — хорохорился Иван, — если и дальше так дело пойдет, то к концу подъема буду снимать их и ставить на раз”. Он потихоньку выводил “ЗИЛа” в сторону левой бровки в надежде, что там машина пойдет уверенней.
После очередного ремонта цепи стали короче и не сошлись на колесе. Пришлось их соединить проволокой, но они послужили недолго, стяжку тут же порвало. Левая сторона дороги тоже не держала. Машина лизала колесами лед и нисколько не продвигалась. “Знал бы заранее, еще бы комплект цепей с собой захватил, — сожалел Иван. — Эх, если бы да кабы. Весь гараж ведь с собой не возьмешь…”
Вдруг опять прозвучал выстрел. Лопнуло очередное колесо, теперь уже заднее левое, на тягаче. Колесо было почти новое, с высоким протектором, и Иван в сердцах выматерился. С трудом поменял его, но забросить в кузов не смог, не хватило сил. Посмотрел на часы. Было начало третьего. “Встал в пять утра. Скоро сутки, как на ногах”. Вдалеке послышался рокот мотора. Иван быстро собрал инструмент и стал поджидать автомобиль.
Подъехал “Урал”, за рулем которого сидел дед. В одной руке он держал колбасу, вкусно пахнущую чесноком, а в другой — хлеб, видать, деревенской выпечки.
— Давно тут торчишь? — спросил дед.
— Часа три, — ответил Иван.
— Есть будешь?
— Нет, — отказался Иван, сглатывая слюну.
Только теперь он разглядел, что это не дед, а здоровый бородатый мужик. Тот хлебнул из солдатской алюминиевой фляжки и вылез из кабины.
— Да-а-а, — многозначительно заключил бородач, посмотрев на рессоры, — похоже, братко, перегрузил ты ее сильно. Давай расцепляйся. Мне тебя с прицепом не взять. Есть-то точно не будешь? Колбаса домашняя, сам делал.
— Ну, отрежь кусочек.
Мужик залез в кабину и отломил полкруга колбасы.
— Да куда ты столько! — запротестовал Иван.
— Угощайся. Такой колбасы нигде больше не спробуешь. Это тебе не с магазину. Я сам делаю. Да чё ты ее чистишь-то, ешь прямо так, она же не в целлофане, а в кишках.
— А хлеб тоже сам печешь?
— Да пеку иногда в охотку, но этот с деревенской пекарни. Бабской выделки. Тоже ничего, дельный хлебушко.
Он достал из кабины объеденную наполовину буханку хлеба и отломил с противоположной стороны большой кусок горбушки. Иван, жуя на ходу, перецепил свой прицеп за “Урал”.
— Это последняя крутая гора. Я тебе его наверх вытащу, а дальше уж сам потихоньку. Ну, что. Давай не то с богом.
“Урал” объехал укатанный участок и довольно ходко пошел в гору. Иван последовал за ним, стараясь не отставать. Почти на выходе из подъема, “Урал”, окутанный сизыми клубами дыма, потерял скорость, остановился и покатился назад. Иван в этот момент как раз догнал его и налетел на собственный прицеп. Удар был хоть и несильным, но существенным. Крыльчатка вентилятора с металлическим скрежетом забарабанила по радиатору. Иван заглушил двигатель и выскочил из кабины. Мужик с “Урала”, почувствовав удар, тоже вышел посмотреть, что произошло. “Облицовка радиатора слегка помята, но вода нигде не течет. Значит, радиатор цел”, — подумал Иван. Основной удар пришелся на бампер. Иван поднял капот и обрадовался, когда увидел, что крыльчатка задевает не за радиатор, а за диффузор.
“Вишь, как тут скользко, даже меня потащило”, — начал оправдываться бородач, но когда понял, что поломка ерундовая, успокоился. “Хорошо, что не радиатор, а так бы заторчали здеся до утра”, — заключил он и пошел к своей машине. “Ты меня не жди! — крикнул ему вдогонку Иван. — И так из-за меня столько времени потерял. Вытащи прицеп на гору и брось его там, а я диффузор сниму и потом сам зацеплюсь. Да! Спасибо тебе!” Иван отпустил машину назад, чтобы “Урал” мог сманеврировать, и стал наблюдать, как тот, объезжая наледь, медленно пополз в гору.
