Рассказ
Опубликовано в журнале Урал, номер 3, 2005
Любовь Задко — родилась в Екатеринбурге, окончила УрГУ им. Горького (математико-механический факультет), прозаик, автор книг “Мост над рекой” (2000), “Театр” (2002). Публиковалась в журнале “Урал”.
1.
Никакие усилия человеческие поднять себя над собой не гибнут втуне. И кому не знать этого, как мне грешному, неизлечимому дилетанту. Очередной поворот в судьбе моей произошел не столько потому, что я его желал, а скорее потому, что я его узнал…
Музыкальная соседка, чей младший внук целыми днями долбил синтезатор, задумалась о музыкальном даровании супруги и о месте этого дарования в образовательном учреждении… Она пришла к нам в гости торжественно, с мясными блинчиками… После третьей чашки чая музыкальная старушка открыла сумочку и достала блестящую визитную карточку.
— Что это? — супруга отстранилась.
— Вас там ждут… — таинственно сообщила гостья, закрыла сумочку, допила чай и удалилась.
— Мюзикл… — прошептала супруга. Однако, на мой взгляд, до мюзикла было еще очень и очень далеко. Если не еще дальше…
— Театр “Лабиринт”, — прочитал я на визитке.
— Она говорила мне, — призналась супруга, — но я не поверила.
— Что?
— Им нужен хореограф по звуку, — супруга положила на мою тарелку последнюю пару блинчиков.
— Кто? — не понял я.
— Ну чтобы звуки, как люди, говорили, танцевали… Музыкальный слой персонажа.
— Лабиринт… — повторил я.
— Нет… — вздохнула супруга.
— Что?
— Я боюсь.
— Ты? — удивился я.
Переход начался. Это не одношаговый процесс. Признаюсь, еще пребывая в образовательном учреждении, я в некоторой тайне от супруги читал супермодную литературу по теории этого самого перехода. Как перейти от себя такого, какой я есть, к себе такому — супертакому, в которого трудно поверить… По сути дела все рецепты сводились к одному алгоритму — себя надо перепрограммировать на супертакого… Однако в моем случае проблема состояла в том, что я не знал на суперкакого мне себя программировать? Надо сказать, что процесс изменения себя весьма драматичен: в нем всегда есть непредсказуемый элемент — скачок…
— Твои песни могут пригодиться, — заявила супруга через неделю, когда мы гуляли по осевшему от не январского тепла снежному городку и после того, как она выбила три десятки из арбалета.
— Мои песни… — рассмеялся я и задумался.
— Я решила уволиться, — добавила супруга и шагнула в сторону самой высокой горки.
— Нет, — рассмеялся я, — не будем рисковать на заре новой жизни…
— Для тебя тоже есть работа, — и супруга свернула к лотку с мороженым.
— А горло? — возразил я.
— Наплевать, — махнула варежкой супруга.
Это было зимой. А теперь наступило лето. Переход начался для меня именно этим необыкновенно жарким летом.
2.
Работа для меня нашлась… Похоже, она ждала меня, эта работа, и если не именно меня, то определенно человека, похожего на меня, — дилетанта… Несведущему работа эта могла показаться чем-то… Впрочем, все по порядку… Нет, пожалуй, сразу я про новую работу рассказывать не стану. Начну со звука. Это я уже и в образовательном учреждении понял: звук по значимости опережает и слово, и видеоряд. Более того, само слово превратилось в звук. Это, впрочем, чувствует каждый… Звук вытесняет залакированное слово. Звук становится контрапунктом реальности… А я сижу в своем новом кабинете… Нет, еще рано. Просто разговор… Этот человек не является моим начальником, но такое ощущение, что на этом пространстве мы все от него как-то зависим… Мой первый разговор с ним… Пожалуй, буду звать его — доктор.
— Не красив? — доктор смотрит на меня насмешливо.
— Да, — соглашаюсь я, потому что возразить нечего — у него тяжелая внешность. На первый взгляд…
— В театральный не взяли. Ни папа, ни мама ничего не смогли сделать. Никто не захотел учить меня актерскому искусству.
— Мне кажется, вы не очень-то и хотели, — возразил я.
— Да я совсем этого не хотел. Но… Меня программировали с детства. Я говорил: очень надо, но воображение работало — я видел себя на сцене в ролях отца. Отец мой, как вы можете догадаться, тоже не красавец, но у него колоритная, характерная внешность.
— Психологическая травма… — с готовностью подсказал я, внутренне соскучившись.
— Да, у меня отняли театр… — тут он махнул рукой и свернул в боковой коридор… Я задумался… Вывеску с программой по арт-терапии я видел. Более того, я смотрел на нее каждый день, но никак не связывал с собой… Вот, доктор, он как-то связан, но это его проблемы…
Это я еще находился в полном убеждении или, вернее, заблуждении, что состою в очаровательной должности администратора, которому и администрировать особенно нечего… Мой первый рабочий день! “Вначале было кофе!” — фраза, услышанная мною от коллеги при передаче дел. Собственно, вся передача состояла из передачи ключей от крохотного кабинета и нескольких телефонов. Коллега переходил в другое учреждение культуры. Левая бровь его слегка дергалась, но я не придал этому особенного значения. Мы выпили кофе, коллега включил компьютер, показал, где что лежит и во что интересно поиграть… К обеду сидеть в кабинете мне надоело, и я отправился на прогулку. Первое, что мне не очень понравилось — кабинет мой находился в значительном отдалении от театра, в котором я состоял администратором. Пятый этаж, к примеру, на котором располагался мой кабинет, был весьма условен. В том смысле, что это было просто обозначение уровня от некоторого нуля, а сам ноль располагался где-то в глубине… И что меня крайне озадачило — лифт, находившийся на том же уровне, только за поворотом, был помечен 6-м этажом. Однако я сразу понял — это не ошибка. Просто мы не знаем, что происходит в глубине и характер этой глубины… То, что на поверхности кажется однородным и однотипным, с учетом глубины приобретает непреодолимое качественное различие. В лифте на компьютере я набрал: театр “Лабиринт” и поплыл в избранном направлении…
Пространство театра очень походило на театр — это каждый бы сказал. Оно было обособленным и небольшим и показалось мне кают-компанией на корабле… Открыл пару дверей и вышел в зрительный зал в разгар репетиции… Ни одна голова не повернулась в мою сторону, а я, привыкший наблюдать за собой, констатировал, что у меня слегка дернулась правая бровь… Отметил, но не придал этому значения… Сел в кресло и стал смотреть. Присутствие мое никого не смутило, и я почувствовал себя приобщенным, но, прежде чем погрузиться в действие, отметил, что понятия не имею о местонахождении супруги. В образовательном учреждении я всегда примерно знал, где она… А тут возникло ощущение, что супруга исчезла. Никаких сигналов с ее стороны с самого утра не поступало. Нет, мы не состояли с ней в плотном телепатическом контакте, но легкая ниточка связи вилась между нами, типа: ты где? — я здесь…
Посмотрел на сцену, и моя правая бровь дрогнула. Три женских и три мужских тела… Все шестеро были в трико, но, будучи в трико, они говорили и потому казались голыми. На красивое тело можно смотреть долго, и я смотрел… Наконец решил поискать супругу. Уже в дверях внезапная реплика прошила мне уши: “Пусть он придет для нее”, — приказала решительная черноволосая дама в фиолетовом трико очень эффектному молодому человеку в синем… Не могу сказать, почему я не сдержался и бросил даме в фиолетовом: “Почему ты сама не идешь к нему?”
— Браво, — крикнул некто, кого я до сих пор не видел, но принял за режиссера… Среднего роста, с черными усиками, с темными мерцающими глазами на хорошо вылепленном лице… Спортивная фигура. Мягкие крадущиеся движения…
— Откуда он знает? — вопрос прозвучал со сцены…
— А вы у него спросите, — посоветовал режиссер, объявил перерыв и исчез.
Тут я почувствовал за своей спиной чье-то присутствие.
— Ты пришел для меня, — пропело существо за моей спиной.
