Пьеса в четырех картинах
Опубликовано в журнале Урал, номер 3, 2008
Нищая кокетка
Пьеса в четырех картинах
Действующие лица
Антон — 28 лет, выглядит на 18
Таня — 24 года
Аквариус — 24 года, полный, выглядит старше
Глафира — 26 лет
Славик — директор горводоканала, 48 лет
Ольга — подруга директора горводоканала
Торчок
Эрма
Мама
Первая картина
Двое ужинают в кафе.
АНТОН. Этот свитерок так вкатывает к моим брюкам.
ТАНЯ. Какой?
АНТОН. На тебе.
ТАНЯ. Сама мечтала. Позавчера в сэконде нашла.
АНТОН. Жжет.
ТАНЯ. Ну, возьми, потаскай тогда…
АНТОН. Правда?
Таня снимает свитер, Антон напяливает его на себя.
Я аккуратно таскаю, ты же знаешь.
ТАНЯ. Обожрал меня, еще и раздеть умудрился.
АНТОН. Вот такая я подлая сволочь. Зато найду где вписаться сегодня. Я же умная гондырка. Домой, как понял, возвращаться не собираешься. (Отвечает на телефонный звонок.) Здорова — хромая корова! Доброе утро! К вечеру полегчало? Говори громче, тут шумно! Чё? Какую дверь? Как закрывать? Ну закрой… чем-чем… Прикрой ее так… Прикрой как-нибудь! (Отключается.)
ТАНЯ. Ты все там же?
АНТОН. В экстренных случаях там живу или чуваков вписываю. Вон звонят — как дверь закрывать. Она у нас не закрывается. Аквариус раньше на работу уходил — дощечкой подпирал. Украли дощечку. Так, говорю, прикройте хоть… Еще и клопов туда занесли… (Ковыряется в тарелке.) О! Да у меня, оказывается, с грибами было! Только щас заметил! Это сказка просто, Танюша, что я тебя встретил, очень вкусно.
ТАНЯ. А вообще где живешь?
АНТОН. У барышни у одной…
ТАНЯ. Она тебя любит?
АНТОН. Иногда мне приходится с ней спать, что самое грустное. Но я живу в ее квартире, блин.
ТАНЯ. Противно?
АНТОН. Просто мерзко, веришь?
ТАНЯ. В институт не хочешь вернуться?
АНТОН. Боже упаси! По мне плачет семь институтов, два техникума и армия. Меньше всего сочувствия к историческому. Храни меня, Господи. Хотя, может, нынче опять поступлю куда-нибудь…
ТАНЯ. А на лето? Как обычно?
АНТОН. И ушел он в чащу глухую, и сказал, я в лесу заночую. Раз грибок, два грибок, полезай в мой роток.
ТАНЯ. Не надоело?
АНТОН. Ради того, чтобы все лето зудеться от комаров в зарослях средней полосы и не видеть ни одной человеческой физиономии, я готов весь год работать проституткой в любом из гребаных офисов.
ТАНЯ. Кто тебе мешает — живи в лесу.
АНТОН. Есть одно недоразумение. Я люблю деньги! Кто же их не любит, черт! А если ты займешь мне стольник до получки, поцелуемся.
ТАНЯ. У меня пятихатка неразмененная до среды.
АНТОН. О.К., возьми мне еще мини-тортик, кекс, и разменяем.
ТАНЯ. Мерзавец.
АНТОН. Редкостный.
Подъезд двухэтажного аварийного дома на окраине.
АНТОН. Сейчас мы поднимемся на второй этаж, и вы станете моей гостьей. Не знаю, смогу ли удовлетворить вас по всем пунктам гостеприимства. Я сам тут сто лет не появлялся. Вполне возможно, вы сами догадываетесь, что вас ожидает.
ТАНЯ. Бардак.
АНТОН. Художественный беспорядок, отсутствие постельного белья, пустой холодильник и кожный зуд.
ТАНЯ. В смысле?
АНТОН. Клопы. Еще не раздумала? Я жил бы с Аквариусом, если бы не собаки эти. Загрызли. Кто привел их, фиг знает, у меня врагов много. Это не насекомые, это боги мщения. Есть один нюанс. На диване они кусаются, а на кровати — не кусаются.
ТАНЯ. А на полу?
АНТОН. На полу тоже кусаются, из-под плинтуса нападают. Нам вместе придется, на кровати.
ТАНЯ. А большая?
АНТОН. Не то слово. Я, Аквариус и еще одна эстетствующая пьяница — совершенно комфортно умещаемся.
ТАНЯ. Глафира, что ли?
АНТОН. Она самая, Графина. Мечта коммуниста.
Поднимаются на площадку по скрипучим деревянным лестницам. Дверь в квартиру оказывается нараспашку.
АНТОН. Вот блин, прикрыли!.. Ну пойдем, пойдем.
Из темной комнаты доносится подозрительное нечленораздельное мычание. Антон включает свет. На полу в лужах рвоты лежит парень с очень худыми, неестественно согнутыми ногами.
ТАНЯ. Аквариус?..
АНТОН. Да чтоб ты подавилась! Какой Аквариус! Впервые вижу это тело. (Садится на кровать.) Приходишь домой, а у тебя лежат…
ТАНЯ. Это плохо, когда двери не закрываются совсем…
АНТОН. О чем вы говорите! Несомненно! (Парню.) Молодой человек! Молодой человек, мать вашу!
Парень почти не подает признаков жизни.
ТАНЯ. Пьяный.
Антон встает на четвереньки и невозмутимо обнюхивает незнакомца.
АНТОН. Большой космический привет! Терпеть не могу наркоманов. Ну почему он завалился именно ко мне, мамочка! (Двумя пальцами проверяет у незнакомца карманы.) Ни паспорта, ни объяснительной, ни рекомендательного письма!.. (Оттопыривает незнакомцу веки, незнакомец пыхтит.) Смотри мне в глаза! (Набирает номер телефона Аквариуса.) Привет — тяжелоатлет! Аквариус, мать твою! В твоей квартире какой-то торчок валяется! Ну правда, правда, ты где сам? А я че? Мы пришли с Танькой — дверь нараспашку, — и этот! Ну с Танькой, из института, исторический мой… давай скорее, Аквариус. (Отключается.)
ТАНЯ. Антон, вызовем скорую?
