Опубликовано в журнале Урал, номер 5, 2010
Георгий Логвинов
Логвинов Георгий Сергеевич (1914—1992) родился в деревне Большая Гать Орловской области. Окончив четыре класса, вынужден был пойти работать. По вербовке вместе с отцом приехал на Урал, где работал на стройках первых пятилеток, получил среднее техническое образование в Москве, по распределению работал на фабрике “Уралобувь”. Чтобы попасть на фронт, записался добровольцем в Иркутское пехотно-артиллерийское училище. Прошел всю войну: Сталинградский фронт, Юго-Западный фронт, Украинский фронт, Войско Польское. Имеет награды. Демобилизовавшись зимой 1945 года, работал в Ташкенте, затем с семьей перебрался в Свердловск. Работал в Совнархозе, Свердэнерго, Дорстройтресте. Воспитал троих детей.
Солдатские дороги
7 декабря 1939 года меня призвали на службу в Красную Армию. Из Свердловска мы выехали ночью в направлении на восток. Подъехали к озеру Байкал, дальше железнодорожный путь нырял в тоннели. После Байкала населенные пункты встречались реже.
Конечная остановка — Банн-Тумэн в Монголии — предстала в виде небольшого поселка в одну улицу с десяток домов, которые при ближайшем рассмотрении оказались складами.
За нами приехали грузовики, которые развезли нас по разным частям. Так мы оказались в 472-м отдельном автотранспортном батальоне, в землянках, построенных нашими предшественниками.
Дрова возили из леса за 125 километров, а за водой летом и зимой ездили с деревянным чаном за 18 километров. Снабжение продуктами было из Советского Союза.
В автотранспортном батальоне я сразу был зачислен в полковую школу младших командиров, которую окончил в марте 1940 года, и получил звание зам. политрука. Мне было поручено проводить с бойцами политзанятия. В этом же году был принят в члены ВКП (б).
Шоферы начали нас обучать управлять автомашинами. За месяц мы изучили теоретически автомашину ЗИС-5 и практически — обслуживание и езду на ней. Мы уже начали ездить в рейсы на расстояние от части до 300 километров. Только после этого шоферы, которые нас обучали, были демобилизованы и отпущены домой. В рейсы автороты ездили колоннами, возили дрова и военное имущество.
22 июня 1941 года я был дежурным по роте. На стене висел черный диск — репродуктор. Немецкие войска напали на Советский Союз, немецкие самолеты бомбили южные города — Киев, Одессу.
В тот же день я написал заявление командиру части с просьбой направить меня на фронт. Таких заявлений у него оказалось несколько. Вскоре нам разъяснили, что перед нами находится японская Квантунская армия, и значит, здесь тоже может быть фронт.
Тогда, чтобы попасть на фронт, я подал письмом заявление добровольцем в Иркутское пехотное училище. В 1942 году меня приняли и прислали вызов в часть. Училище готовило зам. командиров по политчасти в общевойсковые формирования, срок обучения — три месяца.
Началась напряженная учеба с утра до вечера. Через два месяца в училище приехал полковник из артиллерии, нас выстроили, и он спросил: “Кто служил в артиллерии наводчиком?” Таких оказалось 15 человек. Нас собрали отдельно, записали по фамилиям и в июне направили в Рязанское артучилище, эвакуированное в Казахстан.
В артиллерийском училище
Селение казахов Талгар, расположенное под горой Алатау возле Алма-Аты, временно было местом дислокации Рязанского артучилища, где я в течение трех месяцев проходил боевую подготовку на открытом воздухе. Классы имитировались четырьмя ровиками для ног. Сидели мы во время занятий на земле, а тетради лежали на коленях. Столовая также располагалась на земле, и когда был ветер, в пище было полно песка.
Учебные орудия — пушки-гаубицы — были очень тяжелые, 8 часов курсанты с большим напряжением поднимали и разводили станины орудия. Жили мы в палатках. По утрам было очень холодно, так как ветер дул со снежной вершины горы, а днем — очень жарко. Гимнастерки на занятиях были мокрыми от пота. Вода ключевая была очень холодная, от нее заходились зубы.
Шла война. В то суровое время, чтобы казаться старше, я отрастил усы. Окончив курсы, получил воинское звание — лейтенант и назначение.
Из Алма-Аты в Москву мы ехали поездом. По дороге видели лозунги с призывами: “Все для фронта, все для победы!”, “Покончить с благодушием и беспечностью!”, “Враг будет разбит, победа будет за нами!”, “Смерть немецким оккупантам!”. Днем мы больше стояли, чем ехали, и в Коломну приехали вечером. Здесь мы ожидали формирование артполка.
Нам, новым офицерам, в октябре 1942 года перед строем зачитали приказ о назначении в 1215-й истребительно-противотанковый артиллерийский полк резерва Главного командования, а через полчаса строем мы уже шли по снегу к лесу, где формировался полк.
