Пьеса
Опубликовано в журнале Урал, номер 11, 2003
Антон Валов студент 4 курса факультета журналистики УрГУ. Участник творческой лаборатории драматургов в рамках фестиваля “Радуга” (Санкт-Петербург, 2003), фестиваля “Новая драма” (Москва, 2003). Пьесы “Рецидив трусости” и “Качели за окном” вошли в сборник пьес уральских авторов “Книга судеб”.
Валера Шатов и Света Белкина, а также Шао Линь, Виктор Цой, Митрич и другие…
в пьесе
Рецидив трусости
(песни групп “Гарин и Гиперболоид” и “Кино”)
Все на свете не нравится мне,
но больше всего то, что я не нравлюсь всем.
Поэтому-то он и говорит о будущем…
Фридрих Ницше
Все дело происходит в большом городе. Где много-много домов-коробок — они являются “пейзажем” всего действа. Они как грибы после дождя вырастают, заслоняя все вокруг. Один выглядывает из-за другого. Но ближе всех — в полный рост — стоит дом из красного кирпича. Он боком повернулся к зрителям. На его боку табличка с надписью — “Пр. Качалова, 31”. Вот и весь “пейзаж”. Перед “пейзажем” пока улица, а потом посмотрим.
1.
Ночь в городе. Где-то полдвенадцатого. Лето… А может, и осень уже. Зябко, но еще трава зеленая. В окнах свет горит, в некоторых. А кое-где уже потух. Тускло светит фонарь. По улице идет парень простой. Он прячет свою голову в ворот черной кожанки, а руки греет в карманах синих потертых джинсов Admiral. Он идет довольно быстро… Но из темноты выныривают трое в форме сотрудников милиции.
Первый. Эй, парень, стой!
Парень. Чего?
Первый. Кто такой?
Парень. Поэт.
Второй. Фамилия твоя.
Парень. Нету.
Третий. Где живешь?
Парень. Везде.
Первый. Эй, чудила! Ты че дурку гоняешь. Где прописан, спрашиваю?
Парень. На земле я прописан.
Первый. Место жительство твое, твою мать!
Парень. Земля… Земля мое местожительство.
Первый. Ты болен, что ли?
Парень. Вообще, я здесь гость. Гость я в этом мире… Тусуюсь только.
Первый. Ты че, сука, мне мозги паришь, а?!
Парень. Ничего не парю. Правда это.
Первый. Ты че лох, что ли… А?! Лох! Дэбил?!
Второй. В стройбат бы его. Быстро бы вылечили.
Первый. Руки покажь!
Парень. Как?
Первый. Ну, ты куртку-то закатай блин. Че это ты мне, бля!
Парень закатывает рукава.
Первый. Чего-то точки какие-то.
Второй. Наркоман, наверное.
Парень. Домой, ребят. Вы чего?
Первый. А ну, куртку снимай.
Парень. Ребята, отпустите… местный я.
Первый. Ты че, не понял, че ли. А?! Ты че бычишся?!
Третий. Наркоман.
Первый. Не нарк я… Это родинки!
Первый. Ты мне мозга-то не парь!
Второй. Ладно, Серый… отпустим парня.
Первый. Молчать!!! Может, и тя в стройбат, головой в 30-е очко!
Первый и третий хватают парня, “ломают” ему руки. Первый стаскивает куртку и вытряхивает все из карманов: брелки, сигареты, семечки.
Парень. Ребят, вы чего… Вы чего делаете-то.
Первый. Веди его.
Заводят за угол.
Парень. Отпустите!
Первый. Заткнись, падла!
Парень. Вы что, вы же закон!
Первый (стягивая с парня футболку). Я… Я, блин, закон. Закон я. Закон, блин.
Первый (к третьему). Отпусти его. (К парню.) Снимай штаны.
Парень. Не надо… Не надо!
Первый. Снимай, козлина!
Парень. Не буду я, не буду я!
Первый (хватая одновременно резиновую дубинку и третьего). Вот ща я его отъебошу. А потом скажу, что ты, сука, оказывал сопротивление при аресте. Понял!!! Вот и посидишь сутки… сутки с зэками… Дерьмом… дегенератами. Хочешь целкой побыть? А?!!!
Парень. Нет. Не надо, ребят.
Снимает штаны.
Первый. Ну че?
Парень. Что?
Первый. Долго мы вот так стоять будем?
Парень. А что?
Первый. Может, ты еще трусы снимешь?
Парень. Да вы что, а?!
Третий оттягивает у него трусы и отрицательно кивает головой.
Первый. Че, бля, бычина. В трусы деньги не заначиваешь, че ли?!
Парень. Нет… нет денег.
Первый (бьет парня по рукам дубинкой). Считаю до 5, если не смоешься, убью, ссука! Понял!!!!!!!
Парень. Понял-понял-понял.
Убегает. Первый со злостью разбивает фонарь. Темно.
2.
Похоже, перед нами помещение какого-то “бойцовского клуба”. На “пейзаж” натянута серая брезентовая ткань, на этой ткани — табличка. На ней накарябаны какие-то иероглифы. На полу — маты.
На матах стоят пятеро парней разных весовых категорий и интеллектуальных способностей.
Двое из них, лет по 17, одеты в спортивные штаны и разноцветные футболки, остальные трое, помладше, — в кимоно с поясами белого цвета. Шестой, в джинсах, стоит отдельно, на полу. Он босиком и без футболки. Вроде бы это все тот же парень, которого недавно остановили менты.
Старших кличут Мишаня и Самка.
Мишаня. Так, бля… стебовые черти… кто у нас сеня будет драить Белоснежку, в которую наделали каку семь гномов?
Ржач.
Мишаня. А?! Бойцы невидимого фронта. Орлы с зеленым огурцом.
Ржач.
Мишаня. Может, ты, Самка?! (Гладит его по голове.)
Самка. Эй, мелкие, к толчку!
Мишаня. Самка! Ты че к мелким прикопался. Ты сам-то че, Петя безрукий?
Самка ржет.
Самка. Да ладно, че. Че это, Мишаня. Че ты. Че ты, Мишаня… Я в памперсе. Э-ГЭ-ГЭ-ГЭ-ХЭ-ХЭ-ГА-ГА-ГА !
Мишаня (медленно поворачивая голову к парню, стоящему в отдалении). Или Шаткий у нас будет сеня толчки драить. Да, Шаткий!!!
Парень. Нет.
Мишаня. Че?!!!
Парень. Не буду.
Мишаня. Э?!!!!
Самка подходит к парню и со всей силы бьет кулаком в живот. Один мелкий ржет.
Парень. Чего ты смеешься-то? Че ржешь!
Мишаня. Ты че, Шаткий, на мелких, что ль, восстал. Раб.
Бьет Шатова кулаком по носу. Парень не закрывает руками лицо, но моргает, чтоб удержать слезы.
Мишаня. Ты че, Шаткий, опустился совсем, че ли. Очконавт.
Самка. Ганс, бля.
Мишаня (хватает парня за волосы и подводит к мелкому). Он как тебя назвал?
Мелкий. Не знаю.
Мишаня. Сукой он тебя назвал?
Мелкий. Нет вроде.
Мишаня. Ты че на, со старшими споришь. Мужик ты или девочка невинная.
Мелкий. Мужик.
Мишаня. Как он тебя назвал?!
Мелкий. Сукой. Сукой последней!
Самка ржет.
Мишаня. Правильно. Че ты должен ему за это сделать?
Мелкий. Пнуть по яйцам.
Мишаня. Пакемон, на! (Гладит его по голове.) Давай, бей, бля, чтоб он взмок.
Мелкий пытается пнуть парня, но не может дотянуться даже выше коленок.
Мишаня. Давай, бей, бля! А то поцик страх потерял совсем. Шатина — гадина!
Самка берет руку мелкого в свою, сжимает ее в кулак, поднимает мелкого на руки и со всей силы бьет Шатова по животу. Мелкий от боли в руке начинает реветь.
Самка. Заткнись, бля. Заткнись, салага.
Мелкий сопит, но успокаивается. Самка толкает Шатова так сильно, что тот падает лицом прямо на вонючие носки Мишани.
Мишаня. Понюхай, понюхай, щека еп!
Самка. Качай, качай силу, пока не изнасилу… (Ржет.)
Мишаня. Так кто сегодня Белоснежку…
Голос за дверью. Построение. Все на построение!
Входит худощавый поджарый человек в пенсне, кимоно с черным поясом и гнусавым голосом. Это учитель школы каратэ Виктор Степанович, среди учеников прозванный Шао Линем.
Шао Линь (замечает лежащего парня). Чего лежишь?
Мишаня. Опоздал. А унитаз не хочет мыть, Виктор Степанович.
Шао Линь. Тебя не спрашивали, Мишаня. Помолчи, пожалуйста. (К Шатову.) Что случилось, Валера?
Валера. Ничего.
Шао Линь. Как ничего. А чего нос в крови. Избили?
Валера. Да.
Шао Линь. Ах! Ах! Ах! Поднимите его.
Мишаня поднимает Валеру, стряхивает пыль с его плеча и ставит в строй.