АНТОН. Кому он нужен? Его в машину не возьмут, еще и наш флэт засветят. У Аквариуса и так с хозяевами тёрки.
ТАНЯ. Как ты думаешь, он молодой?
АНТОН. Репродуктивного возраста, хрупкого телосложения…
ТАНЯ. А есть что выпить?
АНТОН. Я бы тоже… (Роются в пустом буфете, в пустом холодильнике.)
ТАНЯ. Я умею смешивать разные коктейли: “Кровавую Мэри”, “Разбитое сердце”, “Поцелуй дьявола”… У меня год назад был один друг, мы с ним разговаривали, угощая друг друга коктейлями… Потом его отчислили…
АНТОН. Меня только из технаря отчислили, а так я сам везде уходил.
ТАНЯ. Он знал около ста разных коктейлей!
АНТОН. Сто? Небогатый словарный запас.
ТАНЯ. Моим самым любимым был…
АНТОН. У меня тоже есть любимый коктейль: берешь портвейн, портвейн, еще портвейн и… портвейн… Вот, на фиг, и все.
В квартиру входит кучерявый крепыш с живыми глазами — Аквариус.
АКВАРИУС. Я торопился… Где этот? Антон, я вчера игрушку доделал.
АНТОН. Скинешь, я пройду потом.
АКВАРИУС (равнодушно наблюдает за наркоманом). Я этого помню. Он то у магазина повалялся, то у подъезда повалялся, теперь вообще до квартиры дошел… до моей…
АНТОН. Ты хоть понимаешь, Аквариус, что это палево?
АКВАРИУС. Понимаю. Есть опасность, что он у нас тут умрет…
ТАНЯ. Ты так спокойно рассуждаешь! Это в порядке вещей, что он теперь здесь, в твоей квартире, валяется?
АКВАРИУС. Не в порядке.
АНТОН. Аквариус, мать твою, гений медленных мыслей! Че делать с ним? А что за новая игрушка, кстати?
АКВАРИУС. Гуманистическая. Боев нет, только любовь и ориентация на местности. Антон! Я его за ноги возьму, а ты — за руки.
АНТОН. Зачем?
АКВАРИУС. Проводим за дверь, что еще? Как будто он там уснул.
Уносят наркомана за дверь, от парня остается лужа на полу.
АНТОН. Подотри пока, Тань!
ТАНЯ. А я не знаю, где тряпка!
АКВАРИУС. Все! Проводили! И нас никто не увидел!
АНТОН. Аквариус, дружок! (Берет тряпку с батареи, кидает на пол, притаптывает.) Ты хоть понимаешь, что с этим надо что-то делать, блин!
АКВАРИУС. С ним?
ТАНЯ. С дверью!
АКВАРИУС. Понимаю.
АНТОН. Че сделаем?
АКВАРИУС. Ну, собаку заведу.
АНТОН. Гениально, конечно, но лучше замок.
АКВАРИУС. И собаку.
АНТОН. День прошел зря. Не хочу спать трезвым.
АКВАРИУС. Мечтать не вредно, амиго. (Достает из-под кровати коробку с компьютером, устраивается на столе.)
ТАНЯ. Ты алкоголик, Антон.
АНТОН. Я пьяница. Я кирялово, я ханыга, да!
ТАНЯ. А у меня есть. Есть деньги.
АНТОН. Таня, я на тебе женюсь! Давай их на фиг пропьем, блин!
ТАНЯ. Пропьем?
АНТОН. Пропьем!
Идут в магазин за портвейном и едой, туда и обратно перешагивают через наркомана.
АКВАРИУС (не отводя глаз от монитора). У тебя добрая девушка.
АНТОН. Таня?
ТАНЯ. Да прям!..
АКВАРИУС. Она хоть про клопов знает?
ТАНЯ. Я знаю!
АКВАРИУС. У меня в игрушке тоже комната с клопами. Вон, щас! Щас! (Водит мышкой, иногда пьет.) Смотри!
Антон и Таня пьют по очереди из одной кружки, молчат.
АКВАРИУС. Таня, он на тебе не женится!
ТАНЯ (забирается с ногами на кровать). Кому он нужен, Аквариус!
АНТОН. Я ущербная скотина, я никому не нужен. Аквариус, не порть вечер, подлец!
АКВАРИУС. А здесь она — мечта моей жизни. Ты даришь ей подарки, и если ей понравится, она что-нибудь с себя снимет… Потом ты возвращаешься, она снимает еще что-нибудь.
АНТОН. Потом! Я потом сам все пройду!
ТАНЯ. Портвейн горький!
АНТОН. Подсластить, барышня?
ТАНЯ. Чем?
Антон неожиданно целует ее в ладошку.
АКВАРИУС. Че-то есть хочется!
ТАНЯ. А мы сварим че-нибудь, да, Антон?
АНТОН. Не ем на ночь!
АКВАРИУС. Свари, будь другом!
ТАНЯ. Пошли в кухню!
Уводит Антона на кухню. Таня выгружает из пакета купленные продукты, Антон снова складывает их в пакет. Таня высыпает, Антон собирает. Антон мешком с продуктами вырубает свет. Целуются.
ТАНЯ. Бедный рыженький мальчик.
АНТОН. Свои волосы у меня не рыжие, нет. Они где-то, как у тебя, цветом. Захотел — покрасил в черный. Захочу, побрею, блин.
ТАНЯ. Да ну их…
Целуются.
ТАНЯ. У меня свои — тоже другие. Я с четырнадцати лет крашусь.
АНТОН. А свои какие?
ТАНЯ. Бесцветные какие-то, не помню… мутного какого-то цвета такого… Сначала я тонирование делала, мелирование потом…
АНТОН. Ну и фиг с ними… Ты прости, что мы сегодня все твои деньги потратили. Это же до среды были…
ТАНЯ. Бог с ними, Антон.
АНТОН. Я о тебе позабочусь. Ты держись за меня, я такая славная профурсетка, я везде пролезу.
ТАНЯ. Мне жить негде.
АНТОН. Мне тоже негде жить, малышка. У нас в стране так сделано, чтобы всем негде было жить. А мы все равно живем.
ТАНЯ. Славная моя профурсетка…
АНТОН. Мы у Аквариуса поживем. Он добрый, вот увидишь.
ТАНЯ. Рыженькая моя профурсетка… Я почему-то помню, что ты был рыженьким…
АНТОН. Я не рыжий, Тань!
