Опубликовано в журнале Урал, номер 7, 2002
“Черным по белому”. — М.: ОГИ, 2002. — 296 с.
Альманах “Черным по белому” выпущен по итогам второго Московского международного фестиваля поэтов, который состоялся минувшим летом, включает в себя тексты шести с лишним десятков авторов, разнесенных на три раздела, представляющих основные программы фестиваля. И если русско-французский диалог поэтов оказался интересен скорее как идея на перспективу (если судить о нем по альманаху), то две другие программы — “Звезды российской провинции” и “Классики XXI века” — вполне отчетливо характеризуют состояние современной русской поэзии и основные векторы ее развития. Заметим, что в официальной программе фестиваля (и на страницах альманаха) отсутствуют классики века двадцатого, основное внимание организаторы уделили авторам не старше сорока; кроме того, равноправное участие в альманахе авторов таких разных журналов, как “Знамя”, “Арион” и “Вавилон” — все это не столько обозначило конфликт, сколько определило репрезентативность его содержания. При этом впечатления от альманаха двойственные. Активными формальными поисками так или иначе озадачены почти все авторы, условно-средний технический уровень большинства текстов довольно высок, но все же ощутимо отсутствие сколько-нибудь заметных взлетов, не хватает размаха, дерзости, изменения масштаба: современный поэт предстает перед нами, увы, адекватным вялотекущему времени. Разумеется, никто не требует, чтобы поэт, пишущий ныне на русском, был пусть немного, но “больше, чем поэт” — какой смысл ни вкладывай в это словосочетание. Но ожидаешь хотя бы не вязкой интерактивности, а осознаваемого одиночества; не своей боли, поделенной на всех, а боли мира, воспринятой, как своя; не свидетельств собственного пребывания в литературном процессе, а собственно литературы. Исключения есть: например, Сергей Васильев (“Я когда-то писал уже этим унылым размером, Притворившись искусно то ль Пушкиным, то ли Гомером”) или Григорий Данской.
В разделе “Звезды российской провинции” заметны стихи екатеринбуржцев — А. Верникова, Б. Рыжего (один из вечеров на фестивале был посвящен его памяти), Е. Тиновской и В. Чепелева — возможно, потому, что мы знаем их лучше, небольшие подборки всех четверых выделяются на общем фоне.
Книгу завершают несколько журналистских постскриптумов к фестивалю. Едва ли не на последних страницах встречаем: “Число читающих несколько меньше числа пишущих исключительно по той причине, что не все поэты еще успели перечитать друг друга”. Ирония справедлива и уместна. В том, что современная русская поэзия такова, какова она есть, читатель не виноват.
Антон Павлинов
Нестоличная литература. Поэзия и проза регионов России. — М., Новое литературное обозрение, 2001. — 597 с.
Антология “Нестоличная литература” — это огромный том альбомного формата, включающий в себя тексты 162 авторов из 49 российских городов, исключая, естественно Москву и Питер, зато включая такие небольшие населенные пункты, как Гулькевичи Краснодарского края или Борисоглебск Воронежской, по-моему, области. Соотношение прозы и поэзии в книге примерно 25:75, что логично.
Составитель “НЛ” Дмитрий Кузьмин в своей статье, посвященной жанру антологии, опубликованной в “Арионе”, писал, во-первых, что антология — это вершина творчества литературтрегера, как роман для прозаика или эпос для народа. Во-вторых, Кузьмин выделяет в этой статье два типа антологий. Цель антологии знакомства — представить неосведомленному читателю какое-то литературное явление, жанр или литературный же регион. Составитель таких антологий не имеет права на риск и, как следствие, вынужден в основном ограничиваться наиболее известными и бесспорными именами. Второй тип антологий по Кузьмину — антологии расширения, рассчитанные изначально на осведомленного читателя. Здесь найдется меньше места для безоговорочных фигур, которые и так все знают, зато основное внимание уделено фигурам либо новым, либо эстетически и художественно маргинальным.
“Нестоличная литература” относится к “антологиям расширения”. В нее включены в основном произведения авторов двух последних поколений, то есть где-то до сорока лет, что в наших условиях по определению является почти всегда вниманием к “новым именам”. И даже те представители условной молодежи, что к моменту составления книги уже были известны (Ольга Славникова, Борис Рыжий — для Екатеринбурга) или были включены в какие-либо другие достойные антологии (в первую очередь Д. Кузьмин учитывает “Антологию современной уральской поэзии” и “Антологию современной уральской прозы”, составленные Виталием Кальпиди) — эти представители исключались из “Нестоличной литературы” в пользу новых имен.
Тексты в книге сосредоточены по элементарному алфавитному принципу: по алфавиту расставлены провинциальные города, а внутри городских разделов — авторы.
Екатеринбург представлен в антологии девятью именами, что, в общем, немного как по сравнению с другими городами, там и относительно ситуации. Еще грустнее оттого, что значительная часть представленных авторов либо переехали из нашего города, либо перестали писать и исчезли из литературного мира. Активны, пожалуй, только Максим Анкудинов, Елена Тиновская и Василий Чепелев. Анкудинов представлен старыми текстами — в основном своими известными миниатюрами, а также не менее известным текстом “Рыбы”. Подборки Тиновской и Чепелева включают традиционные для этих авторов на момент составления книги стихи, по преимуществу тоже не очень новые. Екатеринбуржские поэты Александр Бахрушев, Александр Гааб и Евгения Дьяченко сейчас практически не пишут, о чем, читая их в общем интересные тексты, в родном городе почти неизвестные, остается только сожалеть. Еще один автор, Константин Уваров, в Екатеринбурге, наоборот, известен прекрасно, а представленные в книге тексты — например, “Поэма о кинематографе” — едва ли не знамениты. Но писать Уваров, кажется, тоже перестал. Художник Александр Шабуров представлен кочующим из книжки в книжку “Сокращенным вариантом романа Л.Н. Толстого “Война и мир”. Единственный в екатеринбургском разделе прозаик Леонид Зейгермахер в родном городе практически не публиковался. Тексты его — прозаические миниатюры, в которых сочетается стилистика “нарезок” Уильяма Берроуза со товарищи с интонационным упрощением, напоминающим о Платонове. Еще один поэт, чьи стихи, написанные в Екатеринбурге, тоже есть в книге — Сергей Гусев, с этими же самыми текстами он дебютировал в молодежном номере “Урала” в 1999 году и с тех пор также практически нигде не появлялся, хотя его остроумно-лирическое стихотворение про прошлогодний тюбик “Фтородента” запомнилось.
