Пьеса
Опубликовано в журнале Урал, номер 11, 2003
Александра Чичканова родилась в 1982 г. в г. Нижнем Тагиле Свердловской обл. Учится на пятом курсе Екатеринбургского театрального института на отделении “Драматургия”. Пьеса “Книга судеб” вошла в шорт-лист в конкурсе пьес “Новый стиль” (г. Новосибирск) и получила вторую премию в конкурсе “Евразия”. Участница творческих лабораторий драматургов в Санкт-Петербурге (в рамках фестиваля детских театров “Радуга”), в Тарусе и Любимовке (Москва). Пьеса “Я — это я” была напечатана в журнале “Урал” (№1, 2003). Живёт в Екатеринбурге.
Пьеса в двух действиях
Действующие лица:
МИША
АНЯ
ВЛАДИК
Действие первое
Сцена первая
Комната. Диван. Рядом с комнатой коридор. Дверь приоткрыта, на цепочке. За дверью, в подъезде, мужские голоса, громко говорят, смеются. На диване, с ногами, сидит Аня. Она закрыла лицо руками, тихо-тихо воет. Миша сидит на полу, рядом с диваном, читает книгу “Правила эксплуатации автомобилей ВАЗ”. Аня подняла голову, посмотрела на Мишу, вздохнула.
АНЯ. Сделай ты что-нибудь, не сиди так. Ну сходи, заткни их, что ли. Они целый день орут, и вчера орали, и месяц назад. Хорошо, крикни, я разрешаю, на весь подъезд, чтоб до первого слышали. Сволочи, у меня жена, она при смерти лежит.
МИША. Сидит.
АНЯ. Скажи — карантин у нее, палата смертников!
МИША. Встань и скажи. Жара эта, мне шевелиться жарко.
АНЯ. Ты не понял? Это игра была, двух зайцев сразу, это будто мы с тобой муж и жена, и тишина наступит наконец. Каждый день орут. И чего стоят они, что их — не ждут нигде? Дак пускай найдут тех, кто ждать их будет, и пускай идут к ним, проваливайте из нашего подъезда, уходите из нашей жизни. (Смеется.)
МИША. Раз в жизни сел.
АНЯ. Тогда дверь закрой, там на цепочке, все слышно громче раз в сто. Назло мне открыл, да?
МИША. Ты не видишь, я разделся — жарко. А от двери открытой дует, и воняет меньше. Они поговорят и заткнутся, ты внимания меньше на них, все как обычно, привыкла бы уже. Жара, ясно?
Аня встала, взяла со стола газету, села обратно.
АНЯ. Пасмурно. Меньше воняет — это я специальным освежителем побрызгала, он от трупного запаха помогает. Я же подготовилась, не то что ты. Я, между прочим, устраиваю тебе всё тут, ты только о работе думаешь своей. Захотел переехать — нате, пожалуйста, я взяла и написала это объявление долбаное, я взяла и сходила к ящику этому железному, я взяла и опустила это объявление в ящик этот. А ты расселся, сидишь. Мы сидим вот, а все, кто газету купили эту, — читают её и объявление видят наше.
МИША. Все покупают газеты, подходят к киоску твоему, видят лицо твое наглое за стеклом, и начинается — а газетку объявлений можно? Мне бы квартирку разменять, три на две, пять на восемь…. Ой, а мне бы работу, такую, знаете ли, чтоб целый день работать, а деньги не обязательно …
АНЯ. Мечта была у меня. Сижу я дома, а там, из газетки какой-нибудь захудалой, узнал кто-то и знает, что я есть, что мы есть с тобой.
МИША. Ой, а мне бы шубу по дешевке, на зиму, такую, б/у, знаете, а, девушка, газетку дайте…. А ты им: нате, пожалуйста, возьмите, вот сдача ваша. Они говорят тебе — девушка, а сами и не видят, кто там обслуживает их, может, там мегера старая сидит и руками своими трясучими газетки подает им всем.
АНЯ. Все знают меня, некоторые специально в мою смену приходят, старички всякие, приятные слова мне, с разным праздниками поздравляют, приятно. Я одного знаю, он всех продавцов во всех магазинах — девушками называет.
МИША. Ты детский сад “Дружба”. Эта газета твоя, три рубля стоит, ее одни бомжи повернутые да придурки лагерные покупают. Говорил, в “бегущую” отправлять надо, тогда б тебя весь мир, твой номер телефона на всех голубых экранах.
АНЯ. Экономика должна быть… дурак ты, Миша. Все недовольный, все не так. Придет и подпишется на все. Покупаю, скажет, выселяйтесь, в другое место сваливайте. (Пауза). Я давно тебе сказать хотела. Ты вот живёшь со мной и не знаешь, кто я. А? Не знаешь?
МИША. Даунито хромосомис, олигохрен, ноль полный.
АНЯ. Нет, не угадал ты, неправда.
МИША. Не угадал? А кто тогда? Кто?
АНЯ. Не скажу. Не хочу, чтоб смеялся, нет.
МИША. Ну и не говори, не больно и хотелось.
АНЯ. Хорошо, ладно. Я центр, я нулевой километр.
МИША (смеётся). Что? Ноль-ноль километров? А чё так мало? Ты по-крупному бери, типа, сто тысяч километров, весь земной шар. Ты — это всё.
АНЯ. Ты не понял? Я центр, я нулевой километр. Ведь есть же указатели всех этих четырёхсотых, трёхсотых километров около железнодорожного полотна. Я только их знаю, только их я вижу всю жизнь. А ведь есть же где-то этот нулевой километр, эта точка отсчёта, это начало пути. Я раньше думала часто об этом, а теперь поняла, что это я… Ты сидишь и не знаешь этого, ты должен гордиться мной… Приедет и подпишется. Покупаю, скажет, вот у видишь.
МИША (смеется). Ага, скажет, фиг покажет. Зайдет, унюхает запах этот, он ещё и клопов наших увидит, когда не надо — тогда и появятся, точно. Это мы бабку хоронили когда мою, давно ещё, мне лет десять было. И уже как в гроб положили её, на табуретки поставили, у нас вдруг тараканы появились, много тараканов, они ползают, прямо по гробу, по крышке. Мне стыдно так было, перед людьми всеми. Только о тараканах этих думал, люди смотрят. А мы-то не виноваты были. И как только вынесли гроб, тараканы исчезли сразу.
АНЯ. Не увидит. А что у нас плохо — обои новые, унитаз, раковина, санузел раздельно, газ скоро подключат. Я набрызгала, часа три не должно вонять, я вчера проверяла. А вообще-то все насекомые появляются к чему-то. Тараканы, например, к деньгам. Блохи тех кусают, кому пора из этого места сваливать. А вот к чему клопы наши? Тоже уезжать нам надо? Или денег вдруг подвалит экстренно, а? Не знаешь? Откуда взялись они, приползли на нашу голову, у меня вся спина в укусах, видел? (Задирает майку, показывает.)
МИША. Где наши желающие, где сотни клиентов, разрывающийся телефон и звонки в дверь? А вдруг учует, это мы с тобой принюхались. Мы уже наполовину чувствуем вонь эту, адаптировались.
АНЯ. Адаптировался, привык? Ну и живи, хорошо, я не буду ничем брызгать, оставайся тут. Сказал бы сразу, мы бы не парились со всем переездом этим, я бы не парилась.
МИША. Или вдруг в окно моё посмотрит и тоже там чего-нибудь увидит, чего-нибудь свое, тоже страшное.
АНЯ (вдруг). Ты в упор на меня посмотри, посмотри, ну.
Миша смотрит на Аню, смеется.
Сижу, смотрю на тебя, и ничего. Ты ведь родной мне, да? Я поэтому и могу смотреть в лицо тебе, в глаза твои…
МИША. Мы б даже если б поженились с тобой, мы б не стали родственниками. У нас нет крови общей, а значит, и не родственники, у тебя своя, у меня тоже, наша кровь не пересечется.
АНЯ. Не родственники, ты дверь для меня закрыть не можешь и в окно свое не смотреть. Плюнул бы на жару, забыл, что жарко тебе. Или мужиков бы этих с лесенок спустил. Что нам делать с тобой? Мы у клиента спросим нашего — как жить нам, что делать, кто виноват во всем этом, то, другое, что-то, типа, из этой струи, в общем. Ты не знаешь ничего, ты ноль полный. А прикидываешься все, что книжки читаешь, все умным стать хочешь, все в окно свое смотришь.
МИША. Тоже почитай, отвлечешься, какую хочешь — тебе из шкафа достану, посидишь, почитаешь, успокоишься.
АНЯ(смотрит на книгу Миши, читает). Пра-ви-ла эксплу-а-та-ци-и авто- мо- би-лей ВАЗ. (Смеется.)
МИША. По работе это, мне надо, отстань…
АНЯ. Мы поедем с тобой на край света, посадим там березы и пальмы и начнем новую жизнь, так? Или просто полетим в космос, высадимся на какой-нибудь планете и будем жить там с тобой. Миру пять миллиардов лет, солнце прогорает через семь, нам мало осталось, мы ничего не успеем…
МИША (читает). Тихо, тихо, тихо, тихо, тихо, успокойся. Не надоело? Мужики там, ты здесь, нет?