ТАНЯ. А тебе она точно не нравится?
АНТОН. Кто?
ТАНЯ. Та баба, у которой ты в квартире.
АНТОН. Ну…
ТАНЯ. Нравится?
АНТОН. Ну…
ТАНЯ. Отвечай, Антон.
АНТОН. Ну, если только чуть-чуть…
ТАНЯ. Она красивая?
АНТОН. Ну да, красивая, так-то… Таня, я не виноват, что женщины меня так любят.
ТАНЯ. Ноги чешутся, с ума сойду.
Антон подхватывает Таню и вносит на руках в комнату.
ТАНЯ (рассматривает свои ноги). Смотри, это не просто укусы, они отеками какими-то пошли…
АКВАРИУС (бубнит из-под одеяла). Это аллергия на клопов. У многих так опухает сразу.
Таня страдает.
АНТОН. Я их завтра повытравлю всех! Смерть хищникам! Смерть кровожадным монстрам!
АКВАРИУС. Я травлю… Они возвращаются…
Таня страдает, матерится.
АНТОН. Эма-хуема! Ты чего, из-за волдырей, что ли?
ТАНЯ. Нет…
АНТОН. Ну что такое?
ТАНЯ. Я забыла! У нас завтра банкет… Со старым профессором!
АНТОН. Это так печально?
ТАНЯ. Дура гребаная! В чем я пойду!
АНТОН. Таня! Роди-меня-мать-вовнутрь! Че убиваться так?
ТАНЯ. А че делать?
АНТОН. Аквариус! Аквариус! Дрыхнешь? Мыслитель сдулся?
Антон переворачивает шкафы и коробки с вещами, раскидывает шмотки, старые коньки, елочные игрушки.
Аквариус! Аквариус! Ты это носишь?
Аквариус погружается под одеяло с головой, уворачивается от Антона.
АНТОН. А это? Проснись! Тебе это надо? Ты носишь? Аквариус! Это… Еще вот это… Таня, если чуть подрезать, там поднять… А если из того? А это под глаза… Повернись. Нет, здесь ушить до безобразия.
ТАНЯ. Что это?
АНТОН. Это вытачка. Раз, два, ты мне хоть доверяешь?
ТАНЯ. Бредовая затея, не выйдет ничего, по-моему…
АНТОН. Во мне нельзя сомневаться, расслабься. Я потомственный умелец делать шляпки из ничего. Еще моя бабушка в войну придумала себе на ногах чулки подрисовывать. Это у нас семейное. Прикинь, на, у зеркала, как будет. Прихвати тут…
ТАНЯ. Мы не успеем…
АНТОН. Ночь впереди. (Откусывает зубами нитку.)
ТАНЯ. Антон, это что-то странное, сам посмотри!..
АНТОН. Зато ни у кого такого не будет, мать! Можешь ложиться. Да, прямо рядом с Аквариусом. Я уловил принцип, я дошью. Спи, а то у тебя будет самое лучшее платье и самое мятое абало.
ТАНЯ. Спасибо, Антон. Ты верная подруга.
АНТОН. Я джентльмен, несомненно.
Таня укрывается одеялом спящего Аквариуса, Антон шьет. В луче настольной лампы он то сотворит очередной стежок, то повесит платье на оконную раму и отходит в сторону созерцать. В его руках платье танцует, платье поет, торопит Антона, льнет к нему, подшучивает над ним.
АНТОН. Чудесное получилось, стильное такое, бабушкино такое платье. Я бы сам износил с превеликой любовью, поверь. Но утром тебя наденет вон та спящая барышня. Да нет, та, что справа, слева это Аквариус. Утром ты пойдешь на банкет к старому профессору. Но до утра у нас есть время, в конце-концов!
Антон и новое платье сидят у окна, курят, стряхивая пепел в общую пепельницу.
Вторая картина
Антон и Таня. Таня в новом платье.
АНТОН. Таня! Меня теперь не найдешь в офисе, даже не пытайся! Моя жизнь кардинально изменилась! Прости, что не вернул тебе пятихатку с получки. Мне зарплату выдали — я расплакался. Они повышение планировали и решили в следующем месяце, с пересчетом. В принципе, я знаю, почему — директор на отдых уехал. Я отдал все деньги Аквариусу за квартиру, себе оставил на сигареты только. Аквариус мне говорит, не переживай, чувак, увольняйся на фиг оттуда, иди, говорит, коттедж охраняй. И вот я здесь, в этих шикарных апартаментах, в этом изумительном двухэтажном особняке, который весь в моем распоряжении. Хозяин — директор горводоканала. Тоже свалил на отдых. Лето еще не началось, а они посваливали все. Он по два косаря в день обещает, это кроме того, что здесь жратвы на три года вперед и бочка вина в подполе. Вернется — я сам свалю на отдых, в горы. Вот, смотри, прихожая называется: шикарный паркет, дорогущие обои, кожаный диван, камин, домашний кинотеатр. Шкура только под ногами не медвежья, а какая-то собачья, что ли. Непонятная.
ТАНЯ. Неплохо устроился. А телефон у тебя почему выключен все время, не хочешь меня слышать?
АНТОН. Продал телефон, жрать было нече.
ТАНЯ. А чем пахнет? Что варишь?
АНТОН. Я? Я себе всегда слабо представлял, как это делается, и позвал Глафиру. Это она, собственно, и варит. И Аквариус будет здесь!
ТАНЯ. Что-то вроде вечеринки?
АНТОН. Хозяин скоро возвращается, надо оторваться напоследок. Глафира!
Выходит девушка, босиком и в ночной сорочке, наваливается на косяк, облизывает вилку.
АНТОН. Глафира, что ты варишь?
ГЛАФИРА. Запеканку…
АНТОН. Запеканку варит!
ТАНЯ. Вкусно…
ГЛАФИРА. А?
ТАНЯ. Вкусно, говорю, пахнет.
Глафира уходит на кухню.
АНТОН. Она всегда вкусно готовит, даже если очень пьяная.
ТАНЯ. Антон, а почему она с голыми ногами?
АНТОН. Пришла ко мне похмельная. Тебе это платье идет очень, не зря всю ночь шил.
ТАНЯ. Да. Я ведь с ним теперь не расстаюсь.
АНТОН. С платьем?
ТАНЯ. С профессором, Антон.
