“Черная” комедия
Опубликовано в журнале Урал, номер 9, 2007
Андрей Крупин учится на втором курсе в Екатеринбургском государственном театральном институте (отделение “Литературное творчество”, семинар Николая Коляды). Ему 21 год. Пьеса “Мракобесы” вошла в шорт-лист Международного конкурса драматургов “Евразия-2007”.
Андрей Крупин
Мракобесы
“Черная” комедия
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
ГЕННАДИЕВИЧ, 50 лет, отец семейства
ТАТЬЯНА ЛАРИНА, супруга Геннадиевича, потерявшая память
СЛАВА, 21 год, их сын, сектант
ОЛЬГА, 25 лет, дочь, страдает синдромом Дауна
НЕЗНАКОМЕЦ, загадочный юноша, приснившийся Ольге
СЕМЕНОВИЧ, 49 лет, сосед
НАТАЛЬЕВНА, супруга Семеновича, в тех же летах
КАНДИДАТ, баллотируется в мэры города
ВРАЧ, лечит Татьяну от потери памяти, не женат
МИЛИЦИОНЕР, такой же странный, как и все остальные
1.
Трехкомнатная квартира Лариных. Кухня. Лампочка под потолком подрагивает, от того освещение прерывистое. За столом сидят Геннадиевич на пару с Семеновичем, разливают по стаканам содержимое трехлитровой банки. Цвет содержимого мутный, с сероватым оттенком. На столе стоит включенный телевизор. Рекламный блок подходит к концу. На экране появляется Кандидат в мэры города.
КАНДИДАТ. Звать меня Михаилом Абрамовичем Чудотворным. Я ваш единственный заслуживающий внимания кандидат в мэры. Приветствую всех жителей своего убогого… своего замечательного города! От мала до велика. От беспробудных пропоиц до преуспевающих коммерсантов. Я…
Телевизионные помехи.
ГЕННАДИЕВИЧ. Смотри, какой гусь! Про нашего не забывает.
СЕМЕНОВИЧ. Захлебнем.
Чокаются гранеными стаканами. Выпивают на брудершафт.
ГОЛОС ДИКТОРА. Наша телекомпания просит прощения за ужасные помехи. Возобновляем трансляцию предвыборной кампании нами всеми любимого Михаила Абрамовича Чудотворного.
КАНДИДАТ. Я не любитель пустой болтовни. Мне не интересно чесать языком направо и налево. Я человек действия. Годы принудительных работ воспитали во мне личность, способную идти вперед, через трупы своих оппонентов, что волей случая застилают мой жестокий путь к спасению человечества. Стоит ли говорить о своих планах относительно завтрашнего дня? Зачем тратить время, ответит ваш покорный слуга, когда как в дне сегодняшнем есть масса преимуществ. А если чумной прохожий начнет меня терроризировать ворохом всякого ширпотреба, я посмотрю в его бесхитростные глаза своим орлиным носом. Дыхну народным перегаром! И пройду мимо, в дом престарелых, спасать стариков от голода, холода и от маленьких пенсий! Нашему городу нужен не просто мэр, а самый что ни на есть блюститель человеческих душ! Да, друзья мои…
Геннадиевич убирает у телевизора звук. Семенович разливает содержимое трехлитровой банки по стаканам. Кандидат продолжает открывать свой рот, только беззвучно, однако наглядно жестикулируя.
ГЕННАДИЕВИЧ. За взятие Берлина.
СЕМЕНОВИЧ. За взятие.
Выпивают. Семенович начинает трясти головой, показывая руками в сторону своего рта. Геннадиевич, смекнув потребность своего соседа, в одно движение оказывается у холодильника; во второе движение возвращается к столу с пятилитровой банкой соленых огурцов. Залезает рукой вовнутрь банки, достает тридцатисантиметровой огурец. Засовывает соседу в рот.
ГЕННАДИЕВИЧ. Жуй-жуй. Посол от позапрошлого года, выдержаны в дубовых бочках, под покровительством моей покойной тещи.
СЕМЕНОВИЧ (жуя). Отличная теща у тебя баба. Мир ее праху.
ГЕННАДИЕВИЧ (зловеще). Спи спокойно, Зинаида Петровна, спи спокойно.
В кухню заходит длинноволосый парень, на лице его пирсинг, одежда черна как смоль. Стальная цепь свисает с шеи. Звать все это дело Славой. Проходит к холодильнику. Достает пакет томатного сока. Жадно пьет. Кадык так и ходит ходуном.
ГЕННАДИЕВИЧ. Полюбуйся, Семеныч, кого я воспитал на свою голову. Сектанта-неуча.
СЕМЕНОВИЧ. Сын твой? Панк, поди? (Всматривается в Славу.)
СЛАВА. Здравья желаю. (Отдает честь.) Дядь Семен, мы ж каждый день видимся, а вам все никак меня запомнить не получается. (Уходит.)
ГЕННАДИЕВИЧ. Славка у меня на работу устроился. В морг.
СЕМЕНОВИЧ. Правильно, ближе к людям надо быть, ближе.
ГЕННАДИЕВИЧ. И я так считаю, за людей. (Выпивают.)
СЕМЕНОВИЧ. Ген, жену твою не видать. Съехала? Имя ее из головы вылетело, напомнишь?
ГЕННАДИЕВИЧ. А я тебе разве не рассказывал?
СЕМЕНОВИЧ (пожимая плечами). Памятью стерлось, возобнови.
ГЕННАДИЕВИЧ (наливая). Так два месяца она, как в больницу слегла.
СЕМЕНОВИЧ. За медицину. (Чокаются. Закусывают. Выпивают.) Жаль, а в честь чего?
ГЕННАДИЕВИЧ. Мусор она у меня пошла выносить, на помойку, вечером поздним. О поребрик навернулась. Возьми и шандарахнись головой в асфальт. От удара память потеряла. Да и ногу заодно переломала. В двух местах, если не ошибаюсь. Вот и положили ее ногу в больницу вместе с памятью не вернувшейся.
СЕМЕНОВИЧ (выпучив глаза). Окоченеть.
2.
Больничная палата, где и содержится Генкина жена, потерявшая память. Койка, на ней она и лежит. Полусидя. На ноге гипс. Врач в белом халате скачет на костылях по палате.
ВРАЧ. Костыли вы мои, костыли. С набалдашником, модифицированные. Увезите меня в Гималаи, где лазоревый берег скребет. Отчего мне вся это клоака? Отчего же мне так не везет. Ну, больная, как самочувствие? Вспомнили чего, али как вчера ни бельмеса не соображаете?
ТАТЬЯНА. Порой что-то всплывет в голове, я пытаюсь нащупать, вроде, кажется, вот-вот ухвачу, а оно возьми и… Не могу правильно слово подобрать… (Ударяется в жестикуляцию). Пуф! И нет. Так пуф! Раство… рас-тво-ря-ет-ся. Да, да, растворяется, правильное слово. (Самопохвально.) Надо же — подобрала.
ВРАЧ. А вы щупайте целенаправленней, так, чтоб не растворялось. А то конечно! (Поет.) Птица счастья завтрашнего дня. Выбери меня, выбери меня! (Прекращает петь. Ставит костыли к стене.) Костылей принес. Новости вам есть. Приятные.
ТАТЬЯНА. Приятные — это как? Хорошие? Мне от них лучше станет?
ВРАЧ. Хуже-лучше есть вещи противоположные.
ТАТЬЯНА. Противо- что?
ВРАЧ. А не все ли равно? Имя свое сперва вспомните, после и на более сложные материи отвлекайся.
ТАТЬЯНА. Имя мне мое известно, вы мне паспорт показывали. Там и написано…
ВРАЧ. Не верь всему, что пишут. Не верь и тому, что говорят. Даже если это говорю я. Ваш собственный врач. Все иллюзия. Сон, чушь собачья! Для примера возьмем обычные костыли. (Показывает рукой на костыли.) Костыли как костыли. Ан нет! Дорогая моя. Все куда серьезней, чем мы думаем!