АНЯ. Оно мне надоело, да. А оно — это ты, понял? Скажи, мне наплевать на тебя, можешь от листка своего не отрываться, голову можешь не поднимать. Скажи, давай, повторяй за мной, мне… плевать… на… тебя…
МИША (читает). Мне… плевать… на … тебя… Что?
АНЯ. Подписался, все, все ты сказал. Сказал он, сказал, я все слышала. Дверь не закрываешь, мужиков не бьешь этих, ухожу, все. (Аня начинает одеваться, что-то ищет в шкафу.) Уйду от тебя, сиди, читай, я тут третий лишний, спи с книгой своей. А я на лавочку лягу, тепло, подойдут, спросят, скажу — муж выгнал. И адрес назову, пусть придут, арестуют тебя, в тюрьму, за решетку посадят.
МИША (встал, подошел к Ане). Уйдешь? Сейчас, да?
АНЯ. Я забыла, я не хотела. То молишься, то истерикуешь, ты определись. Мы в игру сыграли с тобой, я женой была твоей, понравилось, я согласилась уже в игре нашей… Миш, ну не молчи… Ты в тринадцать лет дом построил, а в четырнадцать полком командовал, нет? Это мужик есть такой, у него руки горячие и потные. У тебя холодные всегда, сердце горячее, значит. Извини, я забыла, я в магазин, Миш, ты же просил меня — иди, иди, не помнишь? Я и собралась, я и схожу.
Миша побежал в коридор, закрывает дверь.
МИША. Я каждый раз вижу окно это, его закрасить надо, досками забить. Ты по дороге идешь, на светофор не смотришь, ты идешь, и машины везде, они окружают тебя, их больше все, больше. И нет тебя, нет…
АНЯ. Я говорю — не смотри туда, мне что его — скотчем заклеить? Это тебе бабка твоя паранормальная внушила, она же ведьма, сам говорил. Ты каждый день у окна, ты все смотришь и смотришь. Я вижу, шторы по-другому закрыты, зрительная память у меня, выработанная. Мне знаешь сколько запомнить надо. Ладно еще газеты, журналы, а ерунда всякая, которая нам в нагрузку дается, эти еще все — ручки, карандаши, жвачки, шоколадки, заколки, резинки… Я нулевой километр, я сижу посреди всего этого. Я в самом центре. Ты думаешь — я просто работаю? Нет, я руковожу энергией всей. Я — центр, с меня всё начинается… Стекло прозрачное, меня все видят, я в центре киоска, в центре улицы, в центре центра.
МИША. Пусть поменяется оно там, да, смотрю и что? Я придумал окно это? Я все это сделал? Мне досталась квартира, я и живу.
Вдруг несколько раз ударили часы. Миша и Аня вздрогнули.
АНЯ. Я выкину их. Пока тебя не будет, я возьму их и на мусорку, пусть подберут, пусть другие мучаются.
МИША. Я чувствую, мне прогуляться надо. Этот освежитель твой, у меня голова кругом, он с жарой смешался и на меня эффектирует, ты ничего не чувствуешь?
АНЯ. Мы не должны упустить его, Миша, ты оставайся. Нам бы лишь бы смыться отсюда, окно это проклятое, сам знаешь. Он не придет в другой раз, что у нас тут — золотом расписано? Съезжать надо, срочно, немедленно. Я на всякий случай историю придумала, если что — объяснить, почему съехать хотим отсюда, чтоб про крыс не заподозрили наших, увидишь, она подействует.
МИША. Мы быстро сходим с тобой, успеем, чего ты. А нет если — не судьба, значит, поживем здесь еще, освежителем твоим крутым будем брызгать. А клопов ещё раз потравим, а потом ещё. Нет, правильно ты говоришь, я не буду заглядывать, поклянусь тебе, встану на колени, поцелую подол твоего платья и поклянусь. Нам что, нам торопиться куда, еще два миллиарда лет осталось, я верю тебе, мы все успеем.
Сцена вторая
Звонок в дверь. Аня открывает дверь. На пороге Владик.
ВЛАДИК. Извините, я правильно попал к вам, нет? Я из газеты, то есть нет, я сам-то не из газеты, хотя работал раньше, в местной — “Городские вести”, знаете? А адрес ваш я узнал из газеты объявлений. Мы же созванивались с вами, вчера, вечером. Так вы это, те, которые на том конце провода, да?
МИША. На том конце провода, на этом конце провода, да, здесь, да, это мы. Как раз с вами и разговаривали, как раз вас и ждали.
АНЯ. Вы проходите, мы вам покажем сейчас все. У нас хорошая квартира и район, вы не думайте. Просто мы с мужем разводимся, продадим и две однокомнатные купим, понимаете? А то разменять труднее сейчас, продать легче и другие квартиры купить, нам так объяснили, везде законы свои, понимаете?
МИША (смотрит на Аню). Да, да, разводимся, да, проходите, смотрите всё тут.
АНЯ. Как дома будьте, представьте, что будто бы вы уже живёте здесь. Представьте, что это дом ваш. Мой дом — моя крепость, мне не понятно выражение это. Да, у нас тут, как в крепости, всё крепкое, всё прочное. Скажи, Миша. У нас тут недавно ремонт был.
МИША. Да, конечно, ремонт, ремонт что надо отбабахали, месяца три, наверно, делали…
АНЯ. Четыре…
МИША. Да, четыре месяца ремонтировали квартиру эту, везде, кругом всё новое, отмучились, года не прошло ещё. Так что заезжать если будете, считайте, что делать вам не придётся ничего. А то ведь как у других бывает — то грязь, то обоев нет, то замки менять надо, то трубы…
АНЯ. А то и клопы бывают или того не легче — мыши, вообще, крысы. Купите квартиру, и проклянете потом, и пожалеете ещё сто тысяч раз, но поздно будет.
МИША. Да, трубы новые везде, а знаете, как, между прочим, трудно сейчас трубы поменять. Нет, конечно, если у кого денег много очень, тогда легко, наверное, а когда не очень… Но поменяли, как чувствовали, что надо будет.
АНЯ. Как чувствовали, что разводиться будем, что квартиру менять, продавать придётся, чувствовали, что по объявлению из газеты вы придёте и смотреть всё это наше поменянное будете. Очень обрадовались мы, когда вы по телефону позвонили нам вчера, и целый день ждём вас, с утра самого. Да вы раздевайтесь, обувь снимайте, проходите, всё посмотрите, мы всё покажем вам.
Владик снимает обувь, стоит в носках, смотрит на Мишу и Аню.
АНЯ. А я вот замечать недавно стала, что человека по обуви узнать можно, как он ставит обувь свою, когда раздевается. Смотришь на туфли и их хозяина представляешь, это не объяснить, это смотреть надо.
Владик испуганно смотрит на свои туфли.
Вас я не знаю пока, поэтому ничего сказать не могу, но вы же знаете себя, посмотрите, скажите, ведь правильно говорю я? Мне муж не верит, не понимает меня, именно из-за этого мы и разводимся с ним.
ВЛАДИК. Правда? Из-за этого?
Идут на кухню.
МИША. Да из-за всего понемножку, не суть важно это. Да, да, скоро, знаете ли, газ проведут нам, уже все бумаги, сказали, что подписаны. Осталось совсем ничего, самая малость. Только работа специалистов и покупка плит. Да вы проходите, вот здесь кухня наша, здесь вот плита, пока ещё электрическая только, здесь вот раковина, новая…
АНЯ. И представьте, как замечательно жить тогда станет, с газом-то оно совсем другое дело. Как проснёшься утром, как пойдёшь на кухню, как возьмёшь спичку, как чиркнешь ей об коробок или поджигатель специальный и подожжёшь огонь на своей плите новой. Я даже, если честно признаться вам, завидую даже. Но мы тоже с газом искать будем, может, и повезёт нам.
МИША. А может, чаю предложить вам или кофе? Главное-то, чтобы вам нравилось, вот вам, честно скажите, нравится газ или всё-таки электричество больше?
ВЛАДИК. Да мне как-то всё равно как-то, лишь бы квартира…
АНЯ. Да, да, можно попить кофе или чаю, сообрази тут, Миша. (Владику.) Конечно, с газом лучше, здесь даже вопросов никаких быть не может. Вот вы мне ответьте лучше, вы новый человек, я не знаю вас, и вы меня тоже, вы врать не будете мне, лукавить, как часто знакомые делают. Вот куда ни посмотрю, ни взгляну куда — цифры везде. Понимаете? Дата изготовления, срок годности, дата рождения, дата смерти, время отправления, время прибытия. Номера машин, номера паспортов. Всё пронумеровано, всё уже давно где-то и кем-то просчитано. Не замечали?
Миша греет чайник, достаёт кружки, сахар, кофе, чай.
ВЛАДИК. Кем просчитано? Я не вкурил чего-то, кем? Кто там считает это всё? Вы кого-то конкретно в виду имеете?
АНЯ. Понимаете, главное, не кем, а что. Главное, что просчитано, они уже за нас посчитали всё, и нам исправить нельзя будет. Понимаете?
ВЛАДИК. Вроде как…
АНЯ. Мне пока не верит никто, а это, я думаю, какая-то будет новая научная теория, какое-то суперновое открытие. Оно должно повлечь за собой какие-то изменения в психологии, в мировосприятии человека, в психоанализе нашей жизни. Может, и в газету написать, я, когда сижу в киоске своём…
МИША. Она в киоске “Союзпечать” работает, газеты продаёт.