Мой поворот уже не был сознательным актом, я повернулся и отдался поцелую, в который напавшее на меня существо вложило всю свою способность заворачивать жертву в кокон. Не всегда гибель в животном мире связана со страхом и ужасом, она может быть сладка и похожа на добровольное растворение в другом… Свет в зале и на сцене погас. Я остался один… Никто не видел, как дрогнула моя правая бровь…
3.
Супруга сидела в наушниках спиной к дверям. Звукотехник, определение должности в данном месте имеет весьма косвенное отношение к должностной инструкции, движениями пластилиновых рук колдовал над макетом. Плечи супруги вздрагивали, открывшееся левое ухо пламенно розовело, а руки, не прикасаясь к макету, пели… Звукотехник посмотрел на меня соответственно, но соответственно чему — этого я не знал и потому вышел, не задев ни одного предмета. Зачем администратору вмешиваться в творческий процесс? По должности своей… Однако должности своей я не понял. В данный момент я знал только то, что нахожусь то ли на 7-м, то ли на 8-м уровне в некой конструкции…
— Не хотите на экскурсию? — спросил неизвестно откуда возникший доктор. Почему я сразу стал называть его доктором — не знаю, хотя он всегда был в белом халате…
— Да, — я решил, что выбора у меня нет.
— Новый человек всегда интересен, — признался доктор.
— Это обо мне?
— Как вы думаете, когда продолжительность жизни увеличится, ну скажем, до 105 лет?
Тем временем мы зашли в лифт и, переместившись куда-то, вышли…
— Третий этаж, — заметил я. Продолжительность жизни в 105 лет меня абсолютно не интересовала.
— И все-таки? — настаивал доктор.
— Третий этаж? — задумчиво повторил я с вопросительной интонацией.
— Третьих этажей несколько, — ответил он и собрался свернуть в боковой коридор.
— Погодите, — я почти схватил его за руку.
— Так вы со мной?
— Продолжительность жизни в 105 лет не актуальна, — изрек я.
— Отнюдь.
— Некоторые и до полтинника не могут дотянуть с интересом…
— Вот-вот, — кивнул он, — в этом все и дело. В полтиннике!
Внешность доктора исчезла для меня в ее первоначальном впечатлении…
— А вам, извините, сколько лет? — спросил я.
— Мне 45.
— Да… — подумал вслух и не продолжил.
— Длинный разговор, — согласился он.
Тут мы оказались в пространстве, которое можно назвать мастерской…
— Взгляните…
Доктор подвел меня к скульптуре, недавно вылепленной. Глина еще дышала, еще оставалась влажной, и оттого казалось, что изображенные могут изменить позу. Хотя автор, похоже, стремился к обратному — к тому, чтобы мужчина и женщина никогда не разъяли своих объятий. Возникло нечто, окольцованное четырьмя кольцами. Кольцо женских ног поверх кольца мужских, кольца рук и два спрятанных друг в друга лица.
— Очень откровенно, — признал я.
— Пронзительно откровенно.
— Хотя все половые признаки скрыты…
— У целостного существа нет половых признаков, — доктор повернул подставку.
— В такой позе до 105 лет не дотянуть, — съязвил я, чтобы сойти с высокой ноты.
— Пирамида, в основании которой — оранжевый огонь, в сердце которой — горячее солнце и в вершине — свет узнавания. Три стадии любви в одной скульптуре. Типичное решение для непрофессионала.
— Сказать все сразу… — усмехнулся я, — и не думать о следующем творении…
— По статистике на третье место в развитых странах выходит депрессия.
— Нам бы их проблемы, — неосторожно ляпнул я и тут же прочитал на его лице откровенно ехидную усмешку.
— Возьмите, — он подал мне несколько фотографий.
Мне осталось дернуть бровью и посмотреть ему вслед. Вторая пятница моего администраторства замерла в зените… В позыве к обеду.
4.
Обед. Нажимаю кнопку, открывается окно пневматической почты, и тщательно упакованный обед приземляется рядом с клавиатурой. Уже привык… Пятница. По пятницам мы с супругой отправляемся домой вместе, потому что завтра суббота… Стало быть, к теще в сад! Супруга, похоже, нервничает. Для нее это — отрыв… Звукотехник… Впрочем, я не собираюсь погружаться в то, о чем имею неоформленное представление…
Мне необходимо утвердиться в должности. Понять если не свои служебные обязанности, то, по крайней мере, очертить вокруг себя круг неких действий. И потому решаюсь на свободную импровизацию. Захожу в зал, поднимаюсь на освещенную сцену, сажусь на куб и достаю фотографии. Есть чем заняться… Фотографий четыре. Четыре скульптуры. Сюжет. Погружаюсь в разгадку этого сюжета и стараюсь не смотреть по сторонам. Вернее, делаю вид, будто не смотрю по сторонам. Вокруг меня возникают три тени… На уровне моих глаз бюсты трех граций, пытаюсь определить — который так пламенно прижимался к моей скромной худобе. Между тем грациям надоел мой стоицизм, и они решили вовлечь меня в свою игру. Единственно, чего, я думаю, они не подозревают — это моей трехлетней стажировки в образовательном учреждении. Умею держать паузу! И стало быть, есть время принять решение: что делать с грациями, которые теперь уже не просто танцуют вокруг меня, но и прикасаются ко мне, пока что кончиками пальцев. Прячу фотографии и решаю, с которой начать. С той, что движется медленнее, ленивее… Может быть, она? Провожу пальцем по голубому трико, чувствую, как тело изгибается под моим касанием. И следом подставляется более крутой оранжевый бок. Рука в желтом ложится на лацкан пиджака. Звучит музыка. Две прохладные ладони охватывают мой лоб. Ого… Кажется, я переоценил свои возможности администрировать ситуацию. Грации превращаются в вакханок, и если я буду поощрять их в этом движении… В подтверждение прохладные ладони скользят по щекам и касаются шеи. Так, их цель — узел моего галстука. Рука в желтом переместилась с лацкана пиджака к его пуговице… В священном безумии вакханки сорвут с меня остатки одежды и… разбегутся в кулисы. Моя репутация администратора будет погублена.
— Нет. Нет…
В этот миг рука в голубом протянулась ко мне с неопознанным намерением, наткнулась на мое сопротивление и отдернулась. Грации исчезли. Я не запомнил ни одного лица — все были в масках, с тщательно зализанными волосами…
5.
Опять же ничего не происходит зря… Приключение с грациями кое-что незаметно сместило… Я еще не знал, чем я управляю, но чем-то я уже управлял. Ястребиные глаза звукотехника уперлись в меня и погасли. Пятница. Супруга собрала сумку, обречено кивнула звукотехнику, и мы покинули учреждение культуры на целых два дня.
— Тебе дали аванс, — супруга достала конверт.
— Мне дали аванс?
— Ты был занят… — супруга скосила в сторону.
Она была со мной неискренна.
— И тебе дали аванс? — поинтересовался я из вежливости.
— И мне, — согласилась она.
— Завтра суббота, — напомнил я.
— В сад… — вздохнула супруга.
— В магазин, — решил я.
Действительно, теперь мы имели кое-какие средства. Что, впрочем, казалось теще весьма подозрительным. Учреждение культуры… “Бюджетная организация?” — интересовалась теща. ”Не знаю”, — отмахивалась супруга. “Не в курсе”, — поднимал я свою правую бровь…
Между тем жизнь любит делать круги… И всякий раз предстоит выбор: идти по очередному кругу или пропустить его. Это я по поводу звонка… Супруга посмотрела на меня вопросительно, я кивнул. Она пошла открывать. Очередной круг назывался — новые соседи… Прежние соседи съехали, подарив нам свою мебель. Бывшего соседа я как-то видел, он был все так же красив и румян. Новый сосед оказался спортивен, лысоват и, похоже, занимался спортивным бизнесом. Новая соседка много говорила и сразу же рассказала все о новом соседе… Пятеро внебрачных детей! Мужество новой соседки меня потрясло: я проникся к ней глубокой симпатией… Вскоре наметилась традиция ужинать по пятницам. И эта вторая пятница моего администраторства оказалась в этой традиции третьей…
— К нам, — предложила новая соседка.