Шао Линь. В жизни всегда так. Кто сильный, тот крутой. Сильный, наглый всегда жрет слабого. Волчьи законы. Либо ты трахаешь всех, либо тебе самому придется жопу подставлять. И по-другому не было никогда. Это закон. Правило первое (бьет в стену кулаком): бей первым. Правило номер ту: бей всегда и всех (серия ударов в стену). Правило третье: не можешь бить — подставляй жопу. Пусть тебя рвут, всегда и везде. Но тогда ты не мужик, ты — чмо! Низшая раса! Шатов — чмо!!! Шатов? 300 вприсядку и 10 отжиманий на кулачках! Бегом, я сказал!!!
Валера. Да, учитель.
Шао Линь. Не слышу.
Валера. Да, учитель!
Шао Линь. Не слышу!
Валера. Да, учитель!!
Шао Линь. Не слышу!!
Шао Линь. Не слышу!!!
Валера. Да, учитель! Да учитель!! Да учитель!!!
Идет, шатаясь, в угол. Становится “на кулачки”. Руки Валерия дрожат. На каждое отжимание — все хором: Раз! Два! Три! Четыре! Пять! Шесть! Семь! Восемь! Девять! Десять! Одиннадцать…
Темнеет. И как только становится совсем темно, кто-то начинает играть спичкой у дома № 31. Закуривает. Кто же это? Осветитель театра сверху прожектором шарится по стене и наконец обнаруживает сидящего на корточках человека. Рядом стоит гитара. Желтое пятно фонаря освещает его. Мы видим этого человека. Не может быть! Нет, кажется, не он вроде. Хотя не отличишь. Вылитый он. Виктор… Виктор Цой. Он берет гитару и поет. Сам. Цой жив.
Серая тень обручем мысли давит мозг каждый день,
И я не знаю, как мне быть. Сижу целый вечер дома.
На улице дождь. Мой телефон молчит как труп.
Словно пень, тихо сижу — готов завыть.
И кажется день огромным. (3 р.)
Ты получил липкий из стакана поцелуй и затих.
И не желаешь ничего. Бросаешь слова на ветер.
Сколько таких сидят по углам, и каждый зачет ерунда.
И каждому Солнце светит. (3 р.)
3.
Кажется, больница. На пейзаж натянуто полотно наполовину бледно-зеленое, наполовину — серо-белое. Две панцирных кровати стоят. Капельница. Утка. На полотне аптечка с красным крестом (нарисованным маркером). Под аптечкой надпись — печатными буквами “Не трогать”, и рядом нацарапано: “Штраф 30 уколов ампицилина в жопу”. Сейчас в палате темно. Лишь несколько лучей луны освещает ее. На одной из кроватей лежит Валера Шатов. Он спит. Но неспокойно, будто в бреду он. Он постоянно что-то бормочет.
Валера. Не надо… не надо… пожалуйста. Я больше не буду. Честно. Простите. Простите меня, пожалуйста. Я исправлюсь. Господи прости… За что… Простите…
В палату заходит женщина в белом халате. Она похожа на доброго человека. Ей лет 40—45. Она садится рядом с Валерием. Долго смотрит на него. Трогает его лоб. Нежно гладит его по голове. Валера в ответ сглатывает слюну, трется носом о подушку и замолкает. Женщина хочет уйти.
Валера. Еще, еще, пожалуйста, мама. Пожалуйста.
Она гладит его по голове.
Валера. Мама. Я виноват. Я больше не буду. Прости, пожалуйста. Прости меня. Прости меня. Пожалуйста. Не ругайте меня. Простите меня.
Он засыпает. И дышит он совсем спокойно, размеренно.
4.
Там же. Только днем. Оказывается, рядом с Валерой на соседней кровати сидит какой-то старик. Видно, тоже больной. Старик сидит на кровати и мотает своими маленькими ножками. Они даже не достают до пола. Валера открывает глаза.
Старик Митрич. Здрасьте вам, с прибором!
Валера. До свиданья. (Переворачивается на другой бок.)
Митрич. Молодой человек, завтрикайте.
Валера поворачивается к старику.
Валера. А чего дают?
Митрич. Да все как обычно… Седни дают, завтра дают… Каша-малаша — под именем сечка. Без соли-сахару… и чай… с заваркой. И усе.
Валера. Невкусно.
Митрич. А хули ты хотел?
Валера. Еду нормальную. Чай, бутерброд.
Митрич. Может, тебе еще чего в рот положить и маслом намазать. Это ж больница. Они же тоже врачи — люди. Им-то тоже план надо выполнять. Здоровых здесь не держуть. А если здоровый пришел — заболевай… А хули…
Валера. Жить хочу.
Митрич. Это оттого что молодой ишо.
Валера. …но не могу.
Митрич. А ты чего счас делаешь?
Валера. Лежу.
Митрич. В гробу?
Валера. Типун тебе, дед, на язык.
Митрич. Значит, живешь… Так что не вякай! Сосунок. Вот я вот энта самое. Вот я один раз не жил вовсе. То бишь думал, что не жил, а сам…
Валера. В смысле?
Митрич. В смысле, в смысле, в смысле. (Что-то напряженно вспоминает.) Был я еще молодой… молодой, значит. После ГПТУ-114-го и так помотавшись по Руси славной, я стал работать на газопроводе. Ну и хули… Однажды 25.06.52 в 16 нуль-нуль. Начальство в наш вагончик: так мол и так… на 6-м километре вся нефть вытекла… Лужа, значит. Не ежа себе лужица… 60 тонн нефти… Ну и хули… В трактор… Я, Петро, Сидорович, Степан Кащеев… Сели, значит… Я за рулем. Веду, значит, машину… А Сидорович мне грит… заверни к Марфе в Семеновку… Ну и хули… Ящик водки “Пшенка”. Другой у нас не было. Только “Пшенка” Марфинского производства. Ну и хули… Едем. А Сидырыч и говорит… нехорошо как-то получается. Продукт взяли и не попробовали. Праильно? А вдруг чего. Ну и хули… Сидят, значит, с заду… пробуют продукт… Петро, Сидорыч, Степан… Я им: эй, вы че тама… нам работать будем… поди. А они мне на пробу. Я хрясь и не распробовал ни хрена… Еще хрясь. Просыпаюсь. Темно. Ночь, что ли. Долбаюсь — не открывают. Вышибаю дверь… Смотрю, могила… крест. Ну, думаю, все — в Раю, ежиеси на небеси… Хе! А вот тебе и гули-хули. Трактор перевернутый тарахтит… А энти товарищи под сосенкой примостились — спят. Бога его душу мать! Я их растолкал… Они давай галдеть. Где мы, что мы, чего, куда, откуда. Помрем здеся. Я им — вот, грю, водка. Выпьем, решим че… Вечером 28.06.57 подъезжаем к луже. А Сидырыч мне на ухо, слышь че, Митрич, нет его. Кого, говорю? Насоса 311-го. Едри твое налево! Давай, грят мне, ведром таскать. За день че-нюдь перетаскаем. Ну и хули.
Валера. Зачем же пить-то столько, а ?!
Митрич. А хули делать-то!.. Я, сынок, жизнь повидал — знаю. Будь ты хоть бомжа, безотцовщина, хоть актер. Хоть Катька уличная, хоть министр образования даже. Хоть артист… Тупой, глухонький… злодей… вражина. Товарищ… сильный… слабенький. Маленькая личность… большой начальник центральный… Хочбы (поет) “один глаз фанерой заколочен, другой не видит ничего”… Модистка какая ты… Никто тебя знать не знает — не понимает. Все со своими тараканами в голове. И никто тебя не сможет угомонить и отпустить грехи с души… камень с шеи мгновенно. Дать те враз чувство свободы. Твои запросы все разрешит только… вот что.
Валера. Что?!
Митрич. Беленькая.
Валера. Тьфу ты!
Митрич. …или самогон!.. самогонка в крайнем случае. Тяпнул и титьки набок и зуб золотой. Беленькая — она всех равняет, роднит и на одну ступень ставит. Будь ты хоть Верховный предчедатель или просто… рабочий. Зло это, ясно. Баушка меня ругала, ругала, ругала-ругала. Баушка-то! Но ведь зло-то и роднит. Выходит, не зло это совсем, а другое. Но от рогатого, от сохатого… ясное дело — марш! Да. Эх ты хе… Ну и хули…
Валера. Слушай дед, утомил! Своими бреднями старческими. Маразматик хренов.
Митрич. Ась?!
Валера. Достал, говорю!
Митрич. Ну и хули… Значит, Петро, Сидрыч, Кащеев Васька… и еще двое слесарей из…
В палату белым лебедем вплывает молодая врачиха. Халатик ее едва ли прикрывает колени. Она что-то напевает себе под нос. Присаживается на краешек кровати Валерия. Поправляет халатик.
Врач. Ну что, солнышко, заболел?
Валера. Ну.
Врач. Чего болит, сладенький?
Валера. Все болит. Голова. Грудь щемит. Руки влажные. Ноги трясутся. Желудок свербит до тошноты. Глаза щипит.
