Экстремальные заметки
Опубликовано в журнале Урал, номер 2, 2003
Валентин Васильевич Зайцев — родился в Свердловске, закончил Казанское суворовское училище, учился в Киевском общевойсковом училище, служил на границе. Выпускник журфака УрГУ. Лауреат российских и международных журналистских премий, в том числе за репортажи из горячих точек. Победитель творческого конкурса “Россия и Германия на пороге XXI века”. Обладатель гранта “Открытое общество”. Работает специальным корреспондентом еженедельника “Военный железнодорожник”.
Когда начался обмен советских паспортов, то у меня, признаться, возникла индивидуальная проблема. Очень не хотелось отдавать на аутодафе, то бишь положенное сожжение, свой, который мечтал оставить на память. Слава Богу, помог знакомый из милицейского ведомства, и я мог по-прежнему цитировать друзьям хрестоматийное стихотворение. Мол, читайте, завидуйте, — нет, не гражданину уже не существующего Советского Союза, а тому, что обладатель сего “покорил” недоступный простым смертным купол планеты. Ведь на паспортной страничке красовались уникальные штемпели прописки: на них кроме проставленных дат присутствовали изображения круглой палатки, радиомачты и снижающегося на лед самолета, а также разящая наповал надпись: “Дрейфующая станция “Северный полюс”. Внушительно действовал на разных щекотливых переговорах и нагрудный значок участника дрейфа на СП. Мне его, якобы оставленного в заначке, со вздохом пожертвовал директор института Арктики и Антарктики, бывалый полярник, Герой Социалистического Труда, академик Алексей Трешников.
Вернусь к тому незабываемому дню, когда в Свердловск после многих отправленных просьб (с подключением мнения полюсного старейшины Ивана Дмитриевича Папанина, у которого я с дальним прицелом взял интервью в Москве) поступила долгожданная депеша с берегов Невы. Мне разрешили посетить дрейфующую станцию “Северный полюс-23”, для чего требовалось прибыть в арктический поселок Черский к руководителю высокоширотной экспедиции “Север” М.Н. Красноперову, имея при себе соответствующие документы, справки и допуски.
Вот тогда-то я в полной мере оценил советы, данные мне уральскими полярниками-ветеранами — сотрудником института физики металлов Ибрагимом Факидовым, плававшим на “Челюскине” и достойно выдержавшим зимовку на льдине, и свердловским аэрологом Григорием Долгановым, осваивавшим послевоенную СП-4. Проблема транспорта — спасибо авиаторам — передо мной не стояла. Вскоре я ступил на борт кольцовского грузового лайнера АН-12, наряженного до Тикси, а через несколько часов очутился на море Лаптевых в промежуточном порту Главсевморпути, где специальная геокосмическая обсерватория изучает и прогнозирует северные сияния (для посторонних — красивое, завораживающее зрелище, а для летунов и мореходов — сущий бич, мешающий устойчивой радиосвязи). Следующей ночью я также по воздуху — другой транспорт в том медвежьем углу отсутствовал — двинулся далее на северо-восток. И не без приключений — сначала крылатому извозчику уже полярной авиации АН-26 понадобилось доставить срочный груз в Среднеколымск, затем пришлось из-за непогоды сесть в промежуточном Чекурдахе в устье Индигирки, о существовании которого я прежде и не слыхивал. Оттуда — теперь на труженике ИЛ-12 — заключительный бросок над Северным Ледовитым океаном. На летном поле Колымы в самолет погрузили части арктических экспериментальных домиков. Такое жилье, подсказали знатоки, трое соберут в считанные минуты. И еще, кажется, приняли мы тысячу мелочей — разве мыслимо было бы оставить посылки, бандероли или тем более письма!