АНТОН. Как, Таня?
ТАНЯ. Тебе все подробно?
АНТОН. Как, Таня?
ТАНЯ. Он не такой уж и старый. Ему там желали всего, улыбались… Подхожу к нему, говорю: “А я готова ноги вам целовать”. Он: “От благодарности?” Я: “От влечения”… Он говорит: “И давно у тебя это влечение?” Я: “Давно…” Он: “Поехали тогда ко мне”. Поехали.
АНТОН. С профессором? Поехали?.. Как, Таня?..
Входит Аквариус. Следом за Аквариусом — молодой человек в толстовке с капюшоном.
АКВАРИУС. Вон туалет, давай.
Молодой человек молча исчезает за дверью туалета.
АКВАРИУС. На улице ко мне привязался — туалет искал. Че вам, жалко, что ли?
АНТОН. Аквариус, это же не мой сортир!
АКВАРИУС. Да расслабься ты, представь, что это я сходил.
АНТОН. Ты знаешь, сколько этот сортир стоит?
АКВАРИУС. Тише, он услышит. Неудобно же…
ТАНЯ. А кто этот парень? Лицо знакомое!
АНТОН. Как торчок выглядит.
АКВАРИУС. Точно! Это же он! Выносили его, помнишь?
АНТОН. Мама, роди обратно! Кого ты привел, падла-мразь-говешка-придурок!
АКВАРИУС. Извини, не узнал… И как не вспомнил? Я же тогда утром, когда на работу пошел, пульс у него прощупал, потом нашу дверь им подпер.
АНТОН. Зачем?
АКВАРИУС. Ну чтобы другим неповадно было, чтобы все боялись… (Колотит в дверь туалета.) Я вспомнил тебя, выйди! Выйди, чувак!
ТОРЧОК. Обождите там!
АКВАРИУС. Выходи, хозяин нервничает. Чё так долго?
ТОРЧОК. Только зашел…
АКВАРИУС. За что ты преследуешь меня! Я честный программист, подающий надежды!
Появляется Глафира, одетая в красную кофточку с меховым воротником.
ГЛАФИРА. Привет, у меня готово!
АНТОН. Аквариус, оставь его. Выйдет, я сам с ним поговорю. (Обнимает Таню, пробует поцеловать.)
Таня (уклоняется). Антон, я же сказала… Я же с профессором живу.
АНТОН. Танька, да ладно тебе… Танька!..
АКВАРИУС. А если он там ноги протянет?
АНТОН. Хватит уже волноваться за него, он тебя и преследовать перестанет. Давайте стол со второго этажа спустим!
Скидывают стол с лестницы, устанавливают возле дивана.
АНТОН (ставит на стол трехлитровую банку вина). В погребе набрал.
ГЛАФИРА. Всем ложки, или вилки кому-нибудь надо?
ТАНЯ. Мне вилку.
ГЛАФИРА. Сбегай на кухню.
АКВАРИУС. Я говорю первый тост.
АНТОН. Первый тост — за буржуев или за профессоров?
ТАНЯ. Антон!
АКВАРИУС. Нет, за буржуев — это второй тост. Первый тост — за нашу с вами молодость.
АНТОН. За нашу худобу и бомжеватость.
АКВАРИУС. За свежие лица наших подруг, за наши еще не до конца обманутые надежды.
АНТОН. За нашу удачливость, профурсетки! Благодаря которой мы собрались сегодня в этом дворце!
АКВАРИУС. За наши из обносков сшитые платья!
ГЛАФИРА. За наши крепкие, все пожирающие желудки!
ТАНЯ. За наше бесплатное образование!
АКВАРИУС. За нашу изобретательность и нездоровый оптимизм!
ГЛАФИРА (сама себе). Глотай до дна…
АКВАРИУС. Достаточно посредственное вино…
ГЛАФИРА. Слабое.
АНТОН. На халяву зато.
ТАНЯ. Но запеканка — вкусная.
ГЛАФИРА. Аквариус, я приготовила новый танец, можно? (Шагает на стол.) Вы пойте что-нибудь! (Все шамкают, невнятно бормочут какой-то мотив.) Нет, но вы уж пойте что-нибудь одно! Нет, молчите, я сама спою! (Выплясывает, поет, замолкает.) Антон!
АНТОН. Аквариус! Не туши бычки об полировку! Интеллигенция!
ГЛАФИРА. Антон! Машина подъехала, вон…
АНТОН. Где? (Выглядывает в окно.) Мой буржуй, наверное. Слезь со стола.
ТАНЯ. Что делаем?
ГЛАФИРА. Я могу посуду помыть!..
АКВАРИУС. Прячемся!
АНТОН. Да, на кухню, там есть шкафы.
Все прячутся. Антон тоже. В дом входит высокий тучный мужик, с ним дама в парике — Ольга.
ОЛЬГА. Славик, я такая голодная.
Славик (заглядывает в сковородку на столе). Надо было Антону звякнуть.
ОЛЬГА. Кто такой Антон?
СЛАВИК. Мальчик мой. Антон!
ОЛЬГА. В зеркало на себя не смотреть лучше… Жирок с боков, волосы выпадают… От этой диеты только щеки проваливаются и волосы выпадают, а этот жирок с боков…
СЛАВИК. Антон!
АНТОН. С приездом!
СЛАВИК. Застал врасплох?
АНТОН. Да нет.
СЛАВИК. Друзей позвал?
АНТОН. Почему?
СЛАВИК. Потому что четыре ложки в сковородке!
АНТОН. А, это. У меня сегодня день рождения, поздравьте. Они тоже… поздравить пришли. Я говорил им, что обойдусь, а они любят меня, что ли… Я же обаятельный, сука.
СЛАВИК. А где они?
АНТОН. Да! Выходите, не бойтесь. Это Таня, Глафира, Аквариус…
Аквариус, Таня, Глафира выходят из кухни, робко здороваются, уходят на улицу.
СЛАВИК. Это все?
АНТОН. Вот, собственно, все. Ой! Нет, один же в туалет пошел… Один в туалете у меня… (Стучит в дверь туалета.) Брат, выходи, пора прощаться… Не выходит… Наверное, ему там плохо стало, скорее всего…
СЛАВИК. Он уснул там?
Дверь распахивается, выходит бодрый, улыбающийся молодой человек в спортивном.
ТОРЧОК. Спасибо за гостеприимство, до новых встреч! (Уходит.)