ТАТЬЯНА. Врач, вы меня пугаете.
Врач смеется.
ТАТЬЯНА. Там же написано в паспорте имя мое. Татьяна. Татьяна Ларина. Отчество Никифоровна. Замужем. Детей двое. Только не помню я их совсем. (С грустью.) Ни разу не навещали.
ВРАЧ. Помните, откуда дети-то берутся?
ТАТЬЯНА. Я помню только, что дети — это цветы жизни нашей.
ВРАЧ. Ну, энто любой дурак скажет.
ТАТЬЯНА. Помню, они на горшок ходят, а в унитаз не хотят, при-ве-ре-дни-ча-ют.
ВРАЧ. Это до поры до времени не хотят. А потом за милую душу, за уши оттаскивай.
ТАТЬЯНА. А берутся они откуда, увы. Не припомню.
ВРАЧ. Трах, он сам по себе в радость.
ТАТЬЯНА (удивленно). Трах?
ВРАЧ. Трах — это один из трех методов зарождения ребенка. Все-то вам объясняй-рассказывай. Ладно, найдется время. Вспомните. Мужик твой вам наглядно продемонстрирует. Со всеми подробностями.
ТАТЬЯНА. Надеюсь.
Врач запрыгивает на кровать и давай на ней прыгать.
ТАТЬЯНА. Игривое у вас настроение сегодня, смотрю на вас — и радостно.
ВРАЧ. За вас радуюсь! Выписываем! Домой к мужу поедете, к деткам. Костыли вы мои, костыли, сени новые мои… (Спрыгивает на пол.) Мы с коллегами посовещались и решили, совместно так, надо заметить, решили. Дома-то вы, так сказать, в привычной среде обитания. Махом память вернется, как на дрожжах оклемаешься. А то стены палаты больничной давят. Давят они. И на психику, и на мимику, и на сознание. А дома муж, сынишка с дочуркой. Идиллия, да и только. Я к вам иной раз приду навестить. А может, и не приду. Домой едешь! Домой! (Трясет Татьяну за плечи.) Счастье-то какое! Вставай давай, на костылях попрактикуемся.
Откидывает с Татьяны одеяло. На ней голубая в горошек ночнушка. Врач помогает ей подняться. Подает костыли. Татьяна неуверенно на них опирается. Встает.
ТАТЬЯНА. Ой, врач, боязно. А сколько мне лет, забыла я вся.
ВРАЧ (поддерживая Татьяну). Реальный возраст человека, дорогая моя… (Помогает сделать первые шаги.) …это не столько, сколько ему лет, а объем пережитого.
ТАТЬЯНА. Ой, упаду.
ВРАЧ. Не боись. У нас мертвые встают! А у вас всего-то нога сломлена, ну и с памятью не лады.
Татьяна на костылях начинает себя чувствовать все уверенней.
ТАТЬЯНА (каждую фразу как открытие). Вспомнила! Мне 47. (Делает несколько шагов.) В апреле я родилась, 17-го! (Делает еще шаги.) Утром родилась. На рассвете! (Чем больше шагов она делает, тем подробней воспоминания.) Роды мои женщина принимала! В белом халатике таком! Кудрявая вся! В руках меня держит! Баюкает! Песенку шепчет! Про волчонка! А я глазками моргаю! В окно смотрю! Там деревья зеленые! Дома высокие! Светофоры мигают! Машины катят! Люди ходят!
Теряет равновесие. Падает на пол. Костыли разлетаются в разные стороны.
ВРАЧ (смеясь). Машины у нее катят (смех все шибче), песенку ей поют, глазками она моргает… умора с вами одна. Умора. Давай вставай. Разлеглись-таки на холодном полу. (Помогает Татьяне подняться. Садит на кровать. Пристраивается рядом.) Видела бы себя. Так при мне на костылях не рассекали! Вот и память потихоньку возвращается. (Татьяна тяжело дышит.) Щас давай мужу вашему позвоним, чтоб забирать приезжал.
ТАТЬЯНА. Мужу?
3.
Кухня в квартире Лариных. Геннадиевич лежит на столе, обнимая телевизор. Семенович покачивается на табуретке. Оба порядком на бровях.
СЕМЕНОВИЧ. Есть зажигалка?
ГЕННАДИЕВИЧ (роется в карманах). Держи.
СЕМЕНОВИЧ (вертит зажигалку, чиркает). Маленькая. А ты знаешь? Оказывается, размер зажигалки нисколько не влияет на ее судьбу.
ГЕННАДИЕВИЧ. Передай мне соль. Только поосторожней. Не то убью.
СЕМЕНОВИЧ. У меня раньше была такая огромная-преогромная зажигалка. И что ты думаешь?
ГЕННАДИЕВИЧ. Я особо не думаю.
СЕМЕНОВИЧ. С этим-то понятно. Этой зажигалке и годика не исполнилось. Потерял. И никаких вестей.
Где-то в квартире зазвенел телефон. Назойливо так, хоть затыкай. Звенит и звенит. Однако Геннадиевича на пару с Семеновичем это особо не беспокоит. Они на своей волне, и всякое мирское им по барабану. Вдруг раздается бешеный топот ног. Мало того, что раздается, так еще и нарастает, заглушив все попытки телефона привлечь к себе внимание. В кухню вбегает девочка, одетая в розовые банты и пижаму с жирафами. Остальные приметы обычных девочек отсутствуют. Ростом она метра два, весом около ста кэгэ. Звать все это дело Ольгой.
ОЛЬГА (глухим голосом). П… ПАПА!
ГЕННАДИЕВИЧ (приподняв голову). Гляди, кто пришел! Дочурка моя, Ольга, кажись?
СЕМЕНОВИЧ (обернувшись). Разорвите меня муравьи.
ОЛЬГА. Па… ПАПА!
ГЕННАДИЕВИЧ. Расскажи-ка дяде Семену, кем ты стать думаешь, когда подрастешь?
ОЛЬГА. Вете… Вете… Ветеринаром.
СЕМЕНОВИЧ. Ай, молодца! (Хлопает девочку по спине.)
ОЛЬГА (писклявым воплем). Не тронь! (Толкает своей ручищей Семеновича, тот валится с табуретки.) На… Тебя. В… Врач. (Передает телефон Геннадиевичу. Покидает кухню.)
ГЕННАДИЕВИЧ (в трубку). Кто бы это мог быть? Больница? Какая больница? Врач? Лечащий врач моей жены? Нет у меня никакой жены. Вы не туда… Туда говорите? Да, квартира Лариных. Верно. Ах, жены моей. А ее нет дома. Она мусор пошла выносить и память потеряла. Позвоните через год, может, нога и срастется. Что говорите? Она у вас. Отлично. Пользуйтесь. Мне за ней приехать? В больницу? Вот еще. Никуда я не поеду. Скажите Галке, фу ты. (Слезает со стола на пол, ходит по кухне.) Скажите Татьяне… Что ж ей сказать? О! Скажите, я муж ее законный. Понятно! Так и передайте, от законного мужа. А еще добавьте, что Семеныч мне один друг на белом свете. Ясно?! (Злится.) Я за ней ни в какую больницу не попрусь! Смотрите важная какая! Пусть сама домой топчет! (Запускает телефонную трубку в стену, та разлетается на фрагменты.) Семеныч! Вставай давай. Разлегся. (Поднимает Семеновича, садит на табурет.) Семеныч, скажи мне… (Трясет Семеныча.) Семеныч, тебе нравится жена моя? Жена моя нравится?
Семенович морщит брови. Набирает полные щеки воздуха. Чуть оголяет язык. Выпускает накопившийся воздух.
СЕМЕНОВИЧ. Нравится.
ГЕННАДИЕВИЧ. Жить с ней хочешь?
СЕМЕНОВИЧ. Хочу.