Врач. Снимай футболочку. Дыши… Грудью дыши. По-о-о-о-лный вдох. Вы-ы-ы-дох. Еще вдох. По-о-олный. Вы-ы-дох. Умничка. Одевайся… Ну, что, солнышко… Флюра показывает: пневмония у тебя… крупозная… как ты это умудрился?
Валера. Не знаю. У меня все болит.
Врач. Так и до астмы недалеко… Вот запиши… Лазолван. Бронхитол… еще… я вот здесь тебе чиркну. (Пишет на листочке название.)
Митрич(спрыгивает с кровати). Эх, модистка. Все хорошо, прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо. Роза, роза цветущая. Голубица ты моя ненаглядная.
Пока врач выписывает лекарства Валерию, Митрич медленно, но целенаправленно движется к девушке.
Врач. Вот, скажешь тете, чтоб выкупила. Ладно? (Поправляет пышные волосы.)
Митрич (хватает врача за попу). Эй, красавица! Разрешите представица! (Вытягивается в струнку, поправляет рубаху.) Офицер в отставке, Степан Коваль…
Врач. А-а-а-а-х! (Хватается за халатик; подскакивает, как со сковородки — выбегает из палаты.)
Митрич. Чук. Коваль-чук. В отставке, офицер в отставке.
Валера ложится на кровать, отворачивается от деда.
Валера. Пердун старый. Положили, блин, с кем.
Митрич. Краса-а-а-вица. Лютик махонький. Едит Пиаф вылитая. Козочка. Ласточка. Василиса-красная.
В палату “вламываются” двое подростков пошловатого вида. Один — лысый, другой — побрит под машинку. Очень замечательны их глаза — круглые, онемевшие, выражающие какой-то вечно застывший шок, как от удара электричеством. Подростки садятся на Валерину кровать с двух сторон.
Лысый. Новенький?
Валера отворачивается, но видит с другой стороны второго, волосатого.
Волосатый. Как зовут?
Валерий молчит.
Лысый. Ты че, забыл? Погонялово свое.
Волосатый. Нано от мамки только оторвался.
Лысый. От мамочки оторвался, от какашек ее.
Волосатый. Без молочка остался.
Лысый. От сиськи мамкиной оторвался.
Второй. Га-га-га!
Лысый. Ну че, а?
Волосатый. Пошли с нами, пацик.
Лысый. Будем тебе распорядок мутить.
Валера врезается головой в подушку и мычит чего-то.
Лысый. Ты на, вставай.
Волосатый. Не понял, че ли?
Лысый. Ты че, шизик, че ли?
Волосатый. Вот странный Василий.
Лысый. Дебил! Че мычишь, как корова недодоенная.
Волосатый. Знал, бля, что в дурдом попал. Одни шизики, еп.
Ржут. Лысый поднимает спичку и тычет Валере в волосы. Он вздрагивает, но не шевелится. Подростки ржут.
Лысый. Вася! Давай на! Щека еп.
Волосатый. Водку будешь? А?!
Валера. Не буду, не хочу-у, не знаю-ю-ю.
Волосатый. Ты че сказал, бля. Повтори!
Лысый. Че он шепчет?! Че ты шепчешься!
Митрич. Эй, шпана! Пошли на хрен отсюдова.
Лысый. Дед. Ты за базаром следи.
Волосатый. Старый, мы тебя не трогаем пока.
Митрич. И чиво?
Волосатый. Вот и секи фишку, деда.
Митрич. Счас вот зенки-то повыколупливаю!
Лысый. Ты, че. А?!
Митрич. Пасть порву, олухи.
Волосатый. Закуси язык, динозавр.
Митрич. Ты как со старыми, шалапет?
Лысый. Деда, остынь.
Волосатый. Тебе уже на кладбище. А ты все морозишься. Лох!
Митрич. Да я войну!..
Лысый. Да в войну таких, как ты, к стенке — и расстреливать.
Волосатый. Гранату в трусы — чеку в зубы!
Митрич. Что же это такое, братцы? Да я вас… счас… энта самое…
Митрич хочет спрыгнуть с кровати, но падает. Кряхтит, но не может подняться. Ползает по полу — ищет очки.
Митрич. Я счас… счас. Митсистру. Счас… Счас… С вами быстро. Шпана… Охломоны.
Волосатый. Поперли отсюдова.
Лысый. Че, на измене, че ли?
Волосатый. Ща дед кони двинет. Мы с тобой отвечай.
Лысый. Ну, рвем когти… фига ли… за него срок мотать…
Уходят.
Лысый. Мы еще вернемся, пацик.
Волосатый. Понял!
Валера спрыгивает с кровати. Помогает старику подняться. Сажает его на кровать. Подает ему очки.
Митрич. Ты, сынок… ты на моего сына похож… Сын такой же у меня в молодости был. Инженер счас. Женат на стерве. Пьет. Бедняжка.
Валера бухается на свою койку и зарывается в подушку.
Через минуту воздух разрывает писклявый дребезжащий объемный голос медсестры. Он ножом режет глухое спокойствие больничной тишины: “На уколы! Уколы, кто ставить! Все кто на уколы!”
Валера садится на кровати. Сидит. Ловит тапки — зацепляет их. Лениво спрыгивает с кровати. Идет в процедурный кабинет.
Медсестра (набирает жидкость в шприц). Люсь, ну и че там?
Голос за сценой и бряцанье каких-то металлических приборов.
Голос. Да я ей говорила…
Медсестра. Ну, вы с Ленкой-то ходили.
Голос. Да, ботиночки купили. Знаешь, с каблучком высоким. У них еще носики остренькие.
Медсестра. За сколько, Люсь. (К Валере.) Руку-то открывай, че расхлебенился. (Заматывает руку жгутом.) Давай-давай в темпе…
Голос. Полторы.
Одновременно Голос и Медсестра.
Голос. Мы ходили… выбирали. Я ей: ну, вот эти хочешь. Зачем тебе носики. Они же стопчутся быстро. А там кожа. Качественно. Европа. А эти что? Китай, Корея. Рвется за месяц.
Медсестра (вкалывает иглу в вену). Ходите здесь, молодежь. Болеете. Много вас таких. Молодым бы пиво пить с девками в кино. А вы?! Болеют они. Чё бледный такой… Каши мало ешь?!
Валера. Ноги что-то трясутся…
Медсестра. Ты мускулы-то качай! Ты ж мужик… какой из тебя… Кашу ешь… Э! Э! Смотри в обморок не упади у меня тут. Отвечай за вас потом. (Вытаскивает иглу, прижимает вату.) Прижми. Все. Свободен. Ну, Люсь, какие купили-то?!
Голос. Уговорила, засранка…
Девушка. Можно… можно уже заходить?
Медсестра. Заходи… заходи, куколка!
И вот… наконец появилась… она. В легком платьице. В белых колготках. С ленточками. Красивая. Тук. Белобрысая. Тук. Голубоглазая. Тук-тук-тук. Невинная. Чистая. Нежная. Светлая. Легкая. Воздушная. Она! Тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук… Валерий смотрит на Нее… недолго, секунду. Он счастлив. Но совсем не понимает этого. Секунда. И все. Ангел. Юный ангел глядит на него… и уже нет… уже отвернулась. Уже смеется. Взглянула… на черного гадкого пацана. Ненужного. Злого. Потерявшегося. Посмотрела на него не виновато, не просяще, не грозно, не сладострастно. Посмотрела чисто. Простила его… как бог. Все прощает, все знает, все понимает. Спасает… Очищает… И все. Валера уже в палате, уже на панцирной койке в больнице с бледно-серыми стенами… или белыми? Белыми… стенами. Нет стен, кругом небо. Небо на земле. Светло. Рай. Рай, блин.
Митрич (с газетой в руках. Лежит на кровати, почесывается спиной о кровать. Очки по-профессорски спущены на кончик носа. Он важно, с выражением читает). Кол-лектив ЦАП ООР ЗАО “Енергосервис” выражает… выражает глу-боко-е соболезновоние Пуп-ко Василию Сергеичу и его родным по по-по-во-ду прежде… преждевремен-ной смерти сына… Кол-лектив пище… пищеблока детскага дома-интерната выражает глубокого соболезнования… Ведерниковой… Галине… Васильевне. В связи. Со смертью. Отца. (Поправляет очки.) Сынок, не поможешь. Почитай, а. Вот здеся…
Валера (неохотно, бегло). Коллектив отдела вневедомственной охраны выражает глубокое соболезнование Лешему Николаю Борисовичу по поводу смерти дедушки. Дед, может, хватит!
Митрич. Читай, читай, сынок!
Валера. Второго августа исполняется 4 года, как нет с нами дорогого нашему сердцу человека — сына, племянника, брата, Селиванова Андрея Геннадьевича. Все, кто знал и помнит его… и помнит его… помяните добрым словом. Пусть земля ему будет пухом. (Дед ревет.) Вечная память. Мама. Родные. 1 августа исполняется 9 дней со дня трагической… Хватит! (Кидает газету.)
Митрич (встает на кровать и начинает пружинить на ней, как резиновый мяч). Все умерли, а я еще жив! Все умерли, а я еще жив! А-ля-ля-ля-ля-ля-ля! Пам-пам-пам-парам! Все умерли, а я жив! Все сдохли-подохли. А я жив-жив-жив-жив-жив.