До СП-23 еще порядочно верст над белесыми пустынями и ледовыми трещинами, а она уже решительно врывается в наши наушники простуженными, но хорошо слышимыми голосами. И наконец я увидел чудесные, разрежающие мглу огоньки полюсного аэродрома. Самолет мягко касается пакового льда, резво бежит, чуть покачиваясь на застругах, и подруливает к дощатому строению с лозунгом: “СП-23 горячо приветствует доблестных соколов!” Пилоты из форточки внимательно оглядывают окрестности, не пожаловали ли ненароком незваные гости — белые медведи. На сей раз мишек не видать, зато вместе с хозяевами-зимовщиками нас радостным лаем встречает трио собак. Псы с ловкостью тоже карабкаются по спущенному трапу, словно желая посильно помочь освободить трюм.
Закончилась беседа двух “высоких” сторон — прибывших и принимающих. От пуза напоенные и обогретые горячим чаем пилоты собираются в обратный путь. Мы провожаем самолет и долго смотрим вслед стремительно удаляющимся огонькам на крыльях. А затем, взобравшись на подсобную волокушу, влекомые вездеходом, трогаемся к ледовому лагерю в полутора километрах от места высадки.
Утром с подъемом в щитовом домике, щедро обогреваемом соляркой, стояла такая благодатная теплынь, что не верилось, где ты находишься. Не хотелось и думать о сорокапятиградусном морозе, льде и снеге. Но память услужливо восстанавливала предысторию. Этот айсберг девятиметровой толщины, площадью всего-то три на пять километров, открыл экипаж самолета ледовой разведки. И сперва его заселили сами авиаторы, садившиеся сюда на тяжелом вертолете. После опробования наступила очередь ученых-экспериментаторов.
Передо мной воочию предстала словно вычитанная из папанинской книжки “Жизнь во льдах” картина. Высокая антенна с государственным флагом, а вокруг нее на разном удалении паруса палаток. И я, подогреваемый романтикой, живо засобирался в поход. Увы, журналистский пыл быстро остудил начальник дрейфующей станции Владислав Пигузов. Опытный зимовщик, закаленный в хладном горниле Арктике и Антарктики, предупредил: “В одиночку ходить у нас не положено. Неровен час — подстережет косолапый, есть большой шанс угодить в замаскированную настом трещину, у которой не достанешь дна”. И тут же снял трубку полевого телефона. Так, благодаря надледной АТС новичка передавали в его блужданиях за сенсацией от точки к точке, словно живую эстафету.
Да, “Северный полюс-23” являлся удивительнейшим экспериментальным полем. Сколько раз, допустим, уральцы слышали в сводках погоды упоминание о холодных арктических массах воздуха, которые своим вторжением грозили очередным антициклоном. И наверняка не задумывались, кому прежде всего они обязаны точным прогнозом. Вот и метеоролога Бориса Семискара я в ранний утренний час застал на фирменной площадке с психрометрическими будками, осадкомером, термометрами и прочим специфическим инструментом. Он наводил трубку актинометра на оживающее после долгой спячки дневное светило, день ото дня все дольше пребывавшее на небосклоне. Его руководитель и коллега Владимир Кокоулин, уже девять раз зимовавший как во льдах на Северном, так и на Южном полюсе, был куда старше.
Если у этой дружной пары взор чаще всего устремлялся за облака, то у соседей-океанологов — сквозь лед, пробитый аммонитом, в загадочное царство Нептуна. И по удовлетворенным словам Пигузова, дрейф на СП-23 имел весомое значение, помогая прогнозированию ледовой обстановки для плавания в Арктике.
Но, разумеется, мертвым грузом оставались бы самые замечательные научные открытия, не будь на оторванной от цивилизации льдине устойчивой радиосвязи. Малейшая задержка сеанса вызывает понятную тревогу — что там стряслось?! Налетевший ураган сломал мачту, или, того хуже, раскололась льдина… И на 23-й постоянно дежурили на фигурально и буквально ключевом посту два опытнейших радиста — Герман Флоридов и Алексей Шилов, готовые в любой период принять на слух двести знаков в минуту. Кропотливо собранные сводки погоды, месячные научные отчеты и личные телеграммы шли через их руки. Вот и я передал с купола земли на свердловскую улицу Вайнера поздравление брату с днем рождения, которое вызвало фурор в квартире и в почтовом отделении.