— А у нас горшочки, — возразила супруга.
Новая соседка принесла торт, новый сосед пришел с ноутбуком, шахматами и котом. Кот был пушистым, жирным и наглым. Он развалился на ковре с видом — все схвачено… Однако развлечения наши были невинны и никаких намеков на коллективную эротику не содержали. Сосед поставил на доске шахматную задачу, на компьютере запустил боевик и принялся за ужин с подкармливанием кота. Когда разговор зашел о гороскопах, новая соседка перечислила по именам всех пятерых внебрачных детей нового соседа. Все пятеро оказались скорпионами, и сам новый сосед был скорпионом…
— Когда в конце концов он женится на вас, вы будете уже вся изранена, — рассмеялась супруга, процитировав путеводитель по звездам.
Новый сосед слегка поднял левую бровь. Пятеро внебрачных детей — это не стриптиз… Но определенно хорошо было то, что с новыми соседями мы не испытывали комплекса неполноценности. Наша бедность уже не была столь пронзительной, как прежде, когда нас хотелось прижать к груди и накормить колбасой. Учреждение культуры освящало нашу бедность как благородную, а моя должность, озвученная в прошлую пятницу, произвела на новую соседку магическое впечатление!
— Как только начнется новый сезон…
Супруга пообещала пригласительные билеты и вновь перевела взгляд на шахматную доску. Супруга потеряла простодушие… И в свете этого открытия я посмотрел на нее открывшимися глазами. У нее отросли волосы и округлились щеки. И пропала та исключительная непосредственность, которая восхищала не только меня, но и прежнего соседа. Открытие это меня чрезвычайно огорчило. “А как же Верхний план?” — вспомнил я, но ничего не смог себе ответить. Супруга смотрела на шахматную доску. Новый сосед объяснил ей суть задачи и сказал, что надеется к концу боевика ее решить. Тут я сделал еще одно неприятное открытие… Оказывается, я просто абсолютно ничего не знаю про супругу… “То-то и оно”, — телепатировала мне новая соседка между фразами о двух способах приготовления грибов в сметане.
Новый сосед удовлетворенно хмыкнул и предложил супруге ход черной королевой. Супруга сделала ход по его подсказке и превратилась в партнершу по игре. Но я видел то, чего новый сосед, как мне казалось, не видел — супруга продолжала отсутствовать. Сущность ее где-то витала, а здесь, между нами, ее физическая оболочка вела себя почти безответственно…
Боевик закончился. Новый сосед решил задачу — медленным, крадущимся движением снял с доски черную королеву и объявил мат черному королю…
6.
На каждом плане свой символ… На субботнем уровне ключом этого жаркого лета стал бассейн…
— Будем строить бассейн, — сказала теща, и близнецы радостно завыли.
— Водяной орган, — предложила супруга, презрительно посмотрев на близнецов.
— Грядок под свеклу нет, — напомнил третий тещин муж, Петр Кузьмич.
— Все едино рыть канаву, — решил тещин зять, отец близнецов.
Я кивнул и взял в руки лопату. Копали долго. Третий тещин муж руководил перекурами и вздыхал о свекле. Тещин зять, недавно переживший отравление уксусом, бросил курить и во время перекуров сидел в раздумье. Разговор вертелся, срывая тему с языка. А тема была…
— Значит, ты теперь работаешь в “Лабиринте”… — начал тещин зять, нащупывая тему…
— Работаю, — осторожно подтвердил я.
— Интересно… — засомневался зять, — в деловом центре, и вдруг — театр…
— Аркадий нашел достойную работу, — прокомментировала теща. Ей льстила моя новая должность.
— Хрена она достойная… — зять выразился. И отказать в интуиции ему было никак нельзя. Тут я не выдержал…
— Вот ты как, Петя, насчет 105 лет?
— Чего? — зять снял перчатки и бросил на землю. Петр Кузьмич закурил новую сигарету. Я понял, что они уже давно ждали от меня чего-нибудь такого. И понятно, в каждом семейном круге должен быть свой клоун…
— Как вы, вообще, насчет того, чтобы жить 105 лет?
— Даешь… — зять с удовольствием загоготал.
— Интересный вопрос, — согласился Петр Кузьмич.
— Да? — удивился я. — А я думал, это неактуально.
— Оно, конечно, неактуально, — опять согласился Петр Кузьмич, — но интересно… Чиновники тоже будут жить 105 лет?
Зять хохотнул. Теща возвестила об обеде.
— Говорят, депрессия мешает нам жить дольше… — продолжал я за супом после первой рюмки.
— Ты, Лидка, беременная, что ли? — неожиданно брякнул зять после второй рюмки.
— Дурак… — фыркнула супруга.
— А что? Жирненькая такая стала…
— Петя… — многозначительно произнесла теща и поставила перед ним второе блюдо.
— Депрессия… — протянул Петр Кузьмич, — никакой такой депрессии мы не знали.
— Мы много работали и весело отдыхали. А сейчас… — теща махнула рукой, — никаких правил.
Нет, тема 105 лет вкупе с депрессией в нашем семейном круге после третьей рюмки не получила развития…
— Лидка, ты лучше расскажи, как ты в больнице с голым мужиком переодевалась, — привязался зять после того, как теща разлила остатки и спрятала пустую бутылку.
— А… — махнула рукой супруга, которой надоело рассказывать.
Словом, фундамент для бассейна заложили.
7.
Грань между жизнью реальной, такой, как она есть — без всяких там подвесов, и жизнью нереальной, в смысле удаленности с помощью этих самых подвесов, определилась в эту субботу со всей характерностью… Две разные плоскости. Хотя на самом деле, как утверждают эзотерики, плоскостей гораздо больше. Главное, научиться жить на всех плоскостях одновременно… Но вот в понедельник утром плоскость моего администраторства показалась мне столь сюрреальной, что я засомневался — существую ли я на ней? И спросил у не проснувшейся супруги, действительно ли я работаю в театре на указанной должности…
— Ну да, мне так сказали… — и она повернулась на другой бок.
Слишком рано я задал этот вопрос. В шестом часу утра. Ей так сказали… Я не писал никаких заявлений о приеме на работу и не заключал никаких контрактов…
— Нет, котенок, а кому ты отдала мою трудовую книжку?
— Тебе не все равно…
Это верно, мне было все равно. Я терпеть не могу писать заявлений, автобиографий, заполнять бесконечные формы учета сотрудников и т.д. Супруга сказала — давай трудовую книжку… И я отдал без всяких вопросов. Если бы мне денег не заплатили после двух недель присутствия, тогда бы я, может быть, что-нибудь и понял, но деньги мне заплатили…
И тут я вспомнил: Бог ты мой! Конечно, администратор — это же редчайшая, в своем роде, птица. Так говорила моя бабушка о своем племяннике, моем рано ушедшем из жизни дядюшке… Бабушка говорила: “Как ты похож на него, Аркаша!” Дядюшка был, так сказать, ничего себе… И до конца дней своих, безвременно оборвавшихся на 39-м году жизни, безмерно откликался на призыв чувств… “Редкий был человек, — вздыхала бабушка. — Администратор…” Естественно, что в голове моей понятие об администраторе приобрело столь широкое и отвлеченное от должностной инструкции значение, что совершенно невозможно искать в этом значении какую-либо опору. Разве что некто уже был в этом роде…
Новый день… И опять я вышел из своего кабинета на поиски смысла…
— Матриархат…
— Как вы сказали? — обернулся я.
— Женщина проснется, и наступит матриархат, в котором мужчина будет только незначительным элементом системы… Разумеется, не верите?
— Не думал…
— В любом деле, — доктор посмотрел в другую сторону, — если вдруг понадобится настоящий специалист, окажется, что этих самых настоящих специалистов просто по пальцам пересчитать. Газеты завалены предложениями работы, а попробуй найди…
— Вы подавали объявление в газету?