ГЕННАДИЕВИЧ. Вот и живи! А я покидаю это мракобесово логово. Мне здесь опротивело. Танька, один черт, память потеряла, не отличит подмены. Ты, значит, с этой минуты Геннадий, а я, получается, — Семен. (Хлопает Семеновича по плечу.) Геннадий, как житуха?!
СЕМЕНОВИЧ (хлопает по плечу Геннадиевича). Семен. Выпьем?
ГЕННАДИЕВИЧ. За творческий подход!
Берут со стола наполненные мутной жидкостью стаканы. Семенович встает с табурета. Громко чокаются, аж брызжет во все стороны и направления. Выпивают. Одновременно бьют стаканы об пол.
ГЕННАДИЕВИЧ. Пошел я. Дай обнять тебя на дорожку сердечно. (Обнимаются.) Живи, в общем, за квартиру можешь не платить. Выселят — и плевать. Ключи на тумбочке, разберешься. (Открывает входную дверь.) Да, кстати, так, на всякий пожарный, сына моего звать Ольгой, а дочь… как же звать-то?.. Славой. Прощай. (Хлопает дверью, с потолка сыплется штукатурка.)
Семенович ходит по кухне, осматривая свое новое жилище. Заглядывает в хлебницу, в холодильник, шарит по шкафам с полками. Интересно ему, где, что и как. Обживается.
СЕМЕНОВИЧ. Жить можно, только надо порядок навести. (Валит на пол холодильник, а сам падает на него.)
4.
Дверь в квартиру Лариных. Со стороны подъезда появляются двое. Врач и Татьяна на костылях, нога в гипсе. Подходят к дверям.
ВРАЧ. Пришла пора прощаться. (Вздыхает.) Таня, Таня… мне вас не хватать начинает.
ТАТЬЯНА. Может, зайдете? Попьете этого, как его там…
ВРАЧ. Чайку?
ТАТЬЯНА. Да! Они же зеленые, черные, фруктовые, разные всякие… Да, я права?
ВРАЧ. Неудобно. Там у вас семья. Муж заждался. Я с ним по телефону беседовал, он по вам соскучился. А тут я в белом халате. Ну кому это надо?
ТАТЬЯНА (помолчав). Мне.
ВРАЧ. Давайте я после, на недельке, обязательно забегу. (Собирается уходить.)
ТАТЬЯНА. Постойте. Я его совсем не помню, а вдруг он мне не обрадуется?
ВРАЧ. Право, Тань, как можно вам не обрадоваться, смелее. Стучите. Дайте мне один.
Берет Татьянин костыль. Татьяна, чтобы не упасть, обнимает Врача. Их взгляды пересекаются. Смотрят друг на друга. Отводят глаза. Неловкая пауза.
ТАТЬЯНА. Я…
ВРАЧ. Мне…
ТАТЬЯНА. Может…
ВРАЧ. Не знаю…
ТАТЬЯНА. А…
ВРАЧ. Там… муж, дети.
ТАТЬЯНА (отвернувшись). Стучите.
Врач шибко серьезно воспринял Татьянино “Стучите” и прям-таки начал что есть мочи колотить в дверь костылем, схватив его обеими руками. Татьяна даже отскочила на несколько шагов, не в силах стерпеть этой неистовости со стороны Врача.
ВРАЧ. Откройте! Откройте немедленно! Дверь к праотцам вышибу!
СЕМЕНОВИЧ (с той стороны, пьяно). Кто долбит в двери мое?!
ВРАЧ (прекратив). Врач.
СЕМЕНОВИЧ. Портянок хомяч! Зря приехали. Я… это просто в шутку вам позвонил, в шутку. Кот мой совсем не ломал хвост и не был заражен проказой никакой, я это так, ради забавы наплел. Да и кота у меня сроду не заводилось. Кто там?! Или я спрашивал? Впрочем, кто там? Кто там?! Кто там?!
ТАТЬЯНА. Гена, кажется, да? Меня из больницы выписали. А стучал мой лечащий врач. Домой помог мне добраться.
СЕМЕНОВИЧ (приоткрыв). С руками-то не с пустыми? (Оглядывает гостей.) Я так и знал. С бутылочкой в следующий раз. Иначе не пущу. Понятно? (Открывает дверь.) Проходите, неча на пороге стоять. Здоров, жена! Как память? (Тянет руки в сторону Татьяны, та отстраняется.) Я тебе пирога испек, к твоему приезду, только ты долго. Я ждал, ждал, смотрел на него. Он весь такой картофельный. Возьми, не выдержи и — слопал. Ты проходи, проходи. Соскучилась по дому-то? (Провожает Татьяну в квартиру. Закрывает дверь. Татьяна смотрит на закрытые двери.)
ТАТЬЯНА. Там костыль. (Протягивает к двери руку, ладонью вверх.)
Семенович открывает дверь. Выдергивает у Врача костыль: “Дай сюда”. Захлопывает. Врач успевает произнести слово, и это слово: “Прощайте”.
СЕМЕНОВИЧ. На. (Вручает Татьяне костыль.)
5.
Прихожая в доме Лариных. Там тумбочка есть, зеркало навесное имеется, ну и остальные реквизиты на месте.
СЕМЕНОВИЧ. Вот, жена, здесь и живем. Правда, скоро размениваться нам время придет. Тебе комнатушку, деткам нашим комнатку, и мне две, как отцу вседержателю! Ты разувайся, разувайся. Гипс к остальной обуви приставь. Не стесняйся, никто твое добро не присвоит. Все же мы свои в доску. Паек вместе делим.
ТАТЬЯНА. Мне врач говорил, гипс только через месяц снимут, ко дню всех… Как же он сказал? Ко дню всех святых, так и…
СЕМЕНОВИЧ. Черт с гипсом, а ты взаправду лыка не вяжешь? Или так придуриваешься?
ТАТЬЯНА (вздыхая). Лыка?
СЕМЕНОВИЧ. Лыка, лыка. Память, по-простому.
ТАТЬЯНА. Увы. Думала тебя, мужа своего, увижу, и сердце екнет. Память вернется. (Опускает глаза.) Да не екнуло.
СЕМЕНОВИЧ. И нече по пустякам екать, беречь сердечко надо. Пойдем, жена, дом тебе покажу, экскурсию устрою. (Идет впереди Татьяны, та за ним на костылях, еле поспевая.) Кухня. Готовить тут будешь. Стряпать там, рукодельничать. Пельменей чтоб завтра — самолепленных. Как с работы со своей слесарской возвернусь, так чтоб с порога мне пельмень в рот забросила, пока кирзу свою гарную сбрасываю. (Заходят в комнату, где кровать, на которой и спят мужья с женами.) А тут что у нас? О, кровать. Стало быть, детей мы с тобой зачинать на ней наших начнем. Эх, седня ночью! (Ударяет ладонь об ладонь.) Дальше давай. К деткам сходим, их у тебя двое, если не ошибаюсь.
ТАТЬЯНА. Помню, мне врач мой лечащий про них рассказывал.
СЕМЕНОВИЧ. Хорошо, что рассказывал, щас сама и убедишься. Как же Генка-то перед уходом говаривал?
ТАТЬЯНА. Генка?
СЕМЕНОВИЧ. Мальчика, значит, Ольгой звать, а девочку, девочку… Пойдем, на месте и спросим.
Выходят из комнаты. Идут по коридору. Упираются в закрытую дверь. Семенович тянет за ручку. Открывает. А там… там ТАКОЕ. Прям писать не хочется, что там такое. В комнате по центру стоит двухметровая Ольга. В руках ее пылесос. И этим самым пылесосом она пылесосит саму себя. Напевая глухим голосом ей одной понятную бредятину.
СЕМЕНОВИЧ. Вот, жена, полюбуйся. Дочь твоя. Пылесосит саму себя. Это ж надо додуматься — себя саму пылесосить.
ТАТЬЯНА (с материнской любовью). Олечка, миленькая.
У Оли ноль эмоций, она занята своим любимым делом, и всякие там пустяки ее не касаются.
