Опубликовано в журнале Урал, номер 7, 2004
Прежде всего я хотел бы сказать о культуре отношения к исследованию всех действительных, а не мифических обстоятельств гибели царской семьи, ее доктора и верных слуг. К сожалению, с этой мыслью, с этим, если угодно, призывом приходится обращаться не к нынешним, а скорее к будущим историкам и исследователям. Потому что события последних лет, связанные с найденными под Екатеринбургом неизвестными людскими останками, показали: сами разум и психика наших современников, как в целом, так и в этой “царской” части нашей истории, настолько поражены изначальными химерами и ложью большевизма, что ни о какой культуре или историзме ни в расследовании тайны Екатеринбургской трагедии, ни в восприятии ее реальных и мифических ужасов обществом пока не может быть и речи. Беспредел продолжает твориться вокруг гибели царской семьи.
Сама же ее тайна остается и по сей день нетронутой.
В своем “Особом мнении” по поводу признания печально известной правительственной комиссией России останков “царскими” член комиссии, историк, академик В. В. Алексеев, кроме принципиального несогласия со столь поспешным, непрофессиональным и безответственным заключением, предупреждал: “Обеспокоен также готовящейся двухтомной публикацией материалов о работе комиссии. Опасаюсь, что кроме документированного позора комиссии… от такого издания ожидать нечего”1 .
Первый том этого “документированного позора” вышел в свет еще в 1998 г. под фарисейским названием “Покаяние”2 . Всякий уважающий свою науку историк или правовед, любой честный исследователь и просто гражданин, хотя бы мало-мальски знакомый с подлинными документами о цареубийстве, может по праву дать этой книжке другое название: “Мракобесие”.
Ибо члены комиссии, в “исторических” частях этой книги документально, шаг за шагом повторяющие всю ложь большевистских мракобесов о совершенном ими злодеянии и тем самым увековечивающие эту ложь без малейшей попытки изобличения ее кремлевско-лубянских корней, сами себя включают в ряды сподвижников мракобесов.
Можно сказать и еще определеннее: люди, умышленно дающие ложные свидетельства и показания с целью скрыть следы преступления, по всем законам права во всем мире признаются соучастниками или пособниками преступления и привлекаются к суду. В данном случае, разумеется, к суду истории.
Положение усугубляется еще и тем, что “исторические” разделы “Покаяния”, сфабрикованные следователем В. Соловьевым, не только с явным упоением повторяют ложь цареубийц, но и многократно ее умножают с помощью бесчисленных подтасовок исторических документов и прямых подлогов.
В итоге в “Покаянии” нет и следов искреннего покаяния в грехе цареубийства (кроме заклинаний на эту тему в предисловиях Б. Немцова и В. Аксючица), а есть новое мракобесие, хуже того — получилось своего рода продолжение телесной и духовной казни государя, всей августейшей семьи и ее слуг по сугубо большевистским “рецептам”. Самый оболганный в истории монарх остается оболганным и в смерти, и после смерти. Преступление века завершилось ложью века.
Стоит ли удивляться, что ожидаемого “паломничества” к будто бы “царским” гробикам-шкатулкам в Петропавловском соборе не наблюдается. Потому что и по тысячелетней православной вере, и по вековым народным обычаям и традициям есть или погибший солдат имярек, или есть неизвестный солдат. Не может быть “мощей” на сколько-то процентов.
Мы, непредвзятые исследователи екатеринбургского злодейства, никогда не посягали на результаты генетических экспертиз обнаруженных останков. В этом пусть разбираются сами генетики, и только они. Но мы продолжаем настаивать на тщательнейшей экспертизе всех без исключения и исторических источников, касающихся тайны цареубийства. Ибо убеждены: даже один процент исторической истины может или подтвердить, или опровергнуть все 99% генетических заключений со всеми их девятками через запятую.
Однако верховная власть “новой” России и ее “царская” комиссия не только отвергли в 1991—1998 гг. эти требования российской и мировой общественности, но и целиком, на корню, отбросили бесценные и неопровержимые во многих основных выводах многотомные материалы “белого следствия” 1918—1924 гг. по делу об убийстве царской семьи, блестяще завершенные колчаковским следователем Н. А. Соколовым. То есть полностью проигнорировали результаты трудов десятков профессионалов следствия высочайшего класса и сотен первосвидетелей тех кровавых событий. Случай необъяснимый, дикий, в истории подобных исследований небывалый.
Белогвардейские следователи, совершая свои труды на строгой базе законов бывшей Российской империи, тем не менее честно признавали, что их следственный материал однобок, “белобок”, и они уповали на будущее, на освобожденную от большевизма возрожденную Россию, когда их труд сможет быть дополнен материалами с другой, “красной” стороны.
