Очерк
Опубликовано в журнале Урал, номер 5, 2005
Людмила Сергеевна Федоренко — родилась 19 марта 1945 г. в Челябинске. В 1967 г. закончила Челябинский политехнический институт. Имеет около 20 научных трудов, авторские свидетельства на изобретения, рацпредложения. Закончила факультет журналистики Университета марксизма-ленинизма при Челябинском ГК КПСС и философский факультет УМЛ при Уфимском ГК КПСС. Член Союза литераторов РФ с 1992 г. Выпустила сборник рассказов “Хочется счастья”.
Мой отец, Сергей Васильевич Федоренко, бывший во время войны начальником конструкторской группы по вооружению танков и самоходных установок, много рассказывал нам, своим детям и внукам, о Ленинграде, об эвакуации в Челябинск, о работе над конструированием и производством танков на ЧТЗ во время войны.
У него остались дневниковые записи предвоенных и военных лет. После окончания Ленинградского политехнического института в 1930 году моего отца направили на завод “Красный путиловец”, позже переименованный в Ленинградский Кировский завод, где он работал с опытными инженерами, прошедшими дополнительную подготовку в США. В 1937 году он стал начальником специального конструкторского бюро по артиллерийскому вооружению, где трудились более 50 инженеров-конструкторов. Руководитель конструкторской группы, начальник КБ, а затем и заместитель главного конструктора — таков был производственный путь С.В. Федоренко в годы работы в специальном конструкторском бюро по танкам — СКБ-2. О его успехах говорят награды: в 1942 году медаль “За оборону Ленинграда”, в 1944-м — орден “Знак Почета”, а в победном 1945-м — орден Красной Звезды.
В 1938 году на завод пришел Жозеф Яковлевич Котин, прославленный впоследствии генерал-лейтенант, генеральный конструктор танков. Отец рассказывал, что в то время Котин был еще молодым военным инженером, окончившим Академию бронетанковых войск. Вскоре он стал начальником СКБ-2. В его состав было включено и конструкторское бюро по артиллерийскому вооружению.
Стиль работы Котина — непрерывное напряжение сил всего конструкторского коллектива. Отец говорил, что они почти никогда не бывали в отпуске, так же как и сам Котин. Работали почти без выходных — и зимой, и летом — всегда сверхурочно. Приходили домой поздно вечером. Нередко их вызывали по ночам, особенно во время изготовления опытных образцов машин.
После финской войны многие члены коллектива получили правительственные награды. В Таврическом дворце в Ленинграде, куда прибыл М.И. Калинин, состоялось вручение орденов и медалей, тогда Ж.Я. Котина наградили орденом Ленина. Получил и отец свою первую медаль, “За трудовую доблесть”.
В 1940 году отца вместе с бригадой специалистов командировали в Челябинск. Предстояло помочь ЧТЗ в организации производства танков “КВ”. В отделе главного конструктора завода в то время было создано специальное конструкторское бюро по танкам, которое возглавлял молодой талантливый инженер-конструктор М.Ф. Балжи. Это КБ сформировали из инженеров-конструкторов местных предприятий и Ленинградского завода имени Ворошилова. В состав бюро временно включились и инженеры-конструкторы ЛКЗ М.Н. Ижевский, П.И. Кремнев и мой отец. Технологи ЛКЗ Миркин и Шамшур вошли временно в службу главного технолога ЧТЗ. Позднее с ЛКЗ прибыла группа рабочих-сварщиков танков под руководством мастера Жуковского.
Сборка танков на ЧТЗ проходила под руководством начальника производства И.Г. Злотника. Главным технологом был Александр Юлианович Божко. Отец рассказывал, что находился с ним в дружеских отношениях. Божко тоже был ленинградцем, человеком высокой культуры, талантливым инженером и мастером на все руки — даже дома у него была маленькая мастерская.
В своих дневниках отец писал о нем: “В 1940 году он жил в трехэтажном доме напротив нынешнего Главпочтамта. Будучи у него в гостях вместе с инженерами-ленинградцами с ЛКЗ, я впервые увидел домашний холодильник, который он вместе с женой-американкой привез из США. На его автомобиле мы объездили окрестности Челябинска — у него была “эмка”, которую в 1941 году мобилизовали, личные машины во время войны забирали у всех, а в Ленинграде во время блокады мобилизовали также велосипеды и мотоциклы. Божко — один из тех инженеров ЧТЗ (Глазунов, Ленкова и др.), которые были командированы в США (в Детройт и т.д.) для проектирования будущего ЧТЗ, что они впоследствии с успехом и выполнили”.