СЕМЕНОВИЧ. Детей даже толком родить не умеешь. На кой она саму себя пылесосит?
ТАТЬЯНА. Это игра у нее такая, она с детства, с детства… Ты, ты же, я вспомнила, вспомнила!
СЕМЕНОВИЧ (с угрозой). И что это ты вспомнила?
ТАТЬЯНА (радостно). Вспомнила! Ты, ты же ее этой игре и научил. Дома грязища была, ты Олечке пылесос дал. И сказал, как же сказал? Вспомнила, так и сказал. Пылесось.
СЕМЕНОВИЧ. Эт я умею… Пошли отсюда, у тебя еще один отрок есть, надеюсь, не такой как вот этот, в бантах розовых. (Смотрит на Олю с желанием.) Хотя… что-то в ней есть. (Выходят, закрыв двери комнаты.)
ОЛЬГА. М… МА… Мама дома. (Засовывает шланг от включенного пылесоса себе в рот.)
Семенович с Татьяной подходят к Славиной комнате. Семенович дергает за ручку, дверь не поддается, на ней красной краской написано: “Из ада в зад”. Из комнаты слышны непонятные бормотания.
СЕМЕНОВИЧ (стуча). Открывай, давай, мамка из больницы приехала, поглядеть тебя желает, да и мне польза на сынка посмотреть. Открывай! Оглох?! Живо, говорю! Открывай!
ТАТЬЯНА. Спит, поди, мальчик, может, не будем мешать?
СЕМЕНОВИЧ. Открывай!
СЛАВА (из комнаты). Привет, ма! Ты прости, я занят, завтра, завтра… Во черт! (Потусторонний голос.) Силой данной мне рогом нерожденного буйвола, заклинаю! ИЖХЕ АНУС РЕВОЛЬДА! ПЕСТО ГЕТО РЕПРИЗА! Изиде!
ТАТЬЯНА. Славка духа злого изгоняет, его… Его в такие моменты лучше не отвлекать.
СЕМЕНОВИЧ. Ты жена повремени вспоминать всякую околесицу, а то о супружеском долге можешь и не мечтать.
ТАТЬЯНА. Я и не мечтаю.
СЕМЕНОВИЧ. Какие мы хитрющие! (Идет на Татьяну, намереваясь ее заполучить.) Порадуй-ка своего Человека-Паука накануне битвы с Кинг-Конгом! У-тю-тю!
Татьяна пятится. Падает на спину. Костыли вместе с ней. Пятится. Семенович склоняется. Татьяна ищет рукой костыль. Находит. И — тюк! — Семеновича по голове. “Больно же, ты чего?” — говорит тот. Держится рукой за ушибленное место.
СЕМЕНОВИЧ. Денег тогда дай, на опохмел!
ТАТЬЯНА (с полу). Денег?
СЕМЕНОВИЧ. Их самых!
ТАТЬЯНА. У меня нет, я даже не знаю, что это и как…
СЕМЕНОВИЧ. Вспоминай тогда, куда заначку зарыла! А то всякую ересь бестолковую… Где заначка?!
ТАТЬЯНА. Посмотри… посмотри в холодильник. В холодильнике за ре… ре-фри-же-ра-то-ром. Там на Олечкино лечение.
Семенович скрывается на кухне. Стучат двери холодильника. Радостное восклицание. Появляется в прихожей.
СЕМЕНОВИЧ. Молодца! Можешь же, когда хочешь! (Вертит вруках увесистый шмоток денег. Отделяет одну купюру. Бросает на пол.) Купи помады! Домой можешь не ждать. Бывай! (Пропадает за входной дверью.)
6.
Ночь в квартире Лариных. Комната, где кровать. Татьяна на ней. Спит, похрапывая. Ее гипс торчит из-под одеяла. За окном полная луна. Освещает загадочной дымкой комнату. Входит двухметровая Ольга. Крадется, как богомол. Шея прижата к плечам. Голова вертится в разные стороны. Рот издает звуки, похожие на уханье филина. Ходит и ходит. Непонятно зачем. Склоняется над Татьяной. Громко ухает. Нагибается к гипсу. Старательно обнюхивает его. Обхватывает руками. Тянет на себя. Гипс потихоньку сползает. Ольга надевает его себе на руку. Стучит по голове. Уходит, на прощание проухав гопака. В комнату заходит Слава, одетый в красную свитку с капюшоном. В руках его голова быка, обязательно — с рогами. Обходит комнату, перекрещивая бычьей головой пространство. Исчезает.
7.
Сон Ольги. Незнакомец и Ольга сидят спина к спине. Больше в этом сне ничего нет. Ольга и Незнакомец. Темнота и они. Сидят, опустив головы. Их что-то объединяет. Спокойно так, будто знакомы целую вечность.
НЕЗНАКОМЕЦ. Длинные тонкие лезвия бритв, с которых в мою ладонь капала кровь. Черви ползали по моему трупу. Огромные бездны, где я тону. Толпы улепетывающих тараканов, красноглазых крыс совокуплялись в экстазе на моих глазах. Перепачканные кровью люди. Петля веревки крепко-накрепко затянута вокруг моей шеи.
ОЛЬГА (нежно). Не надо так, ты не один, я здесь, рядом с тобой.
НЕЗНАКОМЕЦ. Это было ужасно.
ОЛЬГА. Головные боли?
НЕЗНАКОМЕЦ. И кошмары.
ОЛЬГА. Ты ходил к врачу?
НЕЗНАКОМЕЦ. Нет.
ОЛЬГА. Тебе следует к нему сходить.
НЕЗНАКОМЕЦ. Почему тебя не было рядом все это время?
ОЛЬГА. Неужели ты не понимаешь, что я тебе сказала тогда? Я осталась бы с тобой, если бы ты захотел принять мою помощь. Но когда ты отказался понять, что твои приступы мигрени и проблемы в общении с другими…
НЕЗНАКОМЕЦ (вскочив). О, ради всего святого, замолчи! Замолчи! Ты грязная ворчливая сука, и я не желаю больше тебя выслушивать! (Склоняется над Ольгой.) Мы сможем все поправить, как это было раньше. Ты не согласна? (Садится сзади Ольги, обнимает за плечи.)
ОЛЬГА. Я согласна.
НЕЗНАКОМЕЦ. Все может быть так, как это было раньше. Нам только надо избавиться от твоей мамаши. Я стану всем, что у тебя осталось в жизни. И тебе придется вернуться ко мне, правда?
ОЛЬГА. Да.
НЕЗНАКОМЕЦ. И мы будем снова счастливы, да?
ОЛЬГА. Да.
НЕЗНАКОМЕЦ. И я снова смогу касаться тебя.
ОЛЬГА. Да.
НЕЗНАКОМЕЦ. И мы будем спать вместе.
ОЛЬГА. Да.
НЕЗНАКОМЕЦ. И жить вместе.
ОЛЬГА. Да.
НЕЗНАКОМЕЦ. И люди перестанут на меня косо смотреть.
ОЛЬГА. Да.
НЕЗНАКОМЕЦ. Ты — все, что у меня есть, и если ты будешь рядом, все будет так, словно и не было этих двух лет разлуки.
ОЛЬГА. Да.
НЕЗНАКОМЕЦ. А теперь тебе пришло время просыпаться, помни, о чем мы с тобой договорились. Твоя мать — это препятствие на пути наших сердец.
8.
Утро. Кухня в доме Лариных. Татьяна без гипса. Ставит кипятиться чайник. Запаривает заварку. Кладет в кружку две ложки сахара. В это время по телевизору показывают памятного нам Кандидата в мэры города.
КАНДИДАТ. Доброе утро, Богом забытый город. Я, Михаил Абрамович Чудотворный, продолжаю вам объяснять, почему в день выборов необходимо голосовать исключительно за меня…
Телевизионные помехи. Татьяна садится за стол пить чай.