Этого, повторяю, не случилось. В том числе и потому, что следователю Генпрокуратуры РФ В. Соловьеву, как говорится, по определению, по уровню его профессионализма и морали, не дано быть Соколовым. Да, по настоянию Священного синода он все же вынужден был ответить на ряд вопросов церкви и даже написать некий “сравнительный анализ” следствий 1918—1924 гг. и своего собственного. Но, как увидим далее, это всего лишь камуфляж, обман народа и церкви, так как никакого “сравнения”, а тем более “анализа” там нет, а есть лишь “застольное следствие”, грубая подгонка взаимоисключающих фактов под “красную” версию цареубийства и “царскую” концепцию останков.
На деле верный приверженец зловещего постулата сталинского прокурора Вышинского: “Признание обвиняемого — царица доказательств”, господин В. Соловьев положил в основу своего “следствия на заданную тему” один-единственный “источник” — мифическую “Записку” Юровского. И раз этот обвиняемый (опять же всего лишь историей!) сам признался, как один “всех, всех” убил и “похоронил” и даже указал место “царской могилы”, значит, так оно и было. Тут не нужны не только “белые” источники, но и “красные” нужны лишь постольку, поскольку они “совпадают” с измышлениями Юровского. В итоге все материалы В. Соловьева, помещенные в “Покаянии”, не просто односторонне “краснобоки”, они сплошь “красные” и потому лживы от начала и до конца.
В самом деле, что мы узнаем из “Покаяния”? Что царская семья была убита по решению Уралсовета и, значит, Центр, Ленин и Свердлов, к этому злодеянию никак не причастны. И в этом “духе” без конца: про расстрел “по Юровскому”, про “команду” цареубийц-латышей (в расстреле же не участвовал ни один латыш), про сброшенные в шахту тела убиенных, про дальнейшие “муки” Юровского с трупами, про хитрую могилу “под мостиком”…
Ни одного закаменевшего советского мифа о цареубийстве не обошел В. Соловьев. Все подтвердил. Однако внес в историю и нечто вовсе уж новое. Оказывается, и в Центре, и в Екатеринбурге еще и (цитирую) “к 16 июля 1918 г. не был снят вопрос о возможном суде над Николаем 2”3 . Речь идет об известной телеграмме Голощекина и Сафарова, посланной ими Ленину и Свердлову через Петроград (Зиновьева) и полученной в Кремле 16 июля поздно вечером. Суть телеграммы более чем ясна: дело с судом “не терпит отлагательства”, так убивать царя или не убивать? Ответной телеграммы Ленина и Свердлова до сих пор “не обнаружено”. Но их позиция Голощекину была давным-давно ясна: убивать! Для того они и послали его на Урал.
Итак, в подвале Ипатьевского дома уже вовсю идет расправа над августейшими мучениками и их слугами, а Ленин и Свердлов, по Соловьеву, все еще мечтают о “суде”?
Но чем эти “вожди” были заняты в действительности и где конкретно находились в ту страшную ночь с 16 на 17 июля 1918 года? Проговорилась на этот счет К. Т. Свердлова — жена Свердлова: ее муж в ту ночь “задержался в Совнаркоме” и пришел домой, когда уже “светало”. Он тотчас на радостях сообщил супруге: “Ты не слыхала? Ведь уральцы расстреляли Николая Романова”. Далее Клавдия Тимофеевна добавляет: она, “конечно, ничего еще не слыхала”, ибо официальное сообщение из Екатеринбурга об этом “было получено только днем”4 .
Но мы теперь знаем: Ленин получил такое сообщение (а точнее, только расписался в его получении многими часами позже) в 12 часов дня, а Свердлов в 1 час 10 минут дня 17 июля. Значит, Свердлов явился домой “под утро” не после заседания Совнаркома 18 июля, где он якобы “задержался”, докладывая о расстреле царя, как пытается запутать те даты супруга председателя ВЦИКа, а именно рано утром 17 июля, когда в Москве о совершенном в Екатеринбурге злодеянии еще никто, кроме его организаторов Ленина и Свердлова, не знал.
Про ночное бдение Ленина Клавдия Тимофеевна, конечно же, умолчала. Но трудно мне было в ходе моих исследований предположить, что Яков Михайлович, сидя рядом с квартирой Ильича, при главных кремлевских телеграфе и телефонах, и ожидая вестей из Екатеринбурга об окончании там кровавой бойни, коротал в совнаркоме часы в тоскливом одиночестве. Теперь я имею документ: Ленин и Свердлов всю ночь вместе ожидали тех вестей в кабинете вождя. И дождались.
В 1952 г., когда я был студентом Уральского университета, мне довелось встретиться с действительным убийцей Николая Второго П.З. Ермаковым. Объясню, почему могла состояться (в те-то годы!) такая встреча. То был год пика кровавой ермаковской “славы”: в 1951 г. в Екатеринбурге тамошним истпартом (филиалом ИМЛ) была выпущена книга, своего рода местный “краткий курс” по истории революции на Урале. И в этом официозе портрет Ермакова был напечатан наравне с портретами Ленина и Сталина.