АНЯ. Когда нет народу, я газеты свежие читаю, от скуки, понимаете? И в разные газеты разные люди пишут свои замечания, или наблюдения, или факты из жизни. Как вы посоветуете мне, у вас же опыт, сами говорили.
ВЛАДИК. Я пять лет только, напишите, может, повезёт вам, не знаю, там по-всякому бывает, прочитают и что-нибудь скажут вам.
АНЯ. Нет, наверное, думаю, надо в какой-нибудь журнал научный, типа что-то “Время и столетие”, там к месту будет. Хочу донести, понимаете, чтобы люди услышали и задумались над этим.
ВЛАДИК. А я, знаете ли, постоянно себе задаю один вопрос, как и вы, наверное, как и все вообще. Это банальный вопрос и избитый.
АНЯ. Это, наверное: “Что такое счастье?” Правильно я отгадала?
ВЛАДИК. Странно, но правильно, да. Это не вопрос даже, так, я часто думаю об этом.
АНЯ. Счастье, оно всегда есть, только мы не знаем, что оно есть. А когда время проходит, вспоминаем то, что было, и говорим: вот тогда-то и было у меня счастье. Так?
ВЛАДИК. А я когда-то, помню, нашёл на улице чайный пакетик. Завёрнутый, в бумажке, у кого-то из сумки только что выпал. Я поднял пакетик и дома чаю попил. И был очень счастлив.
АНЯ. Выпил чаю и кончаю. Выпил кофе — я дистрофик. Выпил пива — я красивый. Выпил сока — я высокий.
ВЛАДИК. Главное, я узнал, на днях буквально, это очень полезное открытие. Понимаете, нельзя вообще есть из эмалированной посуды, потому что от неё откалываются кусочки. А мы едим, пьём и не замечаем этого. А это очень-очень вредно, от этого как раз и бывают разные болезни, часто приводящие к смерти.
МИША. А мне кажется — всё счастье. Когда ночь, звёзды, деревья блестят от фонаря во дворе. И бомжи роятся в мусорке, и мужик пьяный с огоньком от сотового, и светлячки, и молния, которая освещает дом напротив. Всё это счастье, наверное.
Миша разливает воду в кружки. В подъезде закричали. Все трое сидят, пьют.
Сцена третья
Аня достает кассету, вставляет в видеомагнитофон. Включает. Начинается какое-то американское кино.
АНЯ. А это, Владик, мой фильм любимый. Мишке не нравится, покажу, вдруг вы видели его уже, вдруг он и ваш любимый. Я могу часами фильмы смотреть разные, кассетами обложиться и смотреть, пока глаза совсем не устанут.
МИША. Вот тут у нас большая комната, так скажем, гостиная. Здесь можно гостей принимать, а можно и просто, самому жить, а гостей в маленькой комнате.
АНЯ. И ничего она не маленькая даже. Вот вечно он, напридумывает тоже. Средняя такая комнатка, два окна зато, вы заметили? Это, я считаю, очень хорошо. Свету много. Проснётесь вы утром, если в комнате этой, в средненькой, спать будете. Откроете два окна сразу, распахнёте рамы. И солнце, воздух свежий. А знаете, я очень тяжело переношу переход от осени к зиме, потому что я не люблю зиму. Я люблю лето, когда можно проснуться утром, раздвинуть шторы, открыть окно, а там солнце, перспектива, свежий воздух.
ВЛАДИК. Да тут же заводы разные рядом, какой уж воздух. Сейчас везде так, то с труб, то с машин.
АНЯ. И совсем нет запаха никакого. Мы тоже, как вселялись, ну, когда у Мишки бабка померла, тоже думали — вонять будет.
ВЛАДИК. Что? Какая ещё бабка?
АНЯ. А недельку пожили, нет, думаем, не пахнет ничем. И вторую пожили, опять, думаем, не пахнет. Бабушка у Миши, да, очень хорошая, между прочим, женщина была, скажи, Миша? (Вдруг громко забили часы.) Да, эти часики от неё достались нам, да, вот как только вспомнили. Значит, и она нас. Её все соседи любили, до сих пор только добрым словом вспоминают. И нас из-за неё любят, как увидят нас на площадке, всегда что-нибудь про неё скажут, вспомянем её и пойдём.
МИША. Хорошая, да. Она ничего вообще-то, померла только уже.
АНЯ. И переписала всю квартиру на Мишу, потому что понимала, что надо ему, что негде жить ему, всё понимала. Нет, не поэтому, просто она хорошая была, да, и из-за этого и переписала. Мы с ним молодая семья тогда были, она видела. Знаете, какая она набожная была, почти весь псалтирь наизусть знала, с любого места спроси её, всё скажет. И объяснит ещё, не просто ведь зазубрила, как некоторые любят, чтоб себя показать. И молитв кучу знала. Могла сутками молиться. Знаете, Владик, какая тут аура хорошая, намоленная, какой тут дух добрый. Знаете, как приятно жить здесь, да здесь же одни добрые эмоции и светлые чувства посещают. А какие тут сны снятся, вам и не снилось. Знаете, как мы уезжать не хотим отсюда с Мишей. Да вот разводимся, что поделать, такое вот у нас дело. Ой, смотрите, это мой любимый кадр. Они наконец-то встретились, три года писали друг другу и вот. Хороший фильм, я дам вам посмотреть потом, мы же будем общаться ещё, с переездом этим, с документами. Расскажу момент один из фильма этого, ещё долго до него, а мотать я не люблю. Слушайте. И наконец-то момент: он подходит к ней, она к нему, смотрят в глаза друг другу, всё ближе, ближе. Уже почти что поцелуй, но тут вдруг он чихает, а она обижается на него и уходит. Вам не смешно разве. Это я рассказываю плохо, а в фильме очень-очень смешно.
ВЛАДИК (улыбается). Нет, ну почему же смешно, такие мелочи жизни, смешно, забавно. Только, простите, у меня пока нет видеомагнитофона.
МИША. Ну, какие проблемы, правда, мы же будем общаться с вами, правда, да, документы, оформление разное. Придёте опять вот так вот к нам, мы посидим, кофе выпьем с вами или по сто грамм, отметим ваше счастливое приобретение и посмотрим. Что нам Аня включит, у неё же много кассет, то и посмотрим.
АНЯ. Много? Вы не верьте ему, штук сорок, не больше. Он не даёт покупать мне, жмётся. Найду себе мужа, который тоже, как и я, видеотеку иметь захочет, и будем с ним все деньги на видеокассеты тратить. Это тоже один из пунктов, почему расстаёмся с ним. Это в фильме, парень ушёл от девки и написал на бумажке, по пунктам, что ему в ней не нравится. А так сказать не мог. У меня и этот фильм есть, тоже показать могу. Мы сойдёмся с вами, я чувствую. У нас много общего будет с вами. Вот попомните. Я как в этой квартире жить стала, прямо так всё предчувствовать стала, это бабушка его такую атмосферу создала хорошую. Вот поживёте недельку, и всё у вас к лучшему пойдёт, поменяется многое. Запомните, потом мы придём к вам в гости, если позовёте, конечно. Придём, и вы нам про изменения свои в лучшую сторону расскажете.
ВЛАДИК. Да, да, надеюсь, да, в лучшую сторону. Конечно, хотелось бы, но, знаете ли…
МИША. Она правильно говорит, изменится, и только в лучшую сторону. Вы уж поверьте ей, вот здесь права она. Это всё бабушка моя, её молитвами живём.
Сцена четвёртая
Миша и Аня на кухне. Говорят тихо, чтобы Владик не услышал. А он сидит в комнате, смотрит кино. Фильм, который ему Аня поставила. Аня включила воду. Моет кружки. Шумит вода.
АНЯ. Ты как-нибудь на балкон зазови его, а я побрызгаю. Три часа прошло уже. Три часа и двадцать минут. Сейчас вонять начнёт, и нас и его стошнит сразу. Хотя, как ты сказал, мы же а-дап-ти-ро-ва-лись.
МИША. Ладно, на балкон. Хорошо, зазову, всё что угодно, я всё сделаю.
АНЯ. Я чуть с дивана не упала. Вдруг про бабку твою чё-то понесло меня. Смех ведь. Он поверил вроде. Ага?
МИША. Ага. Он придурок какой-то. Не заметила?
АНЯ. Да чё ты, лишь бы не накрылось. Раз пришёл, значит, есть деньги у него, значит, и купит. Значит, и съедем, свалим с тобой отсюда.
МИША. Свалим. Деньги ему девать некуда. Сидит — ноль полный, я таких нулей не видел вообще. Нет, вчера сел такой же — вези, говорит, меня, куда захочешь. Я пошутил, типа, спрашиваю, в психушку тебя или в морг сразу, выбирай. Притих. На вокзал надо было. Он же ноль, ноль, ноль…
Аня моет кружки на второй раз.
АНЯ. Да, да, я поняла, я не нулевой километр, нет, я полный ноль. Моя ось не пересекается, всё мимо меня проходит. Да, я как Владик этот, я ноль полный.
Зашумел холодильник. Аня вздрогнула.