Формирование и обучение продолжалось весь ноябрь. Во второй половине декабря прибыл из школ и госпиталей личный состав: бойцы, шоферы и младший комсостав. Все получили личное оружие и боеприпасы, а также приказ следовать по железной дороге. И практически сразу же мы начали погрузку боевой техники и людей в вагоны.
Мы направлялись на фронт под Сталинград. Из транспорта у нас были четыре автомашины для перетаскивания четырех 76-миллиметровых орудий и одна полуторка для перевозки средств связи взвода управления с боеприпасами, катушками телефонного провода, телефонными аппаратами, стереотрубой, буссолью, перископом и радиоприемником-передатчиком.
При знакомстве с личным составом оказалось, что в батарее русские, узбеки и каракалпаки. А я не знаю ни узбекского, ни каракалпакского языка, а они не знают русского. Они знают только слова-команды на завтрак, на обед, на ужин и отбой. Команды “подъем” и “в наряд” они понимали плохо. Долго пришлось с солдатами беседовать через переводчика.
По дороге к нашему составу прицепили платформы с автомашинами вместе с новоиспеченными шоферами с двухмесячных курсов. Едем несколько суток, останавливаемся за станциями, так как их бомбят.
На Сталинградском фронте
Первые пожарища и развалины и первых фашистов мы увидели в конце декабря 1942 года, когда приехали в Серебряков. Весь город был разбит и сожжен, торчали только закопченные печные трубы. День был солнечный, но морозный. Снег ослепительно блестел.
Возле станции в яме подвала мы впервые увидели пленных немцев. Все они почему-то сидели на корточках и вызывали гадливое отвращение.
Двое суток эшелон простоял на станции под названием Хреновая. Здесь разрушенных домов было мало.
В новогоднюю ночь поезд привез нас на станцию Луга под Сталинград, и мы начали выгружаться. Затем получили приказ следовать на автомашинах с орудиями на станцию Иловлинская, ее восточную окраину.
Кое-как мы в 4 часа утра втиснулись в одну хату, но отдохнуть было негде. Поспали сидя часа полтора, и снова все зашевелились, начали заводить автомашины.
Утром 1 января 1943 года весь полк двинулся к фронту. К вечеру останавливаемся в степи и занимаем позиции в балке Средняя. Впереди хутор Вертячий — он в руках немцев. В вечернем небе красные дуги от трассирующих пуль в разных направлениях.
Начали рыть окопы. Мерзлая земля плохо поддается лопате и кирке. Пошел снег, начался северный ветер. Перекрыть окоп сверху нечем. Мерзли. Ночевали на снегу. Боец Халиоп (каракалпак) поморозил пальцы ног.
Первый эшелон ведет бой. Мы во втором эшелоне готовимся вступить в бой: роем окопы, землянки, гнезда для орудий. Горячего питания нет, переходим на сухари и концентраты — грызем не разваренную пшенную кашу.
8 января 1943 года я, заместитель командира батареи по политчасти, читал перед строем Приказ Главнокомандующего т. И.В. Сталина о том, что фельдмаршал Паулюс не принял наших условий о сложении оружия и немцы стреляли по нашим парламентариям, было приказано всем войскам 10 января перейти в наступление и взять Сталинград силой оружия. Предстояли большие бои.
Весь день 9 января мы чистили снаряды и орудия, карабины, патроны и автоматы — готовились к бою. Настроение бойцов было приподнятое — в эту ночь спали мало, водку не пили. Пехота выдвигалась на исходный рубеж.
Орудия по фронту стояли в пять рядов. Утром в 5 часов артиллеристы были уже на ногах. В 6 часов Донской фронт под Сталинградом начал двухчасовую артподготовку залпом “Кктюш” (так называли реактивные минометы), которые стояли позади наших орудий.
В 8 часов наша пехота пошла в наступление. Мы получили приказ: “Следуй за пехотой”, чтобы занять новые (боевые) огневые позиции. Через два дня выходим в первый эшелон. С новых позиций у балки Переездная снова открыли огонь из орудий. Вели бой за хутор Вертячий.
Наблюдательный пункт командира батареи в рядах пехоты. Старшим на батарее был лейтенант Ашуткин, командиром первого орудия старший сержант Чернов, наводчиком — младший сержант Исаев. Связь поддерживалась по телефону. Бой шел до вечера, а вечером немцы оставили хутор Вертячий. По дороге к хутору валялись трупы немцев.
После ночевки, на рассвете следующего дня, батарея тремя орудиями уже занимала позиции и вела бой за деревню Малые Рассошки. Заправить все машины не было бензина. Неисправную полуторку на руках откатили в парковую роту. Во взаимодействии с пехотой батарея вела огонь по немцам. После заправки бензином прибыло четвертое орудие с расчетом бойцов.
После боя пехота заняла Малые Рассошки, батарея выдвинулась на новую огневую позицию к высоте 740, к тракторному заводу. Но вскоре из пехотного подразделения нам передали приказ “Не стрелять!” — немцы заявили о капитуляции.