— Я? — рассмеялся доктор. — Нет…
— Вы сказали — матриархат? — напомнил я, но он опять отвернулся от меня.
На этот раз в мастерской было довольно людно. Впрочем, я насчитал шестерых дилетантов… Все скульпторы сидели у своих работ, а я стоял у незаконченной скульптуры. Глина высыхала. Похоже, автор потерял интерес к своему творению.
— Эта женщина больше не придет?
— Зачем? — улыбнулся доктор.
— Скульптура не закончена. Левая пятка распухла, а правая едва намечена. Кажется, что она утонула в теле мужчины.
— А вы вспомнили японский роман с культом восточной красоты… Розовая пяточка-ракушка, из которой высунулось нежное тельце ножки с пятью пальчиками… — ехидничал доктор.
— Мне бы хотелось, чтобы женщина вернулась и закончила работу.
— Посмотрите фотографии, — и доктор снова отошел от меня.
Ах да, фотографии… Четыре скульптуры. Первая: девушка, обнявшая колени, с прижатой к коленям головой. Вторая: девушка в позе лотоса с красивой круглой грудью. Третья: богиня Победы — Ника, с раскинутыми руками, переходящими в крылья. И четвертая: парная скульптура — мужчина и женщина. Сюжет некой женской истории…
— Вот именно. Именно… — подскочил доктор, — она лепила то, чем была в тот миг или чем уже готова была стать… Розовые пяточки приятны вам, а ей необходимо было запрограммировать себя на другую роль…
— Психотерапия, — кивнул я.
— Специалиста по газете не вычислишь, — вздохнул доктор с намеком, не очень мне понятным, — недаром сплошь и рядом предлагают обучение…
— Я дилетант.
— Если вам так нужны эти розовые пяточки, можете ими заняться — глина не высохла, — предложил доктор.
— Но я никогда ничего не лепил.
— Пустяки… Вы же четко представляете, чего хотите…
Я окунул руки в ведро с глиной. Вытащил скользкий комок и посмотрел на него без надежды… Доктор тоже вытащил кусок глины и показал мне несколько приемов. Тряпка, вода и стек — все, что необходимо…
8.
Конечно, и прежде я понимал, что четвертый этаж, на котором мы проживали с прежними соседями, не всегда оставался одним и тем же этажом… Четвертых этажей определенно было два: с Верхним планом и без него… Плюс образовательное учреждение. Словом, мы проживали примерно в трех плоскостях. И надо сказать, неплохо ориентировались. К тому же мы с супругой, прижавшись друг к другу спинами, успешно отбивались от внешнего мира, но при этом мы друг друга не видели… А теперь оказалось, что я не представляю — какой станет супруга в победившем матриархате…
Гром среди ясного неба! Звонок в моем рабочем кабинете.
— Слушаю.
— Аркадий Васильевич, мы вас ждем.
— Где?
На сцене сидели на кубах три грации и три кавалера. Режиссер вышел из кулис.
— Вы совсем нас покинули, — лицемерил режиссер.
— Много дел, — в ответ отлицемерил я.
— Дел всегда много, — согласился режиссер.
Грации, свив кольцо, рассмеялись друг дружке в плечо. Кавалеры смотрели на меня со скучающим видом, демонстрируя хорошо отрепетированные мышцы. Режиссер сделал едва заметный жест, на сцене начался танец, а сам он спустился в зал и сел рядом со мной.
— Почему ты сама не идешь к нему? — повторил он брошенную мною фразу и добавил: — отлично сказано, — и, указав на сцену, спросил: где она?
— Кто?
— Где здесь женщина? — спросил режиссер.
— В пространстве, где несколько шестых этажей, на любой вопрос нет правильного ответа.
— Правильных ответов вообще нет. Есть приблизительные ответы.
— Тогда мне лучше спросить у вас — где здесь женщина?
— Мы, кажется, не знакомы… — но своего имени он не назвал.
— Аркадий, — ответил я, не выдержав паузы.
— Видишь ли, Аркаша… — и он наклонился к моему уху, — ты знаешь, что такое женщина?
— Я не знаю, и что такое мужчина, — отпарировал я, недовольный его вкрадчивой фамильярностью.
— Молодец, — согласился режиссер.
— Я бы хотел потрогать ту, что в голубом…
— Ты хочешь быть тем, кого пригласили для нее?.. — он посмотрел на меня очень пристально. — Ты хочешь быть или знать?
Я молчал.
— Ты хочешь знать… — разочарованно вздохнул режиссер, — так загадки не отгадывают…
Меня притягивала та, что была в голубом…
Шестеро переплетались на сцене в разных комбинациях, но смысл движений неизменно ускользал от меня. Определенно, я не понимал чего-то самого существенного…
9.
Пятая неделя моего администраторства мирно сбежала к пятнице. Уже на прошлой неделе я оказался близок к ощущению потери времени и купил три календаря. Не то чтобы я не знал, в каком дне пребываю, но множественность одновременно присутствующих пространств смущала меня, и я решил укрепить время…
Исследовав шкафы своего предшественника, обнаружил следы его интереса к происхождению человека. Направление этого интереса склонялось к прибытию инопланетян и клонированию человека. Лет пять назад все это показалось бы мне бредом, а нынче я запоем прочитал несколько книг и на какое-то время стал готов считать опорой — инопланетян и клонирование. Но потрясло меня другое и причем совершенно неожиданно. Цитирую: “…все знания женщин об астрономии еще дожидаются прихода женщины-антрополога, интересующейся этноастрономией”. Ну и что? Да, инки вели два календаря: солнечный и лунный, а инкская императрица председательствовала на женских обрядах… Собственно, при прочтении фраза эта, признаюсь, только слегка меня зацепила, и я даже не понял чем… Потрясла она меня впоследствии…
Пятница. День пересечения плоскостей. Наши с супругой плоскости пересекались по прямой, которая вела в тещин сад. Где бы ни находилась супруга, она четко представляла неизбежность бассейна… Впрочем, это я сам так все представляю, супруга на этот счет не сказала ничего определенного. В эту пятницу я задал себе вопрос: а на какой предмет супруга высказала какое-нибудь определенное суждение? Ни на какой!!! Смех. Слезы. Жест… То, что она говорила, я давно уже относил либо к жестам, либо к звукам. В эту пятницу я понял, что супруга вообще ни о чем говорить не хочет. И не то чтобы со мной, а вообще…
— Почему вы молчите? — воскликнула новая соседка вечером этой пятницы…
Супруга посмотрела на меня почти с ужасом — о чем это она? Новый сосед сморщился. Супруга отвернулась к шашечной доске. Как я понял, в шашки супруга выиграла у нового соседа из четырех партий — две.
— Терпеть не могу, когда он играет, — вздохнула новая соседка.
— Пусть играют…
Новая соседка слегка покачала головой, и обе ее брови — и правая, и левая —приподнялись, но не в равной степени… Сложная эмоция. Отражение сложной позиции новой соседки. Она все рассказала о пятерых внебрачных отпрысках нового соседа, как будто он приходился соседом ей, а не нам… Безусловно, она испытывала безумное напряжение, выгибая пять пространств, касавшихся только точкой родства пятерых мальчиков-скорпионов с их отцом-скорпионом. И зачем ей это надо? Пусть бы плоскости существовали так, как есть. Зачем ей это? Почему она не говорит о самом главном? Или… Смутная догадка пронеслась в моей голове…
— Они все знают друг о друге, — шепнула новая соседка, как будто прочитала некоторые мои мысли.
— А если появится шестой? — спросил я довольно громко.
Но азарт скоростной игры поглотил мою реплику.
— Он появится… — сказала новая соседка и презрительно сощурилась.
Супруга выиграла третью партию на скорость. Она выигрывала только на скорость, когда новый сосед делал ходы обдуманно, супруга проигрывала. Но в скорости и в объеме она лучше видела будущее…
— Отлично, — щелкнул пальцами новый сосед и обратился к жене: — Лиза, чай.