Первый танк “КВ” был собран накануне нового, 1941 года и проходил обкатку на участке от заводоуправления ЧТЗ до гостиницы “Южный Урал” по булыжной мостовой улицы Спартак — ныне проспект им. В.И. Ленина. В новогоднюю ночь в клубе завода состоялся банкет, на котором заводчане во главе с директором Соломоновичем и гости, командированные с ЛКЗ, отмечали общую победу — выпуск первого тяжелого танка “КВ” на Уральской земле. В феврале 1941 года отец и остальные ленинградцы уезжали к своим семьям. Думалось, больше не придется возвращаться в Челябинск. Но время распорядилось иначе…
Из записей отца: “В воскресенье 22 июня 1941 года я мирно отдыхал на даче со своей семьей в поселке Вырица, в 60 километрах южнее Ленинграда. По приемнику услышали выступление министра т. Молотова о вероломном нападении на нас фашистской Германии. Через час я уже мчался на пригородном поезде в Ленинград, к месту работы. Навстречу мне неслись товарные поезда, переоборудованные под солдатские теплушки — в них к линии фронта ехали новобранцы в летних гражданских рубашках — форму и оружие они должны были получить в пути. В тот же вечер началось затемнение города и прозвучала первая воздушная тревога.
В сентябре 1941 года начались бомбежки, а затем артобстрел. Каждый из нас, уходя на работу, не был уверен, что возвратится домой живым и застанет дом, не разбитый бомбами.
Над городом стали поднимать на тросах аэростаты заграждений.
Мы, конструкторы, дежурили и работали ночь дома, другую — на заводе. В ночь, когда я находился дома, разбомбили наше КБ. Утром, придя на работу, мы застали печальную картину: на той стороне здания, где взорвалась бомба, все окна вместе с рамами были вырваны и отброшены к противоположной стене. Все чертежные столы и кульманы были изломаны и прижаты к стене, противоположной окнам. Чертежные доски — то, что от них осталось — были покрыты впившимися в них стеклянными осколками. Всюду холодный ветер гонял обрывки разорванных чертежей. Были раненые. Тяжело ранен был инженер Н.М. Синев (впоследствии заместитель главного конструктора. — Л.Ф.), которого взрывной волной и обломками ударило в грудь. Нашли его без сознания под обломками. Но богатырское здоровье взяло верх, и после больницы он встал в строй.
Генерал Котин во время взрыва был в коридоре и отделался царапинами.
Один из дежурных инженеров, находившийся на улице, видел спускавшуюся на парашюте бомбу и принял ее за парашютиста. Взрывной волной его перебросило через гребень крыши, и он отделался контузией.
Семьи работников ЛКЗ были эвакуированы специальным поездом на Восток. Мы работали под обстрелом и бомбежкой. А потом правительственное решение о переброске основного коллектива сборщиков танков и конструкторов-танкистов в Челябинск, на ЧТЗ”.
В середине ноября 1941 года коллектив эвакуировали в Челябинск. В серый день со снегопадом поднялись в воздух около десятка камуфлированных самолетов. Летели над Ладожским озером на бреющем полете. Благополучно проскочили под носом у немцев. Ленинград уже окружили — выход был только через озеро.
В Тихвине, где их высадили, сразу стало многолюдно — в тот день прибыли кировцы: танкисты, рабочие-сборщики, конструкторы, технологи и другие специалисты. Что их больше всего обрадовало в Тихвине — это сытный мясной обед без всяких ограничений (были бы деньги).
Из дневников: “В Тихвине нас усадили в холодные товарные вагоны эшелона, двигавшегося на Восток по северной дороге на Киров, Свердловск, Челябинск.
В Челябинске нас разместили сперва в заводоуправлении опытного завода, затем — на подселение к местным жителям. Местные челябинцы восприняли наплыв эвакуированных в общем радушно.
С дружеской улыбкой принял нашу семью технолог ЧТЗ Иосиф Израилевич Баргштейн и его жена Софья Степановна Дергачева. У них была семья из пяти человек. В их двухкомнатную квартиру с проходными комнатами втиснулись и мы вчетвером.