1 февраля строевым шагом, в ногу шли вереницы пленных немцев. Они говорили: “Рус артиллерия гут!” А 2 февраля перед строем батареи я читал Приказ Верховного Главнокомандующего И.В. Сталина: “разгром армии Паулюса завершен, фельдмаршал со своими генералами и армией взят в плен, бои закончились, Красная Армия одержала победу под Сталинградом”. В приказе объявлялась благодарность всем участникам боев — бойцам, командирам и политработникам Красной Армии.
Фронт двинулся вперед, на Запад!
Но мы под Сталинградом остались “у разбитого корыта”: у нас не было бензина, продовольствия, воды, топлива. Из артдивизиона привезли из горелых вагонов муки и соли. Больше месяца на снеговой воде нам варили болтушку и клецки.
Рано началась весенняя распутица. А поскольку в одну из ночей у часового на землянке стащили несколько вещмешков, в том числе и мой вместе с сапогами, я вынужден был ходить в валенках. Они не просыхали, и ноги начали болеть.
Я ходил на коленях, потому что ноги опухли и не разгибались. Болел ревматизмом, но от своих не отставал. Твердил бойцам, что нас больше, чем немцев, почти в три раза, и, несмотря на потери, враг будет разбит, победа будет за нами! 27 марта мы получили приказ на погрузку техники и людей в вагоны и выехали на Юго-Западный фронт под Харьков.
Из фронтового блокнота:
Письмо
Здравствуй, милая моя!
Здравствуй, дорогая!
Я живу, тебя любя,
Милая, родная!
Мне б хотелось песни петь
Для тебя, Маруся,
Но придется потерпеть,
Жди, когда вернуся!
Я всем сердцем и душой
Мысленно с тобою,
Несмотря, что я большой,
Я грущу порою.
Обними и поцелуй —
Я еще вернуся,
Ты не плачь и не горюй,
Милая Маруся.
Наши пушки — бог войны,
В сталь слитые рублики,
Мы — защитники страны
И своей республики.
За тебя пущу снаряд:
— Получайте, сволочи!
Загинайтесь, буду рад
Бить вас днем и в полночи.
Вас я в гости не просил,
Сами, свиньи, лезете,
Буду бить я, полон сил,
Все в землю залезете.
Это “новый” вам “порядок”,
По равнинам и меж гор
Вам даю могильных грядок
Очень “жизненный простор”.
Пороха сухие наши,
Хороша у нас картечь.
Заварили немцы каши,
“Котелки” им не сберечь.
Я б хотел, да поскорее,
Майский выполнить приказ,
Чтобы нашей батареей
Бить не в бровь, а прямо в глаз!
Коломна. 10.12.42 г.
Юго-Западный фронт
В начале апреля 1943 года наш полк прибыл под Харьков на Юго-Западный фронт.
Пока мы находились в дороге, были введены погоны, принят новый Гимн Советского Союза.
Выгрузились мы из вагонов с боевой техникой в поле. Станции не было — она была сожжена и разбита немцами.
На автомашинах с прицепленными к ним орудиями мы двигались от деревни к деревне. На ночлегах соблюдали маскировку, накрывали машины и орудия снопами соломы. Немецкие самолеты-разведчики ночью сбрасывали на парашютах ракеты-фонари, от которых все было видно, как днем, и в это время фотографировали местность. Ракета-фонарь светила минут 10—15, но эти минуты нам казались часами. Люди замирали, чтобы не обнаружить свое местонахождение и не попасть под бомбежку. Мы проехали благополучно и остановились в лесу на просеке недалеко от берега реки Северный Донец.
Обстановка была такая: после боев под Харьковом наши войска отступали. Мы приехали на закрытие прорыва. Орудия направили в сторону реки и выставили часовых у орудий. За Донцом шла ружейная и пулеметная перестрелка. Когда стало темно, стрельба прекратилась.
Я все еще хожу на коленях: ноги не разгибаются, ревматизм дает себя знать. И мне снизу видны черные по грудь мокрые шинели бойцов.
В первый же вечер начальник штаба артдивизиона передал приказ: лейтенанта Логвинова с двумя расчетами бойцов и двумя орудиями на автомашинах с боекомплектами по 40 снарядов направить ночью на прямую наводку на берег реки Северный Донец.
Слили остатки бензина с других машин. Снаряды собрали с орудий других батарей дивизиона. И вот отряд готов. Наша задача — остановить немцев.
Настроение было боевое, но когда выехали на берег с орудиями, с непривычки пробирал озноб. Вечер, начало темнеть. На лед Донца падали немецкие мины, лед ломался, наша пехота отступала под натиском врага по грудь в воде. Слышалась пулеметная и автоматная стрельба, пули, как дятлы, клевали деревья. Быстро развернув орудия, сгрузив ящики со снарядами, мы вступили в бой. За полчаса с небольшим выпустили по врагу по 40 снарядов на орудие. Работали дружно, вспотели.
Немцы по нашим орудиям открыли огонь из крупнокалиберных пулеметов, пробили щит на одном орудии, но люди остались целы.
Пришла одна машина — увезла одно орудие и 11 солдат. Осталось одно орудие, стреляные гильзы, я и один солдат. Треск пулеметных очередей и автоматов усиливался. Я достал из кобуры револьвер и приготовился защищать орудие.