Свой прицеп Иван обнаружил с другой стороны горы на крутом спуске. Под одним его колесом лежал кирпич, а под другим — небольшой кусок бруса. Иван глянул по сторонам. Луна и звезды висели прямо у него над головой. Дорога на спуске блестела в свете луны и была похожа скорее на ледяную катушку, нежели на дорогу. “Да, подняться в эту гору — только полдела, — подумал Иван, — надо еще как-то умудриться спуститься. Тут даже обочины закатаны до льда. С таким грузом может понести, как на лыжах, и хрен остановишь. Э-эх! Сейчас бы фанерку под зад, и катись оно все провались — и план, и премия”. Кисти ныли от холода и перенапряжения. Хотелось спать. Иван залез в кабину, посидел немного, навалившись на руль, но потом понял, что может уснуть, и начал растирать уши. Достал термос. Чай уже перепрел и сильно горчил. Жуя домашнюю колбасу бородатого, прилег на сиденье. В голове крутились картинки прошедшего дня. Колеса, цепи, звон кувалды, скрежет лопастей вентилятора… Очнулся с куском колбасы во рту. Посмотрел на часы: стрелка по-прежнему стояла на половине четвертого. Поднес их к уху — идут. Значит, отключился всего на несколько секунд. Надо шевелиться, иначе действительно уснет.
Иван объехал прицеп и начал сдавать к нему задом. Сцепление никак не хотело работать мягко. Тяжело груженная машина подхватывала рывками и глохла. Иван спускался ниже и снова повторял подъем. Потом он всё же растолкал машину в гору. Она уверенно пошла по закатанной горбушке, но, не доезжая до прицепа метров десять, опять пробукснула и ушла вбок. “Да будь оно все проклято!” — взорвался Иван, выскочил из кабины и тут же упал. Ударившись затылком о подножку, он окончательно проснулся. “Магомет не идет к горе, значит, гора пойдет к Магомету. Надо спустить прицеп под горку и накинуть дышло на форкоп”, — нашел он выход. Такое решение могло прийти только в ушибленную голову, но Иван от усталости уже ничего не соображал. Он выровнял машину по прямой с прицепом, заглушил двигатель, включил заднюю передачу и как следует затянул ручник. Между машиной и прицепом расстояние было метров пятнадцать— двадцать. Иван открыл форкоп. Потом бровкой, обходя наледь, добрался до прицепа, вытащил из-под переднего колеса кирпич и ударом ноги выбил брус.
Прицеп покатился. Иван на ходу подхватил дышло и, целя его кольцом в форкоп тягача, побежал с ним под гору. Тяжелое дышло разгоняющегося прицепа мотало Ивана из стороны в сторону, пытаясь вырваться из слабеющих рук. В этот момент в голове мелькнула страшная мысль о том, что он может промахнуться и его раздавит между двумя кузовами, как таракана. Это представилось так реально, что он, охваченный ужасом, заорал. От сильного удара форкоп сам защелкнулся, а Иван, упав, повис на дышле. Прицеп с машиной еще пару метров подались вперед и встали.
Внизу в деревне забрехали собаки, разбуженные шумом на горе. Иван посидел немного в обнимку с дышлом, прислушиваясь и приглядываясь, а потом, совладав с собой, выполз на четвереньках на обочину.
На груди и меж лопаток выступил холодный предательский пот. Руки и ноги мелко подрагивали. Внезапный страх сначала мобилизовал каждый мускул его тела, а теперь всего опустошил, лишил воли и притягивал к земле, не давая подняться. Зачерпнув ладонями жесткий колючий снег, он до боли растирал лицо. Чувство неловкости и даже стыда охватило его. И хотя, кроме луны и звезд, никто не видел, как он ползал тут на карачках, ему захотелось поскорее покинуть это место.