Валера. Ты че, дед! Сдурел! Дед!
Митрич. А-ля-ля-ля-ля-ля-ля! А-ля-ля-ля-ля-ля-ля! (Митрич показывает Валере язык. Разводит глаза в разные стороны. Корчит рожи.)
Валера. Ты че, а! Ты че косорезишь?!
Митрич. Все сдохли-подохли, а я хожу-брожу! Хожу-брожу, хожу-брожу, хожу-брожу.
Валера. Эй, старик, шнурок, валенок! Бревно! Эй, ты че дурочку включил, а?!
Митрич. Хожу-брожу, хожу-брожу. Ля-ля-ля-ля-ля-ля! Ля-ля-ля-ля-ля-ля!..
Валера. Ты это мне кончай, полуфабрикат старый! Дерьмо отработанное! Клоун!
Митрич (качается, но медленно. Расстроенно бормочет). Тыца-дрица и бра-а-тская могила-а-а! Тыца-дрица и бра-а-тская могила-а-а!
Валера. Это ты мне брось. Нашелся здесь артист, выпендрежник.
Митрич садится на кровать, воет и плачет.
Митрич. А я положил на это все с прибором. И все! (Ревет.) Как обычно: тыца-дрица и братская могила! Могила-а-а!
Митрич кашляет. Нездорово. С хрипами жуткими, кровью. При кашле все тело его содрогается. Мочится прямо в трусы.
Валера. Утку, утку на. Ты че, дедушка! Дедушка. Милый. Ты охренел совсем. Дедушка. Придурок. Ну, живи ты, пожалуйста! Милый, ты. Дурак! Идиот! Живи, а! Люди-и-и!!! Врачи!!! Спасите-е-е-е!??
В палату вбегают трое (их лица очень напоминают Валере тех ментов на улице): врач и двое санитаров.
Врач. Держите его.
С него стягивают одежду: какое-то старое трико, майку, рубашку русскую народную, пояс на ней — военный со звездой. Дедушка остается в одних больших черных трусах и носках. Трое в халатах ставят ему капельницу. Но Митрич по-прежнему дергается в судорогах.
Врач. Держите же его!
Санитары с трудом держат его, но он вырывается, игла от капельницы выпадает, кровь струей бежит из вены. Изо рта Митрича течет белая пена. Трое в халатах хватают Митрича за руки-за ноги. Выносят.
Валера сидит на кровати и смотрит в пол. В палате темно уже… Лишь свет от длинной лампочки дневного освещения горит. Лампа трещит и лопается. Темно. Ночь.
5.
Там же.
Светло. Утро уже. Ясно. Новый день. Валера протирает глаза. Он видит какого-то мужчину, мнущегося в дверях палаты.
Мужик. А где дедушка. Здесь вот он лежал (Показывает на кровать Митрича.)
“Умер. Умер дед”, — входит человек в рабочем комбинезоне, в клетчатой рубашке с закатанными рукавами и в бейсболке. Он с задумчивым видом осматривает палату. И начинает разбирать капельницу.
Мужик. Ну, я это… Вещи тогда заберу. (Подходит к кровати и складывает в авоську майку Митрича, трико, ремень, рубашку.)
Валера. Галоши еще.
Галоши Митрича тоскливо стоят около кровати. Скромно потупив к друг другу свои носики. Мужик, сделав пару лишних движений, все же хватает галоши, кладет их под мышку и уходит.
Валера. А от чего. От чего он умер-то?!
Работник (холодно). От последней стадии самого хренового маразма с элементами активно текущей шизофрении вроде…
Валера. А лечили-то от чего его?
Работник. Воспаление легких, что ли.
Валера. Вот блин, а.
В палату входит та добрая женщина, которая гладила Валеру по голове. Но она какая-то сейчас совсем другая. Какая-то холодная. Будто сердце в ней ледяное и пустота в глазах. Она снимает белый халат, кидает его на кровать Митрича. Берет кровать за спинку и выкатывает из палаты.
В это время в палату заходит много-много каких-то незнакомых людей в простой, рабочей, больничной одежде. Одни смотрят озабоченно вокруг и начинают разбирать декорации: кто-то откручивает табличку, кто-то бело-зеленое полотно стягивает, кто–то уносит утку и т.д. Другие же общаются между собой, веселятся, хихикают. Третьи совсем потерялись в этой толпе: они мнутся, машут неловко руками, виновато улыбаются. Валера изумленно смотрит на всю эту толпу. У него гудит в ушах. Он затыкает уши, но гул не утихает.
Валера. Да вы что тут все, с ума посходили! (Проталкивается через толпу и выбегает из палаты.)
А за дверью все, как обычно. Больница, как больница. Медсестра снова зовет на уколы. Он идет, идет по коридору больницы. Он не кончается… не кончается… не кончается… Он слышит голоса.
Лысый. Дай грудь потрогать.
Она. Пошел ты.
Лысый. Ну, че это. Можно подумать, собственность какая. Ну, дай я потрогаю, поглажу.
Она. Говорю, моя грудь, че хочу, то и делаю.
Лысый.Ты че ее приватизировала, блинский на фиг.
Она.Отстань, а!
Лысый хватает ее за грудь, мнет в руках.
Она. Не надо, мальчики, не надо. Я прошу вас, не надо. Ну, пожалуйста.
Лысый. Ты че, целочка, че ль? Га-га-га!
Она. Я. Я больше не буду.
Лысый хватает ее за задницу и трется об нее.
Лысый. Целочка, га-га-га!
Волосатый. Ты че там, батон! А!! Ты че мнешься?
Лысый. Целку мну. Га-га-га!
Волосатый. Га-га-га! Ниче ты дал, бля! Ты ж совсем чистенькую мнешь. Одуванчик, мля.
Она. Ну, пожалуйста… Я больше не буду. Я прошу вас, мальчики!
Лысый хочет снять с нее трусики. Входит Валера.
Валера. Эй, мудак, отойди.
Лысый. Ты че, страх потерял совсем. Эй ты, шлюха потная!
Волосатый. Ты, ссынок! Щека бля! В штаны, че ль, наделал. Че от тебя говном воняет. Фу-фу, коровник! Я думал, здесь дурдом, а тут коровник!
Лысый (не отпуская ее). Овца, ввали щенку. Че-то он завякал.
Валера достает из кармана тупой столовый нож и со всей силы бьет “волосатому” по руке. Из его руки течет кровь — боль адская.
Валера (хватает Лысого за футболку). Будете гнать на меня, приду и убью. Понял! Приду и убью. Я псих… Чеканутый я! Шизик!!! Болен я!!! Приду и ножом проткну! Насквозь. Понял!!!
Лысый. Я… я… я… понял я.
Валера хватает Ее за руку и вытаскивает на улицу.
6.
Все тот же пейзаж. Тот же город. Тот же красный дом 31. Около стены стоит Цой с гитарой. Он, не докурив сигарету, ввинчивает ее в кирпич. Не спеша подходит к краю сцены. Все тот же работник в комбинезоне выносит ему микрофон. Цой надевает гитару, поправляет микрофон. Поет.
Словно тень бегу куда-то я, как день.
Тороплюсь. Опаздываю, падаю.
До отказа ерундой набит мой день.
Давит вечер черною громадой.
Проходит день за днем. Дождь за дождем.
Снег за снегом. А я в который раз иду по мокрым улицам домой.
Календарный лист оборван — день долой.
Я уснул — проснулся, буду в новом дне.
День прошедший остается за спиной.
Пробиваю бреши в новом месте.
Кажется, осветитель заснул, но пятно света куда-то внезапно исчезло, так что стало совсем темно.
7.
Он и она бегут. Среди домов, машин, людей… по большому, кирпично-бетонному городу. Бегут без остановки. Бегут оттуда — где плохо, туда, где еще ничего не известно. Где ничего не ясно, не определено.
Она. (запыхавшись). Отпусти! (Выдергивает руку.) Устала я. (Громко дышит.)
Валера закрывает глаза.
Она. Ты кто, мальчик?
Валера. Валера… Валера Шатов.
Она. А я Света. Света Белкина. (С любопытством разглядывает Валеру: он в джинсах, футболке серой… и тапочках. В тапочках без носков.)
Света. Прикольный ты.
Валера. Да не. Так-то.
Света. Ну, все равно ништяково ты их заделал.
Валера. Я не хотел. Я так.
Света. А у меня мама умерла. Я теперь одна живу.
Валера. А сколько тебе лет?
Света. Неприлично спрашивать. Пятнадцать.
Валера. Красивая ты.
Света. Я знаю… Мне все так говорят. Красивая, говорят, ты… Созревший персик, говорят.
Валера. Хм… Созревший персик… Дураки говорят.
Света. Нет, отчим говорит.
Валера. Дурак отчим. Все, кто говорит так, дураки.
Света. Злой ты.
Валера. Не злой… просто жизнь у меня хреновая.
Света. Мама мне говорила… У всех не сахар… но нужно жить и радоваться.
Валера. Чему?