Начал чуть брезжить рассвет, я стал мерзнуть. Время тянулось мучительно долго. Выстрелы постепенно стали стихать.
Послышался по соседству громкий русский разговор. Пехота шла на наш берег, а немцы остановились на том.
Операция с выездом на прямую наводку свою задачу выполнила — немцы были остановлены. Операция заняла три часа и, вероятно, добавила на голове седых волос.
На участке со своими орудиями шуму за ночь я наделал много, но общее положение на фронте было незавидное. Весенняя распутица не давала возможности подвозить боеприпасы. У нас не было снарядов и горючего для автомашин. Вот в это самое время мы и получили приказ: “Занять жесткую оборону. Ни шагу назад!” Это хорошо сказать, а чем воевать?
Днем над нами летают немецкие самолеты, сбрасывают зажигательные бомбы, обстреливают из пулеметов. К вечеру выбираем место для наблюдательного пункта и начинаем передислоцировать орудия на опушку леса.
Неожиданно приходит к нам на батарею жительница деревни Мохначи и говорит: “Мои дорогие, у меня в погребе снаряды — боюсь лазить, и молоко поставить негде. Наши отступали, схоронили. Посмотрите, может, вам подойдут. Приезжайте, возьмите, пожалуйста!”
Снаряды оказались нужного нам калибра. А вечером мы взяли у нее весь запас, погрузили на машину и вывезли к себе на батарею.
Настроение наше приподнялось, и мы на другой же день стали просить разрешения у командира дивизиона сделать пристрелку по наблюдательным пунктам немцев. Разрешение было получено, и мы на батарее поработали до пота. Население слышало, что наши орудия “разговаривают”, а немецкие — молчат, и воспрянуло духом.
24 апреля, как стемнело, немцы подняли стрельбу из ракетниц, имитируя наступление. Стрельба велась из ручного оружия до утра, но артиллерия не стреляла.
Наши орудия стояли заряженными и ждали команды до утра, но ее так и не поступило, потому что немцы ни на одном участке в наступление не пошли. Как мы узнали позже через штаб, немцы в ту ночь провели передислокацию, так как достаточных сил для наступления у них не было.
Через месяц мы на своих позициях уже освоились. Нам подвезли снарядов, бензина и приказали переместить батареи правее под Чугуев. Остановились в лесу у села Малиновка.
К этому времени стало тепло и сухо. Я получил кирзовые сапоги, а валенки сдал. Опухоль в коленках пропала, и ноги мои теперь носили меня в полный рост.
Политруков — на переподготовку
В июле 1943 года из артиллерийского дивизиона нам, трем заместителям комбатов по политчасти, предписано явиться за 120 километров от фронта, в штаб дивизии. Личное оружие приказано сдать. Срок исполнения — одни сутки. Мы думаем: война не кончилась, а оружие велят сдать, явиться в штаб. К чему бы это?
В этот же день мы прошли километров 30 и заночевали. Поднялись в 5 часов утра и пошли дальше — транспорта никакого не встречалось. Потом, когда вышли на шоссе, нас посадили в грузовик, который ехал за снарядами на склад боеприпасов, и мы в тот же день прибыли в штаб.
В штабе получили предписание, железнодорожные билеты и деньги. Нас направляли на переподготовку в Рязанское артучилище в Алма-Ату.
За время учебы я написал письмо жене, просил, чтобы она приехала ко мне. Убеждал, что идет война, мы четыре года не виделись, может случиться, и не увидимся. Я для нее добился пропуска-разрешения, и она приехала.
Встретились мы с радостью. Но она поубавилась, когда оказалось, что видеться мы можем всего два часа перед отбоем, когда ноги еле двигаются от усталости после дневных занятий. Да и забот прибавилось. Вещи жена распродала, а жить было не на что. Хлеб тогда стоил 150 рублей буханка, а рис 105—110 рублей за килограмм. На работу поступить по специальности было негде, и мы делили солдатский паек на двоих.
Месяца через два нашу часть перевели в Ташкент. Опять хлопоты с разрешением на переезд Марии Ивановны из одной республики в другую. В Ташкенте она устроилась на работу.
Через десять месяцев напряженной учебы в офицерском полку я получил специальность командира взвода управления батареи. Снова получаю направление на фронт.
Мария провожала меня и моих товарищей вместе с другими женами комсостава. Как могла, крепилась, а пришла домой — дала волю слезам, как писала мне позднее в своем письме. Выехать в Свердловск у нее не было средств, так и осталась жена в Ташкенте.
Из фронтового блокнота:
Азбука советского солдата
Арийцы — злейший враг народа,
В извере — Гитлер, та ж порода.
Бандиты жить хотят как боги;
Бить, резать, грабить на дороге.
Враг вероломный, всем известно,
Ведет войну — в Европе тесно;
Гордится расою, террором,
Громилами, распутством, мором.
Докуда ж ползать будут гады,
Добить их надо без пощады!
Единым фронтом вместе с нами
Европа борется с врагами.