ГОЛОС ДИКТОРА. Наша телекомпания просит прощения за ужасающие помехи. Возобновляем трансляцию предвыборной кампании нами всеми любимого Михаила Абрамовича Чудотворного.
КАНДИДАТ. Исключительно благодаря вам, расчудесные вы мои горожане, я нажил многомиллионное состояние. Без вашей поддержки и понимания у меня ничего бы не вышло. И уже отталкиваясь от этого, я хочу поделиться с вами… Нет, не деньгами, не пресловутым богатством, а исключительно своим бесценным опытом, относительно… Короче, все относительно. Да, именно! И с этим невозможно поспорить, лучшие умы человечества должны объединиться вокруг моей кандидатуры и взять за жабры все то, что плюет в душу каждого россиянина. Я говорю не от своего лица, я вещаю через тернии далекого, но так пьяняще-манящего космоса. Мне снизошло видение… Нет! Не просто там какое-нибудь виденьице. А самое что ни на есть видение! Я видел, как маленькая двухметроворостая девочка по имени Ольга всаживает лезвие кухонного ножа…
Татьяна выключает у телевизора звук, однако кандидата это не смущает, и он продолжает взывать к телезрителю, используя навыки жестикуляции. Татьяна подходит к окну. Открывает форточку… Звонок в дверь. Татьяна оглядывается.
ТАТЬЯНА (наивно). Откуда эти шумы? (В дверь продолжают звонить.) Как мне отреагировать? Куда податься? (Мечтательно.) Эх, если бы подсказала мне память, как себя в таких случаях вести…
ГОЛОС. Двери откройте! Милиция!
ТАТЬЯНА. Вот оно как. (Открывает дверь.) Здрасти, это вы шумели?
МИЛИЦИОНЕР. Вы Ларина?
ТАТЬЯНА. Ларина.
МИЛИЦИОНЕР. Я по поводу вашего мужа, пройдемте.
ТАТЬЯНА. Куда?
МИЛИЦИОНЕР. Да хоть на Джималунгу.
ТАТЬЯНА. Проходите.
Милиционер заходит на кухню. Татьяна за ним.
МИЛИЦИОНЕР. Вам лучше сесть.
ТАТЬЯНА (сев). Чайку?
МИЛИЦИОНЕР. Без сахара, но с вареньем.
ТАТЬЯНА (наливая чай). С клубничным?
МИЛИЦИОНЕР (ударившись в хохот). Скажешь тоже! (Приостановив хохот, но не в силах сдержать улыбку.) Мамку напомнила, вылитая мамка моя. Садись давай. (Отпивает чай.) Известия тебе принес, паршивые, если подумать, но правдивые… Села?
ТАТЬЯНА. Села.
МИЛИЦИОНЕР. Готова?
ТАТЬЯНА. Наверно.
МИЛИЦИОНЕР (рассмеявшись). Смешная такая! Как две капли воды — мамка моя. (Уняв смех.) Муж-то твой, Геннадий Ларин, помнишь такого?
ТАТЬЯНА. Помнить не помню, но… слово-то такое, не могу подобрать… не ис… не ис-клю-чаю. (Как ребенок.) Надо же — подобрала.
МИЛИЦИОНЕР (вновь хохочет). Умора с тобой одна, умора… (Серьезно.) Ночью того дня, точнее, ранним утром дня этого показался пьянющий мужик. Причем показался на перекрестке, где мигающий желтый исправно выполнял свои незатейливые обязанности. Говоря на языке обывателя, просто мигал, без каких-либо предубеждений. В это же время, как мне представляется, по проезжей части с бешеной скоростью несся ночной наездник, видать, тоже подвыпивший. Иначе он бы не стал вести себя в такой экстравагантной манере, о которой я позволю себе промолчать. В общем, пути твоего мужа, опознанного нами по паспорту, пересеклись вместе с ночным наездником…
ТАТЬЯНА. Так туманно, нельзя ли попроще?
МИЛИЦИОНЕР. Мужа твоего, Геннадия Ларина, машина на огромной скорости сбила и насмерть. На капот сперва, потом по кузову, тридцать метров в воздухе пролетел, рекорд по области новый полетом своим установил. Ты теперь вдовствующая госпожа.
ТАТЬЯНА. Жалко Гену, а я его толком и узнать не успела.
МИЛИЦИОНЕР (философично). На это дело порой жизнь вся уходит.
На кухне появляется Слава. Проходит к холодильнику. Достает пакет томатного сока. Жадно пьет.
МИЛИЦИОНЕР. Сынишка?
ТАТЬЯНА. Слава.
СЛАВА. Привет, ма. (Целует Татьяну в лоб.) Давно не виделись.
МИЛИЦИОНЕР (Славе). Как часто ты куришь?
СЛАВА. Траву или табак?
МИЛИЦИОНЕР. Траву.
СЛАВА. Давно не курил.
МИЛИЦИОНЕР. А сейчас балуешься?
СЛАВА. Нет.
МИЛИЦИОНЕР. Ах, да, такие, как ты, никогда не сознаются в этом такому милому милиционеру вроде меня.
СЛАВА. Честно?
МИЛИЦИОНЕР. Ну, а еще чего?
СЛАВА. В каком смысле?
МИЛИЦИОНЕР. Барбитураты, амфетамины, ЛСД, кокаин…
СЛАВА. Наркотики — это не мое. Я и без них себя хорошо чувствую. Наркотики для тех, кто хочет уйти от проблем. Кто хочет притупить чувства к другим людям. А у меня нет проблем, да и чувств к другим людям я не испытываю.
МИЛИЦИОНЕР. А к маме?
СЛАВА. Мама — это святое. (Целует Татьянин лоб.) Мне пора, дела ждут. (Уходит.)
ТАТЬЯНА. Дети.
МИЛИЦИОНЕР. Хороший сынишка, в армии был?
ТАТЬЯНА. Не помню.
МИЛИЦИОНЕР. Если что — могу устроить, у меня блат в дисциплинарных войсках. Пока молодой, надо обязательно в армию сходить. Себя показать. Конечно, сразу показать себя не получится. Первое время придется смотреть, как другие себя показывают, но уж потом с легкостью, как в невесомой ракете, можно наверстать упущенное на новобранцах. Таковы правила, ничего не поделаешь. Сильный бьет слабого, а слабый ненавидит сильного. О, какие у вас на подоконнике красивые цветочки, загляденье! А ведь они по своей сути не такие и красивые, если приглядеться. Красота-то, она вся в глазах смотрящего и, если я ее вижу, то это говорит лишь о том, что я самый красивый на этой кухне, разрази меня гром!
ТАТЬЯНА. А нарушителя ищут?
МИЛИЦИОНЕР. Нарушителей не ищут, их преследуют, на то они и нарушители. Кто конкретно тебя интересует?
ТАТЬЯНА. Тот, кто сбил моего мужа… и насмерть.
МИЛИЦИОНЕР. Ах, этого! (Встает.) Приятно было побеседовать. Мне пора. (Уходит.)
ТАТЬЯНА. Так странно, мне сообщили, что у меня умер муж, а я не чувствую никакой утраты. Я, наверно, какая-то бе… бе… бес-сер-деч-на-я.
9.
Славина комната. Окна заклеены черной пленкой: так, чтоб свет совсем не проникал внутрь. Той же пленкой оклеены стены и потолок. Источником освещения являются многочисленные свечи, которые Слава в данный момент и зажигает, будучи одет в красную свитку, скрывающую лицо капюшоном. В комнате еще есть зеркало, старое такое, выцветшее от времени. Зеркало — это некий алтарь, вокруг которого и концентрируются Славины действия. Вот он берет с полки непонятную склянку с красной жидкостью. Окунает в нее палец и давай вычерчивать на зеркале какие-то сатанинские знаки.