СЛАВИК. Теперь точно все?
АНТОН. Теперь точно.
СЛАВИК. Оля, можете раздеваться.
Дама снимает одежду.
Я сейчас поищу что-нибудь поесть, подожди меня.
АНТОН. А я?
СЛАВИК. Ты здесь еще?
АНТОН. Как видите.
СЛАВИК. До свидания, Антон. Антон, — до свидания!
АНТОН. То есть как? А зарплата?
СЛАВИК. Позвольте, что?
АНТОН. Я просидел взаперти двадцать дней, протирал пыль с тумбочки, мыл за собой посуду, а он собрался кинуть меня?
СЛАВИК. Он собрался вежливо расстаться с тобой, несмотря на все твои косяки.
АНТОН. Как это?
Хозяин рыскает по дому.
СЛАВИК. Ай-ай-ай! А тут вином на обои капнули, надо же!
АНТОН. Где?
Хозяин демонстративно выплескивает из банки вино на стену.
СЛАВИК. А это же дорогущие обои, это авторская работа. Это почти что фрески, Антон, вам и не снилось, как это дорого. Мне придется полностью менять… Мы в расчете, Антон?
ОЛЬГА (говорит, стоя на лестнице второго этажа, голой спускается к ним на две ступеньки). Заплати ему, Славик, посмотри, какой хорошенький мальчик, он уже губешки надул. Тебе его не жалко?
СЛАВИК. Антон, мне милицию вызвать, чтобы ты ушел?
АНТОН. Верните деньги.
СЛАВИК. Я звоню, Антон.
Славик достает из штанов лакированный мобильник, Антон сбивает его с ног, садится верхом, ловко заламывает руки. Ольга бежит за отлетевшим в сторону мобильником.
АНТОН. Аквариус! Где вы все! Аквариус!!! Сюда!
В дом возвращается Торчок.
АНТОН. Помоги мне! Она ментов вызывает! Держи бабу!
Торчок бросается на женщину. Ольга сама кидает телефон.
ТОРЧОК. Она скользкая!
АНТОН. Это змея, чувак, держи ее крепче.
ТОРЧОК. Змея? Я держу ее за голову! У нее что-то отпало!
АНТОН. Парик.
ТОРЧОК. Коварная. Изворачивается! А я — змеелов! Я держу змею!
АНТОН. Славик! Идем, идем на кухню!
СЛАВИК. Зачем?
АНТОН. Там бечевка была.
СЛАВИК. Ты с ума сошел?
АНТОН. Иди.
СЛАВИК. Отпустите женщину. Она не одета же…
АНТОН. Вот так, красавец, красавец мой… Тихо! Стой ровно! (Обматывает директора бечевкой.)
ТОРЧОК. Обмотай змею тоже, чувак!
Связывают Ольгу.
СЛАВИК. Ее-то отпустите, бараны!
АНТОН (протягивает женщине шкуру из-под дивана). Прикройтесь, мать.
ОЛЬГА. Не смешно, он директор горводоканала, ребята, вас же найдут потом.
СЛАВИК. Они трупы! Ко мне щас друзья подъедут!
АНТОН. Деньги где лежат?
СЛАВИК. В доме нет денег, придурок.
АНТОН. Я подожду, когда будут.
ОЛЬГА. Славик!… В ящике есть, в кабинете.
СЛАВИК. Ольга! Молчать!
АНТОН. В каком ящике?
СЛАВИК. Из-под шахмат…
АНТОН. Как все просто!
Антон поднимается в кабинет, переворачивает вещи, пепельницы, бумаги.
АНТОН. В каком они ящике? В каком ящике?
ОЛЬГА. В столе.
Из кабинета доносится радостный вопль Антона.
АНТОН. Откуда у тебя такие деньги, сволочь, откуда у тебя, у сволочи поганой, такие деньги!
Антон возвращается. Распихивает деньги по карманам.
ТОРЧОК. Сваливаем?
СЛАВИК. А мы?
АНТОН. К вам друзья подъедут.
АНТОН (Торчку). Денег надо?
ТОРЧОК. Давай.
Антон угощает мятыми бумажками. Уходят.
АНТОН. Записку передашь одну?
ТОРЧОК. Передам.
АНТОН. Отнеси Аквариусу, в квартиру, где дверь не закрывается, помнишь?
ТОРЧОК. Примерно.
Антон пишет на бумажной деньге.
ТОРЧОК. А что там?
АНТОН. Мечта моей жизни. Если не передашь, она может не сбыться.
ТОРЧОК. Мечта? Я передам.
АНТОН. Тогда исчезаю.
ТОРЧОК. Ну вот, он исчез…
Третья картина
ЭРМА. Ворсинки у него, как медные проволочки — по всей спине, до самой шеи, блестят на солнце. Живешь на груди земной так мудро и торжественно, что забываешь о том, что ты и вовсе есть. Засыпаешь под открытым небом в прогретом овраге, ступаешь по земле так, что она радуется каждому твоему шагу и отзывается сердцебиением. Ты невесом и безгрешен. Эрма склонилась над животным, и, подобно тому, как волосы его вились в густые кудряшки, ее бормотание завивалось в нежные песни.
АНТОН. Он спал, обняв высохшую острыми комьями дорогу, но улыбка счастья не сходила с его уст.
ЭРМА. Давным-давно она нашла его по больным глазам, подобно тому, как отличала больных животных от здоровых на ферме, где ей приходилось работать. Поманила его, как больного теленка: — “Пойди-ка, ну!”
АНТОН. Он и не думал ослушаться — увидеть в лесу женщину в белом платье! Тощая женщина улыбнулась, и на лице ее выступили острые косточки. С виду она была не крепче березовой щепки.
ЭРМА. В ее профиле угадывалось что-то орлиное, и в то же время за счет этого сходства она выглядела моложе своих лет.
АНТОН. Видимо, болталась в лесу довольно долго — ноги были исцарапаны и изъедены насекомыми, ступни распухли, башмаки она несла в руках.
ЭРМА. Он показался достаточно юным, чтобы помыкать им, и достаточно взрослым, чтобы с ним связываться.
АНТОН. Что ты здесь?
ЭРМА. Женщина выпалили сразу первое, что пришло на ум: — “На тебе порча!”