“Дернул же меня черт додуматься до такого. Ведь мог бы погибнуть как дважды два. Идиот! Нет — это я от усталости. А испугался-то как. Э-э-эх! И странное дело. Обычно испуг приходит через какое-то время, а тут все наоборот. Что-то, видать, в башке заклинило. Да это, наверное, и хорошо. Такой выброс адреналина — все еще бицепсы сокращаются. А так бы я хрен это дышло удержал, и на таком льду резко в сторону не отпрыгнуть. Вот тут бы мне настоящий капец пришел. И этот колхозник бородатый… Нашел тоже, где прицеп бросить. Не мог, что ли, его на ровном месте отцепить? Тоже, видимо, с головой не дружит, хотя колбасу делает с умом…”
Иван потихоньку поехал, не давая машине разогнаться. Осторожно спустился с горы, увидел подходящую стоянку и свернул, чтобы как следует отдохнуть. Закрывая глаза, он заново переживал случившееся, но теперь его мучил не страх, а стыд за собственное малодушие, за тот животный крик, вырвавшийся не по его воле. Он попытался уснуть, а потом, поняв, что ему это не удастся, поехал дальше.
Астролог
Рассказ
Про таких, как Иван, говорят: “настоящий козерог”.
Но, во всяком случае, каким бы Иван козерогом ни был, а всего добивался сам, не надеясь на везение и халяву. И то, что в этой жизни за все надо платить, для него давно не новость, а непреложное правило, которое он старается соблюдать. Но иногда и на “старуху бывает проруха”.
В общем, мода на астрологию не прошла мимо Ивана стороной. Повальное увлечение астрологическими прогнозами побудило его накупить всякой литературы и проанализировать свою жизнь в соответствии с описанием особенностей знака, под которым он родился. Вскоре это перешло в потребность. Он начал верить в судьбу и прогнозировать нежелательные для себя события. К счастью, это продлилось не долго, не успев окончательно завладеть им.
Как-то раз на завод пришло приглашение от одной московской коммерческой фирмы на посещение международной ювелирной выставки-ярмарки в небольшом итальянском городке Виченца, расположенном в сорока километрах от Венеции. Руководство завода оплатило два пригласительных билета, только вот из больших начальников поехать в январе месяце на север Италии никто не пожелал. Начальнику выпускающего цеха Леониду Владимировичу, в подчинении которого тогда находился ювелирный участок, следовало посетить выставку по роду своей деятельности, и, чтобы не пропал второй уже оплаченный пригласительный билет, он предложил Ивану составить ему компанию. Иван работал начальником транспортного цеха, но Леонид Владимирович выбрал его своим компаньоном не случайно: в прошлом он имел отношение к ювелирке.
Сборы были недолги. Они с Леонидом Владимировичем без приключений добрались до Москвы. В аэропорту Шереметьево быстро нашли представителей московской фирмы и оформили все необходимые формальности.
Все прошло без сучка, без задоринки, и он вдруг начал по этому поводу волноваться. Иван, как Штирлиц, просчитывал возможные варианты: “Если со мной ничего не произошло на стадии оформления документов, значит, обязательно что-то должно случится либо на таможне, либо на границе”. Чем меньше времени оставалось до вылета самолета, тем больше он волновался. А поскольку грехов он за собой не чувствовал, небесной кары можно было ждать только за предстоящую халяву.
И вот они с Леонидом Владимировичем уже у трапа самолета, вылетающего на Милан. Напряжение потихоньку начало спадать, но окончательно еще не отпускало. После набора высоты им предложили спиртные напитки, и Иван стал понемногу успокаиваться. Через четыре часа они были в крупнейшем аэропорту мира и как-то обыденно, быстро, практически нигде не задерживаясь, оказались в машине синьоры Анны, которая доставила их в отель. “Великолепный отель, шикарный номер, и всё же что-то тут не так”, — продолжал сомневаться Иван.
На следующий день — подъем, легкий завтрак в отеле, и они — на выставке. Настроение бодрое, но какое-то скрытое чувство угрозы все еще заставляло Ивана держаться начеку. Очутившись в огромном выставочном павильоне, он с первых минут ощутил атмосферу праздника. Учтивое отношение итальянцев к их персонам на этапе регистрации, предоставление им персонального переводчика его не только приятно удивили, но и окончательно успокоили. Он тут же забыл про все свои страхи и опасения и сразу включился в работу.