Соседка принесла чай, торт… Скорость ее речи не предполагала никакого расчета на усвоение услышанного, тем самым речь ее почти мгновенно превращалась в шум. И это неспроста… Или ей все равно: слышат ее или нет. Или она больше не надеется быть услышанной…
Супруга ела торт… И молчала.
Что, если язык изменился так, что женщина не имеет никакой возможности выразить себя? Нет слов, понятий, конструкций, с помощью которых женщина могла бы что-то существенное рассказать о себе… Когда женщина пользуется тем, что есть, она кажется или больной и почти сумасшедшей, или глупой и опять же почти безумной… Но почему нет языка? Что, если он утерян?
“Все знания женщин об астрономии еще дожидаются прихода женщины- антрополога, интересующейся этноастрономией…” — цитата высветилась молнией в моей голове… Обо всем в этом мире мы имеем только половинную информацию, потому что женщины молчат…
10.
Понедельник… В мой кабинет пожаловал звукотехник. Скептически оценил мои развлечения: на компьютере — шахматы, на столе книги, кофе, сигареты…
— Надо распространить 1000 билетов, — сказал звукотехник и бросил билеты на стол.
Вот как! На каком-то из восьмых этажей мною были очень недовольны… А может быть, на всех сразу? И на третьих, и на шестых… Тысяча билетов! Но запаниковал я не сразу… Сперва разглядел билеты. Качество бумаги плохое, бланки старые — давным-давно отпечатанные. Афиша сделана на компьютере, но тоже не блеск. Материальное положение театра, в котором, я служил администратором, приблизило меня к реальности. За целый месяц я палец о палец не ударил. Болтался по “Лабиринту” и занимался болтовней… Почему мне это позволили? Этим вопросом следовало задаваться раньше, а теперь 1000 билетов… 1000 душ. Каких? От шести до двенадцати лет. Пять детских спектаклей. Ситуация прояснилась, но я обрадовался — преждевременно…
На ступеньках ближайшего образовательного учреждения тишина оглушила меня, а ведь месяц-то июль… Каникулы. Возвращаясь через рынок, я вообразил, как продаю билеты торгующим дамам… Мой пыл охладили трое из машины. И то, как, они вышли, и то, как пошли… Вплоть до мельчайших подробностей: от манеры поднимать подбородок до манеры прикасаться к отвороту пиджака — все кричало только об одном… Крестный отец! Так похожи друг на друга члены мафиозного братства — в любой части света! На чьей территории я собрался развернуть свой, с позволения сказать, бизнес… А из открытых дверей супермаркета “рыдала шарманка с душой первой скрипки…”. Однако кругом работают женщины, и у этих женщин есть дети, и эти дети хотят пойти в театр… И в аптеке работают женщины. Зашел в аптеку. Впервые оценил, как труден доступ к аптечному работнику. Окошечко — труба… Попробуй крикни в него: мадам, приобретите театральный билетик для ребенка. Уж на что я — клоун… Но все-таки обратился к дородной даме из очереди к недоступной трубе… Два билетика на театральный спектакль? Простуда на губе дамы дрогнула и первой выразила свое отношение. Дама поджала губы и не знаю, что вообразила обо мне… Однако ответила, что ее ребенок ездил в театр с городским лагерем…
Я вернулся в свой кабинет с комплексом неудачника… А ведь весь этот месяц я смотрел чуть ли не свысока и на тех, кто лепит скульптуры, чтобы исцелиться, и на доктора с его загадками, и на режиссера, и на граций, и главное, — на звукотехника… Несомненно, что звукотехник и есть мой непосредственный начальник… Кому еще супруга могла отдать мою трудовую книжку, ничего не спросив?.. И хотя свет передо мной появился — дети отдыхают в городских лагерях, но я отчетливо понимал, что у меня не хватит способностей распространить 1000 билетов. Кажется, я возвращаюсь на круг, где мою голову однажды чуть не разорвало… Вышел из кабинета и спустился на один из третьих этажей…
— Да, это нечто… — сказал доктор за моей спиной.
— На мой взгляд, это ничто…
— Абсолютное ничто, — согласился доктор, — а чего бы вы хотели от девочки, у которой и мать, и бабушка ушли из жизни, не выдержав ее натиска…
Я стоял перед глиной, раскатанной на деревянной доске, и в эту глиняную лепешку один раз ткнули пальцем, а потом сделали закорючку… Вопрос! Еще хорошо, что это несчастное создание согласилось поставить вопрос. Но ее мать и бабушка… Не шуточка — иметь такое наследство. Суицид. Что с ним делать? Несомненно, что сперва необходимо обрести язык, не онеметь окончательно, а наоборот, заговорить. Но как? Как заговорить на своем языке?
Теперь мне было нестыдно мять глину. Я был одним из тех, кто захотел обрести новый целостный язык. Перестал воображать о себе… Расслабился. Признал — мне нужен посыл, чтобы открыть себя… Доктор сидел рядом на маленьком стульчике и говорил без умолку.
— Эта женщина, мать этой девочки, она приходила сюда. На четвертый этаж.
— На четвертый? — машинально спросил я.
— Да, на четвертый. Там рисуют. Она выбрала акварель. И нарисовала цветы. Всего две работы… Больше она не пришла. Мы не успели ей помочь. В ее облике не было трагизма. Могло показаться, что она пришла из любопытства. Акварели получились наивными, почти детскими… Маленький ребенок в этой женщине не выдержал и сдался… Путь был указан… Трагизм в том, что путь указан… А теперь ее дочь, для которой путь указан дважды…
— И вы ничего не можете сделать?
— Она ничего не хочет… — вздохнул доктор, — она хочет, чтобы ее любили… А кто будет ее любить?
— Вы… — отпарировал я.
— Я не ангел. То, что я могу — это научить ее извлекать радость из дела ее собственных рук… Но я смогу это, только если Бог мне поможет, если Бог пошлет ей Дар…
— У меня не получается ничего… — констатировал я.
— Мните, мните глину… Что-нибудь все равно появится. Или образ, или мысль… Да, кстати, женщина пришла и долепила свои пятки на спине незнакомца…
— Вот как? — удивился я. — Почему же она пришла? Вы утверждали, что она не придет…
— Думаю, незнакомец появился. Она поняла, кто он… И пришла совершенствовать отношения.
— Да это магия средневековая… — в раздражении я бросил кусок разомлевшей глины, и она шлепнулась на подставку…
— Отлично, — кивнул доктор, — посмотрите, очень милый получится медвежонок…
— Да… — против воли согласился я.
— Женщина пришла и слепила себя в объятиях незнакомца. Она поняла, что находится со всем миром в отношениях, которые необходимо совершенствовать. Женщина поверила, что существуют вещи, которые происходят синхронно. Вокруг нее происходит все то, что порождается ее сознанием… И она пришла снова…
Кусок глины шлепнулся и стал походить на медвежонка… А дети летом отдыхают в пионерских лагерях. И кстати, мой предшественник оставил мне несколько телефонов…
11.
Несколько телефонов… Оказывается, по этим телефонам давно ждали моего звонка. Двое из троих распространителей устали ждать и изменили вектор деятельности. Третий согласился взять 500 билетов. А где берут распространителей? Газеты полны объявлений, но найти специалиста… Да, я глухой. Я не слышу, что мне говорят, и потому все время опаздываю… Газеты!
— Ты куда? — окликнула меня супруга.
— Что? — я не понял, откуда она вдруг появилась.
— Ты куда?
— Я?..
— А… — сказала супруга.
— За газетами, — ответил я.
— Я с тобой…
Мы сидели на лавке перед Лабиринтом и листали газеты. Вернее, я листал газеты. В распространители никто не предлагался, но конкурирующая фирма искала однородного специалиста…
— Мюзикл? — спросил я как можно более беспредметно.
— А… — сказала супруга и стала смотреть в сторону. Понятно. Звукотехнику чужой мюзикл не нужен. У него голова полна идей, ему нужен исполнитель — хореограф по звуку, а вовсе не композитор. Неплохо будет, если супруга с фантазией обработает некоторые его идеи и красиво разведет звуки по углам.