АНТОН. А немного погодя она расскажет, как сбежала из поселка через лес в поисках трассы — вернуться к родителям в город, почему и от кого сбежала, какие грязные и несправедливые сплетни выросли там вокруг нее. Раньше он был студентом медфака и не испытывал отвращения даже к мертвецам. После всех, кого он бросил в своем городе, сумасшедшая женщина была ему в радость.
ЭРМА. У него были деньги — много денег. Но он был довольно скучен — не курил табака, не пил вина,
АНТОН. Не ел мяса! Из окон электрички он с жадностью глазел на болота и холмы с кривыми деревьями.
ЭРМА. Она то бегала в тамбур стрелять сигареты, то засыпала на его плече, подложив под голову собственные волосы.
АНТОН. Закупив на станции все необходимое, они двинулись в путь.
ЭРМА. Их мучительная дорога тянулась через леса и болота, немыслимые заросли, крутые склоны. Эрма ныла и сквернословила. Он угощал ее побоями и лаской.
АНТОН. Женщина шла в новой одежде, но в руках несла бережно свернутым свое платье.
ЭРМА. Несмотря на все трудности, Эрма и не думала бежать от него. Не потому, что ей некуда было пойти. Она прикипела бы к стенке в любом котле…
АНТОН. Неожиданно скверная женщина и он слиплись намертво, совершенно спокойно это осознавая.
ЭРМА. Антон привел Эрму к подножью горы, поросшей мхом и низкими деревьями, и сказал…
АНТОН. Лезь!
ЭРМА. И началось долгое восхождение.
АНТОН. После того, как им пришлось пройти двадцать километров болотом, загадив обувь и одежду гнилостной грязью и обессилев от борьбы с хлюпающей и засасывающей пучиной, восхождение на гору казалось дорогой в небо!
ЭРМА. Когда они сели отдохнуть и перекусить, Эрма увидела, что он оставил где-то в болоте подошву от левого ботинка и шел почти босиком. Запасной обуви не было.
АНТОН. Перемотали ногу тряпкой и продолжили путь.
ЭРМА. Молча и остервенело: на двух, а под конец на четырех конечностях они ползли вверх. Самую вершину устилали толстые шубы мхов и брусничные ковры. В них блаженно утопали ноги. Облака проплывали так низко, что казались гигантскими нависшими над головой кораблями и отбрасывали на землю черные тени. Ступивших на вершину обдул высокий ветер, и двое упали в мох, только у Антона нашлось немного сил проговорить…
АНТОН. Приветствую тебя, женщина, вдова лысого фермера, убившая лысого фермера! Мы добрались! Мы на вершине горы! Хорошо, что у тебя такие жилистые руки. Ты сможешь работать наравне со мной.
ЭРМА. Оба уснули под небом, — хищные птицы, которые изредка поднимались в воздух над горой и боролись с высоким ветром, — видели, как спали грязные измученные люди с обветренными лицами, распухшими от комариных укусов руками. У него была мечта — построить дом на вершине горы. Дом для себя и тех путников, которые однажды найдут его здесь. Тех путников, которые не побоятся бросить все в своей жизни ради него, как ради божества, хотя бы на одно лето, и появятся перед ним.
АНТОН. К этой мечте имелась пила, топор, карта местности и одна тощая женщина.
ЭРМА. Приходилось спускаться с горы в лес, валить деревья и тащить их наверх вручную.
АНТОН. Ведь на горе, кроме камней и мхов, ничего не было. Еще ветер.
ЭРМА. Такая работа была в сто раз тяжелее работы на ферме, но женщина не роптала — жизнь на горе напоминала сон, в котором с легкостью осуществлялось невозможное.
АНТОН. Если у них появлялась острая необходимость в чем-либо, они отправлялись в трехдневный поход на станцию. Там были рынки, магазины, а также свалки.
ЭРМА. Эрма во время таких вылазок надевала свое единственное белое платье и щеголяла в нем по улицам.
АНТОН. Но никакая маскировка не помогла бы скрыть главного — каторжная работа и жизнь на вершине сделала их заметными в любой толпе, отличными от других. Люди рассматривали путников в упор, не стыдясь.
ЭРМА. Этот мир теперь пугал. Он казался не настоящим, а какой-то сонной имитацией, макетом, планом местности.
АНТОН. Дико хотелось вернуться на вершину, где они оба прижились и чувствовали себя под теплым брюхом желтой собаки с молочными сосками.
ЭРМА. Двое работали без памяти, понимали друг друга без слов, лечили слюной друг друга царапины и трещины на пятках. Их жизнь была полна событий.
АНТОН. Однажды у Эрмы случился выкидыш. Она и понятия не имела, чей это был ребенок.
ЭРМА. И ее старания вытравить его наконец увенчались успехом.
АНТОН. Антон сам расчесывал женщину в этот вечер, выпутывая из волос стружки и кусочки коры со словами: “Это всего лишь плод, человеческий зародыш, вот если бы ты, Эрма, могла родить нам козу, и домашнюю птицу, и сторожевую собаку…”
ЭРМА. Эрма заливалась хриплым гогочущим смехом.
АНТОН. Каждое утро над деревянным срубом поднимался холодный туман. Однажды я проснулся в одиночестве. Эрмы нигде не было. Я втянулся в повседневную работу — заготавливал дрова. Сам сходил за водой, сам приготовил обед. Долго не гасил светильник, но женщина не вернулась. Казалось, сегодня мыши грызут пол громче обычного, сегодня они грызут также стены, грызут крышу. Со всех сторон. Несколько раз я от страха выбегал с топором на улицу. Гора остывала. Все чище и холоднее становился воздух.
ЭРМА. Эрма вернулась через неделю…
АНТОН. Из-за пазухи она достала урчащую и ноющую тварь.
ЭРМА. Это был щенок.
АНТОН. Косолапый и коротконогий, как еж.
ЭРМА. Я родила тебе сторожевую собаку. Назови как хочешь… Ладно, я сама. Он забился под бак с водой. Пусть теперь все зовут его Бочок.
АНТОН. Бочок рос тревожным увальнем. Не любил ходить за дровами и любил глядеть из-за стоящей в углу метлы, как Эрма готовит еду.
АНТОН. В ноябре, когда валили березу, Эрма выколола себе один глаз.
ЭРМА. Поменяла живой глаз на мертвого ребенка.
АНТОН. И хотя на вершине она не чувствовала себя ущербной, на станцию ходить отказывалась.
