Из записок издателя
Опубликовано в журнале Урал, номер 3, 2005
Юрий Григорьевич Бриль — екатеринбургский писатель, автор десяти книг прозы и публицистики, издатель. Печатался в издательствах “Молодая гвардия”, “Советский писатель”, “Художественная литература” и других.
Посмотрите на него: берет дрожащими руками книгу, раскрывает ее, гладит страницы, прижимает к груди, закрывает глаза, тянется носом к корешку, вдыхает… Какой запах, ах, какой запах! Нарк с изрядным стажем не тащится так от косячка, как наш писатель от запаха типографской краски, при условии, конечно, что именно его текст упакован в книжку. Другое дело издатель, для него авторство — дело пятое. Ему главное — качество печатного продукта.
Встречаю как-то поэта Фердыщенко. Как, вы его не знаете? Классиков надо знать. Цитирую:
Зачем, охотник, утку манишь? —
Ведь все равно ее обманешь.
Он и говорит:
— Издай меня, что тебе стоит?!
— Точно, — соглашаюсь, — ничего не стоит. Вот ты сам себя и издай. А что, текст ты уже навалял. С грамматикой у тебя проблемы. Слово “мышь” пишешь “мшь”, без буквы “ы”. Но кому это на хрен нужно?! Запомни: коммерция грамматику отменила. Нарисуй картинки… Никого не волнует, что ты рисовать не умеешь. Подумают, что под примитивиста молотишь. Купи ролик бумаги, прикати в типографию. Заплати печатникам, им все равно какую фигню в станок засунуть. Выгода налицо. Прибыль издатель у тебя не откусит, вся твоя до копеечки. Элементарно, цену одной книжки умножь на тираж. Давай, ворочай. Главное, кайф получишь от самого процесса книгоиздания.
Я-то знал, что говорю. Только и делаю, что получаю этот кайф уже лет пятнадцать, а то и больше.
Начало девяностых. Печатать книги — все равно что печатать деньги. Только кому эти деньги на хрен нужны? Ничего на них не купишь.
Короче, в двух словах обозначаю время: верхи с помощью назначенных олигархов разворовывают народную собственность, я сею разумное, доброе, вечное, попутно поднимая рушившуюся экономику и, разумеется, в меру своих скромных сил и способностей обогащаюсь лично. Наши писатели отдыхают или пишут в стол. Печатаются переводные детективы, задержавшаяся литература советского периода. То, за что платить гонорар не надо. Книжная торговля процветает. Печатали бы гораздо больше, но мало станков, мало бумаги.
Такая история. Пылю на двух “фурах” в Москву с тиражом. Договорился с дальнобойщиками-молдаванами, в Свердловск привезли орехи, обратно шли пустые. Хорошо так едем, попиваем молдавское вино, погрызываем орехи, анекдоты потравливаем…
— Эй, ребята, — говорю, — что-то горелой резиной волокет.
— Горим! — ударил по тормозам водила.
Вывалились из машины — действительно горим. Заклинило тормозные колодки. От трения загорелось колесо, занялся тент, огонь уже к бензобаку подбирается. Ребята находчивые, хватают канистры с вином — давай тушить. Ну и я тоже хватаю канистру…
— Охренел парень! Это же с соляркой канистра!
Едем дальше уже не так весело. Больше того, тут только и начались наши проблемы. Гаишники, останавливавшие нас на каждом КП, никак не могли врубиться, что такое возможно: в машине с молдавскими номерами нет молдавского вина, хотя вином за версту тащит. Вы бы видели, как потянулись к нам московские алкаши, когда мы остановились на Таганской площади, где был оптовый книжный склад, какая собралась толпа!
Короче, сдал книжки и поехал в офис за деньгами. Подхожу к двери — ба-бах! — два выстрела — из двери вылетает громила, бежит с пистолетом в руках. Вежливо пропускаю его. И еще двоих со стволами пропускаю, которые трусовато устремились за ним в погоню. Похоже, думаю, не вовремя. Кстати, вспомнил Тимура, который поднимал свое издательство и так же вот приехал в Москву прикупить оборудование, а потом нашли с проломленной головой у дороги. Потоптавшись у двери в сильном сомнении, все-таки захожу. Главу оптовой фирмы перевязывают на его столе, пуля прошила плечо.
— Чо надо? — спрашивают.
— Денег, — говорю, — хорошо бы купюрами покрупнее.
Эти двое преследователей как раз вернулись. Естественно, ни с чем и ни с кем. Один сгоряча схватил мою руку, больно вывернул за спину, другой ствол к голове приставил. Точно, думаю, не вовремя.
— Вы что, ребята? Я вам книжки привез. Как договаривались.
— Что сразу не сказал?!
— Пусть накладную покажет.
Показываю.
— Выдайте, — распорядился директор, и его отвезли в больницу.