Леонид Владимирович был довольно значительной фигурой на их заводе и по классификации генерального директора считался одним из заводских олигархов. Его солидность и некоторая внешняя схожесть с здешними жителями привлекали к нему внимание итальянцев и, как тогда показалось Ивану, давали существенные преимущества перед остальными представителями российской делегации. Он действительно выглядел очень эффектно. Улыбаясь голливудской улыбкой, Леонид Владимирович направо и налево раздавал визитки, представляя Ивана своим техническим директором.
В выставочном павильоне они нашли сектор интересующего их оборудования и пообщались с его производителями. Основная же цель посещения — стенд фирмы “PROGRESSO”, производящей металлургическое оборудование. Президента фирмы, Леонардо Брацци, Иван знал по московским выставкам. Синьор Леонардо встретил их очень радушно и лично продемонстрировал оборудование фирмы. После осмотра основной экспозиции он пригласил Ивана и Леонида Владимировича в святая святых — отгороженную от посторонних глаз комнату, где продемонстрировал новый аппарат для беспрерывного производства проволоки.
Надо отметить, что это чудо современной техники гостей серьезно заинтересовало, но когда они узнали его стоимость, Леонид Владимирович вдруг начал выискивать на проволоке какие-то раковинки, трещинки, одним словом, дефекты. Он начал объяснять Ивану, что дедовские технологии позволяют получать более качественную проволоку и, вообще, заводское волочильное оборудование 1936 года выпуска, полученное в наследство от Германии по репарации 1945 года, просто высший класс, хоть и старенькое. Тем не менее интерес синьора Леонардо к ним как к потенциальным покупателям не ослабевал. Он по-прежнему пытался убедить “российских промышленников” в целесообразности заключения контракта. И, видимо, с целью укрепления партнерских отношений пригласил их к себе на фирму. Иван с Леонидом Владимировичем понимали суть приглашения, но отказать себе в удовольствии осмотреть производство не смогли.
На фирму подъехали ближе к вечеру. В лучах заката вырисовывался силуэт старинной виллы. Ранее таких вариантов промышленной архитектуры им видеть не доводилось. За фасадом роскошной виллы располагались производственные корпуса, которых не было заметно с улицы. Все цеха и участки еще работали, и синьор Леонардо устроил им великолепную экскурсию — с конструкторского бюро и до сборочного цеха.
В конце экскурсии провел в цех по обработке графита. Увидев рабочих в белых халатах, гости подумали, что их разыгрывают, но после того, как им продемонстрировали оборудование и весь технологический процесс, поняли, что это не издевка и не бахвальство, а обычная повседневная практика. В цехе была идеальная чистота. Посетители непроизвольно сравнивали свой участок по обработке графита, где на старом токарном станке токарь в армейском противогазе, больше похожий на шахтера, переводил огромные графитовые стержни в пыль только ради того, чтобы выточить несколько тиглей, с тем, как это организовано у итальянцев.
Иван был поражен увиденным. Леонид Владимирович, по всей вероятности, тоже. Первоначальный восторг перешел в тихую зависть, а затем и в легкую грусть. Иван вспомнил ремонтные боксы гаража, переделанные из бывшей конюшни, грязную, плохо заасфальтированную территорию завода, и погрузился в раздумья. И то ли синьор Леонардо уловил минор в настроении гостей, то ли он заранее запланировал дегустацию вин собственного приготовления, но после демонстрации цеха по обработке графита провел их в винный погреб, расположенный в подвале виллы.
Дегустация началась по всем правилам, с легких, ароматных вин, и окончилась итальянской граппой. Но синьор Леонардо всё же успел им рассказать, как сразу после войны его отцу в местном муниципалитете разрешили пристроить к вилле сначала один цех, затем другой, а потом и вообще выделили большой участок земли под строительство целого завода.