Жены, и матери, и деды
Желают скорой нам победы, —
Загнать в могилу эту свору,
Землю очистить от позору.
Монголия. 10 сентября 1941 г.
В Войске Польском
На 1-й Украинский фронт мы прибыли поездом летом 1944 года в офицерский резерв Главного командования за Подволочинск, на родину Бендеры, который воевал на стороне немцев.
Из резерва новых офицеров направили в распоряжение штаба Второй армии Войска Польского под Житомиром. Так неожиданно для себя я стал командиром подразделения в польской армии.
В полевых условиях нас начали учить польскому языку. Выучили мы за месяц “здравствуй — до свиданья”. Командование видит, что времени на учебу нет, уже начали формирование Войска Польского в шалашах в лесу. Одновременно солдаты помогали работать в поле полякам — убирать урожай пшеницы.
Мы получили польскую форму, личное оружие, имущество связи. Но офицеры долго никак не решались переодеваться в польское обмундирование — четырехугольную конфедератку с эмблемой орла.
Наконец все шероховатости начали притираться. Мы получили приказ на въезд на территорию Польши.
Осенью 1944 года поездом переехали к городку Мендзыженц, на жительство в лес. Надо было устроить ночлег — солдаты пошли за соломой в ближайшие сараи. Между солдатами возник спор. Одни берут солому, другие говорят “нельзя” — это не совхоз, а рольник (крестьянин), брать солому у него нельзя, получается грабеж. Вскоре начали строить в лесу землянки. Снова спор: лес рубить нельзя, лес принадлежит обществу. И этот вопрос утрясли с местными властями — землянки построили. Начали украшать клумбами вход — рисовали эмблему орла старого фасона с головой, повернутой на восток, и опять зашел спор. Новый орел смотрел в другую сторону — на запад, пришлось художнику-оформителю переделывать.
Вместе со строительством землянок (жолнежей) солдат обучали строевой подготовке и несению караульной службы, готовили снаряжение. Получили помещичьих вороных коней без сбруи и подков. Получили дзялы (орудия) из Советского Союза. Спешно строили коновязи и конюшни, начали организацию ковки лошадей.
В старой польской армии офицеры были из помещиков, и они за счет своих средств снаряжали подчиненное им войско. Нам, офицерам в новом Войске Польском, приходилось жертвовать свое жалованье на покупку подков и гвоздей для ковки лошадей и приобретение сбруи у местного населения. Много хлопот было и с фуражом для коней.
Осенью и зимой из окрестных деревень фураж привозили в воинскую часть в виде налога для нужд Войска Польского. В один из приездов крестьян солдат украл с воза овчинный тулуп и продал его в деревне. Крестьянин пожаловался командиру полка. Нашли виновного и тулуп. Тулуп возвратили пострадавшему.
Так в хлопотах и заботах о людях, о конях, о фураже, о сбруе прошла зима.
Весной 1945 года к нам в деревню Постище приехал представитель ЦК ВКП (б), собрал командиров (все были коммунисты) и предложил сдать ему на хранение партийные билеты. Их обещали вернуть после окончания войны на территории Советского Союза по предъявлению служебной характеристики своей части.
К весне готовились, новобранцев за осень и зиму обучили, коней подковали, сбрую приобрели, фураж получили.
Приходящие на свидание жены солдат и родственники подрывали своими разговорами дисциплину. Они говорили своим мужьям: “Многие сверстники дома, а ты в армии, приходи домой и ты, ничего не будет”. Появились дезертиры. Началась суровая борьба с дезертирством.
За одним беглецом командир взвода и два солдата съездили к нему в деревню, привезли в часть, посадили под арест. Через некоторое время состоялся военно-полевой суд. Выстроили полк буквой “П”, военно-полевой суд допросил беглеца, вынес приговор — за дезертирство из Войска Польского приговорить к высшей мере наказания — расстрелу. Ксендз благословил осужденного в царство небесное, и тут же при всех автоматчики его расстреляли.
Через несколько дней в Пшебышеве польский ксендз (поп) справлял церемониал присяги одновременно всего полка. Позднее рассказывали в офицерском кругу, как ксендз заставлял командира полка — полковника — крест целовать. Ксендз говорит ему: “Целуй крест!” А полковник ему на ухо говорит: “Я же коммунист с двадцатого года, безбожник. Целовать крест не буду”. Ксендз ему сказал потихоньку: “А я с 17-го! Целуй! — и нехорошо выругался. — На тебя солдаты смотрят!” Полковник широко перекрестился и поцеловал крест. Солдаты-поляки говорили между собой: “Наш полковник верующий, принял присягу, крест целовал. А врали, будто бы он коммунист”.
Через несколько дней наш полк оставил свои землянки. Батареи одна за другой с орудиями на конной тяге вытянулись вдоль дороги на Варшаву Мы ехали на фронт. В походе пели военную песню “Пройдем Вислу, пройдем Варту — будем поляками!”
Прибыли в Варшаву, на окраину города. На перекрестках выставили посты. Везде виднелись надписи “Разминировано”, это саперы советских войск разминировали город.