После войны у Баргштейнов родился третий ребенок и у нас — третья дочь. Мы еще долго жили вместе, и сейчас, через много лет, сохранились наши дружеские отношения. Так было и во многих других семьях.
Началась военная трудовая жизнь. Наши машины становились все мощнее, устаревшие образцы заменяли новыми, некоторые типы машин стали выпускаться на бывшем тракторном конвейере.
В особо напряженные периоды переходили на казарменное положение, то есть вообще не уходили с завода”.
Челябинск военный резко отличался от мирного, который отцу приходилось видеть во время полугодовой командировки в 1940 году. Прежде всего это чувствовалось на заводах (ЧТЗ и другие крупные заводы города), где ему приходилось работать и бывать по долгу службы. Они стали многолюднее, шумнее. Массы людей утром и вечером двигались на смену на перегруженном транспорте, вплоть до крыш трамваев. Нескончаемые потоки вливались в заводские проходные. В толпах рабочих часто слышалась нерусская речь, можно было увидеть и узбекские халаты, и солдатские шинели, много женщин и подростков. Экипажи танкистов-солдат принимали участие в сборке машин, на которых они отправлялись в эшелоны на фронт.
Всю эту армию рабочих, инженеров, служащих и их домочадцев нужно было расселить, накормить, одеть, обеспечить медицинской помощью, детей — школами, не говоря уже о яслях и садиках, а ведь многие школы были превращены в госпитали для раненых или в больницы.
Не хватало магазинов (очереди тогда были раздельные — для женщин и для мужчин). В городе ощущался недостаток электроэнергии — в поселке ЧТЗ (так называемый седьмой участок), где наша семья жила на уплотнении, был установлен график подачи электроэнергии в жилые дома.
Жили и работали дружно, мелкое, личное затмевалось грозными отзвуками войны. Тарелка репродуктора в каждую квартиру доносила голос Левитана, и сообщения Совинформбюро живо отражались на общем настроении.
Отец говорил, что с ним работал инженер Александр Иванович Василенко. Высокий, красивый, он был блестящим конструктором и не менее талантливым международным обозревателем — послушать его возле географической карты с длинной указкой в руках в обеденный перерыв собиралась целая толпа — причем всю информацию он преподносил с собственными комментариями, с явным удовольствием и без всякого принуждения со стороны.
Из дневника отца: “Главная проблема жизни эвакуированных, кроме работы, которая стояла прежде всего, было питание. Мы жили и работали при карточной системе. На белую булку могли рассчитывать только больные. Я помню, как в редкие командировки в Москву привозил белые батончики как лакомство детям.
Основной продукт, который мы добывали сами, была картошка. Картошку сажали все. Наши конструкторские огороды были далеко за кислородным заводом. Сейчас там раскинулись корпуса Северо-Запада, а раньше был плодороднейший чернозем, с которого мы собирали богатый урожай и привозили домой на “лайбе” — списанном танке Т-34. Над корпусом возвышалась обширная стальная платформа, на которую грузилась гора мешков с картошкой, на них усаживалась трудовая армия конструкторов с женами, лопатами и пр.
Наш конструкторский коллектив работал всегда сверхурочно, почти без выходных дней, без отпусков, а в особо напряженные периоды — на казарменном положении: были в КБ установлены койки, где можно было вздремнуть и опять приниматься за работу.
14.12.43. Челябинск, Кировский завод, ОГК ТП, 20.00. Сижу на четвертом этаже заводоуправления ЧТЗ. Ежедневно работаем до половины двенадцатого ночи. В 12 часов ночи после сытного ужина идем домой. Дома сейчас лежит больная Галя (моя старшая сестра. — Л.Ф.). Бедняжка исхудала и побледнела. Я боюсь, что она заболеет туберкулезом. Наташа (моя мать, Федоренко Наталья Николаевна. — Л.Ф.) тоже похудела и сильно постарела. Да и я потерял свою прежнюю неутомимость. Частенько после обеда засыпаю за рабочим столом”.