И гости поняли, что приготовление вин для Леонардо больше, чем увлечение, это его настоящая любовь и смысл жизни, а производство оборудования — всего лишь способ зарабатывания средств к существованию, им стало по-настоящему жаль теперь уже его. “У всех в голове свои └тараканы”, — размышлял Иван. — Мне всю жизнь хотелось заниматься малой художественной пластикой и ювелиркой, а я вот уже третий десяток работаю на транспорте. Лео, наоборот, производит самую передовую на сегодняшний день металлургическую технику, а мечтает промышленным способом варить граппу — самогон по-нашему. Есть в этом мире справедливость?”
Вечер за рюмочкой пролетел незаметно. Прощаясь, синьор Леонардо вручил им подарки собственного приготовления. Знаками внимания были охвачены не только Иван с Леней, но и их вышестоящие начальники. В тот момент они еще не думали о предстоящем перелете и грузили в багажник автомобиля все, что Леонардо выносил из погреба. Чрезмерная хлебосольность радушного хозяина обнаружилась только в номере гостиницы, но было уже поздно.
Честно говоря, у них и своих шмоток было довольно много, ведь уезжали из дома в мороз. А тут еще плохо упакованное спиртное, да в таком количестве! Везти бутылки в бумажных пакетах не рискнули. Пришлось покупать два больших чемодана. Зная отношение работников аэропорта к багажу, укутали бутылки в газеты и переложили их вещами. Проблемы с неподъемной ношей начались еще по дороге в аэропорт. Портье, помогая грузить чемоданы в багажник, громко возмущался. Таксист же вообще запросил двойной тариф.
И вот, наконец, они дотащились до регистрационной стойки. По мере продвижения очереди они подтаскивали чемоданы с ценной влагой, едва поспевая за остальными. Другие члены делегации, наблюдая за их действиями, не скрывали любопытства. Иван испытывал некоторое чувство неловкости и старался ни с кем не разговаривать, так как отлично понимал, что сейчас больше похож на обычного барыгу, нежели на представителя ювелирного бизнеса. “Олигарх” же, наоборот, вел себя так, будто их чемоданы набиты не самогоном, а золотом и бриллиантами.
Вдруг весь персонал аэровокзала, как по команде, куда-то удалился. Движение очереди к регистрационной стойке прекратилось. Народ остановился в замешательстве и начал крутить головами. Очередь слегка заволновалась. Леонид Владимирович тоже почувствовал что-то неладное и пошел выяснять. А Иван за эти десять дней рая настолько расслабился, что окончательно утратил чувство реальности. Он даже и подумать не мог, что в этом благословенном крае с ними могут произойти какие-то неприятности.
Возвратившись, Леонид Владимирович осторожно высказал предположение об отмене рейса. Иван, все еще пребывая в благодушном настроении, начал его успокаивать, объясняя произошедшее простым технологическим перерывом: “Не могут же все рейсы одновременно отменить. Сейчас сходят в туалеты, сольют воду с радиаторов и снова начнут регистрировать”.
Вскоре все услышали примерно такое объявление: “Дамы и господа, скузи, шопэро”. Иван достал карманный словарь и начал листать. “Так… шопера — опера… шопэро — забастовка… Да ну, хрень какая-то, с чего им тут бастовать-то? Разве что макаронов переели”, — предположил он, но тем не менее снова уткнулся в словарь.
“Sciopero — ЗАБАСТОВКА!” — как гром с ясного неба дошел до него смысл происходящего. Иван, обращаясь к Лёне, мрачно заключил: “Приехали!” Но тот, видимо, еще не осознав до конца всей серьезности положения, спокойно ответил: “Да пусть хоть неделю бастуют. Я бы тут с удовольствием еще отдохнул”.
Пассажиры с других рейсов оживились и быстро начали занимать места на скамьях зала ожидания. Только очередь рейса на Москву все еще организованно стояла у стойки регистрации. А когда стало ясно, что никто пока никуда не полетит, все места были уже заняты. Народ тем временем все прибывал и прибывал, заполняя и без того переполненное здание аэровокзала. Российские же граждане по-прежнему стояли затылок в затылок, боясь покинуть очередь. “Ты посмотри, что делается, — обратился Иван к └олигарху”, — на кой хрен нам такой отдых на каменном полу?” Но тут к ним на помощь подошел представитель компании “Аэрофлот” и объяснил, что работники аэропорта требуют повышения зарплаты и до тех пор, пока администрация не удовлетворит их требования, не приступят к работе.
