Опубликовано в журнале Урал, номер 8, 2002
Евгения Викторовна Изварина — родилась в г. Озерске Челябинской области. Окончила Челябинский институт культуры. Работает в библиотеке Уральского отделения Академии наук. Стихи публиковались в журналах “Урал” и “Уральская новь” Издано три книги стихов.
***
Когда-нибудь сам
дойдешь,
но лучше тебе не знать,
что левой рукой крадешь
у правой, забыв как звать…
Спиши на
сердечный сбой,
осадок, мазутный жмых.
…Забыть — это взять с собой —
куда не берут живых.
***
В пыли квартир
незаселенных
глотком, кивком перепадешь,
до слов коленопреклоненных
неосторожно снизойдешь —
готово, вот она, уклейка,
в руке: не бритва плавника —
так неразменная копейка
на телефонных ползвонка
по ценам позапрошлой эры.
Но не новее — полумрак,
где пыль прокуренной портьеры
вдыхает незаконный брак…
***
…а и тот —
последний,
лишний и смурной
за снежком, за летней
мятой заварной,
в пестроте
помарок,
путанице строк
а и тот огарок
тоже — вечерок,
только — прочерк.
…Или
горше — наяву
тем, кто вместе пили
сонную траву,
плыли на пароме,
рвали бересклет,
в незнакомом доме
жили двадцать лет…
***
…став крестиком на ткани
и меткой на белье.
Б. Пастернак
Кто над нами —
метчик, вышивальщик,
даром что приварок неказист, —
в полотно иголкою ныряльщик,
красной ниткой в хаосе связист?
Самолетик плавает
кругами,
мед разлуки пьют в монастырях…
кто над нами — с нашими долгами
при своих запретных козырях?
***
Но била их такая дрожь,
Что наземь выплеснулась влага.
Г. фон Гофмансталь
Было раз
улыбались
слабость и жизнь назад
брызги не возбранялись
и за глаза разлад
с кровью о край фужера
что за дела дела
озноб как высшая мера
непониманья тепла
***
Там, где носа
комар не подточит,
снимет пенку смычок.
…А над эллингом
старым стрекочет
жестяной ветрячок.
Ловит ветер, слывет одиночкой,
щебетун, верхолаз —
где горит над понтонною бочкой
уцененный алмаз,
и к стеклу примерзает ресница,
и в последней главе
к скорой радости — радость
приснится,
синева — к синеве.
Городок
В.А. Изварину
В том сентябре по
телику крутили
теперь уже старинный боевик.
Там делали ковбои что хотели:
сперва палили, кто куда привык,
а после — мордобой душистых прерий
герою поспособствовал зело…
В том сентябре уже
и кафетерий
кустарной медью в парке замело,
но был еще буфет в полуподвале,
где телемастер рублик похмелял
и ласковое пиво подавали
в щербатых кружках всем, кто не
стрелял.
***
Птичку-самолет
взял ветер на поруки:
долго ль самоделке? Да и в небе —
веселей.
А под ней — сады, вокзалы, акведуки,
кладбища погибших кораблей.
Жизнь уйдет на
дно, предчувствие — спасется,
мелочь — кто-то на ночь папироску
разомнет…
Все, о чем молчишь, само
произнесется.
Приземлится птичка-самолет.
***
…В сумерках
зимних встречались. Мела
площадь поземка. Плыла колоннада
и растворялась за дымкой стекла.
Нежность монетку им в хлеб
запекла —
так, на разок образок без оклада.
В сумерках зимних
не знали, как быть,
но — продолжали и письма держали
ближе к огню, и скупые скрижали
воском свечным успевали заплыть.
Чья это заповедь?
Чей уговор
не соблюден? Чья взахлеб безоглядна
в сумерках исповедь? С кем Ариадна,
шубку накинув, выходит во двор?
В дымчатых
звездах знакомая прядь…
Ночь — лабиринт, где без выбора —
обе
руки ей греть и слова повторять,
прежде чем денежку ту потерять
ближе к апрелю в просевшем сугробе.
***
Пригоршня и
решето,
без воды ладошка,
ты — легенда, ты — ничто,
левая дорожка.
От копейки на
развод
тленье-полыханье.
Тупиковый поворт.
Ровное дыханье.
***
Блеснут кристаллы
над водой,
и льдистый пар вернется к праху…
А человек и так седой —
когда цветок кладет на плаху
и прочь плетется, бормоча
косноязычные угрозы,
кому-то жалуясь, топча
свое дыхание и слезы.