АНЯ. Когда переедем, его выкинуть надо. Пусть у нас всё скиснет, пусть всё сгниёт. Я гниль есть буду и отравлюсь, пусть. Я не могу жить так больше. Знаешь, как я засыпаю каждую ночь? Ты же не спросишь, тебе всё равно. Я жду, пока холодильник этот, бабки твоей, жду, пока он шуметь перестанет. Между этой вот его тряской есть перерыв минут двадцать. Он отдохнёт и снова меня мучить начинает. И в этом перерыве я и засыпаю. Надо успеть. Или до следующего ждать.
МИША. Переедем, новый купим. Я даже не слышал никогда. Ты придумываешь?
Аня достаёт из шкафа освежитель — железный флакон. Миша заходит в комнату. Владик тупо уставился в экран.
Владик, может, на балкон сходим? Воздухом свежим подышим, проветримся. Чего так-то сидеть, глаза себе портить? Выйдите на балкон, вид посмотрите. Вид с балкона, вид нашего с вами любимого города. Да ведь? Пойдёмте. Пока Аня не видит, что вы фильм её любимый пропускаете.
Заходит Аня. Освежитель у неё за спиной. Аня улыбается.
АНЯ. Да, посмотрите вид своего будущего. Вид со своего будущего балкона своей будущей квартиры. Представите, как каждый день будете просыпаться, выходить на балкон и наблюдать это. Там можно и зарядку делать, и чай выходить пить, и даже обедать можно. У нас же там столик стоит. Бабушка оставила. Посмотрите то, что видно с балкона вашего, он же ваш будет. Там и церковь видно, и тюрьму, и кладбище. Три в одном. Очень вид красивый. А кладбища, не думайте, совсем немного, мемориал только.
ВЛАДИК. Да, можно. Фильм правда очень хороший, засмотрелся. Даже забыл, где я.
АНЯ. Правильно, подумали, что дома у себя. Конечно, здесь же дух хороший, я же рассказывала вам.
ВЛАДИК. Да, выйдем, посмотрим. Кладбище? Я и не заметил. Церковь слышал, колокола здесь бьют. И тюрьма, проволока колючая и вышка с охраной. Не знал.
Миша и Владик выходят на балкон. Аня задвигает шторы. Начинает быстро брызгать освежителем.
МИША. Ну и как оно вам? Как? Нравится? Ничего, правда? Мне вот очень всё, но разводимся, жалко. А вам вот повезло, думаю. Тут и лес рядом, деревья хвойные. Ну, на кладбище то есть. С него и воздух свежий.
ВЛАДИК. Это тут, говорят, я слышал, писатель один известный похоронен. Он, говорят, писал много и из-за этого и помер. Здесь? Как-то неприятно, мне кажется, вот так вот рядом с местом захоронения…
МИША. Ой, да вы не бойтесь, спите себе. Мы же спим, никто нас не тревожит, никто не приходит по ночам. Да здесь уж семьсот лет никого не хоронят, тут уж все трупаки удобрением стали. Да, а писатель этот, я не помню его фамилии, он почти под нашими окнами лежит. Вы ляжете спать, а вам его рассказы и повести приснятся, что-то умное и интересное. Он же известный, наверное, что-то такое писал. И, понимаете, получится, что вы, как и мы, сейчас, рядом с самым настоящим писателем спать будете. Понимаете?
ВЛАДИК. Это очень интересно, да, над этим надо подумать, надо. Я вчера вечером домой шёл. И вдруг впереди увидел, мне показалось, будто мой дом горит, будто во всех его окнах, во всех квартирах, будто пожар начался. А на самом деле всё не так страшно. Это солнце садилось, закат красивый очень. Садилось медленно и в моём доме отражалось, в каждом его стёклышке. И я подумал, значит, завтра тепло будет. И правда, тепло сегодня. Жара.
Молчат.
МИША. А вы, простите, верите в международный центр всемирного космического разума?
ВЛАДИК. Что?
МИША. Это есть центр такой. Не слышали? Ну что же вы, как будто совсем не интересуетесь всемирным космическим разумом. Нет? У меня есть листовка, она положительно заряжена. Если вы прикоснётесь к ней, то у вас сразу всё хорошо станет, исполнятся любые желания. Все задумки воплотятся в жизнь и закончатся счастливым финалом. Хотите? Я не всем даю прикоснуться, но для вас сделаю сегодня исключение.
ВЛАДИК. Не знаю даже, я чего-то не слышал про такое. Это правда, разве? Это по вере, что ли? У вас же бабушка набожная.
МИША. Это для всех, тут, главное, мысли хорошие иметь и желание. (Миша достаёт из кармана свёрнутый листок, разворачивает.) Вы сначала придумайте желание, мысленно, загадайте его, а потом с закрытыми глазами дотроньтесь до моей листовки.
Владик смотрит на Мишу, тот суёт ему листовку, кивает головой: ну давайте же, давайте. Владик закрывает глаза. Что-то шепчет. Миша пытается сдержать смех. Владик дотрагивается до листка. Миша делает серьёзное лицо.
Только здесь есть одно “но”. Если вы про хозяина этой листовки чего-нибудь плохое подумаете или его надежды не оправдаете, мои, значит, тогда листовка автоматически заряжается отрицательно. И тогда ничего не выйдет у вас, наоборот даже, всё у вас наперекосяк пойдёт. Но мы же не разойдёмся с вами во мнениях? Ведь так? Чего нам делить? Вы квартиру купите, мы разъедемся, переедем. И всё хорошо будет. И заряд листовки и вашего желания останется положительным.
ВЛАДИК. А если не куплю я, что тогда будет?
Входит Аня.
АНЯ. Да, у нас вид хороший, правда? Вам нравится? Только не говорите, что нет, я не вынесу этого. (Смеётся.)
В подъезде громко закричали.
Это у нас тут что-то страшное творится, мы прям замучались.
МИША. Да так это, нет ничего страшного, ну покричат иногда, раз в месяц, у кого ж не бывает. Они, женщины, преувеличивают всё. Вы не подумайте. Они иногда кричат. Это загадка для нас. И чего они собираются здесь, чего кричат?
ВЛАДИК. Это всем известно, у вас тут район криминальный, наркотой торгуют. А в этой квартире наверняка одна из точек сбыта. Чего ж тут непонятного.
АНЯ. Это правда?
МИША. Да нет, что вы, так, наверное, семейные разборки. Район криминальный? Нет вроде бы, у нас тихо на улицах. Мы когда гуляем с Аней, ничего такого и не слышим, и не видим, ничего.
АНЯ. Нет, подожди, а вчера, помнишь, парня били. Представляете, Владик, идём мы вчера и крики слышим. Ближе подходим и видим в темноте — пять парней на одного. И вдруг такой звук, будто раскололось чего-то. А это они взяли какую-то железяку, старую, от фонаря. И по голове тому парню. Этот звук был, потому что у него голова раскололось, да. Мы пришли и скорую вызвали, а адрес не сказали свой.
МИША (смотрит на Аню). Да, да, это мы вчера фильм смотрели. Ничего такой фильм, страшный только. Ей нельзя такие фильмы смотреть, она начинает их с реальностью путать.
Мужики в подъезде закричали ещё громче, слышно, что они там дерутся. Бьют друг друга головами об стены, о двери квартир. Все трое притихли. В двери стучат. Аня вскочила, выключила везде свет. Миша закрыл шторы. Всё стучат и стучат, пинают двери ногами.
АНЯ. Я ни за что не открою, ни за что.
МИША. Нет. Ты думаешь — я открою? Нашла идиота. Они нам головы отвернут и в мусоропровод кинут.
ВЛАДИК. Я же сказал — район криминальный. Я в газете работал, мне всё известно. Это точно, у вас тут наркоточка или, может быть, даже наркопритон. У вас на подъезде ни замка кодового, ни ключа, ничего, проходной двор. Вот они и собираются.
АНЯ. Ой, как неудобно получилось. Вы к нам, можно сказать, жить переезжаете, а здесь такое. Но это в первый раз, это правда. Я не встречала такого ещё. Покричат и перестанут, не мешали нам особо. И тут вдруг. Это назло всё, всё назло нам.
МИША. Щас кончится, щас, не поделили чего-то, щас.
Стук, непонятные крики, кажется, что сейчас выбьют дверь и ворвутся сюда.
АНЯ. Я через балкон вылезу, я боюсь их, я вылезу. Кто там решётки поставил, как мне вылезти, как?
МИША. Успокойся ты, они не посмеют.
ВЛАДИК. А если обколотые, они, думаете, понимают что-то? Им хоть мать родная, хоть соседи, им всё равно, одно лицо для них.
АНЯ. Вылезу, вылезу, убегу, я сломаю решётки, я перегрызу их, я к маме жить пойду, я убегу отсюда.
Аня начинает бегать по комнате, что-то собирать.
МИША. Успокойся, ты не одна здесь. Забыла на нервной почве?
Аня села на диван. В дверь всё ломятся.
АНЯ. А и вправду, чего это мы испугались? Кого мы боимся? Мы у себя в квартире. Никого не трогаем, никому не мешаем.
Аня включила везде свет, раздвинула шторы.
А сейчас, чтобы отвлечься от этого, давайте рассказывать друг другу какие-нибудь страшные истории.
МИША и ВЛАДИК. Что?
АНЯ. Не хотите? Ну, тогда давайте смотреть какое-нибудь страшное кино.
Аня вставляет кассету, включает телевизор. Делает полную громкость. Начался какой-то фильм ужасов — крики, вопли, рычание. А в подъезде никак не унимаются. Там тоже свой фильм ужасов.