— А нам что теперь делать?
— Летать компанией “Аэрофлот”, а не “All Italia”.
В голосе соотечественника чувствовалась явная ирония. “Этот не поможет, — сделал вывод Иван. — Надо самим что-то предпринимать”. Но вариантов практически не было. Вскоре очередь трансформировалась в круг в надежде на какое-то коллективное решение проблемы. Все вновь ощутили себя советскими и сплотились в ответ на обстоятельства. Кто-то вслух зачитывал обязательства авиаперевозчиков, напечатанные мелким шрифтом на обратной стороне билета. Оказывается, по условиям Женевской конвенции пассажирам полагается бесплатное питание и проживание на весь период задержки рейса. Но как качать свои права, когда они всей группой знают только несколько итальянских слов: “бонджерно”, “скузи” да “грация”. Решили еще раз обратиться в представительство компании “Аэрофлот”, там хоть по-русски понимают.
Отправив ходоков, россияне начали обустраиваться прямо там, где стояли, почти в середине огромного зала. Остальное пространство было давно занято японцами, немцами и прочим народонаселением нашей планеты. “Вот ты посмотри, иностранцы общаются между собой, что-то говорят друг другу, одни мы, как сельские валенки, сбились в кучу и держим круговую оборону”, — поделился с Леонидом своими наблюдениями Иван.
Вскоре вернулись парламентеры и объявили, что забастовка закончится в 21.00, а их самолет полетит только через трое суток. Билеты возврату или обмену на аэрофлотовский рейс не подлежат, и, вообще, сотрудники “Аэрофлота” не хотят из-за них портить отношения с дружественной им компанией. Мужики в панике. Бабы в истерике. Последние деньги они еще прошлым вечером просадили в ресторане. Никто же не предполагал такой расклад. Иван начал отчитывать “олигарха” за то, что тот намедни у собора какой-то бога-матери пил чай за четыре евро. Леня виновато пересчитал оставшуюся наличность. Результат неутешительный: у них двоих не хватало даже на один билет. Настроение стало еще более поганым.
— Знаешь, что нам необходимо сделать в первую очередь? — обратился Иван к компаньону. — Избавиться от самогона. Представляешь, как мы с ним натаскаемся за предстоящие трое суток.
— Точно, — поддержал его мысль Леонид.
Пока Иван бегал в буфет за пластиковыми стаканчиками, распаковал самый тяжелый чемодан. Устроившись на одном из чемоданов, они разлили в пластиковую тару несколько бутылок со специфическим запахом. Уговаривать никого не пришлось. Дамы, опрокинув по первой, тоже начали распаковывать свой багаж и соображать закуску. В их компании сразу началось заметное оживление. Дело к обеду, и импровизированный стол быстро заполнился по русскому обычаю, как скатерть-самобранка. Коллективный разум активизировался. Стали поступать самые невероятные предложения, вплоть до захвата самолета. Зазвучали тосты, и легкий перекус плавно перешел в обычное русское застолье. Никто уже не обращал внимания на некоторые неудобства. Народ с советским прошлым быстро адаптировался к непривычной обстановке и каждый раз, наклоняясь за очередной порцией спиртного, бесцеремонно демонстрировал свои попы империалистическому окружению. Раскрасневшиеся от самогона женщины запели “Подмосковные вечера”. Остальные дружно подхватили. Но эта идиллия длилась недолго.
На улице возникла шумная потасовка, и в зал ворвались люди, похожие на футбольных фанатов. Передовой отряд ворвавшихся был вооружен мегафонами и громко скандировал что-то типа футбольных кричалок. Что они там выкрикивали, никто, конечно, не понимал, но ритмические интонации были примерно как у нас: “Спартак — чемпион! Спартак — чемпион! Кто играет в волейбол, тому не нужен валидол!” Судя по транспарантам, Иван понял, что это и есть забастовщики.
Волнение демонстрантов моментально передалось огромному залу. Рокот многоязычной толпы прокатился по зданию, заглушив ностальгические завывания российских граждан. Аэровокзал наполнился шумом и хаосом. Мирно стоявшие до того авиапассажиры вдруг отчего-то забегали, как будто объявили посадку на их рейсы. Колонна митингующих постепенно приближалась к импровизированному застолью.