Население потоками шло в город и из города. Многие возвращались к своим развалинам. А некоторые тащили из города ценные вещи, этих задерживали. Город наполнялся людьми.
Через неделю воинские части двинулись дальше — в город Лодзь. За Варшавой на трамвайной линии стоял трамвай, на котором была вывеска на немецком языке: “Все только для немцев!”
От Варшавы до Лодзи пешим ходом и на конях прошли путь за два дня. Ночевали в помещичьем имении. По дороге шла мобилизация помещичьих коней в армию.
Из фронтового блокнота:
Встреча
Вот так же, как когда-то,
Сижу я у окна.
А сверху воровато
Глядит в окно луна.
Глядит и вспоминает,
Где видела я вас,
Немножечко скучает —
Прошел веселья час.
Но мы сошлися вместе,
Маруся, ты и я,
Затянемте же песню,
Сердечные друзья.
Пусть здесь в краю далеком
Под небом голубым,
Прозрачным и широким,
Мне будет все родным.
Пусть вырастет сынишка
На счастье, или дочь,
Придет всем войнам крышка,
Нужда и горе прочь.
И снова в тихий вечер
Сойдемся мы втроем
И вспомним эту встречу,
И песенку споем.
Ташкент. 11 декабря 1943 г.
На запад
В Лодзи задержались с неделю. Здесь произошли значительные изменения в нашем перевооружении. Коней у нас взяли, а дали нам пять автомашин: четыре для транспортировки орудий, а пятую для взвода управления, транспортировки средств связи и снарядов. Жизнь на колесах покатилась быстрее.
Продвигаясь на запад, мы достигли государственной границы Польши с Германией. Вдоль этой границы жили польские немцы (фольксдойчеры). По дороге встречались немецкие названия городов — Лянсберг, Кюстрин, Бреслау, Бунцлау.
Шел апрель 1945 года. К вечеру мы подъехали к лесу. Впереди за лесом река Нейсе, справа от нее за рекой город Ротенштадт. Уже смеркалось. Наш артиллерийский полк с марша занял окраину мелкого леса. Разведка донесла, что противник укрепился за рекой. А между тем боевые расчеты по указанию старшего на батарее расставляли орудия.
Под утро началась артподготовка. Грянул залп одной батареи, второй, а потом все слились в общий гул. Загудели танки, повалили подпиленные деревья. По этой просеке на танках провезли понтонные лодки и бревна к реке. Артподготовка по фронту длилась два часа.
Саперы под огнем противника наводили переправу, сделали понтонный мост с бревенчатым настилом и съезд к речке с крутого берега.
Немцы открыли ответный огонь, с деревьев на нашем берегу падали сучья и вершинки деревьев. Телефонная связь прекратилась. Посланные мною два бойца для исправления связи не вернулись.
Я спросил у комбата разрешения пойти с бойцами и навести связь. Взял карту, сориентировался, взял азимут по компасу, трех бойцов, шесть катушек связи и телефонный аппарат. Три километра мы пробежали очень быстро и, запыхавшись, вышли в 40 метрах левее батареи. Телефонист все кричал: “Карась”, “Карась”, я — “Щука”. Вас не слышно, говорите, говорите!”
Мы прицепили конец провода к телефонному аппарату, проверили заземление, и “Карась” заговорил: “Доложите, есть ли потери?” Старший по батарее доложил: “Щука” отвечает. Легко ранены двое. “Огурцы” на исходе, отстрелялись”
Стволы орудий, накрытые мокрыми фуфайками, парили. Настроение у всех бойцов возбужденное. Время было 7.45. Командир батареи с НП передал приказ: “В 8.00 двигаться на переправу”.
Подана команда на батарее: “Машины и орудия готовить к маршу на переправу”. Телефонистам я приказал: “Смотать линию связи, приготовить в походное положение!”
В 8 час. танки с пехотой пошли на переправу. Вслед за танками с десантом пехоты из леса с крутого высокого берега по бревенчатому настилу сползали одна за другой автомашины с прицепленными к ним орудиями.
Батареи артполка шли на переправу по понтонному мосту. Мост автомашины с орудиями переезжали по одной. Во время переезда мост качался из стороны в сторону.
На другом берегу мы влились в группу преследования противника — шли по немецкой земле добивать фашистского зверя в его логове.
Позади остались реки Висла, Варта, Одер, Нейсе. Война близилась к концу. Но враг не был добит. Наш артиллерийский полк уже сутки шел маршем в юго-западном направлении по пятам противника тремя параллельными колоннами подивизионно — полем, лесом, селами, Радиосвязь на передачу не работала (растеряли аккумуляторные батареи). Противник огрызался, “швырялся” минами из минометов.
Отдельные войсковые части немцев скрывались в лесах. Во время движения артполка по лесу власовцами была захвачена в плен наша конная разведка дивизии в количестве 99 человек вместе с генералом 5-й дивизии, Героем Советского Союза, труп которого позднее был найден с 18-ю штыковыми ранениями — генерал был поднят на штыки.