16.04.44 г. Я стрелял из пушки на испытаниях. Это занятное ощущение — когда все рядом с тобой содрогается от мощного взрыва. Возвращались в Челябинск перед надвигающейся грозой. Все небо впереди изрезано вспышками и зигзагами молний. В страшном грохоте несущегося танка Духов (впоследствии генерал-лейтенант, трижды Герой Социалистического Труда. — Л.Ф.), сидя рядом со мной, молча повторял рукой зигзаги молний со свойственным ему юмором. Смеялись так, что не слышно было грохота танков”.
Отец рассказывал, что питались они в заводских столовых — были такие, где при входе каждый получал скрученную алюминиевую ложку, а при выходе ее возвращал.
Конструкторы, в зависимости от квалификации и отдачи, питались в столовых заводоуправления по литерам “А”, “Б” (между собой их называли “Акеры” и “Бэкеры”) и без литеры (“Кое-какеры”), где на специальном пропуске делалась отметка, что человек уже пообедал. Те из конструкторов, которые работали до глубокой ночи, получали (по инициативе генерала Котина) дополнительный ужин в 11 часов вечера. Наиболее активным давали продуктовые премии.
“Мне случалось получать премии “Лучшего начальника цеха” из 24 предметов. Туда входили: бутылка водки, пачка табаку, плитка шоколада, 2—3 коробки американской тушенки и т.п. Водку и табак жена, которая тоже работала на заводе, меняла на базаре на мясо, которым мы кормили детей. Питаясь в столовой литеры “Б”, я имел портативную жестянку, в которую помещали второе блюдо и относили домой полуголодным ребятам.
Последние партии наших инженеров, прибывших из Ленинграда, молодые ребята, имели жалкий вид — некоторые опухли от голода в блокаде, но постепенно к ним вернулись и здоровье, и красота.
В качестве официанток в нашей столовой работали некоторые молодые артистки Ленинградского драматического театра, которые не нашли применения своим талантам в сложившейся обстановке”.
В таких тяжелых условиях отец оставался заботливым сыном. В блокадном Ленинграде остались его отец и мать. Из письма отца: “Челябинск. 2.02.42 г. Дорогие мама и папа, не знаю, получите ли вы это письмо и посылку, которую я посылаю с товарищем. До Москвы дойдет, а дальше не знаю. Для улучшения своего питания продайте все мои и Наташины вещи за любую цену или обменивайте их на продукты. Здесь с питанием тоже очень тяжело. Я получаю 800 граммов хлеба, Наташа и дети по 400 граммов. Сахар почти не дают. Выдаваемые нам карточки отовариваются процентов на 25. На рынке молоко стоит 25 рублей (меняем хлеб на молоко), мясо 90—130 рублей кило. Жиров почти нет. На деньги почти ничего не продают, процветает обмен”. Посылка не помогла, а может, и не дошла. В конце февраля 1942 года наш дед Василий Константинович Федоренко, ученый-историк, умер в Ленинграде от дистрофии.
К концу войны отец получил два ордена и три медали.
Из дневника: “13 августа 44 г. Узнал о том, что я награжден орденом “Знак Почета”. Для меня это третья правительственная награда. Знакомые поздравляют. Из газет о моем награждении узнают многие из знающих меня за пределами Челябинска. Награда скромная, но, пожалуй, заслуженная.
3 февраля 1946 г., воскресенье. Основное на сегодня у меня — это нехватка времени. Семья, партийная работа, работа на заводе, чтение самого важного, что необходимо прочесть, съедают все время без остатка. Не пишу о фактах — они сложны и тяжелы, важно другое — в воздухе пахнет весной, а мне скоро пойдет 40-й год.
Тевелев (инженер-конструктор ЛКЗ. — Л.Ф.) 31-го поздравил меня с орденом Красной Звезды.
Делаю небольшую работу для Каплана. Он создал здесь целую лабораторию. Что создал я? Котин моложе меня на год, а имеет мировое имя. Пора поставить цель в мечтах. Примерно так: я — инженер с широким кругозором, танкист-вооруженец, профессор в своей и родственных областях. Прекрасный организатор, старый член партии, имею работы в области экономики СССР и философии, поэт и художник и т.д.”.
Отец был художественно одаренным человеком. Писал стихи, хорошо рисовал, особенно шаржи. Секунда — и дружеский шарж готов. Применял этот талант в воспитании детей. Вместо нравоучений за провинности и шалости я получала дружеский сюжетный шарж, над которым громко плакала, как если бы меня выпороли.