Сцена пятая
За окном темно. Владик сидит на диване. Аня и Миша стоят, смотрят на него.
ВЛАДИК. Вы извините, конечно, что я вот так вот с вами. Нет, мне не надо, я не соглашусь.
АНЯ. Это всё из-за этих, да? Дак всё уже, их забрали. Мы ж слышали. Нет, ну подумаешь — наркопритон был, сейчас-то не будет уже.
МИША. Такое у всех бывает. Было и не будет больше. Это даже, можно сказать, повезло вам. Тишина теперь.
ВЛАДИК. Нет, мне всё равно. Понимаете, я еще, когда зашёл днём — тогда и сказать хотел вам, что передумал покупать квартиру. Хоть вашу квартиру, хоть любую другую, передумал покупать. Я ведь зачем пришёл-то, нет, зачем я вообще газету купил, позвонил вам, я, понимаете, жизнь поменять хотел. Решил, сначала работу поменяю. Я журналистом в газете работал, ушёл. Затем, думаю, квартиру куплю, десять лет деньги копил. Но вот вдруг понял утром сегодня, проснулся, лежу, один в комнате, на потолок смотрю, на стены. Я снимаю комнату. Лежу и думаю, ну, куплю я квартиру, ну, поселюсь в ней, и всё ведь по-старому пойдёт. Ничего так и не изменится в жизни моей. Как просыпался я утром, с мордой опухшей и в футболке мятой, так и буду просыпаться. Как не хотел вставать с дивана своего, так и в новой квартире на новом диване не буду хотеть. Наверное, думаю, надо в другой город уезжать, понимаете, надо, чтобы картинки за окном квартиры, картинки из окон трамваев-автобусов поменялись, чтобы они другие были. Здесь небо кажется низким, на голову давит, нет простора. Поеду, посмотрю, проверю. Может, и вправду изменится, может, будет наконец что-то настоящее. Может, будет что-то в жизни моей.
АНЯ. Так, значит, значит, знал уже, значит, знал, как пришёл к нам? Мы тут перед тобой, как крысы цирковые. Про бабушек ему, про дедушек. А он сидел, слушал, улыбался своим ртом беззубым и знал, что накроет он нас. Сейчас, думает, как скажу им. А мне что, мне не стыдно, они ж никто мне. Мне, видите ли, надоел город этот и они, следовательно. Их пейзажи за окном, их трамваи на рельсах. Всё надоело. Нет, но я же культурный, конечно, я всё до конца дослушаю, я буду улыбаться в ответ, я буду головой кивать. Дослушаю до конца и интеллигентненько объясню уродам этим всё, слезу даже пущу для верности.
ВЛАДИК. Надо сначала было, всё рассказать вам и уйти.
АНЯ. Нет, Миша, мы не выпустим его отсюда. Вижу, что ты согласен и поддерживаешь меня во всём. Мы будем держать тебя здесь, пока ты все бумаги не подпишешь. Запоминай, Владик. Я такой-то, подписываюсь кровью своей, что покупаю квартиру эту у таких-то и таких-то за такую-то сумму. Вот сделаешь всё, как надо, всё тогда, отчаливай, а так нет.
МИША. Ань, ты чего это? Ты не из фильма слова, нет?
АНЯ. Он наш шанс единственный. Кто поедет к нам? На него все надежды были, забыл?
ВЛАДИК. Я очень сожалею, что вот так вот с вами. Я как лучше хотел.
АНЯ. А как всегда получилось.
ВЛАДИК. Я вам разве был обязан чем-то? Могу посмотреть квартиру, спросить о всех её минусах и плюсах. Посмотреть, примериться, подумать. И, главное, в любой момент я могу отказаться.
АНЯ. Это ты мог бы взять и отказаться, у других людей, в других городах, раньше. А здесь, в нашем наркопритоне, в нашем клоповнике — нет. Потому что знаешь, кто стоит перед тобой, знаешь, с кем ты разговариваешь сейчас, нет? Так знай, я — нулевой километр, я могу всё. А что ты говоришь мне тут, на это мне абсолютно по барабану. Барабан такой, это инструмент юных пионеров, пионер — всем ребятам пример, слышал?
МИША. Давай отпустим его и поживём ещё здесь.
ВЛАДИК. Да, да, поживёте. Может, помиритесь ещё, разводиться, может, передумаете. А я домой пойду, у меня там, кажется, цветы не политые.
АНЯ. Как только бумагу подпишешь и пойдёшь цветы поливать свои. Мы проводим тебя. Очень хочется на твой потолок и стены посмотреть, увидеть, что ты там по утрам наблюдаешь. Рассказывал интересно, душевно так, задевает.
МИША. Ты сегодня всех достала, пусть идёт. У тебя ключи? Отдай ему. Нет, сама открой и выпусти его.
АНЯ. Да, вы посмотрите внимательно, двери у нас железные, на окнах решётки, выбраться вариантов у вас нет. Я даю вам бумагу, ручку, вы подписываетесь и уходите на все четыре стороны. А через неделю, или сколько там установят, мы съедем, и вы можете свои цветы с диваном сюда притаскивать.
МИША. Я не играю в это больше. И, вообще, я в “ночную” сегодня. Оставайся тут одна с ним, мне плевать.
АНЯ. Ну и вали, работничек.
ВЛАДИК. Нет, подождите, а как же я? Мне что, с этой повёрнутой ночевать придётся? Я ночевать с ней должен? Зачем я газету купил эту? Миша, прошу вас, пожалуйста, возьмите меня с собой, не оставляйте меня.
МИША. Если сказала — не выпустит, пока бумажки не подпишешь, значит, и не выпустит. Так что решайте, думайте, у вас вся ночь впереди. Времени достаточно. Хотя, думать тут нечего, у вас выход один. А если её хоть пальцем тронете, оболью вас бензином и подожгу. Или нанесу двадцать ножевых ударов, заверну в мешок и скину в какую-нибудь яму глубокую. Так что подумайте. Вам есть о чём. (Смеётся.) Так во всех фильмах делают. Надо попробовать. Всё, спасибо за внимание, я ухожу. Мне всю ночь за рулём ещё. Мне на таких же всю ночь любоваться, насмотрюсь ещё. Я вот иногда, когда выхожу из дома, смотрю на свои вещи, смотрю, как они лежат. Смотрю, как я оставил их. И думаю, если вдруг я не вернусь, если я умру, представляю, что увидят люди после моей смерти.
Действие второе
Сцена шестая
Во всей квартире темно. Свет зажжён только в туалете. Там открыта дверь, на полу много воды. Потоп настоящий. Аня и Владик стоят на коленях, у них в руках тряпки. Они выжимают воду в ведро. А вода на полу всё появляется и появляется.
АНЯ. Я не могу больше, Владик, я спать хочу. Владик, можно я спать пойду, ты отпустишь меня? (Бьют часы.) Уже три ночи, слышал? Я спать хочу, ну отпусти меня. Ладно, пошутила, куда ж ты без меня-то, не оставлю тебя, хорошо.
ВЛАДИК. Мне не привыкать, я только в три и ложусь всегда. Могу, если надо, вообще всю ночь не спать. И ничего потом, как новенький.
АНЯ. Три ночи. Туалет. Холодный пол, вода из ржавых труб. Я к маме жить уйду. Я брошу это всё. Его брошу. Уйду. Соберу утром вещи и сбегу, пусть ищет.
ВЛАДИК. Да, с разводом долго, наверное. Вы подали уже, нет? Может, передумаете ещё. Решите вдруг, что жить друг без друга не сможете.
АНЯ(смеётся). Ты откуда, от верблюда? Мы не женились даже. То есть он не был женат на мне, а я не отдала ему свою руку и сердце. Он предлагает, а я отказываюсь. Это получается, что я круг. Кружусь себе, кружусь. А Миша — он в центре этого круга, он в центре меня. Я вокруг него двигаюсь, он совсем рядом. И он меня видит, и я его. Но не могу прикоснуться к нему.
ВЛАДИК. Это красиво. Круг. Он в центре. А есть вписанная и описанная окружность. Не смешно?
АНЯ. Я не пойму никогда, и как это люди всю жизнь с одним человеком рядом живут. И утром с ним, и вечером, и в ванной, и в туалете. И каждый день. Он надоест мне, или, может, я ему быстрее, лет так через…
ВЛАДИК. Сто.
АНЯ. Если бы. Лет так через пять, так я думаю. Надоедим друг другу, и всё тут. Как потом жить дальше. И всё равно разводиться придётся. (Смеётся. А вода полилась быстрее.) Что у нас тут — Бахчисарайский фонтан? Не похоже вроде. Там пахнет по-другому.
ВЛАДИК. Я услышал недавно, что во времена Пушкина — это же наш золотой век — вот, тогда у них вообще было принято, чтобы жёны изменяли мужьям. А если у женщины не было любовника, она, значит, и вообще ничего из себя не представляет хорошего. И мужу за неё было стыдно даже. Конечно, все говорили — она у него совсем никакая, у неё даже одного ухажёра завалящего нет. И мужья эти специально приводили жёнам своим любовников. Покрасивее, помоложе, на свой вкус. Для слухов. Чтобы потом везде все кричали, что его жена такая красивая, что у его жены куча любовников, что она от них отбоя не знает.