Еще одна пользующаяся высоким авторитетом среди льдов специальность — врач. И вот я, гость на затерянном в Ледовитом океане клочке льда, пользовался щедрым гостеприимством доктора Александра Шульгина, который предоставил мне кровать-раскладушку в комнатке, заполненной медицинским инструментарием. Этот молодой хирург, отпустивший модную у полярников бороду, не выносил безделья, а пациенты у него блистательно отсутствовали. При мне разве что бедную собаку, угодившую ненароком в капкан, и другую, попавшую под медведя, подлечивал и выпускал в строй. Зато с энтузиазмом первым выходил размять мускулы на объявленную авральную погрузку-разгрузку, зачастую выручая “узких” специалистов, закрепленных на своих законных местах.
Сведущие люди на материке просили корреспондента обратить внимание на условия жизни современных зимовщиков в сложной, да что там, экстремальной обстановке высоких широт, за века погубивших порядком смельчаков путешественников из-за неподготовленности или малейшего просчета. Энтузиасты из моего родного города, где действовало общественное конструкторское бюро дирижаблестроения, просили прозонди- ровать возможность их применения в Заполярье. Ведь те способны завозить массу полезных грузов. А без образцово налаженного хозяйства и питания никакие научные исследования немыслимы. Это я к тому, что по ходу нашего совместного дежурства довелось помогать коку. Так здесь по-морскому звали повара высшего разряда Владимира Загорского, некогда гремевшего в ленинградском “Метрополе”, кормившего смельчаков в Антарктиде. Мы рубили бережно охраняемый по периметру квадратик чистейшего, просто стерильного, льда, потом его растопили, почистили картошку. Разве что распиливать замерзшую капусту ножовкой не доводилось. На СП естественный природный холодильник мирно уживался с хранилищем, отопляемым вездесущей соляркой.
Первозданная тишь, когда над головой таинственно посверкивали звезды, вселяла неосознанную настороженность. Мне на каждом шагу, впереди и за спиной, чудились неоднократно обсужденные в беседах медведи. На те сутки выявлено было уже сорок явлений их здешнему человеческому роду. Пока эпизодические контакты кончались скорей трагикомически. Судите сами — медведица-мама с косолапым малышом вблизи камбуза наткнулась на желанную пищу — подогреваемую собакам кашу из деликатесной нерпы. Сладкая парочка не замедлила опрокинуть горячее вкусное варево на себя, понятно, обожглась, вымазалась, но, вылизав содержимое, под громкие крики сбежавшихся людей и неумолкающий лай оскорбленных до глубины души собак, хватавших разбойников за “штаны”, вперевалочку удалилась восвояси. Ничего не попишешь… Стрелять в белошкурых хищников за исключением случаев явной опасности отныне нельзя, они внесены в Красную книгу и, видимо, нутром чувствуют себя полновластными хозяевами положения. Любят они ждать добычу, просто попугать, искусно замаскировавшись в излюбленной позе — закрыв единственное темное, выделяющееся на светлом, пятно нос широкой лапой. Полярники любили травить байки о том, как, дескать, рассеянные с улицы Бассейной наступали впопыхах на притаившуюся зверюгу, которая, взревев для острастки, до потери пульса пугала ротозеев. У нашего двойного дозора на вооружении имелся карабин “зверобой”, но больше мы полагались на ракетницу для отпугивания. Так мы кругами медленно обходили заснувший лагерь. В обусловленном квадрате, завершая очередной круг, мы для очистки совести и улучшения видимости выпустили в зенит пару осветительных ракет. И в их мерцающем свете я, навечно очарованный, вновь оглядел невиданный городок, ставший родным и близким.