Заехали в одну деревню, здесь паника: немецкие войска уехали, польские вошли. Захватили двух человек с оружием. Немцы вновь обстреляли нас из минометов. Мы остановились, окопались по краю деревни. Впереди был населенный пункт побольше, возвышалась церковь — НП противника. Мы проехали еще километра два, обстреляли НП противника на колокольне. Немцы в ответ стреляли из минометов. Мы вернулись в деревню, заняли огневые позиции. К нам начали собираться население, угнанное немцами в плен из Советского Союза.
Мы получили приказ сменить позиции, выехать на проселочную дорогу, занять оборону. Заняли позицию. Взвод безопасности полка принял меры к охранению подразделений в обороне.
Перед вечером мы встретились с русским подразделением танкистов. Они сообщили, что их танк, который вел разведку, завяз в болоте; немцы скрываются в лесу на склонах гор, у них есть танки; дороги простреливают снайперы.
Ночью мы сменили позиции — выехали по лесной дороге, разобрали лесные завалы и отошли к своим.
Победа!
5 мая 1945 года на рассвете заняли позиции на опушке леса у деревни Ломское, впереди — болотистая луговина. При проверке постов я заметил перед орудиями движение немецких танков к нам навстречу. Я поднял тревогу и принял командование на огневой позиции батареи. Вели огонь из трех орудий прямой наводкой. Атака танков была отбита, один танк был подбит. Наши потери: разбито колесо орудия и передок орудия, убит наводчик, 17 бойцов ранено.
После боя командованием полка я был представлен вместе с другими бойцами и командирами к правительственной награде Польши — ордену “Крест Грюнвальда” III класса. На основной позиции нас сменила третья батарея. Нам приказано занять круговую оборону. Занимаем край леса с противоположной опушки, окапываемся. Ночью получаем новое распоряжение: занять огневые позиции на лесной дороге, на границе старого и молодого леса.
Выдвинули орудия на их границу. В мелколесье вырубили сектор обстрела для орудий. В это время немцы обстреляли нас из пулеметов. Принимаем решение: орудия сдвинуть в тыл. Занимаем оборону с ручным оружием. Остается один расчет бойцов орудия, шофер машины и я — командир взвода управления.
Возвращается машина — увозит орудие и расчет. Остается один шофер с машиной минут на пять. Отъехали метров 200, навстречу идет вторая машина. Я возвращаюсь на ней за машиной и шофером. Шофер взволнован и никак не может закрепить буксир — он думал, что его бросили. Наконец машина взята на буксир, шоферы за рулем каждый на своей машине. Мы выезжаем на горку мимо минометной батареи, и вот мы у своих.
На второй день вечером мы по лесной проселочной дороге выехали на шоссе к артиллеристам Советской Армии. Их орудия стояли поперек шоссе несколько километров. Ночевали за обочиной дороги. Спокойно, как никогда за всю войну! Затем началось снова наступление.
Мы направлялись к Эльбе, порой нехожеными тропами, лесными грунтовыми дорогами. Сначала двое суток ехали в Чехословакию. Преодолели перевал через Судетские горы и начали спускаться вниз по шоссе, которое проходило по берегу. Немцы уходили сдаваться к американцам.
По шоссе мы ехали вдоль Эльбы с остановками почти трое суток — до встречи русских и американских войск в Дрездене. Ночью получили приказ возвращаться обратно и занять оборону на новой Польской границе по реке Одер в районе Кюстрина. Мы двинулись в обратный путь на территорию Польши.
9 мая 1945 года война окончилась подписанием акта капитуляции Германии, нашей полной Победой!
Но наша служба продолжалась. На берегу реки Одер в районе Кюстрина мы вырыли окопы и с месяц несли караульную службу. За это время с территории Польши шло выселение польских немцев на территорию Германии. Люди шли колоннами в сопровождении конвоя и несли все, что могли унести.
Затем настала пора уборки урожая, а убирать его на “новой” польской территории было некому. Там мы работали около месяца. После уборки урожая на полях некоторым офицерам разрешили отпуска. Несколько человек из сослуживцев смогли съездить домой. После возвращения первых отпускников нам сказали, что скоро будет демобилизация.
По договору между правительствами Польши и Советского Союза началось переселение поляков с Украины в Польшу. Желающие заселяли целые деревни — в дома польских немцев, которые к тому времени были выселены за Одер.
Одним из первых на новые земли переселился наш старшина батареи — перевез свою семью в деревню и занял один из свободных домов.
Затем мы переехали в деревню Бауляу. Там мы несли караульную службу и продолжали уборку урожая.
Однажды нас вызвали в г. Кришт для вручения наград. Собрались в большом помещении, наподобие клуба, выстроились в два ряда.
На стол на двух серебряных подносах были принесены наградные знаки и временные удостоверения к ним. В помещение вошел генерал Свирчевский, раздалась команда “Бачность!” (смирно). Потом начали вызывать из строя рядовых и офицеров. Многие из представленных к наградам отсутствовали, за них отвечали: “Пал в бою за Родину!”