АНЯ. Первый раз слышу. Ты где высмотрел это? В газете, на последней странице, где анекдоты — шутки разные? Есть люди, которые в газетах только эти страницы и читают. Тащатся от них. Купят газету и как приклеенные. И смеются, смеются. Ты такой же? А я возьму, читаю, и не смешно мне. Или иногда, так, улыбнусь, бывает. А им смешно. Или тоже другие. Покупают газету и на неделю вперёд передачи — фильмы кружочками, яркой пастой отмечают. Что им посмотреть, что им не забыть, когда телевизор свой включить любимый. Я чувствую, ты точно так же и делаешь. А на полях, на свободном месте, самое интересное записывают, восклицательные знаки ставят. Точно, ты оттуда же?
ВЛАДИК. Да я вообще не смотрю телевизор и газеты не покупаю эти. Я ничем не интересуюсь, просто живу. Не женаты? Обманули зачем-то. Когда этот фонтан-то ваш бить перестанет, надоело.
АНЯ. Чтобы на тебя впечатление произвести, чтобы ты квартиру нашу купил побыстрее. Чтобы уж наверняка поверил. Я всё продумала. Я находка. Тебе во сколько выйти надо? Он закрыл нас. Он рано придёт. После ночи, в шесть. Успеешь, если надо куда.
ВЛАДИК. Успею. А я испугался тебя. Подумал, а вдруг ты на голову больная. Мне вечно везёт на таких. Наверное, сам тоже не очень нормальный. Нет, ты не думай, не в смысле, что больной, но и не очень здоровый, вообще-то.
АНЯ. Это опять нашу трубу прорвало. Они в своём жэке не могут нам трубу новую поставить, нет у них, видите ли. Они её нам цементом намажут и обратно сваливают. А её прорывает. Нет, я согласна, если б это из-за нашего говна было. Не так бы обидно было нам мыть это всё сейчас. Это если с третьего спустят, вода по трубе по нашей, и потоп. Запомни, если с первого прибегут — нас нет дома. Они же знают, что это сверху, пускай к ним и ломятся. Неча к нам. Мы в Африку уехали, бананы там с яблонь срываем.
Аня встала, взяла ведро, выливает в ванную. Владик не может подняться — затекли ноги.
ВЛАДИК. Всё, не бежит больше, приди, посмотри. У них перерыв там? Может, вся семья уже сходила, нет? Руки не выжимают, сил нет.
Владик подошёл к Ане. Стоят, долго моют руки.
АНЯ. Ты думаешь, это только с третьего? Я больше слесарей знаю теперь. Они у меня консультации по выходным во дворе получают. Я скоро вообще из киоска туда работать пойду, начальником. В самом центре буду. У нас по нашему стояку — труба общая, сверху, с девятого, и донизу. И если на девятом, восьмом, седьмом, шестом, пятом, четвёртом или третьем сходят в туалет, спустят воду, то вода по этой трубе к нам побежит, и потоп. Понятно? А через пол на первый доходит. У них там весь потолок мокрый, я ходила. Они на нас злые.
ВЛАДИК. На тебя злые? Хочешь, я к ним, прямо сейчас и скажу, что ты не виновата. Придумали ещё, злиться на тебя, тоже мне.
АНЯ. А я заметила, у меня часто летом или осенью бывает. Вот я обозлюсь на кого-нибудь, за дело обозлюсь. Если и вправду он виноват. Последний раз с Мишкой было. Обозлюсь, пройдёт минут несколько, и вдруг гром. Погремит и перестанет. Будто бы это я его своей злобой вызвала. Может, от Мишкиной бабки передалось мне?
ВЛАДИК. Она же псалтирь наизусть, набожная, тоже наврали?
АНЯ. Пошутили. Это анекдот такой, новый. Она тут такое творила, чуть квартиру один раз не подожгла. Ладно, соседи заметили. Эти же, с первого, запах почувствовали.
Пол в туалете опять наполнился водой. Аня и Владик опять сели на колени, опять выжимают воду в ведро.
Да, обманули, а ты поверил. Меня вот тоже всю жизнь обманывают, ничего привыкла уже.
ВЛАДИК. И я обманул тоже. А что? Мне тоже можно. А вы поверили. Нет денег у меня, знаешь какой нищий я? За квартиру за три месяца должен, не могу работу найти. Мне лень работать. Дома сижу, в окошко пялюсь. И телевизор не смотрю, и книг не читаю. А тут — квартира. (Смеётся.) Хотел посмотреть, эксперимент провести хотел. Посмотреть — и как это люди: увидят объявление в газете, позвонят и приходят. И как это они вообще общаются по объявлениям этим? Интересно было. Зря старались вы. Нет денег, нет. Обманул вас всех, обманул.
Аня бросает тряпку на пол. Обрызгала Владика. Он вытирает лицо руками.
АНЯ. Мой один теперь! Таких прибивать надо. Сволочь ты последняя! Сейчас я тебе устрою, бежать некуда, увидишь, обещаю тебе. Я что, я привычная, мне всё равно. Сейчас, через минуту, через секунд несколько, сейчас, вонять начнёт здесь. На стены полезешь, а там… Что пришёл сюда — сто раз пожалеешь! Сейчас, сейчас, начнётся.
ВЛАДИК. Это же не против вас конкретно. Это же я так — эк-спе-ри-мент. Я их часто провожу. У меня их много. Один раз ходил и всех своих друзей обижал. Просто на их реакцию посмотреть хотел. Потом полгода мирился. Это сложнее было. И здесь, с вами, тоже. Я как будто учёный, ставлю сам на себе опыты. Потом книгу издам. И про тебя там тоже будет.
АНЯ. Спасибо. Да, да, эксперимент, завоняет, подожди ещё. У нас тут крысы в стенах, в полу жили. У нас тут мусоропровод в доме, они и пришли, прибежали и размножились. По подъезду косяками бегали, кошек ели наших. Привезли отравы и вытравили их. Они, кто где был — там и сдохли. А были — везде они. Как вытащить? Дом вскрывать если или сваливать отсюда. Мы и живём с ними. Мы сами крысами стали. От нас мертвечиной, падалью воняет. Я зверь, я крыса, я съем тебя.
Аня подходит к Владику. Он обнимает её.
ВЛАДИК. Да, чувствую, пахнет. Это с кладбища, наверное. Нет? Весь дом — кладбище.
В дверь звонят. Потом стучат. Аня и Владик так и стоят, обнявшись.
АНЯ. Это они, снизу. Пусть помучаются, не буду вытирать больше, устала.
ВЛАДИК. Ты любишь его?
АНЯ. Да.
ВЛАДИК. А почему так тогда?
АНЯ. Как так? Не знаю.
ВЛАДИК. А он?
АНЯ. И он любит.
Целуются.
АНЯ. Подожди, я тебе покажу что-то.
Аня подводит Владика к подоконнику, открывает штору.
Ну смотри, смотри, что видишь? Смотри, не бойся.
Владик долго смотрит в окно, молчит.
ВЛАДИК. Ночь, не видно ничего. Темнота. Даже фонари отключили. Нет, смотри, там огонёк в небе мигает, самолёт, значит, летит. Это куда он?
АНЯ. Я маленькая была, у нас самолёты редко пролетали. И мы увидим если его, услышим, как он воздух рассекает. Выбежим на улицу, в окно высунемся и радуемся, радуемся. А здесь часто, да, один за другим летают. И полосы от них — кресты по всему небу. И не радостно уже. Так, обычно.
ВЛАДИК. Самое лучшее, это когда ещё не до конца стемнело, и на небе видно уже звёзды, и ещё полосы от самолётов пролетевших. А я знаешь о чём мечтал всегда? Я хотел бы виолончелистом работать в симфоническим оркестре. Таким, знаешь, одним из десяти? Не у края сцены играть, а далеко, чтоб не видел никто, слышал только.
АНЯ (смеётся). Что? Кем? Кем ты работать хотел? Ви-лан-чи-лис-том? Каким ещё виланчилистом?
ВЛАДИК. Да, каждый день приходить, доставать свою виолончель из футляра и репетировать. И играть, играть, играть на ней. И думать всегда только о своих репетициях и концертах. Только о том, чтобы моя виолончель звучала, чтобы она настроена была, чтобы я играл хорошо на ней. Ни о своей семье не думать, ни о своём внешнем виде, ни о деньгах, ни о том, что у меня дома там, ни о чём. Только знать, что есть моя работа, мой оркестр, моя виолончель. И даже спать можно там, рядом с ней, прямо под нотами.
АНЯ. А я на скрипке.
ВЛАДИК. Правда?
АНЯ. Да. Он знаешь что видит здесь? Он не улицу, не дорогу, нет. Он картинку видит, это ему в наследство от бабки досталось. Она заколдовала напоследок его. А как расколдовать — мы не знаем. Он видит, будто машины едут и я иду. И одна из машин давит меня и я умираю. И каждый раз видит, когда подойдёт и штору раздвинет. Он боится, что это всё сбудется.
ВЛАДИК. Вот он точно больной, наверное.
АНЯ. Попробуй только, ещё скажи про него чего-нибудь. Я тебя тогда в унитазе утоплю этом.
Владик чешется.
ВЛАДИК. Кусает кто-то.
АНЯ. У нас и клопы ещё. Нет, это шутка. Их не бывает уже, они все вымерли. Они не настоящие. Это всё выдумка, фантазия, это фантасмагория всё. Ты не верь — их и не будет.
В дверь звонят, стучат, ругаются в подъезде.