Кассирша, считая деньги, каждые пять минут мыла руки.
— Фу, не могу, не могу! У меня аллергия на эти деньги! — Она и в самом деле чихала, сморкалась, вытирала платочком слезившиеся глаза, покрывалась красными пятнами. Уже стемнело, когда она, раз пятьдесят, наверно, помыв руки, выдала наконец полагающуюся мне сумму. Я взвалил мешок на плечо, пошел устраиваться в гостиницу. Сунулся в “Колос” — мест нет. У гостиницы дежурили приветливые женщины, приглашали на постой. Пошел с одной. “Катюшка, — говорит, — меня зовут”. Такая открытая, располагающая улыбка. Повела куда-то в “хрущебные” пампасы, квартирка маленькая, кровать полкомнаты занимает. Для меня кровать — как раз самое главное. Несколько ночей не спал, вот, думаю, сейчас бухнусь, но гостеприимная Катюшка достает бутылку портвейна, потчует меня историями о своей многотрудной жизни, с каждой выпитой стопкой укрепляюсь в мысли, что передо мной совершенно святая женщина.
— Давай трахаться, — неожиданно предлагает Катюшка.
Вообще-то если ты джентльмен, сам должен был предложить женщине. Но мне не до этикета, пусть считает меня неотесанным мужланом — спать охота.
— Нет, милая женщина, мы так не договаривались. — И я, положив под голову мешок с деньгами, упал на кровать, мгновенно уснул. Однако почти также мгновенно проснулся.
— Это что за хмырь спит на моей кровати и всю помял ее? — услышал я текст почти что из детской сказочки. В комнате горел свет, за столом сидели мужики, пили водку, курили и плевали на пол.
— Не привязывайся, Вадя, — защитила меня Катюшка, — Это командированный, пустила переночевать.
— За тысячу рублей, — уточнил я, прибавив еще двести, чтобы больше понравиться Ваде.
— Тогда садись за стол и пей с нами водку.
— Не могу, завтра рано вставать.
— Садись, я сказал!..
Пришлось подчиниться. Всю ночь веселая компания пила водку, обсуждая, между прочим, завтрашнее дело: опять же проблема, собирались колупнуть ларек, некого было поставить на шухер. Я мог воспользоваться вакансией и круто изменить свою судьбу. Но суммы, которые они обсуждали, были смешными. Гораздо выгоднее быть честным провинциальным издателем, чем состоять в престижной столичной банде. А риск — одинаково, что у меня, что у них. Сижу, для видимости разговор поддерживаю, а сам думаю, как бы незаметно слинять. Но Вадя поглядывает за мной.
— Ты куда?
— В туалет.
— А мешок зачем? Чо у тебя в мешке?
— Переодеться, подхарчиться… Картошки вот прикупил.
— У вас на Урале картошка не растет?
— Система снабжения… Ты же знаешь, Москва — это большой склад, вся жратва сюда свозится, и не только жратва, книжки, допустим, тоже, а потом обратно распределяется по городам и весям. Вот потому мы и приезжаем с мешками. Кушать-то хочется.
— Ага, картошка! Фильтруй базар-то!
— Что еще может быть в мешке? Не деньги же.
— Да, мешок денег — это клево! — мечтательно вздохнул Вадя.
К утру удалось малость вздремнуть. Открываю глаза — все спят, кто под столом, кто на столе, мордой в капусте. Вади нет. Хватаю мешок, на цыпочках к двери — Вадя выходит из кухни. Приставил ножик к моей шее и говорит:
— Я тебя, сука, раскусил, ты — легавый! Сразу заподозрил: везде бывал, все видел… Придется кончать. У тебя есть последнее желание?
— Есть.
— Ну?
— Можно стихотворение прочитать?
— Чего, чего?..
— Стихотворение…
Начал читать первое, что пришло в голову.
Заметался пожар голубой,
Позабылись родимые дали,
В первый раз я запел про любовь,
В первый раз отрекаюсь скандалить.
Смотрю, слушает, не перебивает. Это мне добавило уверенности, стараюсь, да ведь это моя профессия — сеять разумное, доброе, вечное, даже в такую вот неподходящую почву, в такой вот неурочный час.
Поступь нежная, легкий стан,
Если б знала ты сердцем упорным,
Как умеет любить хулиган,
Как умеет он быть покорным…
Смотрю, в уголках глаз моего мокрушника выступили слезинки. Когда я закончил читать, он молча протянул свою пятерню и пожал мне руку.
— Ты, что ли, сочинил?
— Скажешь, куда мне!.. Это все Фердыщенко. Но я с ним лично знаком.
— Ну, передай ему, если увидишь… — он поскреб грудь, не в силах выразить чувство, высморкался в рукав.
— Ага, передам… Ну, я пошел?
Он не возражал.
— Что ты, как курва, с мешком?! Дать чемодан? Знаешь у меня сколько чемоданов скопилось? Тебе столько не снилось.