— Низы не хотят жить по-старому.
— Чего?
— Низы, говорю, не хотят, а верхи не могут…
— А-а-а…
Пролетарская солидарность с бастующими возникла сама собой. Мужики стали наполнять пластиковые стаканчики и вручать их проходящим мимо них забастовщикам. В дубленках и зимних норковых шапках россияне, видимо, были похожи на партийных бонз авиапрофсоюза и магически действовали на митингующих. Демонстранты безотказно выпивали предложенную им граппу и шли дальше, требуя повышения зарплаты или, может, сокращения рабочего дня.
“Черт их там разберет, — думал Иван, — на дворе январь, а здесь — плюс двенадцать. Вот и пойми, чего им не хватает”. После того, как процессия продефилировала мимо них несколько раз, содержимое самого большого чемодана было выпито. Те из российской делегации, кто еще держался на ногах, присоединились к колонне демонстрантов и вместе с ними стали нарезать круги по аэровокзалу, подбрасывая шапки. Иван тоже был в числе митингующих, и, когда вернулся к столу, а точнее к чемодану, к своему удивлению, а потом и к удовольствию обнаружил, что из стаканчиков пили уже не то японцы, не то китайцы. На розливе стоял молодой москвич Андрюха. Постепенно одних соседей по несчастью сменяли другие, опустошая содержимое второго чемодана. Андрюха спрашивал алкоголизирующих собратьев, говорят ли они на английском, и, когда получал утвердительный ответ, начинал на русском перечислять названия столичных городов, выясняя таким образом гражданскую принадлежность гостя. Затем он охотно делился добытой информацией с остальными участниками застолья, восторженно восклицая: “Испанец! Немец! Американец!”
А Леонид Владимирович тем временем пытался пополнить их бюджет, играя в преферанс с более состоятельными на данный момент соотечественниками. В студенческие годы он был одним из лучших игроков Политехнического и имел карманные деньги не только на мороженое.
За стеклом аэровокзала постепенно темнело. Народ не переставал прибывать, ухудшая и без того бедственное положение. В буфетах и туалетах образовались колоссальные очереди. Отсутствие какой-либо информации усиливало безнадегу. Иван вышел подышать свежим воздухом. На улице “российских удобств” тоже никаких не было. Ни тебе гаражей, ни заборов каких-нибудь. Все освещено прожекторами и просматривается, как в чистом поле.
“В наших аэропортах тоже можно капитально застрять, но там хоть понятно из-за чего — метель, пурга, нелетная погода. Наконец, самолет просто └по старости” взлететь не может. А тут при отличных метеоусловиях такие бабки теряют. Вот, черт возьми, не поддался бы я искушению, не торчал бы сейчас здесь и не мучился. Ведь знаю, что мне халява всегда боком выходит, а соблазнился. Ладно бы хоть старинный замок показали или, скажем, Венецию, а то пахали с восьми до восьми, практически на одних бутербродах, и еще улететь нормально не можем. Сиди теперь тут трое суток без копейки в кармане. Ну, я, положим, виноват. Остальные-то за что страдают? Наивные… Они и не подозревают, что это божья кара за мою халяву. Да и хорошо, что не подозревают, а то давно бы попал под раздачу пьяных пассажиров. Половину аэропорта мы наверняка угостили. Конечно, виноват, скорее всего, один я. А может еще кто-нибудь? Неужели такая большая заваруха произошла из-за пятисот баксов? Народу тьма, а спросить некого. └Олигарху” я, пожалуй, тоже не скажу. Не поймет. Пусть думает, что это случайное стечение обстоятельств”.
Так, не облегчившись ни физически, ни морально, Иван вернулся в аэровокзал. Выпитая граппа и ощущение собственной вины усиливали общий дискомфорт. И не известно, как далеко бы зашел в самобичевании, если бы не увидел себя в теленовостях бодро идущим в колонне демонстрантов и бросающим шапку под самые фермы перекрытия.