СЛАВА (как молитву). Времени пук, пространственный стук, новорожденный звук, вырву из рук, повешу на крюк, памяти глюк, освещение мук, покаянием бездна! (Встает на колени, кланяется зеркалу.) Чувствительный страх, подготовленный крах, бородатый монах, на первых порах, игра на костях, припозднившийся взмах, в непонятных тонах, мучение зверя! (Чертит вокруг себя окружность.) Деревянная дверь, безопасность потерь, курносый пигмей, огибает мигрень, безмятежная лень, разговорчивый пень, шестипалый олень, кукожит затменья! (Резко вскакивает. Поднимает вверх руки, растопырив пальцы. Повторяет молитву. В комнату начинает кто-то долбить. Славу это не отвлекает.)
ГОЛОС СЕМЕНОВИЧА (за дверью). Открывай давай, мамка из больницы приехала, поглядеть тебя желает, да и мне польза на сынка посмотреть. Открывай! Оглох?! Живо, говорю! Открывай!
ГОЛОС ТАТЬЯНЫ. Спит, поди, мальчик, может, не будем мешать?
ГОЛОС СЕМЕНОВИЧА. Открывай!
СЛАВА. Привет, ма! Ты прости, я занят, завтра, завтра… (В зеркале появляется Геннадиевич.) Во, черт! (Потусторонне.) Силой, данной мне рогом нерожденного буйвола, заклинаю! ИЖХЕ АНУС РЕВОЛЬДА! ПЕСТО ГЕТО РЕПРИЗА! Изиде!
ГЕННАДИЕВИЧ (выйдя из зеркала). Я тень отца твоего, пришла не по зову, но по потребности.
СЛАВА (скинув с лица капюшон). Какая, на хрен, тень? Не надо мне никакой тени, я духа Конфуция вызывал!
ГЕННАДИЕВИЧ. Не кипятись, отрок, тень Конфуция сейчас все равно при делах, изволь выслушать.
СЛАВА. Подожди, а ты, пап, все, что ли, отъехал?
ГЕННАДИЕВИЧ. Да, сына, отъехал.
СЛАВА. Во, дела, я ж только что тебя на кухне с Семеновичем видел.
ГЕННАДИЕВИЧ. Виноват я перед тобой. Отрекся. Если б не пришла мне в голову шальная мысль покинуть семью свою с концами, то за милу душу сейчас бы с Семеновичем на пару сивуху хлестал, а так вот, сам понимаешь, приходится через порог смерти к тебе обращаться. Хорошо, что ты у меня сектантом родился, так бы пропал вконец, не отомщенным.
СЛАВА. Убили тебя?
ГЕННАДИЕВИЧ. Переехали, гады.
СЛАВА. Переехали?
ГЕННАДИЕВИЧ. Мало того, что переехали, так еще и над трупом надругались.
СЛАВА. Иномарка хоть?
ГЕННАДИЕВИЧ. Иномарка не то слово — песня, а не машина, я о такой всю жизнь мечтал. (Вздыхает.) Только вот не судьба, сам видишь, да и толку…
СЛАВА. Разглядел, кто за рулем?
ГЕННАДИЕВИЧ. Мало того, что разглядел, я и справки успел навести, через знакомых.
СЛАВА. Па, а ты Стасика там на том свете не встретил?
ГЕННАДИЕВИЧ. Стасика?
СЛАВА. Друга моего, он в прошлом месяце в ванной насмерть захлебнулся, а я ему диски забыл отдать. Может, передашь?
ГЕННАДИЕВИЧ. После, сына, после, не отвлекай меня. Дело-то важное.
СЛАВА. Это я так, вдруг потом забуду, мало ли. Рассказывай, кто тебя там переехал пьяного?
ГЕННАДИЕВИЧ. Михаил Абрамович Чудотворный меня переехал.
СЛАВА. Это еще что за жук?
ГЕННАДИЕВИЧ. Слав, ну телевизор-то надо иногда смотреть. Не все время же духам спать мешать. Выборы у нас в городе идут, выборы. В мэры. Михаил Абрамович — один из кандидатов. Он-то меня как раз и переехал, мудак тлеющий!
СЛАВА. И что теперь?
ГЕННАДИЕВИЧ. Что, что! Мстить тебе надо за отца, а то дух-то мой не успокоится. Тем более этот самый Михаил Абрамович — самый что ни на есть проходимец. Он и эмбрионами приторговывает, и налоги не выплачивает, да и вообще землю своим присутствием только позорит.
СЛАВА. А мне что теперь, в тюрьме сидеть за убийство?
ГЕННАДИЕВИЧ. Почему сидеть? У меня план продуманный есть. Операция “Убить мэра”! Землетрясенье! Как говорится, те, кому суждено быть повешенными — не утонут!
10.
Кухня. Ольга возле холодильника. Непрерывно открывает и закрывает дверку. За столом Врач в белом халате и Татьяна. Пьют чай.
ВРАЧ. Чай просто потрясающий, мало того, что с жасмином, так еще и с сахаром, благодать, одним словом, ни тебе аванса, ни пивной… трезвость! Как в стихах. А вы, Тань, почто гипс-то раньше времени сняли, подождать надо было, нога-то может и не срастись, как-никак в двух местах она у вас надломлена.
Ольга падает на пол, саму себя ударив по голове дверкой холодильника.
ТАТЬЯНА. Я и сама толком не пойму, куда гипс мой запропастился. Спать вчера легла вместе с ним, а наутро как глазки продрала, так и нет сорванца, как в воду канул.
ВРАЧ. Чудеса, да и только, не иначе. Как говаривал покойный художник: “Это не я играю роль клоуна, а чудовищно циничное и так бессознательно наивное общество, которое игрой в серьезность старается скрыть свое безумие”.
ТАТЬЯНА. Тонко подмечено… Врач, смотрите, Ольга-то упала, да и признаков жизни миру… не являет. Может, помочь ей? А то боязно.
ВРАЧ. Мне кажется, она просто хочет привлечь к себе внимание, как и любой ребенок. Предлагаю подождать еще какое-то время, а потом, если обстановка не изменится, принять меры. Пусть все идет своим чередом, гласит мудрость народная.
ТАТЬЯНА. Наверно, вы правы. У меня же тут беда приключилась.
ВРАЧ. Не может такого быть!
ТАТЬЯНА. Муж-то мой под машину угодил, и насмерть.
ВРАЧ (после паузы). Да, весьма трагично.
ТАТЬЯНА. Ко мне милиционер утром приходил, сообщить об этом… как правильно сказать? О курьезе? Так, да, говорится?
ВРАЧ. Можно и так, и эдак, главное же — эмоцию передать, а остальное — дело техники, да и только.
Внезапно включается телевизор.
КАНДИДАТ (с экрана). Самое важное в наши дни — это понять эпоху, где мы живем. Попытаться всковырнуть грим, под которым и скрывается истинное положение вещей. Я часто задумываюсь, умен ли я? Способен ли я повести за собой человечество? Если раньше ответы на эти вопросы вызывали во мне некое сомнение, то теперь я больше чем уверен в своих силах. Ничто, понятно?! Ничто не способно остановить меня. И если даже ни один человек в день выборов не придет и не отдаст мне свой голос, я все равно добьюсь своей цели! Пусть и иными путями! Я оправдаю все средства, затраченные мной на пропаганду своей кандидатуры. А сейчас я зачитаю вам свой рэпак! Слушайте, вникайте!
За квартиру уже не плочено семь лет,
Во всем доме третью неделю света нет.
Газ работает только одна конфорка,
На столе стоит недопитая водка!
Кот хочет жрать, а я его еду — съел!
Мой лучший друг опять ни за что на зону сел!
Да, в моих текстах нет позитива,
Но в этом весь смак моего читатива!
Любимого актера поглотила лавина,
Других же напротив спасла от жизни могила.
Еще одна мысль все время гнетет,
Преследует в думках — спать не дает.
Кто-то сын олигарха, а кто живет в нищете,
Как же объяснить такую несправедливость…
Телевизор выключается так же внезапно, как и включился. Ольга поднимается с пола. Встает на четвереньки. Подползает к Врачу. Трется об его ногу подобно кошке.