Нас нет, мы в отпуске. Забудьте дорогу сюда. А ты один живёшь?
ВЛАДИК. Один.
АНЯ. И не скучно?
ВЛАДИК. Нет. Я не могу, когда со мной кто-то ест рядом. Жуёт, чавкает, достаёт кости изо рта.
АНЯ. Ну да, я заметила. Я о чём-то вечном думаю или вообще — думать нормально начинаю, только когда одна остаюсь. А так, ерунда в голове какая-то.
ВЛАДИК. А я когда один — я ем, как свинья, хожу, как слон, смеюсь, как обезьяна. Животное я, в общем.
АНЯ(смеётся). И я тоже. Мы два зверя с тобой, два животных.
ВЛАДИК. Или ещё у меня бывает. Почему-то вот тебе рассказать вдруг захотел. Потому что темнота, соседи твои ненормальные и квартира эта. Настраивает как-то. Сижу я где-нибудь, где людей много. Где все они видят меня. И вдруг на секунду, на мгновение, кажется, вдруг я чувствую себя одним в этом во всём. И хочется сразу сделать что-нибудь, что я бы, только сидя один, сделал. Крикнуть громко, или почесаться, или ногами затопать, что-нибудь такое. Только одно мгновение, и прошло. И страшно, что я мог бы сделать это, что мог бы поверить в это ощущение и поддаться ему.
АНЯ. А вообще я знаешь о чём думаю? (Говорит очень умно, Владику от этого смешно.) Понимаешь, мы каждый день, всю жизнь — отказываемся от себя. От своих желаний, от своих мыслей. Каждый день предаём себя. Это потому что жить в обществе и быть от него свободным — нельзя.
ВЛАДИК(смеётся). Нельзя, нельзя.
АНЯ. Ну чё ты ржёшь? (Целует его. Потом смотрит ему в лицо.) А ты красивый. Тебе говорили это, нет?
ВЛАДИК. Это ты красивая, не я. Это я тебе сказать должен, я.
АНЯ. Нет, я — это не важно. Сегодня ты — главное. Сегодня ты нулевой километр. Сегодня с тебя всё начинается. Он мне врёт про окно, наверное. А может, и правда, не знаю.
Молчат. Потом Аня отвернулась от Владика. Говорит тихо.
Нет, ты не можешь быть таким красивым, нет. Признайся, что это не ты, скажи, что это не правда. Ты не можешь стоять рядом со мной и не видеть в темноте моих глаз. Это не ты, нет. Меня опять обманывает кто-то. Ну, выходи, скажи, что это шутка, скажи, что ты обманул меня. Выходи, не бойся, я не сделаю тебе плохого. Лучше сейчас, пока я не поверила в него. Не хочешь? Будешь и дальше врать мне? Хорошо, я поверю, что он, что ты мой. Хоть на одну минуту, на один вечер. Я буду прикасаться к твоим пальцам и чувствовать их тепло. Я буду смотреть в твои глаза и видеть в них, что ты думаешь обо мне. И думаешь ли вообще. Потом мы ещё раз посмотрим с тобой в наше окно, увидим там пролетающие самолёты. А когда я обернусь, чтобы сказать тебе — тебя не будет уже. Нет, подожди, не забудь поцеловать меня на прощанье. Я буду помнить этот поцелуй, у меня должно остаться что-то в памяти о тебе. Вот ты стоишь и не слышишь меня. О чём ты думаешь, милый мой? О том же, о чём и я? А о чём я думаю? Кто скажет? Нет, не о том же. Мы ещё не научились думать одновременно. О чём думаю я, о том же и ты. Нет, для этого должно пройти время. А у нас его не будет с тобой. У нас ничего не будет. Ты уйдёшь, забрав свою красоту. А что же мне? А мне? Мне — ничего.
ВЛАДИК. Что это ты сейчас такое тут? Это красиво было. Ты про кого это? Я не понял. Я тоже так же хочу. Научишь? Ну что же ты молчишь? Пообещай, что научишь. Не молчи.
АНЯ. Надо освежителем от крыс набрызгать. А то задохнёмся до утра тут.
Сцена седьмая
Аня лежит на диване. Миша стоит у окна.
МИША. Аня, смотри, слушай, я вижу всё. Всё вижу, что за окном этим. Я всё вижу, Аня.
АНЯ. Прозрел, что ли? И что?
МИША. Ну как что? Я дорогу вижу, я церковь вижу. Я колючую проволоку даже. Вон женщина идёт с сумками. Я и её вижу. Это настоящее всё, не бабкино колдовство это. Настоящее. Это правда.
АНЯ. А дальше что? Видит он.
МИША. Дальше? Дальше там дорога и лес. А наверху небо. Иди, подойди, вместе посмотрим. Мы никогда с тобой здесь в окно не смотрели вместе, ну, иди же. Смотри, самолёт пролетел, полоса за ним тянется белая. Аня, ещё один. У нас тут самолёты летают, я не знал даже, красиво очень. Смотри, крест на небе.
АНЯ(смеётся). Полосы, крест, поздравляю.
МИША. Здесь ничего не осталось страшного. Оно вдруг настоящим всё стало. Ты что-то про Владика говорила, я не понял, я не отражаю ничего, что там?
АНЯ. Ему идти надо было. Я про ключ наш, припрятанный, вспомнила и нашла. Он и пошёл. Дай поспать мне. Я с работы отпросилась, хорошо, подменили на сегодня. Всю ночь на ногах.
МИША. Нет, подожди, ты ещё про него что-то, я же слышал, забыл. Что-то такое, скажи, вертится, не могу вспомнить.
АНЯ. Когда вспомнишь — разбудишь, ладно? Глаза закрываются, честно. Всё, я уплываю, меня больше нет здесь. Можно?
Молчат.
МИША. Я девушку сбил, она на тебя похожа очень. Она красивая. Я поэтому и долго так. Уже перед окончанием смены, часов в полпятого. Я мужика высадил. Сам поехал. Только из его двора вырулил. Она прямо на красный шла. Она видела, что красный, что я еду, она не пьяная даже. Она знала, что так будет. Она специально, я там понял ещё. Я разогнался только, и она сразу. Родных разыскивают, она из другого города, у неё студенческий с собой был. Жила, жила и под машину мою. Это я её в окне этом видел. Это моя машина задавила её. Это не ты была, не бойся. Всё кончилось.
АНЯ. Дай поспать, говорю, опять ты сказки свои рассказываешь. Надоело.
Миша подходит к дивану. Кричит:
МИША. Я сбил её, я. Я убил её, понимаешь? Какие сказки? Это правда всё, правда. Разлеглась тут, спать она хочет. Не выспалась ночью? А чего? Спала бы себе спокойненько.
АНЯ. Правда, говоришь? Значит, не я это — на красный свет и нет меня больше? Только память обо мне, мои очертания, не я?
МИША. Нет, ты здесь, ты со мной.
АНЯ. Я была с ним, с Владиком этим. Я про тебя забыла, забыла, что ты есть вообще в жизни моей. Несколько часов тебя не было в моей жизни. Он почему-то очень красивый ночью был. Я даже удивилась, что раньше не заметила. Я поняла — он оборотень, он меняется по ночам. Он превратился в кого-то красивого, он другой стал, только до утра. Ты бы не узнал его. Я поняла вдруг, я всей своей кожей, что есть одна моя жизнь. Я не буду жить больше. Она ни твоя эта жизнь, она ни его, она ничья больше. Она моя только. И никто мне не даст прожить её заново, никто мне её вторую не даст. Я поняла, что стану жить и делать то, что только мне хочется. Иначе зачем нужна она? Зачем я живу тогда?
Миша сел рядом с Аней. Смотрит в окно. Жмурится от солнца.
МИША. Ты обманываешь, ты врёшь мне. Чтобы позлить, чтобы опять отомстить за что-то? За что? (Молчат.) Я хочу весь этот свет, всю эту радость из окна, с улицы в комнату запустить в нашу. Чтобы и здесь так же было. Там новый день, там всё другое. Я хочу, чтобы изменилось всё, чтобы это всё в тебя и в меня вошло.
АНЯ. Закрой шторы, я не люблю, когда в шары светит. Это твоё солнце, этот твой свет — он раздражает меня.
МИША. Я всю жизнь слышу, что Земля наша вокруг Солнца кружится. Я знал это, но не мог представить себе. И только вчера утром понял. Ты лежала здесь, мы лежали долго с тобой. И луч из окна, полоса солнца — он сначала на лице был твоём, потом на шее, на груди…
АНЯ. Мужик в магазине говорит продавщице: “Пойдёте ко мне в гости, я один живу? Водка есть у меня, колбасы-сыра у вас купил. Ну что, красавица, когда ждать?” А продавщица стоит, молчит, улыбается. “Дурак”, — думает. А он: “У вас год на раздумье, запомните, год. Потому что больше я не вынесу, не выдержу я, умру, любви-то нет у меня. Как жить?” Правильно, нет её. Если ноль всего, если нет ничего, значит, и напротив этого слова — ноль стоит.
МИША. Ты не видела? Там машины во двор приехали. Говорят, у нас у всех чистку делать будут. Говорят, не будет пахнуть больше. Может, и вправду, а? Соседей встретил, их опять затопило, говорят. Я сказал, что нас дома не было. А вы здесь с этим сидели.