Из дневников: “17 августа 44 г. Сегодня на улице мне пришла в голову странная, но простая мысль: “Самое главное в нашей жизни — это дети и то, что мы им даем при нашей жизни и оставляем после нашей смерти”. Что оставлю я? Этот вопрос стал меня частенько беспокоить. Пока больших дел мною не сделано”.
Суровые военные будни продолжались: “Почти всю войну я являлся начальником конструкторской группы по специальному оборудованию (вооружению) танков и самоходных установок.
Много разработок было сделано руководимой мною группой инженеров-конструкторов всех рангов и лично мною почти для всех типов машин, которые проектировались в КБ.
Как известно, на заре танкостроения многочисленные ранения в глаза получали танкисты при наблюдении из танка через смотровые щели. Ранения эти вызывались свинцовыми брызгами (пули плавились при ударе о броню) из-за несовершенства и недостаточной герметичности смотровых приборов.
Наша группа занималась установкой и испытаниями разнообразных смотровых приборов, прицелов и т.п., совершенствованием танковой оптики. Новые приборы у нас испытывались снайперским обстрелом. Там, где должны быть глаза танкиста, в башне укреплялся тонкий лист бумаги.
При недостаточной герметичности прибора на бумаге получались просечки от свинцовых брызг — мелких осколков. Случалось и мне брать в руки трехлинейку для обстрела своих и чужих конструкций смотровых приборов и прицелов.
Различные установки самых разнообразных пушек, пулеметов, зенитных пулеметов и т.п. для машин семейства ИС также проектировались и испытывались инженерами нашей группы.
Одно время я был старшим инженером новой машины КВ-12. Она прошла испытания, но по различным соображениям не была поставлена на производство.
В обязанности нашей конструкторской группы входило также проектирование разнообразных механизмов для вертикального и горизонтального наведения оружия. Башни танков крепились на шариковой опоре (так называемый погон). При ударе снаряда по башне она могла слететь с машины. Чтобы этого не происходило, существовали так называемые захваты, которые работали неудовлетворительно.
В ноябре 1943 года мною была предложена новая конструкция погона, воспринимающего одним рядом шариков, без всяких захватов, радиальные и аксиальные нагрузки.
Леонид Семенович Духов сразу оценил преимущества новой конструкции и приказал в течение пяти дней изготовить новые чертежи погонов для всех танков семейства ИС (эта конструкция погонов была принята на всех отечественных танках).
Впоследствии мне пришлось заниматься под руководством инженера Григория Андреевича Манилова доводкой огнеметных танков типа КВ-8 и КВ-8С.
После того как СКБ-2 было разделено на два бюро (под руководством Котина и под руководством Духова), я принимал участие в бюро Духова в разработке и испытаниях танка ИС-4, значительно превосходившего хваленый немецкий “Королевский тигр”.
Суровый и неустроенный быт не уменьшал героического труда этих людей: “Плохо было с одеждой. Ботинки износились, и пришлось их подкреплять вязальной проволокой. Впоследствии завод решил пошить нам в массовом порядке форму (куртка и брюки). Мне достался костюм оранжевого цвета, моим товарищам — салатного. Позднее мне выдали ватные солдатские штаны и фронтовой белый полушубок, который пришлось сменять на масло для ребят, а я ходил в солдатском ватнике защитного цвета. Аналогичным образом одевались и все остальные мои товарищи. В конце войны я получил ордер на отрез черного добротного сукна “серт”, но пришлось отдать его жене и дочерям, которые начали ходить в школу.
Чертежи на кульманах мы прибивали гвоздиками, кнопки были дефицитом. Американские проспекты (их в отделе было очень много) почти все конструкторы использовали — делали их них тетрадки для детей-школьников”.
Я задумываюсь над тем, что же давало этим людям силы. И прихожу к выводу, прежде всего — глубочайший патриотизм, ответственность за судьбу страны, высокие нравственные цели.
Из дневников отца: “2 июня 1944 г. Сегодня началось наше наступление за Ленинградом. Взят город Тернохи — 224 орудия сделали 20 залпов. Война идет к концу. “Жизнь нужно дожить”, — написал я в своем календаре.