ТАТЬЯНА. Вы ей, кажется, понравились, мне память… вернее, сердце подсказывает, что Ольга мало к кому так относится.
ВРАЧ (поглаживая Ольгу). Ну, ну, чего ты. Она, как котенок, такой же наивный и бесхитростный. Ласкаться любишь? (Чешет Ольгу под подбородком, та прям мурлычет.) Знаете, Татьяна, я вчера всю ночь глаз сомкнуть не мог, думал все, вспоминал, понять пытался. Я ж, как в больницу устроился, времени о личной жизни думать совсем не хватало, поэтому и не женился, так и ходил бобылем. Каждый день больных прорва. Все идут и идут без конца. У одних зуд в заднице, у других надпочечники барахлят, третьим промывание кишечника делай, и так изо дня в день, пока вас не встретил.
ТАТЬЯНА. Ой, смотрите, какая прелесть!
Ольга ложится на спину, перебирая своими конечностями по воздуху.
ВРАЧ. И правда, что может быть прекрасней такого милого проявления своих талантов. Помню, в детстве, когда в школу только пошел, в классе у нас принято было, кто домашнее задание не выполнит, должен под стол учительский залезть и сидеть там до потери пульса, пока не стемнеет. А темнело тогда не как сейчас, а намного примитивней. Не знаю, к чему я это сказал, но мне думается, раз мужа вашего машина сбила, может, нам в ресторан сходить, поужинать?
ОЛЬГА. М… мама! (Вскакивает, обнимает сидящих за столом.) В… врач! (Убегает в свою комнату, наверно — за пылесосом.)
ТАТЬЯНА. В ресторан?
ВРАЧ (кладет свою ладонь поверх Татьяниной). Вы любите танцевать?
ТАТЬЯНА. Когда-то любила, а сейчас не помню…
ВРАЧ. Можно вас пригласить?
ТАТЬЯНА. Без музыки?
ВРАЧ. Отчего же? Маэстро, музыку!
Послышалась лиричная музыка. Врач с Татьяной душевно так танцуют. Смотрят друг другу в глаза. Их лица сближаются для поцелуя…
СЕМЕНОВИЧ (возникнув в дверях). Жена! Мать твою, ты совсем оборзела! Я, значит, весь день в поте лица вкалываю! Унитазы чиню! А ты тут с врачами мне изменяешь! Это как же понять?!
ТАТЬЯНА (не выпуская Врача из объятий). Тебя же… тебя же машина переехала.
ВРАЧ. Это какое-то недоразумение.
СЕМЕНОВИЧ. Да даже если и переехала бы! Дня не прошло, а ты уже к другим в штаны полезла! Кто ты после этого?! Шлюха!
ВРАЧ. Попрошу… попрошу без оскорблений…
СЕМЕНОВИЧ. Чаво?! Те клизмыч в ноздрях застрял?! У, какой интеллигентный! Как ловко женой моей овладел! Она память потеряла, лыка не вяжет?! Как ты ее быстро-то охмурил! Прям спортсмен! Иди сюда! Проктолог! (Отталкивает Татьяну. Хватает Врача за грудки.) Знаешь, что с такими, как ты, приличные люди делают, нет?!
ВРАЧ. Попрошу вас унять свой пыл, всему можно найти объяснение… рациональное.
СЕМЕНОВИЧ. Нечего здесь объяснять! Все и так понятно! (Ударяет Врача по лицу, тот падает на пол.)
ВРАЧ (умоляюще). Не бейте, не бейте! Прошу вас, смилуйтесь…
СЕМЕНОВИЧ. Поглядите, как мы заголосили! (Пинает Врача.) А где же геройство?! Где твоя прыть! (Поднимает Врача за шкирку.) Жен чужих лапать смелости хватает, (кидает Врача на пол), а за базар, значит, не в ответе!
ВРАЧ. Прошу вас, хватит, у меня в кошельке зарплата (достает из кармана портмоне) возьмите всю, только не бейте, прошу вас.
СЕМЕНОВИЧ (выхватив кошелек). Я в туалет! Гадить! (Уходит.)
ВРАЧ (с пола). Тань, вы в порядке? Он вас не сильно?
ТАТЬЯНА (с пола). Все хорошо, только как такое понять? Он же умер, его машина переехала, милиционер приходил доложить о кончине.
ВРАЧ. Может, это дух его?
ТАТЬЯНА. Дух?
ВРАЧ. И такое, наверно, случается.
ТАТЬЯНА. А тогда зачем он гадить пошел? Духи-то, насколько мне известно, такими мирскими вещами не балуются.
ВРАЧ. Тоже верно.
В кухню входит доселе не знакомая дородная женщина маленького роста.
НАТАЛЬЕВНА (с украинским акцентом). Эк, Тятя, смотри, из больницы воротилась. Тятя-Тятя, кумушка. Почто на полу-то? Чтоб мне отсохли руки и ноги, если я Тятю свою, соседушку, с полу-то на табурет не посажу, четырехногий. (Поднимает Татьяну. Усаживает на табурет.) И этого парубка в белом халатце. (Проделывает ту же процедуру с Врачом.) Бьюсь об заклад, что если не я, вы бы до Варфоломеевой ночи таки на полу спустив рукава лежали и медовухой хмельной грезили, не поморщившись. Тьфу, мракобесово!
ТАТЬЯНА. А вы кто?
ВРАЧ. Вы фея?
НАТАЛЬЕВНА. Почто зенками своими, нечего меня винить и так обособливо в пострадавших я числюсь. Эко же, Тять, неужто соседушку свою, Натальевну, не признаешь?
ТАТЬЯНА. Увы, не признаю.
ВРАЧ. Соседушку?
НАТАЛЬЕВНА. Эге! Да ты, как мне чудится, памятью покинута? Мне кум твой Генка верно рассказывал. Мусора особенного на помойку пошла выносить. И прикосновением головы об асфальт памяти лишилась. Эко же яко разрумянился, парубок, околица столько-то, нежданно, не угадано, как во прикосновенье Иудово, во благо чревоугодливо, искоса на хутор поминками затрудняя, ногу в двух местах надломя.
ТАТЬЯНА. А вы туда попали?
ВРАЧ. У меня друг хороший в психодиспансере завотделением.
НАТАЛЬЕВНА. Почто друг-то мне твой? Беда у меня, Тятя, голубица ты моя сизокрылая, улюбленец соседливый.
ТАТЬЯНА. Мы знакомы?
НАТАЛЬЕВНА. Соседушка я твоя по подъездову. Натальевной кликать, в чистом поле как увядаешь.
ТАТЬЯНА. Ах, Натальевна! Вспомнила! Мы с тобой вместе на заводе трупо-моторном работаем, в одном цеху!
НАТАЛЬЕВНА. Яко же озарило красну девицу! Ты как в лечебницу слегла, мне одной двойную норму в одни руки приписать бригадир учудил. Эт в дву смену пробатрачь до полуночи, до дому возвращаться одной, знай, как лихо. Маньяки кругом, отбивайся от ихнего, во избежанье худого. Полезайте сюды! Мы попались, я с вами!
ТАТЬЯНА (врачу). Это Натальевна, соседка моя. Мы с ней вместе работаем.
ВРАЧ. А. Понятно. Это многое объясняет.
НАТАЛЬЕВНА. Так почто я к вам на огонек-то наведалась, поспрошаете вы. Так я вам отвечу, нос воротить не стану. Муж то мой, Семен Поликарпович, забулдыга эдакий. Как ушел вчера из дому, так и не воротился, сучья его порода, бельмесова утварь. Я его ищу-свищу, а он ни в какую, как в клоаку канул, будто в омут мутный. Тять, скажи, к тебе на хатку Семеныч мой не являлся?
ТАТЬЯНА. Семенович?
ВРАЧ. На хатку?
НАТАЛЬЕВНА. Может, где спать завалился, от перегара опростоволосившись?