Света. Тому, что есть, и тому, чего никогда не будет.
Валера. А если ничего нет, кроме… Плохо все.
Света. Зануда ты, мальчик.
Валера. Боюсь я, понимаешь?! Боюсь. Толпы боюсь… Всего боюсь. Затеряться бы среди толпы, а я не умею. Чувствую себя в толпе чужим. Толпа отдельно, я отдельно. И боюсь взглянуть на кого-нибудь… не дай бог он меня злым взглядом съест. Боюсь я жестокости, злости людей. Мне кажется, что все люди — это волки. Боюсь. Как бы козел лысый на улице не остановил. И всюду одни козлы, понимаешь?! А если ты не быдло, че делать-то. Стреляться. А иногда думаешь, что все люди-то одинаковые. Все, блин. Если бы всех раздеть догола и на одной площади собрались бы все и обнялись. Да хотя бы просто посмотрели друг на друга. Засмущались… Застеснялись… все мы одинаковые… Все мы, как звери! У нас зоопарк щас! В зоопарке мы! Все сидим по клеткам квартирным! И тетеньки, и дяденьки!
Света. А ты Симпсонов смотрел?
Валера. Не-а.
Света. Мульт такой есть. Вот клево там живут. Все друзья. Там у них в Америке хорошо, наверное, рай.
Валера. Это же мультик, фикция. В них всегда всякую пургу показывают.
Света. Не-е, там в Америке хорошо. Рай.
Валера. Утопия.
Света. Не-е. Там девушки с упругими попами и большими грудями. И у мальчиков зубы тоже белые.
Валера. Пурга. Утопия.
Света. Не… Хорошо там. Тепло и чисто.
Валера. А у нас че — холодно и сыро?
Света. Дождь… Дождь, кажется…
Валера. Дождь?
Света (подставляет ладони к небу). Серьезно… капельки капают…
Валера. Щас ливень будет, наверное. Слышишь… гром…
Света. Дождик, дождик, лей, лей, лей, никого не жалей, ни корову, ни быка, ни седого червяка!
Валера. Может, в подъезд?
Света. Ты че, дождик не любишь?
Валера. Нормально, че.
Света. Вот щас молния сверкнет и нас убьет.
Валера. Сплюнь.
Света. Испугался?
Валера. Сплюнь, тебе говорю.
Света. А вот и не буду. Ме-ме-ме-ме-ме-ме-ме-ме-ме…
Валера. Ну, пожалуйста.
Света. Тьфу, тьфу, тьфу…
Валера. А теперь по дереву постучи… три раза.
Света. На-до-ел!
Валера. Ну, давай. Я очень тебя прошу.
Света. Отста-а-а-а-нь!
Валера незаметно подходит к радужно-мутной бензиновой луже и прыгает в нее.
Света. Ты че, а?! Обнаглел совсем. Ты, умник!
Валера (смущенно). Я же…
Света. Ты че сделал, балбес.
Валера. Шутил я.
Света. Шутил он… На, получай! Шутник.
Света зачерпывает из лужи воду и обливает Валеру.
Дождь идет все сильней и сильней. Превращается в страшный ливень. Валера хочет догнать Свету, поскальзывается и падает прямо на нее.
Света. Ну раз так, то поцелуй меня.
Валера. Прям щас?
Света. Можешь завтра.
Валера. Ну ладно… В губы?
Света. Не обязательно. В ухо можешь.
Валера целует ее в щеку.
Света. И все?
Валера разбирает пряди волос у Светы на лбу. Смотрит ей в глаза, целует в нос. Света отталкивает Валеру, но он крепко держит ее за плечи. Она вырывается. Они катаются по тротуару. Свете оказывается сверху.
Света. Ну, ты и болван.
Валера. Я… я…
Света. Целоваться не умеешь совсем.
Валера. Ну, сама давай.
Света колеблется.
Света. А я тоже.
Валера. Чего?
Света. Ни разу.
Валера. Вот и дура.
Света вскакивает и садится на асфальт, обнимая руками колени.
Валера. Холодно на бетоне-то. Ты ж больная.
Света. Сам ты больной… Щас на моих руках окочуришься.
Валера. Я-то… Нет. Я здоров. Совершенно. Я болею, только когда боюсь. Когда я боюсь чего-то, то сразу заболеваю. Сначала я боюсь людей, а потом я боюсь болезни, которая возникает от боязни людей, а потом я боюсь смерти от этой болезни. А щас я спокоен. Я щас спокойный псих… Нормальный.
Света. Псих?
Валера. Псих.
Света. Нормальный?
Валера. Нормальный.
Света. Домой хочу… холодно чего-то… домой… в кроватку, в тепло… (Дрожит.)
Валера сзади подбирается к Свете, хочет обнять ее, но она оборачивается…
Валера (поднимает ладони к небу). Капает еще…
Света. Это с деревьев… С них еще долго будет капать…
Валера. Промокла.
Света. Угу.
Валера. Заболеешь.
Света. Угу.
Валера. Домой, в кроватку?
Света. Угу.
Валера. Щас градусник тебе поставим. Чай с малиной… Горчичники на спину… Ноги в тазике.
Света (встает). Ну че, пошли!
Валера. Пошли.
Света. Только ты в ту сторону, а я — в ту.
Валера. Нет, я от тебя просто так не отвяну. (Хватает ее “на грудь” и тащит по улице.)
Света кричит, но не сильно.
8.
Вроде бы школа. Две парты. Доска. На доске тряпка, указка. На “стене”, светло-коричневой, натянутой на пейзаж, расписание уроков. За партами сидя две женщины — друг напротив друга. Одна женщина, видимо, учительница, сидит более официально. Она в строгой юбочке и блузке. Левая нога ее стоит строго параллельно правой. А ноги второй женщины параллельны парте; ими она беспечно болтает. Ее тело, развернутое на 90 градусов от ног, вольготно растеклось по всей парте. Учительница — молодая, женщина — баба-ягодка.
Учительница.Вы знаете, Ольга Петровна, ваш сын интеллектуально одаренный. У него повышенные нравственные и эстетические качества. Он такие мысли пишет в сочинениях.
Ольга Петровна. Вот он что-о.
Учительница. Он делает большие успехи в учебе. Особенно по моему предмету. Он просто замечательный человек. Хороший ученик.
Ольга Петровна (шепчет). Вот оно что-о-о. О-те-те-те-те-те-е.
Учительница.Но вы знаете (наклоняется к Ольге Петровне), среда нашего класса сильно давит на молодую неокрепшую психику вашего мальчика. Он не может никак адаптироваться… ко все этим… субъектам. (Совсем тихо.) Они, вы знаете…
Ольга Петровна. Что, милочка?
Учительница. Наливают воду… в туалете… воду… и вы знаете.
Ольга Петровна. Что?
Учительница. В противозачаточные средства воду.
Ольга Петровна. Куда?!
Учительница. В презервативы… воду…
Ольга Петровна. А-а-а-а! Вот оно что-о-о.
Учительница. И кидают их с третьего этажа на прохожих.
Ольга Петровна. Каш-шма-а-а-р! Да что вы говорите, какой ужас.
Учительница. Да, Ольга Петровна. Да!
Ольга Петровна. Ну что, как вы думаете, милочка. Может, мне его в колледж отправить гуманитарный. Там у меня… Валентина Ивановна… Работает. Там только с повышенными учатся…
Учительница. Попробуйте.
Ольга Петровна. А я ей прямо сегодня звякну!
Учительница. Позвоните, позвоните, Ольга Петровна.
Ольга Петровна. Спасибо вам, милочка. Я-то ничего не знала. Мне Валерик ничего не рассказывает. Придет домой, я спрашиваю — он молчит. Или отнекается как-нибудь.
Стук в дверь. Входит Валерий.
Валера. Можно, Светлана Аркадьевна?
Учительница. Заходи, Шатов.
Ольга Петровна (ставя руки на стол). Ну что, Валерик. Танцуй. Я решилась. Перевожу тебя учиться к тете Вале.
Валера. Теть, не надо, а!
Ольга Петровна. А че опять?
Валера. Не хочу никуда. Я здесь хочу.
Ольга Петровна. Так. Хватит тут при людях концерты устраивать. Дома поговорим.
Демонстративно резко выходит из кабинета.
Учительница. Ты, Шатов, подумай. Ты же парень талантливый. Надо свои способности развивать.
Валера. Светлана Аркадьевна, Светлана Аркадьевна. Ну, почему на меня все давят. Бьют. Решают за меня. Плюют в меня. Почему!
Учительница. Что ты, что ты… Шатов. Ты ж в сочинениях такое написал… такое… Ты ж талантливый…
Валера. Мне говорят, ты че к жизни не приспосабливаешься? Че ты не делаешь ни фига? А я хочу и не могу. Вот как! Понимаете?
Учительница. Понимаю… понимаю… А ты кем хочешь быть? Какие у тебя жизненные планы?
Валера. Поэт я. Жизнь моя — творчество.
Учительница. Ты и стихи пишешь.
Валера. Стихи не пишу. Не пишу ни стихов, ни поэм, ни од. Я просто живу… живу образами, мыслю образами. Думаю, как художник. Вижу и рисую.