Сегодня на станке я увидел надпись: “Грузить в Ленинград”. П.Т. Сосов и Г.Я. Горбульский (инженеры-конструкторы. — Л.Ф.) уезжают в Ленинград.
Сейчас мне 37 лет. К этому времени большие люди обычно имеют уже карьеру. Я ее не имею. Руководитель маленькой конструкторской группы на большом заводе. С чем я кончу жизнь? Не знаю. С чем бы я хотел кончить жизнь? Постараюсь ответить.
1. Я хочу, чтобы моя страна победила.
2. Я хочу иметь хорошее здоровье, закаленное спортом.
3. Я хочу иметь здоровую семью.
4. Я хочу иметь приличное материальное обеспечение.
5. Я хочу иметь свободное время для того, чтобы наслаждаться красотой природы и творчеством человека.
6. Я сам хочу творить культурные и материальные ценности.
7. Я хочу, чтобы мое творчество было оценено моим народом и моим правительством.
8. Я не хочу больше войны и нужды.
25.08.44 г. Сегодня объявлено о взятии Люблина — 90 км до Варшавы. В Германии после покушения на Гитлера большие беспорядки. Война, видимо, идет к концу. Наша страна окрепла в боях, но хозяйство разрушено, массы обнищали. Я сам вошел в войну мальчишкой, а выхожу из нее стариком. Седина блестит на висках. Как-то сложится наша жизнь — жизнь средних интеллигентов? Опять беспросветный труд и нужда.
Я живу в обществе людей и постоянно должен это чувствовать. Переделывая общество и мир, я должен переделать и самого себя (по мере сил и возможностей).
15.10.44 г. Вчера вечером был в клубе с Наташей. Выступал артист Горянов. Забавный старик — его выступление продумано и оставляет впечатление. “Профессор Полежаев” (персонаж пьесы “Кремлевские куранты”. — Л.Ф.). Я никогда не буду профессором, но собираюсь стать преподавателем ЧММИ. 18.10.44 г. начинаю читать “Вооружение танков”.
Трудовой путь моего отца был еще очень долог.
Из записей отца: “…Помню в 1951 году командировку в ГДР, в составе бригады специалистов Министерства транспортного машиностроения. Мы занимались модернизацией парка машин. В апреле того года наш поезд пересек границу. Это было в воскресенье утром, в открытые окна вагона доносился звон церковных колоколов.
Началась обычная напряженная работа на заводах среди солдат и немцев-рабочих, которые трудились рядом (были среди них и враги). Только через год возвратился на Родину, к семье.
В 1957 году расстался с заводом: назначили главным конструктором одного из управлений Челябинского совнархоза. Работа очень сложная: техническое шефство почти над двумя десятками КБ различных заводов. Позже некоторое время работал заместителем главного конструктора Челябинского радиозавода, а в 1961 году перешел в институт на кафедру гусеничных машин, заведовал кафедрой”.
Отец закончил свою трудовую жизнь в 1986 году, в звании доцента кафедры гусеничных машин ЧПИ, с общим стажем 53 года. Утром пошел в институт, прочитал лекции, а вечером умер.
Так жили и работали в Танкограде наши отцы и деды. Закончить этот очерк мне хочется словами из дневников отца.
“28 июня 1943 года, Челябинск. Буйное лето заканчивается в пыльном Челябинске. В далекой Европе горят немецкие “тигры”. В воздухе, мне кажется, пахнет концом войны.
Германия выдохлась — она уже не способна наступать с успехом. Наши силы растут с каждым днем. Я вижу в недалеком будущем капитуляцию Италии, занятие англо-американскими войсками Югославии, Греции, Норвегии. Выход из войны Финляндии. Свободная Франция вышвырнет немцев со своей территории, и Гитлер должен будет уйти со сцены или пустить себе пулю в лоб.
Не скоро еще успокоится кипящая наша Родина, но страстно хотелось бы дожить до светлых дней международного могущества нашей Родины, дней нового подъема наших колоссальных мирных сил. Я хочу сохранить свою жизнь, свои силы и жизнь своих близких, чтобы снова с гордостью строить великое здание культуры на нашей могучей Родине.
Но если я и погибну, найдутся тысячи и миллионы мыслящих, честных, сильных, здоровых, красивых людей, которые пронесут в веках все лучшее, что представляет собой Человек”.