Этому никто не удивился. На Урале всегда знали: никакой не Юровский, а именно Ермаков был лично Свердловым утвержден на роль “народного мстителя”. И мы с одним моим университетским другом давно добивались с ним встречи, но тщетно. К тому времени роль Ермакова в цареубийстве уже много лет как была публично оболгана и присвоена Юровским.
И вот теперь, защищая и свой приоритет, и “правду об исторической казни”, Петр Захарович согласился на встречу, пришел на нее с “дорогой” книгой и с порога ошеломил нас просьбой: помочь ему, неграмотному, написать всю “историческую” правду о казни царской семьи самому Сталину!
Кому-то эта мысль и сейчас может показаться бредовой, но я и тогда подошел к ней иначе: значит, действительно человек решил исповедаться. Уж кому-кому, а самому “товарищу Сталину” он не посмеет врать. К тому же Ермаков заявил, что тяжело болен и боится, что эта правда умрет вместе с ним. Так и случилось. Не знаю, что бы у нас вышло с письмом Сталину, но сразу же после нашей встречи Ермаков слег в больницу и вскоре умер. В том же году окончил университет и мой друг, который никогда больше не возвращался к теме цареубийства.
Так я остался один на один со страшной правдой о гибели царской семьи, которая требовала абсолютной проверки. Думаю, не стоит объяснять, почему лишь через полвека я смог убедиться, насколько Ермаков был тогда откровенен, открыт, даже исповедален: только в последние годы выплыли наконец из спецархивов некоторые “красные” источники, а из Франкфурта-на-Майне мне прислали и академическое издание основных материалов “белого следствия” (“Архив Н. А. Соколова”) — книгу Н. Росса “Гибель Царской Семьи”. И я смог полностью погрузиться в разгадку тайны Екатеринбургской трагедии.
Тщательная сверка, проверка и перепроверка сотен свидетельств и эпизодов екатеринбургского злодеяния показали: Ермаков кое-что путал, в чем-то ошибался, чего-то не знал или не хотел сказать сразу, но в целом он поведал правду и о расстреле, и о манипуляциях с трупами. Его тогдашние признания, как я теперь вижу, стоят много ближе к выводам “белого следствия”, а не к советским мифам, которые десятки лет, согласно данной когда-то клятве хранить тайну, сочинял и распространял и сам Ермаков.
Вот основные факты, сообщенные нам Ермаковым 30 марта 1952 г. о расстреле царской семьи и ее слуг и об уничтожении и сокрытии тел убиенных: главным палачом при расстреле был он, Ермаков, как “представитель рабочего класса” и исполнитель “народной мести”; не было никакой расстрельной “команды” мадьяр или латышей, а был лишь один латыш по имени Ян; трупы убитых в лес отвозили Ермаков и Медведев-Кудрин, а отнюдь не Юровский; тела убитых в шахту не сбрасывали (“Это мы ловко придумали для ложного следа”); жег Ермаков трупы Николая Второго, великой княжны Анастасии и цесаревича Алексея, но до конца “сгорели только самые маленькие”; недогоревшие другие тела хоронили Голощекин и Юровский в разных местах, но где — этого в 1918 г. не знал и сам Ермаков; никакого захоронения под “мостиком” на Коптяковской дороге ночью и утром 19 июля 1918 г. не было; в 1919 г., после бегства белых из Екатеринбурга, “мы те трупы перехоранивали”.
Всю жизнь меня терзает одна и та же мысль: какой-то злой рок витает над тайной гибели царской семьи и над где-то скрытыми ее останками. Надо же учесть, что наша восьмичасовая беседа с Ермаковым была всего лишь “пристрелочной”, мы приглядывались друг к другу, и рассказывал он сумбурно, “прыгая” от эпизода к эпизоду, поправляясь и снова путаясь памятью, изрядно пораженной и далью событий, и возрастом, и болезнью, и обидой, что его “подвиг присваивают другие”, и алкоголем.
Например, теперь-то я точно знаю, что из латышей в охране дома Ипатьева были двое по имени Ян, но ни один латыш, повторяю, в расстреле не участвовал. Или еще: Ермаков обещал показать нам места, где происходили чудовищные манипуляции с телами жертв, “как только там подсохнет”. Но умер через пятьдесят шесть дней, и мое стремление разгадать тайну екатеринбургского злодейства растянулось на десятки лет. Разве это не рок?
Как бы то ни было, но к концу 1997 г. мне стало уже совершенно ясно, что рассказывать то, что я знаю, правительственной комиссии, господам Ельцину, Немцову, Соловьеву или, избави Бог, Радзинскому, убеждать их не спешить, призывать к здравому смыслу, к морали, наконец, безнадежно и бессмысленно. Это все равно, что читать проповеди землетрясению. Оставалось одно: остеречь церковь от позорных, злых игр высших российских властей с “царскими останками”. И я обратился в “Комсомольской правде” с открытым письмом к Патриарху Московскому и Всея Руси Алексию Второму “О чем рассказал перед смертью цареубийца Петр Ермаков?” Следом в той же газете опубликовал еще серию статей, в которых документально, с приложением собственной схемы местности близ “мостика” в Поросенковом логу, доказывал, что никакого “захоронения” под тем “мостиком” ни ночью, ни утром 19 июля 1918 г. не было, как не было в том месте и самого Юровского и никого из других “мемуаристов-похоронщиков”! Всех, интересующихся событиями тех далеких дней, отправляю к этим моим публикациям5 .