ЭРМА. Зима измотала всех. Время текло медленно, теряя нас в сугробах. Антон все чаще уходил на лыжах до станции и пропадал там. Я понимала, что ему скучно отсиживаться по уши в снегу. Кроме того, у меня были свои дела дома, о которых он и не догадывался.
АНТОН. В чулке был спрятан табак!
ЭРМА. Он достался мне осенью, когда я принесла щенка. На самом деле я уходила на поиски курева. Останавливалась перед мужчинами, улыбалась, попрошайничала.
АНТОН. Ее угощали с удовольствием, и не только фильтрованными сигаретами, но и пивом, и копчеными кильками.
ЭРМА. Получилось так, что Эрма изрядно накирялась и очнулась на полу в чьей-то бане. Визгливый щенок лизал руки. Баню открыл дед и объяснил, что привел сюда Эрму его сынок, но рано укатил на работу. Дед дал ей поесть, а уходя, Эрма выпросила самосада и того щенка, который разбудил утром. Все равно зверей предстояло утопить. Щенков в коробке насчитывалось четверо, и Эрма взяла по ошибке не любопытного и дерзкого, а ленивого Бочка.
АНТОН. Он оказался угрюмым, часто ему недоставало сообразительности, и женщине приходилось бить его.
ЭРМА. В ящике с крупой пряталась банка с вином. В мешке с солью — бутылка спирта. Когда Антон пропадал в городе, в доме на вершине горы пол был завален огарками самокруток, Эрма пила, смотрелась в маленькое зеркальце, пела и плакала, урывками кидала дрова в печь. Если Бочок недовольно просил есть, она отвечала ему: “Как порой горько мы ошибаемся в тех, кого любим! Как часто принимаем за других! Тебе это известно не понаслышке. Проходимцев мы спасаем своей любовью, в то время как наших любимых… топят… в помойном ведре…”
АНТОН. Путники нагрянули в августе. Они все-таки получили мою записку и захотели прийти ко мне, проделав такой путь. Они чокнутые, мои друзья, и я люблю их!
ЭРМА. Я услышала голоса на улице, потом в хижину заглянул Антон.
АНТОН. Эрма, поесть!
ЭРМА. А сколько их?
АНТОН. Трое!
ЭРМА. А сколько женщин?
АНТОН. Одна.
ЭРМА. Я подошла к кастрюле. На улице смеялись и кричали. Бочок испугался их голосов и укрылся от чужих в дровах. Женского голоса не было слышно. Антон и путники ввалились в дом.
АНТОН. Эрма, что за маскарад, сними очки! Это наши, свои, не бойся.
ЭРМА. Я одноглазая, предупредила Эрма и послушалась, в комнате замолчали.
АНТОН. Это — Эрма, мы познакомились в лесу и вместе выстроили эту хибару.
ЭРМА (тихо). Эту хибару…
АНТОН. Аквариус, Таня и…
ТОРЧОК. Владимир. Тоже вот приехал…
ЭРМА. И тут Эрма увидела женщину — маленькую ласточку, — в ней все было крошечным: уши, ладошки, колени, только глаза — просто огромные. Просто огромные.
АКВАРИУС. Кормите нас, давайте, хозяйка! Распоряжайтесь!
АНТОН. Скорей, Эрма, они с голода умирают! Таня!
ЭРМА. Они ели снова и снова.
АНТОН. Таня!
ЭРМА. Они ели и пели на улице у костра. Я варила и носила им, варила и носила.
АНТОН. Я счастлив, Эрма! Теперь я счастлив!
ТОРЧОК. Я тоже счастлив! Ведь я свободен! Аквариус вылечил меня, на мне была какая-то порча, всю жизнь на мне была порча!
АКВАРИУС. Аквариус — программист, подающий надежды. Справится с любым вирусом!
АНТОН. Вы привезли портвейн! Какая прелесть, Аквариус, ты настоящий друг! Я не пил с нашей последней встречи! Раскодируйте меня обратно! Какая все-таки гадость, как я пил это раньше!
ЭРМА. Если я пойду в сарай с дровами и буду ночевать там, он даже не заметит моего отсутствия!
АНТОН. Эрма, ты что-то сказала?
ЭРМА. Я не буду пить больше.
АНТОН. Не узнаю тебя. Сегодня можно, сегодня, наоборот, можно!
ТАНЯ. Когда в доме расстелили спальные мешки и улеглись, мы с Антоном случайно оказались рядом.
ЭРМА. Случайно!..
ТАНЯ. Мы не говорили.
АНТОН. Но когда я делал вдох, мне доносилось ее теплое дыхание.
ТАНЯ. Их слух обострился до предела.
АНТОН. Дыхание, — дыхание стало их разговором. Теперь они могли различить в нем радость, нетерпение, просьбу, благодарность… Живые люди, собака, этот дом…
ЭРМА. Эрма в дровяном сарае…
АНТОН. Всё это перестало существовать, — все превратились в неодушевленные травяные тюфяки в ночи.
ЭРМА. И даже Эрма в дровяном сарае.
ТАНЯ. Скоро дыхание стало таким горячим, что могло обжечь, если бы не вылилось в объятия и поцелуи.
АНТОН. Это было неизбежно… Я скажу Эрме, что уеду восстанавливаться в институт.
ТАНЯ. Утором стало так холодно, мы прижались друг к другу всем телом и уснули, не чувствуя собственного веса.
ЭРМА. А каково было Эрме в дровяном сарае, под открытым небом. Утром я вошла в дом. Я стояла у них над головами. Я догадалась. В его мир из одноцветных бревен, земли и черной работы, черной женщины, пресной и доступной,екак земля под ногами, — вторглось маленькое светящееся существо с тоненьким чистым голоском. Я стояла у них над головами. Что я сделала? Да ничего не сделала — вытащила из ее карманов деньги и сигареты. Когда вытаскивала — чуть не засмеялась. Вытащила деньги, вытащила сигареты и рванула изо всех сил прочь, прочь из новенького дома на вершине горы с вырубленной над крылечком надписью: “Этот дом построили Антон и Эрма в таком-то году”; я бежала, пес бежал за мной и лаял! Мы бежали с горы и лаяли, и ни один придурок не проснулся, не увидел нас. А я была такой красивой! Ну и что, что у меня один глаз! Мое белое платье развивалось по ветру, я бежала высоко над землей, подпрыгивая, бежала босиком, и Бочок бежал рядом, почти по воздуху, на нем развевалась длинная разноцветная шерсть, но никто не увидел, как одноглазая Эрма и ее верный пес парят над вершиной и с какой скоростью!