Телевизионная картинка подействовала на него отрезвляюще. Корреспондент комментировал последние новости, а оператор несколько минут держал Ивана в кадре. Рассматривая себя со стороны, Иван непроизвольно анализировал: “Вроде веду себя прилично. Ну, подумаешь, подбрасываю шапку под потолок. Мой сосед слева вообще всю дорогу требовал свободу узникам Миланского аэропорта. И ничего”. Но дотошный оператор следил своей камерой то за ним, то за его шапкой. “И что он ко мне привязался? Показывал бы лучше своих макаронников”, — раздражался Иван. Кругом стояли телевизоры, по которым шли новости. Иван украдкой озирался по сторонам, боясь, что его узнают. “А может, ему моя шапка понравилась или то, как я ее высоко подбрасываю? Надо же, гад какой, скомпрометировал меня на всю Италию и радуется. У самих тут такой бардак, поссать некуда, не говоря уже об остальном, а он еще меня обличает. Ну, теперь-то я здесь точно не останусь”.
И то ли телевизионные новости на него так подействовали, то ли к тому времени количество событий и эмоций стало переходить в некое качество, но Иван вдруг вспомнил, что у него в Италии есть настоящие друзья, которые ему обязательно помогут. Правда, они далеко, на Сицилии, но они самые что ни на есть настоящие и теперь самые близкие. Он достал записную книжку и сразу открыл ее на странице с координатами Жанны. Для него это был знак свыше.
“Есть всё же Бог на свете, который и вразумит, и поможет. Ну, подумаешь, оступился, так ведь осознал и каюсь”.
Он набрал номер сотового телефона и сразу услышал такой родной теперь голос Жанны.
“Надо же, хоть что-то в этом бардаке хорошо работает”.
Жанна долго не могла сообразить, откуда он звонит. А Иван, максимально кратко, чуть ли не телеграфным способом, пытался объяснить, что с ними произошло. Поняв его и успокоившись, она попросила передать трубку кому-нибудь из администрации, сказав, что с ними будет говорить ее муж Чезаре. Но это оказалось не так-то просто. Иван со второй или третьей попытки всё же всучил телефон строгой даме в униформе. У нее на первых секундах разговора поднялись брови и широко раскрылись глаза, затем она встала и еще минуты две вытянувшись слушала телефон. Иван не знал, что ей там наговорил этот сицилийский мафиози, но она попросила билеты, сделала в них запись и заверила печатью. Потом Жанна объяснила Ивану, что отметки в билетах свидетельствуют о том, что рейс не состоялся по вине аэропорта и по прибытии в Москву он имеет полное право на возврат денег в представительстве компании “All Italia”.
“Нет таких крепостей, которые бы не брали россияне”, — воодушевился Иван и счастливый вернулся к соотечественникам. Но мало кто поверил в реальность возврата денег и последовал его примеру. Сделать отметки в билетах согласились только три человека. Пока Иван занимался организационными делами, Леонид Владимирович подтверждал свой титул преферансиста. К концу забастовки у них уже были деньги на второй билет, а в 22.00 они с “олигархом” благополучно вылетели самолетом родной компании “Аэрофлот”.
Как они в Москве вышибали деньги из авиакомпании “All Italia” — это отдельная история. Весь обратный путь Иван размышлял о влиянии астрологии на человеческую судьбу. И хотя он не был фаталистом, но, начитавшись вокзальной литературы, пытался объяснить последние события с точки зрения планетарного воздействия. “С одной стороны, — размышлял Иван, — такие препятствия с барьерами специально уготованы упрямым козерогам для того, чтобы они их преодолевали. С другой — Леонид Владимирович по знаку зодиака скорпион, а получил те же удовольствия, что и я”.
По приезду домой Иван узнал от дочери, что в интернете опубликован календарь забастовок итальянских авиапрофсоюзов на весь текущий год, и, значит, покупая билеты, можно было заранее избежать этих неприятностей.
“Да, похоже, не важно, под каким знаком зодиака ты родился, а важно, с какой головой”, — сделал вывод Иван. И эта мысль освободила его от астрологии окончательно. Гороскопы он теперь не читает и в предначертания знаков не верит.