— Правда? Откуда?
— От верблюда.
— Спасибо, не надо. Мы-от на Урале завсегда с мешками шмындаемся.
Вышла в коридор Катюшка, добрая душа, хорошо, так по-детски, улыбается, приглашает в следующий раз, когда буду в Москве, обязательно останавливаться у нее.
— Как говорят у нас в Одессе, будете на нашей улице — проходите мимо.
— Ты же сказал, что из Свердловска?
— Шутка такая, — сказал я и юркнул в дверь.
— Эй! — услышал я вдогонку. — Вернись! Чо у тебя в мешке?.. Бля буду, деньги!.. Держи его, падлу!
Хорошо все-таки, что у меня быстрые ноги.
В то время я в Москве бывал часто. В самолет заходил привычно, как в трамвай. Однако всякий раз я считал обязательными для себя два зрелищных мероприятия: Большой театр и митинг в Лужниках. Купил билет у спекулянтов, пошел в Большой.
— Товарищ, — говорят, — это все-таки храм искусства, а вы с мешком. Сдали хотя бы в гардероб.
— Это мой кошелек, — говорю. — Как без него? Что же мне теперь в вашем требующем ремонта так называемом храме ни бутерброда с икрой не зажевать, ни шампанского не накатить?! Бывал, знаю я ваши цены.
“Пиковую даму” слушал в третий раз. Не понравилось. Сюжет показался неубедительным: такие страсти, и из-за чего? Тьфу, из-за денег! Чихал весь спектакль, сопли текли, руки хотелось помыть. Не заразился ли, думаю, от кассирши аллергией?
На митинг съездил, земляка Ельцина послушал, сам покричал от души, не помню, правда, что. Возвращаюсь, иду какой-то улицей, а тут на газонах военные и менты расположились. Столько ментов, думаю, и Вадя в кошмарном сне не увидит. Политическая ситуация, фиксирую время: 1991 г. Выпуск пара разрешен, но на случай взрыва парового котла — полная боевая готовность.
— Эй, гражданин, чо у тебя в мешке?
— Политический противник, — шучу, — что еще? Коммуняку вот замочил, волоку. Есть тут речка неподалеку? Сброшу — тяжелый гад.
Зря, конечно, ляпнул. Ведь знал же, менты шуток не понимают. Сразу за стволы, тычут в грудь.
— Развязывай — опознавать будем.
Ну, развязал… Они глянули — и сели на поребрик, чешут затылки, ничего не понимают.
— Вот накладная, — показываю бумаги, — вот счет-фактура, вот приходный ордер… Все как полагается… Спасибо правительству Рыжкова, разрешившему в рамках законности в борьбе с наживой и привилегиями свободное предпринимательство. — Они все равно ничего не понимают. Сейчас-то они бы быстро смикитили, но тогда коробка из-под ксерокса еще не засветилась, впервые столкнулись, непосильно было для ментовского ума. Перестройка — многое было в новинку. Я не стал дожидаться, когда до них дойдет, как со мной поступить. Подхватил мешок и смешался с толпой. Дошло, конечно, но не сразу.
Хорошо, что у меня быстрые ноги.
Чо в мешке? Чо в мешке?… До чего ж любопытный народ. Ну, надоело! Надо, думаю, избавляться от мешка. Я уже знал слово “баксы”, но разменять деньги было непросто, многие хотели. Сунулся в один банк, в другой — не получилось. Чешу по Калининскому, вижу, автобус “пазик”, типа похоронного, останавливается, на нем черной краской намалевано: “Банг”. Мгновенно очередь образовалась. В заднюю дверь заходят товарищи с рублями — из передней выходят господа с баксами.
В машине — граждане. И явно кавказской национальности.
— Привет, земляки! Почем доллар?
— Даром, слюшай, долляр отдаю. Купюр — ма, свежий, персик в шоколаде! Любой достоинств: один, два, три, четыре, двадцать два… сто пять… — Усатый операционист в кепке взял со стола банкноту, помял ее, поднес к своему шнобелю, закрыл глаза, с наслаждением вдохнул запах, поцокал языком. Я тоже с опытным видом помял зеленую бумажку, понюхал. Не скрою, она приятно пахла свежей типографской краской.
— Даром, говоришь? А подешевле?
— Только тебе, дорогой. Как земляку.
Минут пятнадцать стрекотала счетная машинка, заглатывавшая пачки денег. Это были последние советские рубли. Тогда террористов еще не было, ничего плохого я не заподозрил. Выдали аккуратную пачечку, в карман влезла. Не хочу сказать, что баксы были фальшивыми. Не будем, вообще, пижонами, как издатель авторитетно заявляю: качество печати зависит от станка, от чистоты краски, от умения печатников. Потому в конечном итоге все равно, где эти баксы напечатаны.