Миша берёт какую-то попавшуюся под руку книгу. Со всей силы кидает её в окно. Стекло разбивается.
Сцена восьмая
Миша сидит на полу у входной двери. Аня стоит рядом, в руках у неё большая сумка. Миша не пускает Аню, она плачет, толкает его, пинает ногами.
МИША. Не уйдёшь ты. Здесь твой дом. Вот и сиди тут. Не уйдёшь. Я не сойду с места этого. Я здесь жить буду, не выпущу тебя.
АНЯ. Я к нему собралась и пойду к нему. Я найду его, я с ним жить буду.
МИША. Не смеши меня. Куда пойдёшь? Его нет больше, забудь.
АНЯ. Вот увидишь, я найду его. Я выйду на улицу, а он мне навстречу выйдет.
МИША. Мечтай больше. Он забыл тебя.
Аня опускается на пол, рядом с Мишей.
АНЯ. Забыл? Да, наверное, забыл. Он оборотень, он проснулся утром, вышел отсюда на свежий воздух и забыл всё.
Молчат.
МИША. Ты живешь и не знаешь, что самое красивое в этом мире. Это моя тайна, я знаю теперь истинную красоту. Я понял недавно это, я всё разгадал. Когда мы лежим вместе, и ночь давно уже, и ты заснула рядом со мной. А жарко в комнате, ты ворочалась долго, а потом одеяло откинула. В комнате только свет с улицы и от включенного телевизора свет — там беззвучные картинки мигают, всё, чтобы не разбудить тебя. А свет падает и ложится на твое тело, он боится разбудить тебя. Самые красивые мгновенья в жизни — картинки с телевизора мелькают на твоём теле, твоя кожа светится. Я люблю лежать и смотреть на тебя.
АНЯ. Нет, ты не знаешь ничего, ты совсем ничего не знаешь, Миша, ничего.
МИША. Что? Я простил тебя. Ты не уйдёшь, я не брошу тебя, ты не бойся, не плачь, спокойно, не говори ничего.
АНЯ. Ты не понимаешь, Миша, что этого нет ничего, нет, дорогой мой. Ты просыпаешься утром, глаза открываешь, видишь меня, идёшь в туалет, в ванную, на кухню, а потом в машину свою садишься, а я встаю, вижу тебя, тоже иду в туалет, в ванную и на кухню, а потом в свой киоск. По выходным мы ходим к нашим родителям, ты делаешь мне раз в неделю предложение, я отказываюсь раз в неделю. И всё, Миша. А остального всего для нас нету ничего и не будет никогда в жизни.
МИША. Да, мы идём, мы встаём, мы работаем, всё хорошо у нас.
АНЯ. Ты не понимаешь, что нет ничего. Оно проходит быстро всё, что-то хорошее, что-то светлое, а раз проходит, значит — и нет его… Мы приехали отдыхать куда-то, а мама сказала — ты на улице постой, лето, жара была, чего в помещении париться, а я пока документы оформлю, сказала и за дверь ушла. Я не стала просто так стоять на одном месте, мне скучно было, я обернулась на эту дверь, чтобы запомнить, и гулять пошла. А в карманах у меня шоколадные конфеты были, они растаяли и текли по рукам, я доставала по одной, шла и ела, шла и ела и забыла про всё, и про маму за той дверью, и про свой город. И вдруг поняла, что не знаю, где я, я просто потерялась тогда, просто забыла, в какой стороне та дверь. И мне казалось, что я потеряла всё, что больше не будет того, что было раньше, всей моей прежней жизни не будет. Не будет мамы, не будет самолёта, который увезёт меня обратно, и того — обратно тоже не будет. Я шла и плакала и ела эти конфеты, только они остались от моей прошлой жизни. Больше ничего, только это, Миша. Ничего. Только очертания ночью, квадраты от рамок в темноте комнаты, полосы света от дорог ночных, только фонари за окнами электричек, ничего больше.
МИША. Успокойся, не начинай свою песню — крысята учатся летать, не надо.
АНЯ. Ты обещаешь, что мы поедем искать этот километр нулевой, обещаешь?
МИША. Куда деваться, поедем, возьмём отпуск, соберёмся с тобой и поедем. Хоть куда поедем, куда скажешь только.
АНЯ. Мы соберём вещи, мы сядем на дорогу и выйдем из нашего дома, убежим от твоего окна, убежим.
МИША. Да, да, соберём вещи, посидим на стульях и выйдем.
АНЯ. Мы пройдем через весь наш двор, через все скамейки и деревья, мы попрощаемся с ним на время, чтобы забыть его, пока нас не будет, чтобы уйти и оставить всё плохое здесь и не думать о нём во время нашей дороги и потом, там, на нулевом километре. Доедем до вокзала и купим билеты в кассах. Только сначала спросим в справочном про наш километр, потом отстоим в очереди минут сорок, потом дождёмся поезда и займём наши места.
МИША. Скажите, пожалуйста, а где у вас тут нулевой километр находится, мы больные, нам туда надо?
АНЯ. У нас будет верхняя и нижняя полка, я буду ехать на верхней, а когда захочу есть — буду спускаться к тебе.
МИША. Надо взять еды побольше, ехать и есть, есть, есть.
АНЯ. А иногда я буду пускать тебя к себе и мы будем лежать вместе, совсем рядом, и бояться упасть, когда поезд начнет поворачивать, или когда отправится с очередной станции, или когда резко затормозит.
МИША. Конечно, я тогда обязательно упаду и сломаю себе голову, а ты, в конце концов, останешься виноватой. Нет, тебе надо — спускайся ко мне, я ни за что не полезу.
АНЯ. А за окном будут только деревья, одни деревья и всё, а мы повернёмся к стеклу запотевшему и будем смотреть. И нам не надо будет ничего больше, так кажется, так правильно?
МИША. Правильно, ты всё правильно говоришь, ты права во всём, всё гладко будет, всё супер, поедем, найдём километр этот, выйдем там, разожжём костёр, оставим какую-то памятную надпись на дереве или даже воткнём флаг, как делают все настоящие путешественники. Всё правильно, всё. А когда обратно вернёмся — то разобьём окно это, вставим новое и напишем письмо какому-нибудь важному начальнику и попросим, чтобы нам вскрыли полы, вытащили оттуда крыс, а потом и вообще чтобы убрали из нашего дома мусоропровод.
АНЯ. Мы поймем, где начало всего, может быть, там будет что-то, раз здесь нет ничего.
В дверь звонят. Аня встала.
Да, нам надо стекло вставить, холодильник новый и трубу в туалет. Сходим, купим, чтобы спать спокойно? (Пауза). Нет, нам не надо ехать никуда. Наш дом этот, он как раз и находится на километре, он на нулевом километре стоит. Здесь граница. Здесь начало и конец всего.
Вдруг дверцы шкафа открылись и с верхней полки посыпались указатели с железнодорожных путей. Белые таблички с черными цифрами. Летят сверху и с грохотом падают на пол. Забили часы. Бьют, бьют, уже тринадцать, четырнадцать, пятнадцать раз. Аня с Мишей сидят на полу, закрыли головы руками.
Это что тут — ядерная война началась? Это извержение вулкана, что ли?
Вдруг тихо стало. Не летят таблички больше. И часы остановились, не тикают даже. Аня подползла к табличкам, перебирает их. Находит одну — с цифрой ноль.
Я же говорила, смотри, здесь это. Он здесь — наш нулевой километр, не веришь?
В дверь опять звонят. Миша, не поднимаясь с пола, открывает дверь. На пороге Владик. В руках у него чемодан.
ВЛАДИК. Привет всем. Салют, слышите? А, общаться не хотите. Ну хорошо, я не настаиваю. Я уезжаю вообще-то. В мою квартиру другие заехали, живут уже. А я лучше себе искать поеду. Найду, может, если есть оно. (Ане). Может, со мной рванёшь? Нет, не хочешь? А чего? А, по крысам скучать будешь? (Смеётся). Миш, отпусти её, она и сумочку собрала, как знала прямо, отпусти. Отпусти, чего тебе стоит, она не нужна тебе, в окно смотри и радуйся.
МИША. Убирайся.
ВЛАДИК. Поедем, чего ловить тут? Я знаю, что показать тебе, поедем, не пожалеешь, обещаю.
АНЯ. Ты оборотень, уходи отсюда, ты не нужен мне.
ВЛАДИК. Оборотень? (Смеётся). Да, я просыпаюсь утром и всё, что ночью было, всё забываю сразу. Не поедешь? И тебя забыл. Кто ты — я не знаю. Я бы подумал на твоём месте. А это что у вас тут, где набрали? На мусорке рылись? Богатый улов, поздравляю. Весело у вас, только мне не нравится, проблемка. Чао, я напишу.
Владик уходит.
АНЯ. Это от бабки твоей, да? Она тоже мой нулевой километр искала? Она тоже верила? Мы с ней родственными душами оказались. Это она — наследство тебе. Это она нам — подарок свадебный. (Смеётся). Нет, не надо, спасибо, не надо этого нам, не надо.
Аня встаёт. Выкидывает указатели в разбитое окно.
Нет, нет ничего здесь. Ноль полный везде.
Долго держит в руках последний указатель — с цифрой ноль. И его за окно выкинула.
Это враньё, нет этого километра. Придумали. Только ты есть у меня и я у тебя есть, и ничего больше.
КОНЕЦ