— И надолго тебя хватит?
— Что? — спросила супруга и посмотрела в другую сторону. Обсуждать не хочет…
— Понятно, — сказал я вслух.
— Что? — безразлично откликнулась супруга.
— Придется давать объявление.
— “Репка” уже поставлена, — неожиданно всхлипнула супруга. “Репу” мы с ней хотели поставить в школе с детьми.
— На “Репу” распространяю билеты…
— Ну и что? — сказала супруга и вытерла слезы, не дождавшись от меня сочувствия.
— Твой мюзикл за тебя не поставит никто, — глубокомысленно изрек я.
Супруга разрыдалась.
12.
— Матриархат! — обалдел зять, когда мы цементировали дно бассейна.
— Может очень неожиданно наступить, — проникновенно сообщил я, — заговор созрел…
— Ты плохо выглядишь, Аркадий, — сказал зять с сочувствием.
— Определенно наступит… — добавил я, — только никто об этом не знает.
— Никто? — усомнился зять.
— Никто… — подтвердил я.
— Тогда как же он наступит?
— Стихийно…
— Это хуже всего, — задумался зять.
— Еще бы, — кивнул я, — не успеем оглянуться, а они будут сидеть во всех парламентах…
— А ты это? — зять щелкнул языком.
— Чего? — не понял я.
— Из-за Лидки?
— А что? — опять не сообразил я.
Зять покачал головой.
— Брось, какая разница? Ребенок есть ребенок…
— Скорпион или звукотехник? — сострил я, не веря ушам своим, но язык сболтнул бойко…
— Нет, Аркадий, это я тебе как родственник говорю. Чепуха все это… Свой, чужой…
Подошла супруга и с ненавистью посмотрела на зятя.
— Поедем домой, — кивнул я, и она ушла собирать вещи.
— Не говорит… — тянул свое зять.
— Не переживай, разберемся… — рассмеялся я, и это зятю не понравилось…
— А ты это? — зять шлепнул жидкий цемент и загладил бортик.
— Что? — я заглаживал бортик с другой стороны.
— Ты же себя со стороны не видишь, — зять положил инструмент, — чернее тучи ходишь…
— Не боишься ты матриархата… — сказал я уже совершенно ядовито.
— Смотри, Аркадий, — голос зятя зазвенел, — ты меня не знаешь…
— Знаю, Петя… Ты не психотерапевт…
13.
Найти специалиста нелегко. Я переговорил с двумя десятками претендентов в распространители билетов, и больше половины из них распространителями становиться не хотели. Пятьсот билетов висели на мне. Я сидел на лавке перед Лабиринтом, ожидая очередной встречи с распространителями… Нервы мои сжались и стали выдавать неадекватные реакции. А может быть, супруга действительно ждет ребенка? Но почему именно чужого ребенка? Не было у нас детей, так что из этого? Когда отдавал деньги за билеты, не удержался и спросил у звукотехника: “Кто такой доктор?” У звукотехника глаза стали квадратные, потом он усмехнулся и ответил, что не знает никакого доктора…
Может быть, и никакого доктора нет? Вернее, доктор есть, но совсем необязательно, чтобы он постоянно встречался мне в коридорах Лабиринта… Просто он кажется мне подходящим собеседником, а беседую я сам с собой? Очень весело… Если доктор мне кажется, тогда понятно, почему он за мной следит… Откуда, спрашивается, он появился сию минуту? Понятно откуда, если он — моя галлюцинация…
— Безусловно, есть невероятно хитрые женщины, они бессовестно плетут интриги, — заметил доктор.
— Как мне все это надоело… — откровенно заметил я.
— Что именно?
— У меня такое ощущение, что я пациент сумасшедшего дома… И вы тоже…
— Их манера обращения с мужчинами — игра без правил…
— Зачем вы сталкиваете меня с этой бездной? — устало спросил я, не надеясь на откровенность.
— Эти воспользуются матриархатом на все сто… — продолжал разглагольствовать доктор.
— Доктор, докажите мне, что вы не плод моего воображения.
— Очень интересно… У вас подвижная психика. Знаете, самое большое ваше личное достижение в том, что вы до сих пор не наш пациент, — лучезарно улыбнулся доктор.
— И все-таки для продолжения беседы мне необходимо доказательство.
— Сделаем, как в кино… — подмигнул он и стал озираться по сторонам, — чье свидетельство вас устроит?
— Звукотехника.
— Кто такой звукотехник?
К счастью, на этот раз мне не пришлось сойти с ума. Звукотехник вышел из Лабиринта и направился к машине.
— Меня устроит свидетельство этого человека…
— Вадим! — крикнул доктор.
Звукотехник недовольно посмотрел в нашу сторону.
— Нет, — сказал он и энергично подкрепил слово жестом, — вы уж сами разбирайтесь, Дмитрий Сергеевич, — постучал по часам, сел в машину и уехал.
— Вы друг другом не довольны, — констатировал доктор.
— Давайте лучше о матриархате… — смирился я.
— Так вот… Эти хитрые женщины — кого они пугают? Нет, не мужчин. Они пугают других женщин. И эти другие женщины, в ужасе от темной стороны Луны, отказываются ото всего женского в себе и изо всех сил стремятся слиться с мужским образом мира.
— Но где же светлый, лучезарный образ женской природы?
— Дева Мария… — доктор выжидающе помолчал, — отрицание всех прав языческой женщины… Из-за безумного страха перед ее силой…
Девушка танцующей походкой шла к нашей скамейке. Остановилась, указала на флажок с эмблемой театра.
— Я по объявлению.
— Желаю удачи, — бросил доктор и исчез.
Меня охватила теплая волна. Девушка улыбалась и с каждым моментом становилась все прозрачнее. Мне казалось, что я все знаю про нее и она все знает про меня…
— Вам не подойдет эта работа, — вздохнул я.
— Какая работа мне подойдет? — эхом ответила она.
— Зачем вы пришли?
— Я бы хотела приблизиться к жизни…
— Попробуйте приблизиться к мужчине…
— К вам?
— Ко мне…
— Пусть он придет для нее… — сказала она.
— Почему ты сама не идешь к нему? — повторил я, как пароль.
— Потому что я не могу, — она встала со скамейки и пошла от меня прочь тренированной походкой танцовщицы, а я опять не запомнил ее лицо…
Кто смеется надо мной? Кому я нужен в этом пространстве, чтобы устраивать такой запутанный спектакль? Только мои собственные мозги способны так пристально заниматься мной самим… А это значит? Да, это значит… Нет, я этого не хочу…
14.
Тра-та-та-та-та-а… Я увидел соседку… Нет, не нынешнюю с пятью внебрачными детьми мужа — в ожидании шестого, а прежнюю соседку с философскими мозгами и полуистребленными чувствами. Она отрешенно мяла в руках кусок глины.
— Ира…
— Аркадий… — впервые она обратилась ко мне без отчества. Бросила кусок глины, села на стул и закрыла глаза.
— Зайчик, — сказал я, рассматривая кусок глины.
Соседка открыла глаза.
— Заяц получится, — кивнул я на кусок глины.
— Да…
— Что с тобой случилось?
— Я не хочу жить здесь одна… — соседка утонула в собственных глазах.
— А он? — осторожно спросил я, имея в виду бывшего соседа.
— Он меня бросил, — всхлипнула соседка, — он всех нас бросил…
— Хитрец… — не к месту заметил я.
— У него остановилось сердце… — соседка задумалась, — я никогда не видела его таким бледным… Знаешь, — соседка обернулась, — мне кажется… Конечно, нельзя быть в этом уверенной, но я столько книг прочитала по этому поводу… Мне кажется, его там ждала женщина…
— Где там? — прошептал я.
— Ну там… — смутилась соседка.
— Понятно, — кивнул я.
— Мне другое интересно… — она явно не решалась говорить.
— Что? — опять прошептал я.
— Он любил стольких женщин… И они его любили… И там, я думаю, каждая захочет любить его без соперниц… Получается, что там у него должно быть несколько оболочек?