Учительница. Интересно…
Валера. Задыхаюсь я в этом городе.. Среди этих желтых домов… Пыли… Этих людей.
Учительница. Питер… Питер Достоевского.
Валера. Устал я.
Учительница. Ну, хорошо. А что тебе интересно. Ты как-то развиваешь свои способности.
Валера. Никак.
Учительница. Ну читаешь же что-нибудь?
Валера. Маяковского люблю из поэтов. Сэлленджера читал… рассказы. Ницше — философ. Любимая девушка — тургеневская…
Учительница. Прочти что-нибудь… Что ты знаешь… Хорошо помнишь. (Поправляет свои огромные очки.)
Валера.
Ты не думай, щурясь просто
Из-под выпрямленных дуг.
Иди сюда, иди на перекресток
Моих больших и неуклюжих рук.
Не хочешь?! Оставайся и зимуй,
И это оскорбление на общий счет нанижем.
Я все равно тебя когда-нибудь возьму
Одну или вдвоем с Парижем.
Учительница. Возьми меня! Возьми меня, Валера… Возьми меня… одну.
Валера. Да вы что!
Учительница. Я люблю тебя, Шатов!
Валера. Светлана Аркадьевна!
Учительница. Я… Я хорошая. Я тургеневская, честно. Я тонкая. У меня тонкая ранимая душевная организация. Я сентиментальная. Я чутко чувствую чужое горе. Любовь для меня…
Валера. Да. Да это вы что…
Учительница. Муж меня бросил… Детей у меня нет. Мама одна. А ты красивый, белобрысый, голубоглазый. Я о таком всю жизнь мечтала! У меня квартира есть… двухкомнатная… (Хватает папку с парты, прижимает к груди выбегает из класса.)
Заходит Рыжий.
Рыжий. Че это Светка такая вся выбежала?
Валера. Какая такая?
Рыжий. Ну, такая вся.
Валера. Какая такая?
Рыжый. Ну, такая растакая. Растрепанная.
Валера. Отвали.
Рыжий. Ой-ой-ой! Какие мы… Слышал, тебя в школу гуманитариев забирают?
Валера. Откуда слышал?
Рыжй. Да так. Медведь на ухо нашептал. (Обнимает Валеру.)
Валера. Руки убери. Блевотиной воняет.
Рыжый. Да это я утром из чувства высокого уважения поздоровался со всеми своими одноклассниками.
Валера снимает его руку с плеча.
Рыжий. А ты, говоришь, человек творческий?
Валера. Пошел ты.
Рыжий (снова обнимает Валеру). А я вот, знаешь… тоже. Как нацарапаю че-нибудь, аж тошнит…
Валера. Утомил.
Рыжий. Да-а, Валерий. Вот бы книжку написать про любовь неземную. Про дам в чулках и в талиях затянутых. Правильно я рулю, Валерий?
Валера (убирает руку Рыжего). А в чем, по-твоему, смысл творчества?
Рыжий. Великий классик говорит: такое забацать, чтоб все ахнули. А потом, пока время позволяет — коси и собирай, руби и складывай. Пока людишки глазами шаркают. Ищут потаенный смысл во всей этой фигне. Ты бабла накосил и за границу… с мадмуазелью, бананы с йогуртами пить, и все! Как обычно. Тыца-дрица и братская могила. О.К?
Валера. А кто это, Великий классик?
Рыжий (кладя руку на плечо Валерию). Мое второе я, думаю. Старый, мудрый дед во мне сидит. Вот у какого-нибудь старика мудрость изымается, а молодым гениям приставляется.
Валера. А тот старик че?
Рыжий. Так он маразмом заболевает, наверное… без мозгов-то…
Входит какой-то здоровый парень и садится на парту. В пиджаке, галстуке с гномиками цветастом, белой рубашке. Он начинает чистить свои лакированные туфли.
Парень (к Рыжему). Эй бзда, на тебе 15 рупей, иди сгоняй за пивом в “Солнышку”.
Рыжий. Иду, иду, Гудвин. Че ты, ща погодь. Видишь, с человеком рулюсь.
Гудвин. Бздуны! Я ща вам разрулю… по самые не огорчайся.
Рыжий. Слышь, Гудвин. А Светка-то, классуха, влюбилась. И знаешь, в кого? (Бьет по затылку Валеру.) В нашего классика! А-ха-ха!
Гудвин. Да все бабы — бляди.
Валера. Неправда. Не так все.
Гудвин. Так-так, Шатов.
Рыжий. Жизнь дерьмо, все бабы — бляди, а солнце — вяленый фонарь.
Валера. У них смысл свой.
Гудвин. Да всякая телка, даже самая большая, крюкнутая ботаничка хочет этого. Понял!
Валера. Нет, нет и нет!
Гудвин. Чтобы терлись об нее. Лазили, где не надо. Чтоб руки распускали. Ты че думаешь, она о смысле жизни думает?
Рыжий. Да, думает.
Гудвин. Ну и в чем, смысл-то?
Рыжий. Вот там смысл. (Показывает на ширинку.) Всякая женщина в душе шлюха, сказал великий классик. (Ржут.)
Гудвин. Кончай муму, Рыжий, тискать. Вали за пивом, давай.
Валера. Все, чего мужчина добивается в этой жизни, он добивается благодаря женщине!
Гудвин. Нет, Валерий. (Кладет ему руку на плечо.) Все, чего мы добьемся, мы добьемся благодаря себе. А телки будут в это время цветочки в горшки сажать. А потом на наших лаврах почивать. И должны нам за это давать. Все, что могут. А могут они немного. Но здесь главное: регулярность.
Валера (вырывает деньги у Гудвина, топчет их). Гад ты! Неправда все это. Ложь. Вранье. Фикция! Утопия!
Выбегает из класса.
Гудвин. Беги-беги к своей принцессе! Придурок хренов. (Продолжает чистить ботинки.)
9.
Снова улица.
Валера злой, взбешенный бежит по тротуару. Впереди него идет человек. Он еще далеко. Не видно толком, кто такой. Какой-то мужик в пальто. Валера уже близко. Метра два, может, от человека. Человек замедляет шаг. Шаги его неуверенные. Он почесывается. Голову чешет. Вот уже Валерий почти поравнялся с ним. Он слышит уже его дыхание. Человек внезапно достает мобилу, садится на корточки и орет: “Спасите. Помогите. Убиваю-ю-ю-ю-ю-ю-ют”. Страшный, страшный гул в ушах у Валеры. Гул нарастает, напрягается и рвется.
10.
Кажется, комната.
Кровать. Стул. Холодильник. Палас. На стенах ковры. Валера сидит на стуле, опустив голову. Света на диване в позе лотоса. Она играет в ручной тетрис. Музыка включена: она громко пищит.
Валера. Достали все.
Света. Где.
Валера. В школе, дома. Везде.
Света. Как?
Валера. Бьют по мозгам.
Света. Взял бы да стукнул.
Валера. Другой бы на моем месте плюнул в рожу, а я боюсь, понимаешь.
Света. Ну, как так. Ты ж парень. Как с девчонкой ходить будешь.
Валера. Так вот.
Света. Ну.
Валера. Че ну?
Света. Нормально все.
Валера. Я живу в крохотном мирке своем. Сделанном из своих мечтаний и притяжения к тебе. А все остальное… за этой колбочкой… ненависть и страх ко всему миру.
Света. Понятненько.
Валера. Я сам себя не понимаю: то ненавижу всех до трясучки, а то — живу и люблю всех.
Света. Прикольно.
Валера. У меня настроение постоянно ходит ходуном: то плохо мне, то жарко. Но в основном плохо и жарко.
Света. Круто… 14000 и две жизни…
Валера. Я псих, наверное, и поэт, поэт.
Света. Вау! Ты прям неформал какой-то.
Валера. Понимаешь, болею я.
Света. Ты клевый, не похожий на всех. Но я-то чем могу тебе помочь? (Откладывает тетрис.)
Валера. Да ты меня осветила, понимаешь.
Света (открывает холодильник). Бананы будешь?
Валера. Нет.
Света. Утром один. Днем йогурт. Вечером две дольки хурмы. Завтра че у нас… среда? Завтра разгрузочный день. (Закрывает холодильник.) Так… чем же, чем же я могу тебе помочь?
Валера. Не надо ничего.
Света. А хочешь, я тебе отсосу? Просто так. За бесплатно.
Валера. Нет, что ты… не надо.
Света. Ну честно… бесплатно.
Валера. Не надо… не надо… Это.
Света. Поцелуй меня тогда. Просто. Как дурак.
Валера. Чего это ты.
Света. Ну, в губы… че, противно, что ль.
Валера. Нет, почему же.
Света.Че, заразиться боишься или че?
Валера. Нет.
Света. А че морщишься.
Валера. Может, я тебя люблю. Люблю тебя сильно. Ты… ты. Дура!
Света. Сам дурак. Кто ж так признается. Надо с цветами, вином, конфетами…
Валера. А хочешь, прям щас в церкви обвенчаемся… Бог нас навечно соединит… Ты же святая… Ты ко мне с неба спустилась.