После вручения наград рядовых пригласили в буфет, а офицеров генерал Свирчевский пригласил на обед в соседнее помещение, где был выстроен почетный караул и стоял длинный накрытый стол.
Вечером в части начались расспросы и рассказы о том, как вручали награды и как генерал приветствовал нас на торжественном обеде. На следующий день награжденные собрались вместе и фотографировались у орудия.
Из фронтового блокнота:
В час разлуки
Солнце всем на свете нужно,
Даже в трудный час,
Выручает только дружба,
Уверяю вас.
Жду я поезда в томленьи,
Чтоб умчаться вдаль,
Ты ж забрось свое сомненье
И отбрось печаль.
Помни лучшее, что было,
Помни о родных,
Чтобы сердце так не ныло,
Вот тебе мой стих.
Рано строить нам догадки.
Лето, зелен лист.
Эшелон готов к отправке,
Паровоза свист.
Ташкент. 19 мая 1944 г.
Ты слышишь!
“Много мною пройдено в жизни дорог,
Разных городов и полей…”
Видел я чуть ли не весь Дальний Восток,
Был за границей своей.
Езжу и ныне, как старый цыган,
Оставив родных и жену…
Приказ есть закон.
И оружье — наган
Шагает со мной всю войну.
Но прежде чем третью границу пройти,
Увидеть неметчины свет,
Мне хочется снова с дороги, с пути
Послать свой сердечный привет,
Наполненный крепкою верой сердец,
Победой и встречею вновь…
Ты слышишь, что близится войны конец,
Наступит весна и любовь!
Настанет так долго ожиданный час,
С победой вернутся друзья…
Ничто никогда не разлучит уж нас
С тобой, дорогая моя!
Бывшая польско-немецкая граница, река Нисса. 12 марта 1945 г.
Домой!
В деревне Бауляу мы служили лето и осень, пока шла уборка урожая. Затем нас на автомашинах привезли в Варшаву, в отель Кшесинского. Там мы жили несколько дней, пока нам в посольстве готовили документы для отправки в Советский Союз. Потом нас всех вызвали в штаб, где вручили грамоты за службу в Войске Польском и выдали пропуска через границу.
На следующий день нас из отеля перевезли на автомашинах на вокзал, где строился большой памятник советским воинам. На границу ехали поездом в товарных вагонах. На границе проходила проверка — просматривали полевые сумки, вещмешки, чемоданы. После проверки садились в товарные вагоны с направлением на Родину.
Шел декабрь 1945 года, когда мы приехали в Москву. На вокзале ходили по нашим пропускам в столовую. Там же на вокзале получили билеты на пассажирский поезд и поехали в Озеры. На земле уже был снег.
У меня была задача получить партбилет, для чего я поехал в город. Отыскал помещение ЦК КПСС — там хранились наши документы. Партийный работник взял мою характеристику, выданную в части, открыл сейф и начал искать мой партбилет. В сейфе партбилеты были разделены на две стопки. Мой билет он отыскивал в маленькой кучке, а в большой оставались принадлежащие тем, кто не вернулся с фронта.
Тут же я уплатил членские взносы за один год и семь месяцев — более 500 рублей, получил отметку и свой партбилет.
После этого я зашел в Минлегпром, в отдел кадров. Там получил на руки письмо с просьбой демобилизовать как специалиста и направить в Ташкент, где меня ждала супруга. Демобилизационная комиссия пересмотрела свое решение о направлении меня в Тбилиси и приняла решение меня демобилизовать.
При демобилизации я получил на руки 5 тысяч рублей. Вскоре я купил ручную швейную машину, билет и поехал к жене.
Из фронтового блокнота:
Для тебя, любимая…
Для тебя, любимая,
Я в чужом краю
Песенки незримые
Вечером пою.
Вспомню, милая,
Дальние края.
Где же ты, любимая,
Милая моя?
Где твои прекрасные
Думы и мечты,
Где же очи ясные?
Отзовися ты!
Долго в утешение
Буду я писать?
Чудного мгновения
Долго ль буду ждать?
Дайте же мне, молодцу,
Быстрый самолет,
Что-то мне не терпится,
Полечу вперед.
С ветерком на Родину,
В дальние края,
Птицей на смородину
В куст присяду я.
Угощай же, милая,
С твоего куста,
Подставляй, любимая,
Мне свои уста…
Как арбузы зрелые,
Сладкие, как мед,
Аромата полные,
Знаю наперед.
И как сон, умчалися
Прошлые шесть лет,
Счастья мы дождалися
И даем обет:
“Быть всегда счастливыми,
Как и в этот час,
Никакими силами
Не разлучат нас
Годы, горя полные,
Ужасы войны…
Граждане мы вольные
Взрослой уж страны,
Победившей недруга
В затяжном бою.
Для тебя, любимая,
Песенку пою!
Слушай же, кудрявая,
Да, живя вдали,
Помни, что со славою
Мы придем домой.
Жди, встречай, любимая,
Знай, всегда я твой!
Бауляу. 15 июня 1945 г.