Четвертая картина
АНТОН. Мама? Открой скорее, мама, я пришел к тебе.
МАМА. Ты?
АНТОН. Открой мне, пожалуйста!
МАМА. Ну проходи, садись. Щас, щас…
АНТОН. Куда ты, мама.
МАМА. За водой сбегаю, к чаю… Щас…
АНТОН. Да не надо.
МАМА. Как же… Вот, в холодильнике, как назло, пакетик зеленого чая и корочка белого хлеба… (Гостеприимно выкладывает содержимое холодильника на стол.) Чё поесть бы тебе…
АНТОН. Ничего не надо. Я бог. Богу питаться вредно.
МАМА. Три года чаю с тобой не пили… щас, я по воду… (Обувается.)
АНТОН. Прости… Ой, мама, почему вы ходите в таких ботинках…
МАМА. Как почему — хана им пришла, сам видишь. А на новые денег нет.
АНТОН. Кошмар. Я найду новые, мам, я найду.
МАМА (разувается). Ага, конечно! Найдет он. Где тебя таскало по свету-от?
АНТОН. Прости.
МАМА. Да чего там!.. Вместе же сидим, вот как… (Пауза.) А я же у тебя пошла на пенсию, да, сын… По миру у тебя мать пошла…
АНТОН. Мама… У тебя стало так тихо…
МАМА. Так ночь же на дворе, как ты хотел…
АНТОН. А где Ленка, мам, где моя сестренка?
МАМА. Вспомнил… Ленку убили неофашисты на улице, я же тебе писала. Да ты же хату сто раз в год меняешь… Получил бы, приехал. Или не приехал бы? Их так и не посадили!
АНТОН. Помолчи!..
Потрошит пакетик чая, поджигает его. Пакетик наполняется горячим воздухом и взлетает со стола огненным фонариком, медленно тлея в воздухе.
МАМА (смотрит на белесый пепел от сгоревшего пакетика). Это был последний, сынок… Молчу, молчу…
АНТОН. У тебя тихо так…
МАМА. Ну… А че вспомнил-то про нас? Милиция ищет?
АНТОН. Нет. Наверное, уже не ищет.
МАМА. Серьезное что случилось?
АНТОН. Да. Я у тебя дрянь.
МАМА. Чаю хоть давай. И к печке садись. Вырядился! Как всегда, ты, сынок. Че надел? Так щас носят, что ли? На улице-то не лето еще, совсем не лето!.. Летом — опять в лес поедешь?
АНТОН. Поеду.
МАМА. Сколько можно, пора делом заняться, скоро четвертый десяток разменяешь, на кой тебе этот лес?
АНТОН. У меня там дом.
МАМА. Дом, это где ждут.
АНТОН. А может, меня там ждут еще…
МАМА. Кто?
АНТОН. Один человек…
МАМА. Собаки разлаялись.
АНТОН. Все равно у тебя так тихо… Можно услышать, как перышко из перины на пол упадет… Как муха идет по зеркалу…
МАМА. У нас мух еще нету.
АНТОН. А я слышу… И как птицы летят над домом…
МАМА. Ишь ты, какой ты ушан!
В дом входит Эрма. Стоит в темноте в коридоре, рядом с ней — пес.
ЭРМА. Вы двери не закрыли, я и вошла. Узнаете меня?
МАМА. Кто же тебя там в темноте опознает! Сюда иди, не стой там. Какой ты, сынок, общительный, сам только через порог, а за тобой уже друзья тут как тут! Вы же к нему? Кто там? Вы к нему?
АНТОН. Мам, ну кто ко мне!.. Это к тебе, наверное…
ЭРМА. А я с собакой.
МАМА. С собакой проходи, сегодня праздник, сегодня можно. Отец пьяный всегда собаку в дом запускал!
АНТОН. Эрма!!!
Эрма в белом платье, смеется. У ее ног здоровенный усталый пес.
АНТОН. Это он? Он постарел…
МАМА. Это кто, Антон?
АНТОН. Это Эрма, мама. Мы познакомились с ней в лесу.
МАМА. А что у нее с глазом?
ЭРМА. В лесу потеряла, ну и фиг с ним, правда, Антон?
МАМА. Нет, не фиг, безглазые нам не нужны, сын. И вообще — вам лет сколько, женщина?
ЭРМА. Тридцать пять.
АНТОН. Ну и фиг с ним, мама. Эрма, где ты все это время была без меня?
ЭРМА. Я поняла тогда, что мне некуда идти… С тех пор я все время ходила за тобой, я всегда была рядом, Антон. Это было увлекательно, следовать за тобой всюду…
МАМА. Как шпион!
ЭРМА. Как ангел-хранитель… Я знаю, что Владимир нашел тебе работу, что ты жил с той девушкой у Аквариуса, что поступил в институт. Но я не сразу догадалась, что ты едешь к маме. Я думала, ты едешь ко мне, в наш дом…
АНТОН. Как ты жила?
ЭРМА. Один раз я доедала за тобой запеканку с грибами в кафе. Очень вкусную.
АНТОН. Мама, можно мы поживем у тебя до лета? Мы с ней? Можно?
МАМА. По-моему, она сумасшедшая, сынок. Чё соседи скажут, посмотрим. Ну, теперь посидим… Втроем…
АНТОН. Сколько можно сидеть, мам? Усну сейчас на столе прямо…
МАМА. Я же знаю, что долго ты не будешь жевать мои макароны. Пожуешь-пожуешь — и опять сдриснешь в свой город. Дай хоть на тебя наглядеться. Он у нас, женщина, не помню, как вас там, он красивый ведь такой — в детстве я ему волосики не стригла — и все думали, что девочка. Такой он милашка, мой сынок, такой выбражуля.
АНТОН. Да, я до сих пор обаятельный, сука. Щас усну тут, мам. Пусть теперь Эрма говорит. Мне нравятся ее бормотания, которые завиваются в песни.
ЭРМА. Я тоже обаятельная. Ну и что, что у меня нет глаза.
МАМА. Правильно, дочка. Антон, она в нашу породу. Я своих сразу вижу…