Я благодарен Патриарху, Священному синоду за то, что они учли и мое осторожное предложение о способе достойного захоронения (в той тупиковой ситуации) найденных под Екатеринбургом останков. Но на злополучную правительственную комиссию мои публикации, разумеется, не оказали никакого воздействия.
Посмотрим, однако, как в “Покаянии” комиссия в лице господина Соловьева управлялась со взаимоисключающими не только “белыми” и “красными”, но и сугубо “красными” источниками. Вот итог его “сравнительного анализа”: “Сравнение следственных документов Н. А. Соколова с данными, приведенными участниками расстрела и захоронения, и материалов настоящего следствия показывает их непротиворечивость. Документы дополняют друг друга, позволяют детально восстановить картину происшедшего”6 .
А вот о “свидетельствах” участников захоронения, к которым он относит Я. Юровского, И. Родзинского, М. Медведева-Кудрина и Г. Сухорукова: “Необходимо специально отметить, что полностью совпадают сведения (этих) людей”, что “объясняется тем, что каждый из них описывал реально происходившие события, свидетелем и участником которых он был”. Соловьев при этом оговаривается, что приводит список “похоронщиков”, “исключая воспоминания Ермакова П. З.”, поскольку в них он “указывает на то, что все трупы были сожжены”7 . А это, естественно, не ложилось в концепцию “могилы под мостиком”, ибо полностью совпадало с главным выводом Н. А. Соколова: все тела убиенных были сожжены.
Наконец, вот гневные возражения Соловьева сразу всем оппонентам, в корне отвергающим методы его “следствия”: “Доводятся до абсурда некие “существенные противоречия”, якобы имеющиеся в белогвардейских документах следствия и дознания и в воспоминаниях “советских” участников расстрела и захоронения”8 .
Итак, нигде, ни у кого никаких противоречий нет, оба следствия сливаются в одном русле и лишь “дополняют” друг друга. Ну, обидно, не нашел “могилы” Соколов, но вот же указал Юровский ее точное место! И не надо ничего “доводить до абсурда”.
Что ж, давайте глянем беспристрастно, кто, что и как доводит до абсурда. Есть ли в самом деле какие-либо совпадения в “красных” источниках? Да почти сплошь! Но только в тех частях, которые касаются изначальных советских мифов: про глупенького, ничего не знавшего Ленина, про единственного “героя” всей эпопеи цареубийства Юровского, про команду убийц-латышей, про трупы в шахте, про “могилу под мостиком”…
Все это, как я писал Патриарху, лишь части одной большой большевистской лжи. Ибо скажи или напиши “мемуарист” что-либо иное — и не в архиве лежать его “труду”, а расстрел немедленный, тут же. Так объяснял мне и свое прежнее многолетнее мемуарное вранье Ермаков.
В дебрях “красных свидетельств” не разобраться, не поняв еще одного их общего свойства: выпячивания авторами собственной “первой” роли в каждом эпизоде, будь то битва за “первую пулю”, убившую царя (Ермаков, Юровский, Медведев-Кудрин), сказки о собственном участии в расстреле (Алексей Кабанов, Александр Стрекотин и другие) и многое прочее в сочинениях “мемуаристов” на тему: “Царь и Я”. Вот почему, при совпадении “общих” (приказанных) мифов в их “показаниях”, мы наблюдаем полный разнобой, когда речь заходит об их собственной роли в каждом эпизоде злодейства.
Всего один пример на эту тему. Вот как “вынимали” наши мемуаристы трупы убитых из шахты № 7 (в которую эти трупы, повторяю, никто не сбрасывал).
П. Ермаков: “С 17 на 18 июля (т. е. в ночь. — А.М.) я снова прибыл (в) лес, привез веревку, меня спустили (в) шахту, я стал каждого по отдельности привязывать, а двое ребят вытаскивали”9 .
Г. Сухоруков: “…первым спустился в шахту с веревкой в руке Сунегин Владимир, (…) но на подмогу Сунегину спустился я, и первая попавшая нога оказалась Николая последнего, который и благополучно был извлечен на свет божий, а за ним и все остальные”10 .
М. Медведев-Кудрин: “Подъехали к шахте, спустили на веревках двух матросов — Ваганова и еще одного — на дно шахтного ствола… все расстрелянные были вытащены веревками за ноги из воды”11 .
В комментариях подобные опусы не нуждаются. Лучше пройти мимо этого мусора и обратиться к главным событиям тех дней и прежде всего к основной их загадке — к тайне исчезновения трупов жертв екатеринбургского злодеяния.