Света. Ща! Прям растеклась вся.
Валера. А что?!
Света. Отвали, парниша. Не трогай тетю, да-а-а-а!
Валера. Ну, можно же.
Света. Можно Машку за ляжку. Милый.
Валера. Ты че, Свет… Странная какая-то.
Света. Да прикалываюсь я, Валер.
Валера. Нормально все.
Света. Давай выпьем. Так легче пойдет.
Валера. Чего пойдет?
Света. Ну, разговор. Надо же о чем-то разговаривать. Нам с тобой. (Достает пиво. Бутылочку Mullera.) Это для разгона.
Валерий пьет. Света задрала ноги на спинку кровати и грызет ногти.
Света. Слышь че.
Валера. Че?
Света. Прыщ у тебя. Здоровый такой. (Показывает руками.)
Валера трогает лицо.
Света. Да вон, вон на носу. Здоровый такой, как картошка.
Валера. Да ладно, забей.
Света. А хочешь, я тебе его выдавлю?
Валера. Так… не очень…
Света. Давай… я легонько… (Подбегает к Валере… Прицеливается, давит.)
Валера. Ой, блин!
Света. Больно, что ль? (Хихикает.)
Валера. Мугу…
Света давит еще.
Валера. Ай, мммать!!!
Света. Тих-тих-тих!
Валера. Све-е-е-та! Ты че, совсем охренела!!!
Света (хихикает). Щас маленько еще. Я ж не виновата, что он такой. Вон гусеница какая… вылезла… че щипаешся, прекрати немедленно! Ай-я!
Валера. Вот тебе. Ай… Блин… Ну ладно, ладно… Ладно, я сказал!
Света бухается на кровать и пытается увидеть пятку левой ноги.
Света. А-а-а! Мма-мочки!!!
Валера. Что с тобой?!
Света. У меня мозоль порвалася.
Валера. Дура, что ль!
Света. Ну, че ты… Она знаешь какая. Во! Там в ящичке лейкопластырь. Там, где йогурты. Там полочка такая есть.
Валера. Где?
Света. Ну, в холодильнике, полочка рядом с яйцами…
Валера (достает лейкопластырь). Дурдом какой-то.
Света растягивается на кровати.
Света. Валерочка! Ты мне приклеишь к ножке?
Валера. Куда?
Света. На пяточку левую. Только аккуратно. Холосо. Тряпочкой только на мозольку. Спасибо, солнышко. (Вскакивает.) А давай тебе брови выщипаем?!
Валера. Отвали, а.
Света. Ну, покрасим давай… бровки… Ну, котик… Ну, пожалуйста…
Достает тушь, помаду, зеркало. Сажает Валеру на стол.
Света. Головой не верти. В какую-нибудь точку… сконцентрируйся… и смотри. (Красит брови.) Не шевелись. Вот так.
Валера. Блин, встрял.
Света. Вот губки еще.
Валера. Только не это-о-о!
Света. За-а-а-я! (Целует его в нос.) Надо. Будут губки красные-красные… так…так… как у проститутки.
Валера. Ты че, а!
Света (хихикает). Шучу, шучу!
Валера. Где зеркало! Есть в этом доме зеркало!
Света. Подожди ты. Нужно, чтобы все было аккуратненько.
Валера. Блин. Ну и клоун! Путана! “Уйди пр-а-тивная, ты меня не интересуешь. Пацанчики подха-а-а-дите! Пра-а-а-тивная!”
Света хихикает.
Валера. Че ржешь.
Света. Да прикольный ты. Все прикольно. Мир — это один большой прикол! (Разражается истерическим смехом.)
Валера хватает Свету за ноги. Переворачивает и держит.
Валера. Все! Все! Вся планета — это один большой и добрый КЛО-О-О-О-О-У-У-У-У-Н!!!!!!!!!
Эхо разлетается по всему весеннему городу.
11.
Валера идет по улице. Весна. Тепло. Оранжевое настроение. На перекрестке стоит мальчик лет шести в грязной бейсболке, в спортивных штанах и джинсовой курточке.
Мальчик. Слышь, дядь. Сигарету дай!
Валера. Пошел ты. Мелочь, а куришь уже.
За шестилетним подростком вырастают двое бритоголовых коренастых подростков.
Первый бритый. Эй, мудила, ты че маленьких обижаешь?
Валера. Сопляк, а курит.
Первый бритый. Ты че, давно раком не стоял?
Валера. А ты давно в тюрьме не сидел.
Второй бритый. Ну все, пацик, ща мы тебя пиздить будем.
Первый бритый. Ладно, Коцый, ты че. С парнишкой поговорить надо. Да, пацик. А?!
Хватает Валеру за шею и целится ему в глаза.
Первый бритый. Салага ты еще.
Второй бритый. Ты чмо, ты чучело… вошь. Пиявка. Ты знаешь, нет?
Валера. Отвалите, уроды.
Первый бритый. Ну тогда ладно.
Второй бритый бьет Валерия по лицу.
Первый бритый. Подожди… подожди… пусть че-нюдь скажет. Базарь че нюдь.
Валера. Пошли на х.., ссуки!
Второй бритый. Вот тебе за “пошли”. (Бьет по челюсти.)
Первый бритый. Да, ладно. Ты че хорошего пацика крошишь. Коцик, блин.
Коцый достает ножик перочинный.
Коцый. Вскрою ща… маненько.
Первый бритый. Да, не ссы ты, пацик. Не ссы. Коцый парень не злой.
Валера. Говноеды. (Вырывается.)
Первый бритый. Давай поговорим. Че ты ломишься.
Коцый. Че ты щемишься. Щека, бля.
Валера. Да я в ментовку на вас… Заяву… Суки!
Первый бритый (ржет). Да у меня брат рэппер! Понял, бля. Отец… бывший реальный пацан, ща в ментовке работает. Маминский юрист, че б меня от дерьма отмазать. А в армейку меня не загребут по слабоу-умию. Понэл! Каз-злина! (Бьет его в грудь.)
Валера. Твари! Убью, твари! Гады ползучие! Сволочи! Дерьмо! Отходы! Помойка! Я не вошь… Я право имею… преступить.
Коцый достает пистолет и тычет им в голову Валеры.
Коцый. Ты, потный вонючий нигер. Засунь в жопу свои засраные права. Щас я продырявлю твою тупую башку. Задница!
Валера (падает на колени). Ребятушки, отпустите, пожалуйста. Только не убивайте! Я больше не буду, честно! Родненькие, не убивайте.
Первый бритый и Коцый ржут.
Валера (целует им кроссовки). Миленькие, я жить хочу. Честно. У меня тетя родная. Она без меня. Как она без меня…
Коцый. Баран, игрушки испугался. Пестика детского. (Ржут.)
Валера вскакивает и хочет убежать, но не может. Его движения заторможены. Он не может заставить ноги двигаться быстро, они как будто в невесомости. Он с трудом делает несколько шагов, его хватают. Все туманно.
Валера. Домой, домой хочу. Отпустите…
Первый бритый. Че напугался, че ли?
Валера. Да.
Коцый. Ты трус, че ли?
Валера. Нет.
Первый бритый. А че ссышь?
Валера. Не знаю.
Первый бритый. А трусов у нас мочат.
Коцый. Понял! Мы трусов мочим!
Первый бритый. Ты где живешь, мужик?
Валера. Я пойду.
Коцый. Ты где живешь, тварь?
Валера. Ну, не надо.
Первый бритый. По-любому же вычислим.
Коцый. Говори лучше.
Валера. Нет.
Первый бритый. Ты че, пацик, страх совсем потерял.
Валера. Нет.
Коцый. Говори, ну.
Валера. Мы все люди. Все ангелы.
Первый бритый. Вот пидор.
Валера. Я дурачок. Тра-ля-ля-ля, тра-ля-ля-ля!
Коцый. На измену села наша телка!
Валера со всей силы бьет Коцего по голове, тот падает. Валера бежит. Бежит среди домов, людей, светофоров, машин. Он бежит среди домов, грязи, ям, канализаций, луж, заводов, фабрик… Он бежит… бежит… бежит. Куда? Зачем? Оттуда, где плохо, туда, где ничего не известно… или известно?
12.
Подъезд. Квартира номер четыре. Валера звонит. В дверях — Света.
Валера. Привет!
Света. Привет.
Валера. Че.
Света. Че?
Валера. Это… самое.
Света. Как дела?
Валера. Светочка, мне надо тебе столько рассказать.
Света крутит дверную ручку.
Валера. Ну, и че это.
Света. Валер, уходи.
Валера. Почему?
Света. Ну, уходи.
Валера. Почему я спрашиваю?!
Света. Ну, Валер, ну, че ты.
Валера. Че! Че я?!
Света. Ну.
Валера. Ну.
Света. Ну, ты че?
Валера. Что?
Света. Ну, пойми. Хм… Ну, иди домой. Уроки делай. (Хихикает.)
Валера. Почему, я спрашиваю?
Света вздыхает.
Валера. Я тебя люблю.
Света. Я тебя тоже, но зайди попозже. (Снимает тапок и пытается пальчиком снова зацепить его.)
