Опубликовано в журнале Урал, номер 11, 2005
Алексей Сальников — родился в 1978 г. в г. Тарту. Стихи публиковались в журналах “Урал”, “Уральская новь” и поэтических антологиях.
***
В ночи квадратной, теплый и живой,
Стоит Господь с отверткой крестовой
В кармане, в шапке, ожидая чуда,
Когда начнет трамвай сороковой
По улице побрякивать оттуда.
У тишины костяшки домино
Расставлены, и стоит полотно
Трамвайное подергать — и повалит,
Запрыгает по чашечке зерно,
И волны, волны поплывут в подвале.
Господь считает в темноте до ста,
Вокруг него различные места
Под фонарями замерли безруко,
Бог неподвижен, и к нему вода
Сочится в сердце с деревянным стуком.
***
Светла, как никогда,
Как на балконе стоя,
Пока не догорит,
Балканская звезда
С другой такой звездою
По-русски говорит.
И остается там,
Не поднимаясь выше,
И кроткий взор ее
Теплее, чем “Агдам”.
Вот в городе недвижно
Морозное белье,
Вот человек идет,
Он по путям трамвайным,
Когда трамвая нет,
Идет, идет, идет,
То снова открывает,
То снова застит свет.
***
Ты единственный ангел себя самого, типа нету
Другого такого, кто так же тебя понимает.
Твоя голова, налетая на мой подзатыльник,
Упускает заныканную сигарету.
Тебе десять пока еще, Боже, тебе еще десять,
Твой братела устал перепрятывать порножурналы,
Чем терпеть все твои прибабахи и телеканалы,
Тебя проще повесить.
Кстати, лирика. Лирика, мой нечитающий, это
То, что два раздолбая меж пятен фонарного света
Ощущают, но ощущают не сами,
А за них математика чувствует, коя дворами
Нас выводит и юные звезды колеблет над нами.
Я поэтому, отрок, любое из этого ада
Так легко принимаю, легко принимаю и слышу,
Что я выпил слегка, что у мальчика сорвана крыша,
Что другого не надо.
Осень
Межсезонье забито такими глухими ночами,
Что забитые ночи безвылазны сами собой,
И знакомые длинные руки дают на прощанье
И на ножках коротких тихонько уходят домой,
Растворяясь в натуре. Она, тяжела и бесцветна,
Постепенно становится рыжей, такая лиса,
Что глядит на людей без любви, но с печалью, и это
Не печаль настоящая, а выраженье лица.
***
Этой зимы не мороз и солнце, а вата и йод,
Если пройдет кто случайный, вряд ли кого найдет,
Притом что ровное дыхание всех выдает.
Все окружает не тьма сплошная — сплошная мгла,
Всякий пропавший из виду как бы падает со стола
И попадает в такой свет и такое тепло, что
Видно, как мелкая ртуть легла ему на пальто.
Он оббивает боты о половик,
Не слышит часов, настолько он к ним привык.
Бог с ними, с часами, с мглою, — все это слова,
Насвистывает “Зеленые рукава”
Милая жизнь, прогретая, как песок,
Морозных окон ее бел любой волосок,
Снег, будто слог, — безвылазен и высок.
***
Фауна в армии фауны состоит поголовно и состоит из глины —
По самые волоски, по самые жала.
Низко опущены открытые кавычки ноздрей лошадиных
К водам, состоящим из стекла и металла.
Лошадь не пьет, завязала, стоит и дышит,
Видя, как вымпел ее лица колышет.
Маленький мальчик, нет, девушка, нет, все-таки маленький мальчик,
На все обороты закрыв за собою природу,
Живет у безмерно далеких родственников на даче,
Глядится в ту же воду.
Лошадь и мальчик даже видят друг друга и обмениваются кивками даже:
— Здравствуйте, дорогой капрал!
— Здравствуйте, маршал!
Мальчик готов заплакать, но
Изображает кашель.
Они проиграли, отстали, остались считать вагоны,
Видеть, как в плоский берег вплывают волны,
Как ветер ломает воду, но не рискует срывать погоны.