Я полностью отвергаю натужные, в угоду новейшим кремлевским заказчикам, измышления В. Соловьева о каком-либо “совпадении” фактов в источниках с той и другой стороны. В тех и других картина рисуется с точностью до наоборот. Более того, многие “красные” источники изобличают всю ложь других таких же “свидетельств” куда сильнее и неопровержимей, чем материалы “белого следствия”.
Итак, я утверждаю:
Первое: Юровский трупы в Коптяковский лес не отвозил. Это сделали Ермаков и Медведев-Кудрин с тремя помощниками — Леватных, Костоусовым и Партиным, а также шофером Люхановым. Юровский же, после того, как увезли трупы и замыли кровь в доме и во дворе, по показаниям попавшего в плен к белым начальника охраны царской семьи Павла Медведева колчаковскому следствию, “ушел к себе в канцелярию”, т. е. в комендантскую комнату12 .
Дальше, с утра и до полудня 17 июля, его возил по городу кучер А. Елькин (у М.К. Дитерихса — А. Елкин), указавший белому следствию все адреса, где побывал в те полдня Юровский13 .
Но что В. Соловьеву замученный белыми палачами П. Медведев или кучер Елькин! Тогда посмотрим, чем был занят Юровский во второй половине дня 17 июля. Ермаков говорил мне: обнаруженные на великих княжнах драгоценности (“бриллианты”) “нарушили все планы по уничтожению трупов”. К шахте № 7 примчалась в середине дня вся разбойная верхушка большевиков: Голощекин, Белобородов, Войков, Юровский… Содранные с княжон драгоценности Ермаков сдал там же, в лесу, Юровскому “поштучно”. Что было дальше?
Г.П. Никулин, помощник Юровского (“сынок”, как Юровский его называл): “И только во второй половине дня приехал, значит, Юровский в Ипатьевский дом и привез, значит, вот такой вот (так в тексте. Мешочек? Ворох? Узел? — А. М.) этих самых предметов. Сели мы — я, Кабанов, Юровский и начали мы промывать. Значит, они были испачканы кровью”14 .
Думаю, и этого достаточно, чтобы понять: “доказательная” ценность любых сведений, сообщаемых Юровским за весь день 17 июля, равна нулю.
Второе: тела убитых в шахту № 7 не сбрасывались. Уже будучи откровенным, Ермаков не скрывал удовольствия от этой, как он выразился, “нашей самой удачной выдумки”. Еще бы, ведь она на целый год пустила белое следствие по ложному следу! Однако В. Соловьев и поныне не способен задать себе простого вопроса: если убийцы, как они уверяют, рассматривали шахту лишь как “временное место захоронения” трупов, то зачем им было ее взрывать?
Они и не взрывали, а только пробили парой гранат отверстие во льду под водой (по М. Дитерихсу, не более полуаршина в диаметре, по Н. Россу — около 18 см.). Более трех десятков коптяковских крестьян и белых офицеров осмотрели, облазили шахту сразу после бегства красных. Вода, лед, снова вода — все, что они там увидели и измерили. Десятки протоколов их допросов каждый может прочесть в той же книге Н. Росса.
Но ложные версии бывают сильнее здравого смысла. И почти два лета белогвардейцы копались в шахте № 7 и еще в тридцати шахтах и шурфах окрест (а А. Авдонин копается и поныне…).
Н. А. Соколов, видимо, стыдясь, что повторил им же самим осужденную ошибку (“ложную идею”) его предшественников (ни они, ни он трупов в шахте № 7 не нашли), вопрос о сброшенных в шахту телах в своей книге обошел. Но куратор “белого следствия” генерал М. К. Дитерихс написал однозначно: “В общем, все перечисленные раскопки дают возможность заключить с уверенностью, что в перечисленных в таблице шахтах и шурфах тел членов царской семьи не было погребено и даже временно они там не бывали”15 . Таковые “белые” и “красные”, по Соловьеву, “совпадения”.
Третье: у мнимой операции “захоронения” царской семьи под коптяковским “мостиком” утром 19 июля 1918 г. есть лишь один “свидетель” — сам создатель этого мифа Юровский. То, что никакого захоронения под “мостиком” в то утро не было и не могло быть, как не было при этой “акции” и самого Юровского, строго документально доказано мною16 и членом правительственной комиссии историком С. А. Беляевым17 . В своих выводах мы подходили к этому “факту” больше с “белой стороны”. Однако еще любопытнее оказалось подойти к нему и с “красной”.
Все бы складно получилось у В. Соловьева с “участниками” и “свидетелями”, описывающими будто бы реальные события в Поросенковом логу, но вот беда: ни чекиста Медведева-Кудрина, ни чекиста Родзинского при том “захоронении” также не было.
М. А. Медведев-Кудрин (в 1964 г.): “Все, что я расскажу об операции повторного захоронения, я говорю со слов моих друзей: покойного Якова Юровского и ныне здравствующего Исая Родзинского”18 .
