Опубликовано в журнале Урал, номер 9, 2004
Непомнящи К.Т. Абрам Терц и поэтика преступления. — Екатеринбург: Изд-во Урал. Ун-та, 2003. — 358 с. (Сер. USлавистика.)
В принципе, книга вполне обычная для серии “USлавистика”, — то есть отличается стильным дизайном, качественным переводом, актуальной тематикой и хорошим американским автором. Точнее, как раз не “отличается”, а соответствует, что ли, традициям качества. Можно сказать, что и содержание ее достаточно предсказуемо, и опять же в хорошем смысле. Автор демонстрирует должную для филолога фактологическую и методологическую эрудицию и, подобно большинству американских слависток, весьма подробно излагает сюжеты рассматриваемых произведений, что и занимает значительную часть объема книги.
А если ближе к тексту, то уже одно название — Непомнящи о поэтике преступления у Абрама Терца — это просто песня! О преступных безродных космополитах. Кэтрин Теймер Непомнящи — переводчица, специалист по русской культуре, — в своем предисловии надеется, что ее книга “привлечет внимание к писателю, долгое время находившемуся вне широкого читательского интереса”.
Это смотря как. Конечно, с авторами лотошных бестселлеров Терцу не равняться, но и на неизвестность ему жаловаться грешно. Вот и сама она пишет: “Процесс Даниэля—Синявского стал поворотным пунктом в истории советской культурной политики, знаменуя конец относительной свободы периода хрущевского правления и начало бурного роста диссидентского движения”. Поворотный пункт в истории — вещь как бы серьезная. Но в известном смысле она права — Абрама Терца классиком не назовешь, хотя все основания для этого есть, кроме одного: всеобщего признания. Классик — это такой писатель, заслуги которого признаны всеми, а у Синявского — скандал за скандалом, и вот за “Прогулки с Пушкиным” ему досталось не только от множества интеллигентных людей, но и от Солженицына, который сам отъявленный классик.
Книга, повторюсь, актуальна вследствие актуальности и символичности самой фигуры Абрама Терца, писателя известного, но читательским большинством не признанного. Ни в советские шестидесятые, ни в эмигрантские семидесятые, ни в позднейшие постперестроечные годы. Потому что он действительно враг — и не политической системы, а враг народа по некоторым важнейшим этого народа показателям: “Один из защитников Синявского писал, что в своей книге Терц действительно издевается, но не над Пушкиным, а над отечественной традицией рассматривать литературу прежде всего как некое вспомогательное средство для служения обществу, государству, царю, отечеству, освободительному движению, патриотическому долгу, русской идее”. Да, с этой точки зрения литература (настоящая литература) преступна как таковая.
Абрам Терц всегда боролся за право литературы быть литературой, а этого права за ней в России не признавали и не признают. Очень важно предположение Непомнящи о том, что солженицынский способ письма при всей его политической остроте был более приемлем для советских властей, и речь идет не столько о политических расхождениях, сколько о различиях в понимании функционирования литературы. Если бы только советских, и только властей! А ведь, казалось бы, самая простая мысль — зачем писать художественные тексты и высказывать то, что можно высказать в публицистике? Исследовательница утверждает: “Двойственность писателя, его внутреннее несовпадение с самим собой, выразившееся в раздвоении его на Синявского и Терца, выражает одновременно недостаточность и избыточность. Воплощая в себе разом и вора, и еврея (Абрашка Терц — герой одесской воровской песни 1920-х годов. — А.И.), Терц напоминает литературе о том, что она хотела в себе подавить”.
Вот еще вопрос — почему хотела подавить? Не потому ли, что ей, русской литературе, всегда нравилось и сейчас нравится быть больше, чем просто литературой, хотя на практике часто получается, что она — меньше. А можно сказать и еще определеннее: почти всякому писателю нравится быть не просто рассказчиком историй, а Учителем. Или, на худой конец, Хранителем.
Вот в каком ключе полезно почитать эту книгу в России, хотя все равно бесполезно. В остальном же она рекомендуется тем, кто хочет знать о Терце все, что нужно среднему американцу-интеллектуалу, но ленится его читать. То есть у нас — студентам-филологам и продвинутой интеллигенции негуманитарных специальностей.
Андрей Ильенков