Голос из комнаты. Света! Давай кончай базар. Давай сюда, котик!
Валера хочет прорваться в квартиру, но Света выталкивает его.
Валера. Кто это там?!
Света. Никто.
Валера. Я его щас убью.
Света. Расслабься ты.
Валера. Я… Я псих… Я его щас… щас… порежу!
Света. Успокойся, а! Напугал, блин.
Валера. Я… я… я… (Снова делает попытку прорваться в комнату, но безуспешно.) Дур-р-ра!
Света. Псих!
Валера. Шлюха!
Света. Шизик!
Валера. Тварь!
Света. Гад!
Валера. Ссука!
Света (бьет по щеке Валерия). Когда ты меня так любишь, хочется стукнуть, в зуб дать, понял! Глаза бы мои тебя не видели. Рожу твою прыщавую. Иди зубы чисть, брейся. Подмышки освежай! Воняет от тебя! Все, пока! Чао, бамбино!
Дверь громко захлопывается прямо перед носом у Валеры. Дверь стукнулась. Звук упал… но не утих, а потек. Потек по коридору, по улице, по городу. Он не громкий, но давит… Он поглощает воздух и давит… Давит глаза, затыкает уши, щемит голову. Валера начинает задыхаться, воздуха не хватает… Несколько лучиков света проникли через окошко в коридоре.
Валера (глядя в окошко). А ты… ты… пропил себя… Всего. Пропил все! А что же осталось? Душа и уважение или страх и предательство? Но богу-то насрать на все это. Понял. Нас-рать!
Валера бежит-бежит от этого звука, который давит все вокруг. Он бежит… бежит… по улицам, по городу, по закоулкам, по дорогам. Звук… звук зудит и переливается в шум толпы… Толпа вокруг… То ли рынок, то ли вокзал, то ли улица людная просто… Люди кругом. Они галдят, орут, шумят. Толкаются. Бегают. Валера замечает маму с ребенком за ручку. Ребенок смотрит на него, показывает пальцем. Валера пугается, шарахается от них. Но наталкивается на милиционера с палочкой, тот свистит кому-то… Валера начинает дрожать… Он бежит… бежит… Спотыкается… падает… Шум толпы перемешивается со звоном церковных колоколов. Колокола, колокола. Валера корчится. Трясется. “Замолчите, замолчите”, — кричит он. Его крутит, рвет на части, дергает…
13.
Больница та же. Серо-зеленые стены. Табличка с надписью. Две кровати. На одной лежит мужчина под аппаратами, высвечивающими кардиограмму. Он в коме. На другой — Валера. На краешке сидит молодая врачиха.
Валера. Что со мной, мама?
Врач. Рецидив у тебя, солнышко. Рецидив пневмонии. Опять, наверное, бодрился, без шапки гулял.
Валера. Болит че-то все. И здесь, и тут. Болит все. Голова скрипит. Тошнит как-то. Все-все болит. Грудь давит-щемит. Понос, наверное, у меня. Или че ли, не пойму. Совсем как-то дурно. В желудке как-то все перевернулось, желудок к горлу подступает… Совсем тошнит. И дрожь. Холодно совсем. Холодно жутко. Знобит. И в свитере знобит. Горяченького чего-то бы… Кипяток. Кипяток обжигает грудь.
Врач. Спи. Спи, солнышко.
Гладит его. Валера засыпает.
Через несколько часов наступает ночь. Валера просыпается. Уже более бодрый. Садится на кровать. Зевает.
Валера. Эй, мужик.
Молчание.
Валера. Ты живой?
Молчание.
Валера. Че же делать… А? Плохо все. (Молчит.) Жизнь, понимаешь, щас такая. Такая, блин. Щас только два типа людей… дегенераты, алкоголики, ублюдки… и тут же рядом светлые люди. И всюду так либо гниль, либо воздух чистый… Уже вышел на улицу и сразу попал в ранг… Либо ублюдком становись, либо ищи… ищи… Аура, что ль… на головах. А нормальных среднестатистических людей щас нет. Щас нельзя быть нормальным, понимаешь!
Молчание.
Валера подходит к двери — пытается открыть. Безрезультатно. Выламывать — также. Он долбится в дверь — кричит, ругается. Лишь эхо ему ответом. Он хочет выбить окно — но оно очень прочное, как в катакомбах каких-то… Он носится по палате — переворачивает кровать… свою… Трясет соседа. Он в истерике… И тут совершенно случайно он замечает под батареей горячую бутылку портвейна… сколько она здесь стоит… Может, с 17-го года… Бутылка начатая… но больше половины… Граммов 600—650. Валера зубами откупоривает пробку и половину выпивает залпом… остальное смакует…
Валера чешет голову… смотрит на стену и видит там вентиляционную решетку. Он поднимается на кровать и без труда выдергивает ее. Протискивается в щель и выпрыгивает на улицу.
14.
Ночь, улица. Дом Светы. Возле дома — много-много веревок с бельем. Дом, кстати, деревянный, но большой. Такие в больших городах даже в центре стоят. Валера ходит вокруг дома. Смотрит: Светкино окно горит.
Валера (громким шепотом). Света! Света!
Безрезультатно. Возле дома — лавочка, ведра какие-то. Валера подставляет лавочку под окно, переворачивает ведро, ставит его на лавочку. Забирается на это сооружение. Пытается дотянуться до окна второго этажа, но падает. Свет в нескольких окнах загорается.
Голоса. Едри твою мать, спать не дают.— Че ты орешь!— На себя посмотри!— Заткнись!
Собаки еще залаяли. Валера прячется и ждет, когда все утихнет.
Потом он находит какую-то допотопную швабру. Валера снова повторяет старый маневр: ставит ведро на скамейку, забирается — и шваброй стучит в Светино окно. Свет загорается. Выглядывает Света. Валера падает. Света трет глаза. Валера бегает и машет руками. Света кричит губами: “Чокнутый придурок, я сейчас спущусь. Не шуми!” Спускается с тазом, в халате.
Света. Ты откуда такой?
Валера только что замечает, что он в какой-то полосатой пижаме и тапочках чужих.
Валера. Из больницы.
Света. Из психушки, видимо. (Начинает собирать белье и кидать в таз.)
Валера. Почти.
Света. Ну, и?..
Валера. Как ты?
Света. А ты.
Валера. Почти.
Света. Хорошо…
Валера. Не очень…
Света. Хорошо, что не очень.
Валера. Точней, очень не хорошо.
Света. Ладно.
Валера. Не, не очень ладно… (В ответ — молчание.) А че у тебя свет горит?
Света. У меня отчим с Севера недавно приехал.
Валера. И че?
Света. Ничего. (Слеза катится.)
Валера. И че… Че отчим?
Света. Да ничего.
Валера. Че? Не понял я.
Света кидает таз и садится на лавочку.
Света. Может, я шлюха, а?!
Валера. Шлюха, шлюха…
Света. Продажная!..
Валера. Продажная, продажная.
Света. Понимаешь, я боялась сначала. Страшно мне было. А потом сладко стало. Валер, понимаешь, сладко. Очень сладко. (Ухмыляется горько.) Мне нравится, когда взрослые мужики меня ласкают. Нравится, понимаешь. (Плачет. Сопит носом.)
Валера (достает из кармана платок и прижимает к носу Светы). Пошмыгай! (Он вытирает платочком кончик ее носа.)
Света кладет голову на его плечо.
Света (приподнимая голову). Ну а чем ты-то меня лучше, Валер?
Валера. Ничем.
Света. Псих. И людей не любишь. Чем ты-то от меня отличаешься?
Валера. Ничем.
Света дрожит от холода.
Валера (крепко обнимает ее). Я поэт… а ты дура. (Валера укачивает нежно Свету.) Дура ты моя. Дура… убогая…
А там, невдалеке, по-прежнему сидит Цой… у стены дома “Пр. Чкалова, 31”. Он без гитары. Сидит.
Валера держит в зубах сигарету. Обнимает Свету. Цой подходит к ним. Молча достает зажигалку и прикуривает Валере. Сам закуривает. Они сидят втроем. Такие родные и вроде бы чужие. Света с Валерой ведут себя так, будто никого нет рядом… но какой-то свет рядом, тепло и щебечет все.
Но вот уже Цой снимает черный парик, стирает грим с лица, брови накладные… Да это и не Цой совсем, а простой парень. Самый обыкновенный. Сидит. Курит.
Под лавочкой, оказывается, валяется допотопный магнитофон. Парень простой ногой врубает play. И вот уже нормальный голос Цоя доносится из магнитофона…
Каждый день ты приходишь домой, когда темно.
Каждый день долго едешь в метро, когда темно.
А она живет в центре всех городов.
И ты хочешь быть рядом,
Но надо ехать домой — уже темно.
Проснись — это любовь.
Смотри — это любовь.
Твои родители давно уже спят — уже темно,
Ты не спишь — ты идешь,
А вдруг зазвонит телефон.
И ты готов отдать все за этот звонок,
Но она давно уже спит там, в центре всех городов.
Ну, вот и все. Маски сорваны. Плохие не наказаны, положительные не в почете. Все как в жизни.
Темнота
Занавес
Конец