Ну, как тут не быть “совпадениям”? Что сказал Юровский, то и пишем. Сам же я там не бывал, а только отвозил трупы в лес…
О том, что при сооружении “тайной могилы” ни в Поросенковом логу, ни в другом ее скрытном месте не было и Исая Родзинского, проговорился в 1934 г. и сам Юровский, выступая в Ипатьевском доме перед старыми большевиками.
Я. М. Юровский: “Потеряв нас, когда мы уже все кончили, приехали ребята из ОблЧК: товарищи Исай Родзинский, Горин и еще кто-то”19 .
“Потерять” действительных похоронщиков было не мудрено: к месту истинного сокрытия недогоревших трупов убиенных, если таковое было, близко не подпускали даже чекистов. Родзинский и Горин привезли Юровского вечером 18 июля вовсе не в Поросенков лог, а на тропу за переездом № 184, ведущую к станции Гать и далее, через горнозаводскую железную дорогу, к деревне Палкино. В лес Юровский ушел по той же тропе один и вышел оттуда лишь утром 19 июля — вышел в то же место, откуда ушел накануне вечером и где его и ждала легковушка ЧК с верными во все те дни его помощниками Гориным и Родзинским20 .
После 19 июля 1918 г. Родзинский встретился с Юровским “только в 1936 г.”. Лишь тогда он, не знавший в 1918 г. ни местности за городом (в Екатеринбург он прибыл вместе с Гориным из Перми за месяц до цареубийства), ни подлинных замыслов цареубийц, и услышал от Юровского, будто тела он скрыл той ночью в трясине “под мостиком”.
Ситуация с подобными “мемуарами” требует полной ясности. Обилие заданно ложных сведений и слухов о расстреле и захоронении царственных мучеников объясняется простым и коварным замыслом организаторов убийства Голощекина и Юровского — непрерывной сменой команд, занятых тайными операциями. Ермаков утверждал: ни одна из команд, осуществлявших ту или иную операцию (одни стреляли, другие “хоронили”, третьи строили “мостик”, четвертые рыли ямы совсем в иных местах), не знала, чем заняты другие команды.
Это подтвердил в 1964 г. и Исай Родзинский. Из его рассказа, кстати, ясно, что именно для “похоронных дел” Юровский впервые приехал к шахте № 7 лишь рано утром 18 июля, когда выяснилось, что сжечь все трупы за минувшие сутки назначенным на ту операцию лицам (Войкову, Ермакову и прочим) не удалось.
И. И. Родзинский: “Тогда послали Юровского, меня и, по-моему, еще человек восемь поехали с нами. Но все уже были из ЧК. Поехали все не участвовавшие в расстреле. Многие даже не знали, куда едут и зачем… Конспирация была в этом деле”21 .
Остается последний якобы “участник” похорон “под мостиком” — Г.И. Сухоруков. Но мы уже знаем: “в похоронной команде” Ермакова было всего пять человек. Юровский утверждает, что жгли и скрывали тела “под мостиком” лишь “несколько человек”, и он очень боялся, чтобы их не увидела семья линейного сторожа будки № 184 Я. Лобухина (светлое утро 19 июля, и будка в прямой видимости, всего в двухстах метрах от “могильных конспираторов” и их “пылающего” костра!).
Сухоруков же в своей “похоронной команде” перечисляет двадцать одного человека, да и то лишь тех, кого вспомнил! Могла ли быть такая орава “похоронщиков” в Поросенковом логу, через который еще с вечера 18 июля и с рассвета 19 июля в Коптяки и из Коптяков стремились десятки людей конных и пеших?
Сухоруков жалуется в 1929 г.: не думал, что ему придется обо всем вспоминать через одиннадцать лет. Но кем-то велено. И он помнит приказ 1918 г: “…с этой тайной вы должны умереть. Горе тому, кто не оправдает нашего доверия”22 .
Доверие он оправдал: повторил все байки про шахту, не забыл и себя опустить за трупами в ледяную воду. Но его команда — это не чекисты, а прибывшие с фронта красноармейцы из батальона, формировавшегося в Перми. Эти люди тем более не знали окрестностей Екатеринбурга и где, в каком месте совершали они операцию похорон. Только такие люди и были нужны военному комиссару Голощекину, чтобы потом тут же их послать на смерть — на фронт.
Нет сомнения, что кое-в-чем остальном Сухоруков прав. Два десятка человек под руководством лично Голощекина и Юровского за сутки, с утра 18-го до утра 19-го июля, где-то действительно вырыли одну большую, а скорее две тайных могилы, чтобы скрыть в них все тела, которые не удалось сжечь. Причем, возможно: покойных царской крови отдельно, а слуг — отдельно.
Но где это было? Вот главный вопрос.