Натальевна заглядывает под стол. Открывает и закрывает дверцы хлебницы, кухонного гарнитура, холодильника и остальной утвари.
ГОЛОС СЕМЕНОВИЧА (из коридора). Знать, жена, расправу чудить пришло время! Я те щас с Врачом твоим ноги ломать начну. (Появляется в кухне.) Хотя можем по-хорошему взять квартиру и разменять. Так чтоб…
НАТАЛЬЕВНА. Эт на что ты квартиру собрался разменивать?! Бесовская твоя харя! Я тя нечестивца и так! Вон выгоню! Как собаку нерезаную! Вон, значит, где ты пропадаешь?! Человеку жизни не даешь! Понятно, они-то порядочный люд! Терпят тебя вопреки! Дрянь какая!
СЕМЕНОВИЧ. Наташенька, солнце, я все объясню, ты только не буянь…
НАТАЛЬЕВНА. Ишь чего захотел! Что мне твоя морда-то опитая объяснять собралась?! Негодяй запоевый! (Запускает в Семеновича хлебницей.) Синяк фиолетовый!
ТАТЬЯНА. Я… совсем ничего не пойму, Врач, может, вы мне объясните?
ВРАЧ. Я… так понимаю… дух покойный вашего мужа что-то там с соседкой не поделил.
ТАТЬЯНА. А…
НАТАЛЬЕВНА (схватив Семеновича за волосы). Бездарь чубатый! (Отвешивает оплеуху за оплеухой.) Обморок пуленепробиваемый! Пескарь недожаренный! Ишь чего учудил! Размениваться ему!
СЕМЕНОВИЧ (причитая). Тупенька, миленькая моя, тупенька. Пожалей своего мужичка. Я совсем не с тобой хотел размениваться, я наоборот, как лучше…
НАТАЛЬЕВНА (не прекращая колотить Семеновича). А с кем же это он, интересно! Бес плешивый! Шут гороховый! Ночлежник приживалистый! Конь в сапогах!
СЕМЕНОВИЧ. С ней я хотел (показывает рукой на Татьяну), с ней разменяться, за измену мне с Врач…
НАТАЛЬЕВНА. Совсем мозги последние пропил! Пес хромоногий!
СЕМЕНОВИЧ. Что ж такое делается! Спасите! Помогите! Уберите!
Натальевна валит Семеновича на пол. Начинает его душить. Тот бьет руками по полу. Врач принимается оттаскивать Натальевну. Та ни в какую не отпускает Семеновича. Толкает Врача, тот ударяется головой о батарею. Татьяна кидается к Врачу. Семенович перехватывает инициативу. Теперь он душит Натальевну. Бах! Неожиданно включается телевизор. Все междоусобицы резко прекращаются. На кухне возникает гробовое молчание. Все поворачивают головы в сторону телевизора. Замирают. Смотрят, будто зачарованные.
1-й РЕПОРТЕР (с экрана). Михаил Абрамович, расскажите о покушении…
2-й РЕПОРТЕР. Сегодня в пять часов вечера было совершено покушение…
3-й РЕПОРТЕР. Кто был тот юноша, что позволил себе такую дерзость?
4-й РЕПОРТЕР. Пойдет ли покушение на пользу избирательной кампании?
5-й РЕПОРТЕР. Чем отличается инцидент с покушением на вашу жизнь от убийства Кеннеди?
6-й РЕПОРТЕР. Как повлияет покушение на результаты выборов?
КАНДИДАТ. Тихо! Раскудахтались, как на базаре. Рассказываю. Я, Михаил Абрамович Чудотворный, двадцатого года рождения, кто не в курсе, сижу, значит, у себя в офисе. Попиваю конину французскую, тридцатигодичной выдержки. Курю сигару, ясен пень — кубинскую, откинувшись на своем любимом кресле стиля арт-деко. На заднем фоне музыка Чайковского “Вальс цветов”. На переднем, имеется в виду фоне, две стриптизерши азиатского склада характера, погружены в сладострастную лесбийскую оргию с легким оттенком садо-маза, поругивая друг дружку кожаной плетью, поочередно. Значит, расслабляюсь. Как обычно, попутно, разумеется, решая дела вселенского масштаба, там — МТВ, наркомания, войны с кочевниками со всякими и тому подобную повседневную чушь. Изредка поглядываю на циферблат швейцарских часов, гравированный россыпью алмазов, сложенных в узор моих инициалов. Время проходит легко и непринужденно, как под коксом. И тут дверь в мой кабинет распахивается настежь! Я даже удивился. Кричу секретарше: “Светка!” А она у меня несовершеннолетняя. “Светка, что за беспредел! Почему дверь…” Эк, я же ее отпустил, секретаршу-то, домой пораньше, ей к выпускному экзамену в школе надо готовиться, вот и отпросилась. Тут в дверном проеме появляется чей-то патлатый силуэт. Стоит, такой, и с места не сходит. Лица не видно. Я такой, думаю, может, тараканов травить пришли, а потом так смекнул, что их вчера вытравили. Кричу ему: “Ты кто такой?!” А он мне: “За отца, мол, пришел мстить”.—“За какого такого отца?”—“Ты, говорит, его на машине вчера ночью переехал”. Я ему: “Делов-то, кого я переехал, тебя не касается”. Смотрю, он руку в карман потянул… Я ему: “Малец, вынь палец из жопы!” А он давай ими там что-то выковыривать. Я сию секунду выдвигаю выдвижной ящик. Там у меня товарищ маузер девятимиллиметровый, с лазерным прицелом на случай… да мало ли на какой! И как заправский герой всех частей терминатора всадил в этого сукиного сына всю обойму. Стриптизершу только жалко. Рикошетом беднягу зацепило. Вот, собственно, и все. Действовал в порядке самообороны.
Татьяна, Врач, Семенович и Натальевна прижимают свои ладони к экрану телевизора, напевая гимн Российской Федерации. На кухне появляется Ольга. В ее занесенной для удара руке огромный тесак для разделки мясных туш. Стоит, замерев. Смотрит на всех собравшихся. Свет тухнет. Шум-гам, суматоха! Крики, вопли! Стоны. Завывания! Возня. Жалостливые молитвы. Тишина. Подрагивая, включается свет. Татьяна, Врач, Семенович и Натальевна неподвижно лежат на полу. Ольга в той же позе, что и до неполадок с электричеством, только вот лезвие тесака окроплено кровью. Тяжело дышит. На табуретке сидит Незнакомец, положив ноги на стол. Покуривает папироску.
ОЛЬГА. Послушай… Слышишь, какой-то стук? Что это?
НЕЗНАКОМЕЦ. Это бьются наши сердца.
ОЛЬГА. Но я никогда не замечала. Они так громко стучат.
НЕЗНАКОМЕЦ. Когда мы вместе, то вместе и они. Они — это мы, а мы — под небом, как одно целое.
ОЛЬГА. Я всегда это знала…
НЕЗНАКОМЕЦ. Как одно целое.
ОЛЬГА. Я так долго ждала.
НЕЗНАКОМЕЦ. Я тоже гнил в разлуке.
ОЛЬГА. Теперь мы будем снова счастливы, да?
НЕЗНАКОМЕЦ. Да.
ОЛЬГА. И я снова смогу касаться тебя.
НЕЗНАКОМЕЦ. Да.
ОЛЬГА. И мы будем спать вместе.
НЕЗНАКОМЕЦ. Да.
ОЛЬГА. И жить вместе.
НЕЗНАКОМЕЦ. Да.
ОЛЬГА. И люди перестанут на меня косо смотреть.
НЕЗНАКОМЕЦ. Да.
ОЛЬГА. Ты — все, что у меня есть, и если ты будешь рядом, все будет так, словно и не было этих двух лет разлуки.
НЕЗНАКОМЕЦ. Да.
ОЛЬГА. Давай исчезнем?
НЕЗНАКОМЕЦ. Давай.
ЗАНАВЕС