А сейчас, за истечением, так сказать, добровольной подписки о неразглашении, хотел бы поведать о том, что в ту пору не поощрялось раскрывать. Без участия полярников не прошли бы триумфально к макушке земли атомные ледоколы “Сибирь” и “Арктика”. Благодаря им прокладывались немыслимые даже в фантазиях Жюля Верна боевые маршруты отечественных грозных субмарин, в том числе подшефных “Екатеринбурга” и “Верхотурья”. Случалось, по рассказам зимовщиков, затаивших немало секретов, что средь затянувшейся полярной ночи к ним для согласования и выверения координат, а то и для выхода на контакт с отдаленным высшим командованием всплывала очередная патрульная “усталая подлодка”. Ведь длилось жестокое противостояние двух супердержав. Оно захватило все северные, да и южные (о коих речь вперед) ледовые орбиты.
Если первая на планете разрекламированная дрейфовка четверых папанинцев, к которой постоянно обращаемся, сразу же из-за невозможности сокрытия информации вошла во всемирную историю, то следующие основательно затемнились. Дрейфовавшие на них энтузиасты, а то и выдвинутые особыми отделами лица давали обет молчания. Сами станции кодировались взятыми с потолка номерами, ничего не говорящими потенциальным шпионам и диверсантам. К примеру, объект С-5 или того похлеще — точка № 36. Связь с “Большой землей” осуществлялась только шифровками. Знатный полярник-океанолог Михаил Сомов, чье имя носит научно-исследовательское судно, имел приказ при обнаружении заокеанскими неприятелями немедленно уничтожить дорогостоящее имущество. Вопрос же о выживании при таком обороте людей-пешек как бы оставался открытым.
Что поделать, если противоборствующие стороны планировали нанести друг другу сокрушительные ядерные удары кратчайшим путем — через “нейтральный” Северный полюс. Так по выявленному американскому секретному проекту “Птармиган” — “Белая куропатка” рекогносцировку и поиск опорных баз — подходящих кочующих островов — янки вели не снизу, как мы, а сверху. Потому каждый божий день их тяжелые, до зубов вооруженные бомбардировщики особой эскадры совершали рейды по дьявольскому, чреватому массовыми смертями “бермудскому треугольнику” Фербенкс — Северный полюс — мыс Барроу. Гул их моторов частенько слышали над своими бедовыми головами обитатели СП. Как-то на одной из станций взорвался баллон с газом и разразился пожар. Только густая облачность выручила погорельцев от роковой засветки. Долгие годы обширная Арктика со своими многомесячными ночами, вьюгами и туманами сама хранила обоюдоострые таинства, мешая разразиться термоядерному конфликту. Только с четвертой СП, по откровению пребывавшего там екатеринбуржца Григория Долганова, в середине пятидесятых годов, режим ослабел и стало возможным обмениваться с семьями письмами, открытым текстом сообщать о нечаянных радостях типа проведенной на льдине первомайской демонстрации, приветствия Климента Ворошилова, прибытия вертолета с подарками, успешно отбитой атаки белых медведей и тому подобном.
Теперь в условной машине времени перемещу читателей на другой конец света, в еще более далекую Антарктиду. Уральцы вправе гордиться, что ее, почти безжизненную, осваивали и многие их посланцы. Если перечислять в обратном хронологическом порядке, то это следующие теоретики и практики. Участник 25-й советской антарктической экспедиции А.Д. Наумов, руководитель метеорологической группы, занимавшийся там по международной программе, связанной с контролем загрязнения материкового покрова осадками. Пятилетием раньше в составе 20-й САЭ был посланец института геофизики УНЦ В.И. Ермаков, который при путешествии на дизель-электроходе “Обь” с командой попал в ледовую ловушку. Оттого с опозданием добрался до внутриконтинентальной станции “Восток”, где из-за недостатка кислорода мучительно проходил акклиматизацию. И все же открыл секцию по изучению космических лучей (ныне законсервированную), наладил ее ритмичную работу и даже кое-что реконструировал. “Восточники” участвовали также в выполнении советско-американского плана исследований, обмениваясь на самолете “Геркулес” участниками. Наконец, в 15-й САЭ оставил зримый след свердловский инженер-актинометрист, наблюдатель за солнечными лучами П.К. Тарамженин. Поскольку он способствовал, чтобы и “неученый” репортер попал позднее туда же, представлю его чуточку поподробней.