Версии тут разные. Трупы увезли (от шахты) “в сторону”, “на значительное расстояние” и “зарыли в болоте” в двух местах: “в районе Верх-Исетского завода и деревни Палкино” (П. Быков). Тела отвезли “глубже в лес” (Юровский), “в сторону” (Ермаков), наконец, “на край болота, где белые поисков не производили” (П. Быков, а за ним и М. Касвинов). Второй главный вопрос, касающийся подлинности упокоенных в Санкт-Петербурге останков, вытекает из первого: было ли перезахоронение жертв “преступления века”? И если было, то по какой причине и кем это было приказано сделать? Или все это лишь выдумка Юровского, подложившего под коптяковский мостик девять неизвестно чьих скелетов?
Вынужден вновь повторить то, что писал Патриарху: в отличие от многих “оппонентов”, не признающих останки “царскими”, я как раз допускаю, что под коптяковским “мостиком” они могли оказаться. Есть у меня и на этот счет немало серьезных аргументов. Но все это еще надо документально доказать.
Однако кто поможет это сделать, и прежде всего там, на месте событий, в Екатеринбурге? Романовский центр В. Винера? Но у него лишь один “инструмент” для исследований — ножницы. Фонд “Обретение” А. Авдонина? Но, во-первых, он уже все “обрел”, а, во-вторых, у геолога Авдонина, очевидно, согласно его основной профессии, исследовательский “инструмент” также всего один — лопата.
И еще об одном. Исследование обстоятельств гибели царской семьи требует прежде всего профессионального подхода к самим источникам, особенно к “красным”. Поставлю вопрос шире: а есть ли такие источники? Можно ли многие из них считать таковыми, если по правилам источниковедения даже “основные” из них ни по одному параметру к такому научному понятию не подходят?
Многих удивляет, например, дешевая литературщина в залихватском повествовании о бойне в подвале М. А. Медведева-Кудрина. А “секрет” в том, что писал всю эту восторженную галиматью его сын, кандидат исторических наук М. М. Медведев-Кудрин. Сам папа-палач умер в середине января 1964 года, а сын его, будто бы предсмертные, “записки” обозначил сначала декабрем, а потом, опомнившись, — октябрем 1963 года.
О Юровском уже и говорить опостылело. Можно лишь повторить давно доказанное: никакой его “записки” в природе не существует! Сколько бы ни изощрялись во лжи “эксперты” и “почерковеды”, все три ее варианта — конспективный рукописный, машинописный с расшифровкой сокращенных в конспекте имен и слов, и третий, с добавками на полях и с припиской “адреса” коптяковского захоронения в конце, — все выполнены рукой историка М. Н. Покровского, и ни одной буковки, начертанной якобы “рукой Юровского”, там нет.
Есть загадки и в “воспоминаниях” Юровского, отмеченных 1922 годом: это гремучая смесь разных стилей, подозрительный шрифт, присущий машинкам более позднего времени. Открою и эту “тайну”: в 1963 году дочь Юровского Римма Яковлевна нехотя призналась мне, “вспомнив”, что вместе с братом Александром помогала когда-то отцу писать “какую-то бумагу о времени, когда он был комендантом в Доме Ипатьева”. Не тут ли разгадка очередного сумбура “вспоминателя” Юровского?
Наконец, третий “документ” якобы Юровского — стенограмма его выступления перед старыми большевиками в доме Ипатьева в 1934 году. Широко известный и постоянно цитируемый ее текст — это тоже фальшивка, сочиненная, по моему убеждению, тогдашним директором местного института истории партии С. С. Моисеевым и директором открытого в 1927 году в доме Ипатьева музея революции В. А. Чевардиным (оба они и вели ту встречу). Эта “стенограмма” минимум вдвое больше оригинала — подлинной стенограммы доклада Юровского на том “совещании”, она коренным образом отличается от него и не содержит, например, вот такого “глубокого” объяснения Юровским причины убийства царских детей, а также того, почему об этом “мы никогда и ничего не сказали”: “Потому что не все люди могут политически оценить и понять, что эти маленькие выросли бы в больших и каждый в отдельности был бы претендентом на престол”23 .
Где же хранится этот оригинал, то есть подлинная стенограмма той речи Юровского?
Я в принципе не признаю слова “сенсация”, ибо считаю, что сенсация бывает только одна — правда. Так вот подлинник той самой стенограммы лежит там же, в Екатеринбурге, — в ЦДООСО (Центре хранения документации общественных организаций Свердловской области), куда теперь помещены и спецфонды бывшего областного “партархива”, лежит вместе с тетрадками записей двух стенографисток. И никто, никогда с той поры — с 1934 года! — этой стенограммой не интересовался и записей стенографисток не перерасшифровывал!
Не менее странно, что, цитируя без конца ложную “большую” стенограмму, авторы приводят как раз те ее исходные архивные данные в ЦДООСО, под которыми хранится подлинная стенограмма всего совещания (в ней 33 листа), и обычно цитируемых авторами “слов Юровского” там, разумеется, нет.