— Знаешь, мне кажется, с этим там нет проблем…
— Ты уверен?
— Абсолютно…
— А ты почему здесь? — соседка успокоилась и проковыряла в ухе зайца ушную раковину.
— Где здесь? — невольно спросил я, соображая, что она имеет в виду.
— Здесь, — и она ткнула пальцем в сторону моего медведя.
— Только тебе могу признаться, — я нервно оглянулся, теперь у меня дергались не только брови, мне кажется, я дергался весь… — похоже, у меня начались галлюцинации. И поверь, совсем не пью. По субботам у тещи в саду — максимум три рюмки…
— А что ты видишь? — оживилась бывшая соседка.
— Ира… — я был необыкновенно счастлив, встретившись с ней, — Ира, я вижу доктора…
— Ну и что? — рассмеялась она. — Вон он, доктор… Его все видят.
— Я вижу его не так, — шепотом признался я…
— А как? — познавательный интерес в соседке не угас.
— Я вижу его в таких местах и в такое время, где ему быть совсем необязательно… Следовательно, его там может и не быть, а я беседую с миражом…
— Нет, — она покачала головой, — ты не лечишься… Ты козел отпущения… — соседка рассмеялась.
— Не понял…
— Не обижайся. Я когда тебя увидела, сразу об этом подумала…
— А если подробнее?
— В Лабиринте два театра и несколько студий. Тобой платят арендную плату…
— Ира, подумай, что ты говоришь…
— Я не знаю, где ты числишься, но работаешь ты на доктора… Здесь это принято.
— Ира…
— Заяц худой получился, — удивилась бывшая соседка и принялась налепливать зайцу бока.
15.
Цементная основа бассейна была готова. Местами ее украсили керамической плиткой, но интерес к бассейну подломился… Бассейн перестал быть праздником этого лета, и никто уже не собирался пить шампанское в его честь. Настроение вещь хрупкая… Так что третий тещин муж без всякого энтузиазма гнул железные трубы, а мы с зятем без энтузиазма собирались их варить. Если бы не тещин склад характера, всегда имевший в виду практическую выгоду, бассейн был бы вовсе брошен… Потому что, если бы он был живым существом, про него можно было сказать, что он опозорен… Но он был задуман не только как бассейн, но и как поливальная система и в качестве последней обретал теперь свою окончательную форму.
Трансформация бассейна произошла в прошлую субботу. Как раз накануне я узнал, кем работаю…
— Очень ты, Аркадий, невеселый, — привязался ко мне тещин зять. Слаб человек, хочется ему наступить на мозоль ближнему. Только вот настоящей моей мозоли зять не знал.
— Выпить хочется, — признался я, — жажда душит.
— Организуем, — и зять пошел в погреб за пивом.
По плану все дно бассейна надо было выложить керамической плиткой, но целой плитки оказалось мало. Решили сделать мозаику из осколков. Теща нарисовала рисунок. Работа кропотливая, требовала женского участия, но супруга к бассейну не подходила, а теща занялась помидорами. Жена зятя ожидала новую пару близнецов… Словом, мы остались без присмотра…
— Понимаешь, Петя, — начал я, почти не ломаясь, — все очень плохо. Очень…
— Да ты что, Аркадий… — зятю трудно было удержаться от смеха.
— Ты даже не понимаешь…
— Да? — зять слегка насторожился.
— Знаешь, кем я работаю?
— Теща говорила…
— Говорить-то она говорила, да только я сам не знал…
— Как это? — обомлел зять.
— Не как, а кем!
— Кем?
— Петя, я работаю санитаром в сумасшедшем доме…
— Как ты мог не знать? — онемел зять.
— Такой бизнес… — вздохнул я.
— Бизнес… — усомнился зять.
Нет смысла пересказывать весь разговор, во время которого я раз пять крикнул, что работаю санитаром… Слышали все. И теща. И тещин муж. И соседи — и справа, и слева. Теща поверила сразу, я это по ее лицу понял. Слишком это жирно для меня — администратор в театре, но она не уличала меня, потому что сладкая ложь защищала ее дочь от пересудов… И вдруг все рухнуло. Спрашивается, кому после этого нужен бассейн — символ процветания? Конечно, я мог бы и не кричать про санитара, но козел отпущения ничем не лучше — могли бы еще не так понять… Санитар все-таки очень определенно.
— Пожалуйста, поедем домой… — попросила супруга.
— Ты, Лида, иди. Дай нам поговорить. У человека горе… — тещин зять над моим горем не рыдал, но проникся. Он не хотел бы в своем бизнесе вдруг оказаться санитаром…
— Поедем домой, — опять попросила супруга, и слеза прокатилась по ее щеке.
— Не расстраивайся, — сказал я зятю, — такое бывает очень редко…
— Но все-таки ты смотри… — и зять опять кивнул в сторону супруги…
16.
Мне теперь было и море по колено, и все этажи по пояс. Санитар так санитар… А то выдумал — администратор… Кочевряжился, костюм гладил, кулинарию осваивал. Как же, бомонд! Надо соответствовать… А санитар, это мне близко. Куда еще ниже упасть? Вот теперь я буду делать все, что захочу… А вышибут меня из учреждения культуры, так я и так опозорен… И так! Чего я хочу? Я хочу найти ту, что прикасалась ко мне… И я найду ее… Я буду искать ее, пока не найду…
Она вышла из кулис в голубом трико — без маски. Я сразу понял — это была она, та самая…
— Он, который придет для тебя, он придет? — спросил я.
— Не знаю.
— Ты не хочешь или что?
— Мне не позволят…
— Кто?
— Он и она…
— Кто они?
— Он в синем. Она в фиолетовом… Он часть ее сознания… Они отняли у меня все силы.
— Не понимаю. Постарайся, мне объяснить.
— Он, тот, что в синем — мужская часть женской психики. С помощью него она, фиолетовая женщина, хочет добиться власти… А я хочу только любви… Они используют энергию моих желаний в своих целях… Пойдем со мной. Я отдамся тебе — им назло.
— Это твоя роль? — опомнился я, подумав про театральный спектакль.
— Это моя роль в жизни… Пойдем со мной…
— Ты совсем ребенок…
— Мне все равно. Когда я стану женщиной, я им все разрушу…
— Как я могу помочь тебе?
— Сделай меня женщиной.
— Ты уверена?
— Пока они не задавили меня окончательно, я должна отдаться мужчине. Я решила, что отдамся сегодня…
Она протянула ко мне руки. Я прижал ее к себе. Какая тоска… Я испытал вселенскую тоску — невозможности быть. Боль несовершенства. Страх исчезновения. Я прижимал ее к себе, не находя на ее теле никаких крючков, никаких застежек и не чувствуя в себе силы порвать ее непрочное одеяние… Мы были обречены…
— Ты всегда выбираешь мужчину, который не может преодолеть твою непрочную защиту…
Это голос режиссера… Понимаю, что все потеряно. И для нее, и для меня…
— Если бы у меня была сила… — плачет она.
— Ты должна заявить о своих правах, — настаивает режиссер.
— Что я могу сделать против них…
Теперь я вижу, кто они… Женщина в фиолетовом трико и мужчина в синем… Поднимают плачущую в голубом и начинают кружиться с ней в хороводе…
— Но они же хорошо к ней относятся…
— Конечно, она дает силу их идеям. Она стремится к мужчине и этим оплодотворяет их общий союз… Но они ее никуда не отпустят, потому что женщина в фиолетовом боится жизни, боится стать плодоносящей… Прежде чем отдаться жизни, она хочет добиться власти…
— Мужчина в синем, кто он?
— Это Анимус. Мужская часть женской психики…
— Почему он в синем? Это обязательно?
— Нет, — рассмеялся режиссер, — это я решил, что ему лучше быть в синем. Так я вижу ту силу, которая толкает женщину к достижениям…
— Очень сложный театр… — в моем голосе прозвучала попытка иронии…
— Надень костюм, — приказал режиссер и бросил в меня белое трико…
Белый цвет меня возмутил… И все-таки я пошел в кулисы и натянул на себя белое трико. И рассмеялся… То, что я клоун — это нормально, белый клоун… Санитар… На сцене ко мне мне подошли двое. Женщина в розовом… И мужчина в красном.