Как-то перелистывая написанную с мягким юмором книжицу писателя Санина “Полярные были”, я наткнулся на такие строки: “Когда на “Профессоре Визе”, пересекшем экватор на пути к Антарктиде, не осталось после крещения водой язычников, Нептун (в миру П.К. Тарамженин) объявил праздник в свою честь закрытым”. Конечно, было интересно расспросить персонажа книги о деталях одиссеи. “Да, литератор-весельчак неоднократно поминал меня в своих произведениях. Ну, а серьезное началось для меня на Новолазаревской, в каменном, свободном ото льда оазисе Земли Королевы Мод. На первых порах здорово помогали коллеги наши и иностранные. В тот период в Антактиде работали три десятка научно-исследовательских станций различных государств. И на материке мира между нами существовало завидное согласие и взаимовыручка. Так, русский врач оперировал внезапно заболевших чилийцев, а московский пилот спас попавших в катастрофу бельгийцев. До сих пор в памяти первомайское послание от австралийцев. Помимо поздравления их руководитель Смит Брус передал: “Мои личные воспоминания восходят к 1945 году, когда я имел возможность воспользоваться гостеприимством победоносной Красной Армии после освобождения из нацистского плена в концлагере Бухенвальд”.
По возвращению из дальних странствий Тарамженин, успевший еще наладить метеослужбу в тропическом Лаосе, подарил мне в качестве амулета-пропуска в Антарктиду занимательный искрящийся камень и поведал не для печати немало таинственных историй о “королевской землице” за одиннадцать тысяч верст. И теперь, после его внезапной смерти, частенько рассматриваю этот дар с белесым, каким-то ограничительным ободком поверху, будто наметившим границы чьей-то неведомой застолбленной территории. Повторю, что антарктический континент принадлежит по договору всем нациям. Но сама жизнь подбрасывает, может быть, не договоренные моим умершим приятелем гипотезы и версии, а то и, право, зловещие сенсации.
По мнению кандидата технических наук Виталия Шелепова, нет-нет да и выступающего в печати под интригующей рубрикой “Очевидное — невероятное”, на неброскую Землю Королевы Мод положили недобрый взгляд еще до второй мировой войны гитлеровские фашисты, окрестив ее после двух высокоширотных экспедиций… Новой Швабией. Пилоты рейхсмаршала Германа Геринга при облетах якобы сбрасывали через промежутки в 25 километров клейменные вымпелы. Скрытую интервенцию продолжили подлодки гроссадмирала Карла Деница. И, согласно засекреченным архивам СС (кое-что удалось прочитать недавно в Берлине), захватчики обнаружили под антарктическими льдами целый лабиринт сообщающихся друг с другом пещер с теплым микроклиматом. Предполагается, что в переломном для “коричневого рейха” 1943-м высокопоставленный пират доложил в центр, что его подчиненные уже создали в тех широтах неприступную крепость, где обожаемый фюрер будет чувствовать себя как у Христа за пазухой. Мало того, по некоторым сведениям, при развертывании военной кампании союзников в Европе большегрузные немецкие корабли доставляли на крайний юг планеты массу оборудования, включая горнопроходческие комплексы, буровые установки, вагонетки, рельсы и т.п. Похоже, и в самом деле готовилась невидимая для всего мира база — удобная запасная позиция для дальнейшей борьбы за планетарное господство.
