Опубликовано в журнале Урал, номер 9, 2003
В предыдущем номере журнала в Музее поэзии “Урала” представлены два стихотворения Якова Андреева. Давние наши читатели знали этого поэта не только как замечательного лирика, но и как переводчика. Яков Борисович действительно был большим энтузиастом этого рода литературной деятельности и сумел сплотить вокруг журнала “Урал” целую группу поэтов, так же увлеченно, как и он, занимавшихся переводами, и наши читатели той поры могли знакомиться с новинками грузинской, литовской, украинской, белорусской поэзии и стихами зарубежных поэтов в переводах Майи Никулиной, Германа Дробиза и других уральских поэтов.
Предлагаемая публикация — попытка возродить прежнюю традицию. Представляем на суд читателей переводы Александра Воловика, уральского поэта, уехавшего в Израиль, Марины Старостиной, екатеринбургской поэтессы и комментатора радиоканала “Утренняя волна” на Свердловской государственной телерадиокомпании, а также Максима Анкудинова, уже публиковавшего в нашем журнале свои переводы.
Александр Воловик
С немецкого
В XX веке Германия и немецкий язык подарили миру трех великих поэтесс — Эльзу Ласкер-Шюлер, Нэлли Закс и Гертруд Кольмар. Все три были еврейской крови и потому разделили судьбы свои с европейским еврейством: Эльза эмигрировала в Палестину, и прах ее покоится на Масличной горе; Нэлли скрывалась с 1933 года по 1940 год в Германии, потом ей удалось уехать в Швецию (в 1966 году была удостоена Нобелевской премии); Гертруда осталась в Германии: не могла оставить отца, и уделом ее стал рабский труд, а затем депортация в Аушвиц.
Гертруд Кольмар
Мать
Ты любовь моя.
Я обнимаю тебя,
словно обхватываю корзину с цветами.
Остров весенний: снежно-белые гиацинты,
Синие крокусы, нарциссы цвета меда,
Серые и лиловые тюльпаны, из самых редких.
И твои цветоподобные очи распахиваются,
слово веер, и глядят на меня.
Что ты видишь? Себя.
Только саму себя.
Дитя мое.
Я касаюсь тебя ртом и ноздрями,
словно прекрасный плод в чаше,
где сладкое и горькое смешиваются так естественно:
на темнокожих сливах овальных
вдавленные в них твердые ароматные орехи.
Сияющие капли девственно-свежего лимонного сока
на виноградной кисти.
Так я касаюсь тебя,
дитя мое дорогое!
Сможешь ли ты быть, кем тебя называю?
О, раковина морская, нежный шорох.
Счастье. Небо, полное звезд.
Ах, все имена бессмысленны рядом с тобой.
Замыкаю тебя в сердце моем,
словно редкую чашу из оникса,
я не смею пить из нее,
или чудесную легенду
о великом медно-зеленом звере.
Тщетное оружие против бесплодных дней.
Ты, мой розовый кристалл. Ты, мой свет!
Слова мои безумны. Тьма моя зовет
тебя,
ибо в днях моих ты никогда не была.
Нэлли Закс
***
Но кто высыпал песок из туфелек твоих,
Когда тебе пришлось встать, чтобы умереть?
Песок, собранный Израилем,
Песок кочевий?
Обжигающий песок Синая,
Смешанный с соловьиными горлышками,
Смешанный с крылышками бабочек,
Смешанный с голодным прахом змей,
Смешанный со всем, что пало от мудрости Соломоновой,
Смешанный со всем горьким,
Что от таинственной горечи полыни.
О вы, пальцы,
Опустошившие смертельные туфельки от песка,
Завтра вы станете прахом
В туфельках тех, кто придет.
Эльза Ласкер-Шюлер
О Боже!
Только краткий сон везде:
В человеке, в зеленой листве, в чаше ветра.
Все возвращается — в свое мертвое сердце.
О, если б мир был всего лишь ребенком
И мог бы рассказать мне о первом вздохе своем!
Давным-давно в небе жила великая доброта,
Звезды давали друг другу читать Книгу книг.
Если б могла я хоть раз коснуться Божьей руки
Или увидеть луну на пальце Его…
О Боже, Боже, как я далека от Тебя!
Марина Старостина
С английского
Томас Дэвис
***
Желанна ты и вечером, и днем,
Случайным сном зайдешь иль просто повидаться,
Любовь и хмурый день зажжет своим огнем,
Я петь готов, любить и поклоняться.
Вильям Вордсворт
***
Мне душу вечный сон сковал,
И боль, и страх забрав.
Единым с целым миром стал,
Единым — с лугом трав.
Застывший воздух — тоже я,
Мирской не слышу звук.
Со мной вращается земля,
Но где же сердца стук?
Максим Анкудинов
С французского
Жюль Сюпервьель
Струя
Наблюдают струю за кормой и никогда — корабль,
Потому что счастье уже уплыло с этой струей.
Смотрят вглубь всеми глазами,
Замечая наконец желанную поляну,
Где бегут большие олени во всем своем благородстве.
Охотники не вступают в эти края без слез.
Будет и утро после холодной ночи,
И узнают его по глазам, затопленным любовью.
Что же мы можем поделать с этой болью?
Вывесить вымпел боли, чтобы не выть от нее.
Малая часть парусов ее хлопает в воздухе,
Ветер забрав, радуясь этому ветру.
Далеко от лодки или корабля —
От весел до руля, от тарана до ахтерштевня.