— Это все ты один, — закричал режиссер, — ты один. В красном — это твое тело, твоя мужская сила…
Да, понимаю, другая троица — это просто одна женщина в трех плоскостях… У моего мужчины в красном нет партнерши… Женщина в фиолетовом смотрит на него враждебно. Борьба между ними не кончится сексом. Фиолетовая уходит за спину Синего, своего Анимуса, мужской программы… Мой Красный, мое тело, и ее Синий, ее воля, увязли в бесконечном поединке… Моя розовая женщина, мой идеал внутри меня, моя Анима, танцует с бледной тенью женщины, которая не может воплотиться — ее импринты нарушены, ее программы не работают…
Я подхожу к фиолетовой женщине. Она смеется надо мной. Она слишком сильна, а я белый… Я падаю от этого смеха… В моем сознании ужас. Так было когда-то, когда мои мозги чуть было не разорвало… Помнится, я принял какие-то транквилизаторы, потом я пил… Пил и пил… Теперь мою голову разорвет… Теперь мою голову разорвет или…
— Именно, или… — кричит режиссер, — думай… Что ты должен сделать?
Вижу около себя листы бумаги и ручку. Беру в руки ручку и бездумно прикасаюсь к бумаге. Что-то пишу… Несколько строк… Потом читаю…
Боже мой…
17.
Три недели мы не были в саду. Отговаривались по телефону слабостью супруги, потом моей простудой… На работу я не ходил, теща очень быстро это выяснила и на визитах в сад не настаивала. Что и понятно… Вдруг да я начну кричать, что я уже не санитар… Все-таки хоть какой-то заработок. Скорей всего, я бы и не крикнул, хотя в действительности уже больше не чувствовал себя санитаром… Но тем, кем я теперь был… Не знаю, насколько бы это устроило тещу. Вернее, насколько бы она в это поверила…
Между мной и супругой в конце третьей недели, в пятницу, произошел откровенный разговор… Она чистила картошку, я резал мясо. Я сказал, что принимаю жизнь, как она есть… Супруга посмотрела на меня удивленно…
— Нет, — сказала она, — ты не понимаешь…
— Я не знаю, что там было у Зевса на затылке, вероятно, тоже лысина…
— Ты о чем?
— Женщины любят богов…
— И что? — супруга перестала чистить картошку.
— А что? Ребенок есть ребенок…
— Какой ребенок? — изумилась супруга.
— Шестой ребенок скорпиона… — безразлично ответил я, продолжая бороться с куском мороженого мяса.
— Ты… — супруга смотрела на меня изумленно.
— А кем он будет — скорпионом или звукотехником… — продолжал я.
— Ты… — супруга не находила слов.
— Петя предупредил меня, что если я…
— Что? — глаза у супруги выглядели не меньше блюдец.
— Ему хочется семейный бизнес развивать… — я снова принялся терзать замороженный кусок
— При чем тут бизнес?
— Надо, чтобы родственников было побольше…
— И ты? — супруга бросила в меня неочищенную картошку.
— Котенок, я идиот… — однако поймал картошку на острие ножа.
— Я все равно поставлю свой мюзикл!
Супруга рассмеялась, затем порозовела и сделалась оранжевой, а я рядом с ней стремительно становился мужчиной в красном. В этот момент я понял, что 105 лет — это совсем немного…
18.
В субботу мы прибыли в сад, сильно поменяв расцветку… Теща собралась было отвернуться и обречено вздохнуть, но посмотрела на нас и передумала.
— Все-таки фонтан должен быть фонтаном, — заявил я.
— Да? — заинтересовался зять.
— Да, Петя, да… — я посмотрел на него намеренно хитро… Он живо встрепенулся.
— Как скажешь, Аркаша…
Тут даже теща не смогла сдержать смеха и спряталась за теплицу, а тещин муж, наоборот, в предчувствии большого спектакля вырулил из сарая, где выдирал гвозди из старых досок…
— Аркадий, — сказала супруга, — хватит издеваться над всеми…
— Что ты… — шугнул ее тещин зять. Еще бы, такое развлечение да уведут из-под носа…
За три недели нашего отсутствия соседи спокойно могли прийти к заключению, что и санитар это даже слишком много для меня… В любом случае репутация моя погублена. Честь семьи держится на здоровье зятя. И для поддержания этого здоровья — здоровый смех необходим. Так что зять приготовился развлекаться…
— Петя, — начал я почти шепотом, когда мы, наметив фронт работ, приступили к реализации, — ты когда в больнице с отравлением лежал, ты как себя ощущал?
— В каком смысле? — обрадовался зять.
— В смысле цвета…
— Ой, Аркаша… — простонал зять.
— Понимаешь, Петя, ты ведь красный только с одной стороны. Ты не думай, что ты весь красный…
— Какой же я красный? — изумился зять, решив, что я свернул в политику.
— Видишь, как много значит цвет, — и тут я подмигнул…
— А ты, Аркаша, ты-то какого цвета? — прошептал зять.
— Я трехцветный…
Зятю стало не смешно. Он оглянулся в поисках тещи. Зато супруга заливалась здоровым смехом, но и на нее зять посмотрел с большим сомнением…
— Ты, Петя, такой дурак… — едва выговорила супруга.
Зять дернул левой бровью и не поверил.
— Дурак, — кивнула супруга.
— Почему? — искренне удивился зять.
— Что ты его слушаешь? Он пьесу пишет… Про то, как ты в больнице лежал, и про то, как я с голым мужчиной в фойе переодевалась, когда тебя навещала… Забыл? Мужчину из реанимации голым выставили…
— Аркаша, — завопил тещин зять и дернул обеими бровями, — да ты драматург!
Теща выпрямилась за теплицей, соседка слева сменила диспозицию…
— Петя, чего не сделает санитар ради больного… — вздохнул я, чувствуя себя и больным и санитаром одновременно…
Зять хлопнул меня по плечу.
— Пойдем, Аркаша, выпьем…
И выпили… Не в смысле количества, а за жизнь… И за супругу зятя, мою свояченицу. И за девочек-близнецов, только что родившихся…
19.
Пьесу я написал за три недели. Меня в этой пьесе не было. Не было как персонажа, но весь в целом я был. Персонажи осаждали меня, они требовали, чтобы я их воплотил… В перерывах захаживал на третьи этажи. Мял глину… Именно в тот момент, когда я мял глину, кто-нибудь из персонажей подавал голос. Случалось и целый монолог услышать… Словом, вернее, словом этот процесс не выразить…
— Мне нужен литконсультант, — на этот раз доктор не смеялся, — пациенты пишут тексты, потом они произносят их вслух для других. Авторам нужно помочь. Человек, который…
— Должен быть чуть-чуть ненормальным, — рассмеялся я.
— Не без этого… — согласился доктор.
— Такого специалиста по объявлению не найти…
— Должен извиниться… — доктор слегка поклонился.
— Между прочим, шефом английской разведки стала женщина… — сообщил я.
— А за финскую мужскую сборную будет играть девушка необыкновенной силы… — прошептал доктор.
— Мы обречены… — кивнул я.
— Чаши весов колеблются… — возразил доктор.
20.
Я сидел за компьютером и выправлял реплики. Зашла супруга. Положила на стол билеты.
— Опять?
— У тебя хорошо получилось, — супруга довольно улыбнулась.
— Говорят, я работаю на доктора…
— Кто тебе сказал?
— Тут так принято…
— Ну, не знаю… Мне песенка нужна про зайца, — супруга почесала за ухом.
— Про зайца? — уточнил я.
— И про медведя, — рассмеялась супруга.
— Мюзикл?
— М-туам-мма-аа туам ма-аа…. Дзун-дзуан-дзан… Уфа-уоа-ооа… Ут- туа- ауа-аа… — и она принялась танцевать…