Эх, имея уже кое-что за спиной, попасть бы мне в тот край великих географических открытий и неумирающих мифов на двадцать лет раньше!.. И видит Бог, я все предпринял для этого. Благополучно прошел даже требовательную медицинскую комиссию в ленинградской больнице для полярников имени Чудновского, заполучил на руки справку “Годен для работы в комплексной антарктической экспедиции”. А затем последовал и вызов на корабль “Профессор Визе” с предоставлением судовой роли. Но непроходимые штормы, тайфуны и торосы, как ни горестно, возникли не за тысячи километров, а в родном городе — в лице действовавшей за кулисами пресловутой выездной комиссии. Сыграли свою роль доносы цензуры в КГБ насчет моих вымышленных проникновений на недозволенные объекты (редакция всегда давала им отпор). Обкомовец, на удивление болевший за меня, выдал государственную тайну: “Посчитали доносчики, что вдруг сбежишь к пингвинам…” А может быть, круче — к чилийцам, которых как-то навестил диктатор генерал Пиночет, дошагавший с любопытством до черты советских полярников, в тот момент лихорадочно решавших, что же делать, коли заявится и впрямь на огонек… Или перейду к немцам… Как-никак и поныне на загадочной Земле Королевы Мод наряду со станцией Новолазаревской, где прописывались уральцы, действует германская станция со звучным именем Георг фон Ноймайер. И, увлеченный тем, что я узнал, раздумываю: если и впрямь существует вскользь описанный ад-рай под ледовым панцирем, то почему бы не запрятать туда безуспешно искомую похищенную у СССР “Янтарную комнату”?.. Ведь по признанию “источников”, в ту пору к южному полюсу спешно увозились личные вещи Гитлера и святыни-сокровища рейха.
Оставалось бы на прощанье только порадоваться тому, что сгинуло в прошлое многое плохое. Но очень жаль, что пропало и немало хорошего. Я все о том же, донельзя нужном любезному отечеству, освоении Дальнего Севера. Мы с необыкновенной легкостью ушли из Арктики, где до начала перестройки насчитывалось тридцать дрейфующих станций, а ныне ни одной. Почти приказала долго жить из-за недофинансирования полярная авиация. Подает сигнал SOS научно-экспедиционный флот, в том числе и атомный, который сумел впервые в истории мореплавания достичь полюса. Теперь мурманское пароходство фактически принадлежит компании “Лукойл”. С огромным трудом спасатели отстояли и пока содержат на плаву ледокол “Красин”, на борту которого я недавно побывал, удивляясь его долгожительству и прекрасной форме. А ведь “крутые” предприниматели неоднократно предпринимали попытки (вплоть до самовольного захвата) списать и эту плавающую легенду на металлолом. Дошло до того, что предыдущую 47-ю Антарктическую российскую экспедицию выручали из беды чужеземные спасатели. На немецком судне “Магдалена Ольдендорф” (кстати, проданном Россией), аргентинском ледоколе ВМС “Адмирал Ирисар”, запросившем солидные деньги, учитывая страховку в форс-мажорной ситуации, и на южноафриканском научно-исследовательском корабле “Агулас”. А 48-ю, работающую сейчас, чудом доставил после затянувшегося ремонта “Академик Федоров”.
Позорно, что все это происходит на фоне лживых голосов, чернящих немеркнущие подвиги “красных” моряков и летчиков. Осенью в руки попали две вроде бы солидные газеты, где некий магистр, убывая в теплую “землю обетованную”, расплевывался с бывшей родиной клеветнической статейкой о беспримерном плавании “Челюскина”, являвшемся, по его просвещенному мнению, лишь ширмой для этапирования зэков на подземные рудники. Заодно облил грязью и первых героев Советского Союза — авиаторов, вывезших с раскалывающейся льдины более сотни дрейфующих. Последнему настоящему челюскинцу России, екатеринбургскому профессору-физику Ибрагиму Факидову, отмеченному за труднейший поход орденом, с кем я все время поддерживал дружеские связи, чудовищная ложь эмигранта, уверен, сократила жизнь. Так, что ли, опять все разрушим до основания, а затем?! Но сдача наших арктических позиций плачевно отзовется на жизни населения, и так трудно живущего, всего заполярного региона, на фланге которого, не стоит забывать, находится и Урал.
В публикации использованы снимки автора, а также фото из его личного архива.