Где же хранится поддельная, “большая”, то есть фальшивая, но зато “официальная” стенограмма в исполнении Моисеева и Чевардина? Там же, в ЦДООСО, в том же фонде № 41, но в другом “деле” — № 150. А господин Соловьев все уверяет, будто им и архивистами России обшарены едва ли не все главные архивы земного шара…
К какому же выводу я пришел в результате своих “сравнительных исследований”? Он печален, горек, и я обращаю его не к современным авторам, которые больше пишут теперь уже на тему “Я и Царь”, а к будущим исследователям действительных обстоятельств цареубийства. Хотелось бы убедить их в главном. Нельзя ни к каким исследованиям приступать, не усвоив того, что еще в первые годы большевистского режима понял генерал М. К. Дитерихс: “Коренная ложь, лежащая в основе большевистского учения, не могла не повлечь за собой лжи и в попытке практического применения учения в жизни. Ложь должна была быть всюду: и в проповедовавшейся идеологии, и в формулировавших ее законах, распоряжениях и приказах, и в путях проведения их в жизнь, и в самих свойствах этих путей, составляющих систему административной правительственной сети управления страной. В каждом органе, в каждом управлении, в каждом учреждении советской власти должна была быть непременно ложь. Ведь только через вечную, бесконечную и постоянную ложь во всех проявлениях вновь строившейся жизни людей можно было привести их к конечной цели, к религии лжи”24 .
Эта ложь не умерла. Ее метастазы поразили весь организм России, отравили всю ее историю и общественную жизнь. Подводя итоги 1998 года — года “царских похорон”, Патриарх с горечью сказал, что это был год, когда в России “ложь и обман стали нормой поведения”. Такова ситуация и поныне, если не хуже.
И всякого, кто в изучении истории цареубийства будет по-прежнему опираться лишь на “красные” источники, ждет новая ложь, как это уже произошло с главным браконьером в российском историческом лесу Э. Радзинским, а затем и с В. Соловьевым.
Наконец, последнее. В Москве давно сокрушен памятник Свердлову. И я уверен, что пока и в Екатеринбурге не будет снесен монумент этому изуверу, пока не будет переименована область и не вернутся старые названия екатеринбургских улиц, носящие сейчас имена революционных бандитов, не будет покоя и благоденствия этому городу. И не только ему, а и всей России.
1 Правда о Екатеринбургской трагедии. — М.: Русский вестник, 1998. — С.185.
2 Покаяние. Материалы правительственной комиссии по изучению вопросов, связанных с исследованием и перезахоронением останков Российского Императора Николая II и членов его семьи. — М.: Выбор, 1998.
3 Там же. С. 28—29.
4 К.Т. Свердлова. Яков Михайлович Свердлов. — М.: Молодая гвардия, 1960. — С.409.
5 А. Мурзин. О чем рассказал перед смертью цареубийца Ермаков? // Комсомольская правда. 1997. 25. 11; А. Мурзин. Не спешите нас хоронить!// Комсомольская правда. 1998.15.01; А. Мурзин. И все-таки не спешите их хоронить!// Комсомольская правда. 1998. 27.01; А. Мурзин. Дочери Николая II смотрят на нас с улыбкой прощения: “Не ошибитесь!”// Комсомольская правда. 1998. 19.02.
6 Покаяние. С. 43.
7 Там же. С.193.
8 Там же. С. 185.
9 П.Ермаков. Воспоминания// Урал, 1990, № 11. С.183.
10 ЦДООСО. Ф.41. Оп.1. Д. 149, лл. 219—221.
11 РГАСПИ. Ф.588. Оп.3. Д. 12, лл. 51—58.
12 Н.Росс. Гибель Царской Семьи. Материалы следствия по делу об убийстве Царской Семьи. Франкфурт-на-Майне: Посев, 1987. Док. №№ 93, 96.
13 Там же. Док. № 47.
14 РГАСПИ. Ф.588. Оп.3. Д. 13. Л.21.
15 Гибель Царской Семьи (в серии “Тайны истории”). Т.2.: М.К. Дитерихс. Убийство Царской Семьи и Членов Дома Романовых на Урале. — М.: Терра — Terra, 1996. (Далее: М. Дитерихс).
16 А. Мурзин. И все-таки не спешите их хоронить!// Комсомольская правда. 1998. 27.01.
17 Правда о Екатеринбургской трагедии. — М., 1998. С. 181— 183.
18 РГАСПИ. Ф. 588. Оп.3. Д.12, лл. 51—58.
19 Алексеев. В.В. Гибель Царской Семьи. Мифы и реальность. — Екатеринбург, 1998. С.116.
20 Н.Росс. Док. №№ 89, 223; А. Мурзин. И все-таки не спешите их хоронить!// Комсомольская правда. 1998. 27.01.
21 РГАСПИ. Ф. 588. Оп.3. Д.14. Л.32.
22 ЦДООСО. Ф.41. Оп.1. Д. 149, лл. 215, 219—224.
23 ЦДООСО. Ф.41. Оп.1. Д. 151, Л.19 (подлинник).
24 М. Дитерихс, С. 262.