Из неекатеринбуржских авторов, чьи тексты напечатаны в книге, в первую очередь стоит, на мой взгляд, обратить внимание на представляющего Владивосток Алексея Денисова (“В нем живут несчастные люди-глухари”); всем прекрасно известного воронежца Александра Анашевича; его более молодых земляков Романа Карнизова и Константина Рубахина; живущего ныне в Британии ивановца Дмитрия Бушуева; автора скандального романа “На кого похож Арлекин”, а также блестящего поэта и художника из Борисоглебска Андрея Сен-Сенькова, чьи произведения открывают книгу: “Внутри нее сбывается мальчик. Она красива и бестолкова”.
Алексей Усов
Новый ковчег. Литературно-художественный альманах. Выпуск I. — Челябинск, 2002. — 100 с.
Говоря о первом выпуске литературно-художественного альманаха “Новый ковчег”, необходимо отметить принципиальную позицию редколлегии: она ориентирована не на эксперименты искусства, всегда содержащие известную долю нравственного и вкусового риска, а на более устойчивые и менее рискованные культурные установки, ибо культура — это упорядоченное (на основе опыта и традиций) взаимодействие с внешним миром. Верность традициям сегодня — хороший вкус: время разбрасывать камни подходит к концу, и современный читатель все более нуждается в ощущении осмысленности мира.
Достаточно ли устойчива внутренняя структура издания, чтобы выдерживать литературные штормы и принимать на борт новых пассажиров? Первый номер выгодно отличается от однодневок: поэтический камертон, добротный массив прозы, стихотворная подборка, драма, критические этюды, произведения для детей и юмор — все это уютно расположилось на небольшом в общем-то пространстве в сто страничек. По замыслу создателей, “Ковчег” должен быть одновременно и кораблем, и домом.
Безусловно, выигрышна проза, которая держится на двух “китах” номера: это повесть Анатолия Афонина “Скульптор” и два небольших как бы фантастических рассказа Николая Бодрова. Главные достоинства повести — очевидная притчевость сюжета и одновременно психологически очень тщательная, современная его реализация. Центральная тема — художник и власть, вечное и сиюминутное — пережита на той достойной высоте, когда все ответы возникают уже за пределами повествования и поражение героя становится победой автора (читателя). Н. Бодров воплотил в жанре фантастики два психологически точных и реалистичных сюжета: “Велители снов” и “Отдам в добрые руки” объединены мягкой юмористической интонацией, которая к финалу поднимается до почти лирики. И фантастический антураж рассыпается, как форма, уже послужившая для отливки точного и изящного фрагмента жизни.
Несомненный успех железнодорожной мистерии Олега Павлова “Переезд” предопределен глубокой, действительно мистериальной простройкой сюжета: действие движется не только диалогами и событиями, но и в своей тайной глубине. В целом “Переезд” сотворен в каких-то темных, мрачных красках — там, на мистериальной глубине, ощутимо не хватает света (или его предчувствия).
Поэзия явно неровна. Понятно стремление редколлегии публиковать авторов, которые “не являются мэтрами литературы”, как сказано в аннотации, но рядом со слабыми текстами и более сильные выглядят проигрышно — особенно в подборке “У камина”. Речь не о мэтрах, а именно о текстах. “Первый листок” к литературе отношения не имеет — это вообще дружеская поддержка, стоит ли делать рубрику постоянной?
Есть намек на критику: представление некоторых авторов и аннотация новых изданий в “Книжном шкафу”. Пожелаем этому направлению больше жизни — оно в современном литературном поле не разработано. Слава Богу, не обойдено вниманием такое значительное культурное событие нашего времени, как репунсизм, представленный самим репунсиархом грузинского разлива. Хочется верить, что редакция продолжит философские исследования и далее коснется, например, темы сикондрических явлений в литературе и быту. Особую благодарность автору и редакции — за исследования, посвященные взаимоотношениям людей и писателей, есть надежда, что эти две гуманоидные расы найдут более-менее общий язык, и тогда всем нам точно наступит счастье.
Нина Ягодинцева
Главные. — Екатеринбург: Издательский дом “Пакрус”, 2001. — 168 с., ил. (Урал. XX век).
Мы часто употребляем выражения “сталинская эпоха”, “хрущевское эпоха”, теперь уже, наверное, и “путинская”, полагая, что политики определяют дух времени. Но верно ли это? Ум, талант, хитрость политика будут стоить немного, если за ними не стоит реальная экономическая мощь страны. А эту мощь в XX веке определяли оснащенные передовой техникой заводы-гиганты. Величие, сила и слава СССР зависели от того, как будут работать УВЗ и НТМК, Танкоград и Магнитка, Уралмаш и завод имени Калинина. Эти же заводы определяли и жизнь миллионов людей: одни работали на заводах, другие — обслуживали рабочих, учили их детей и т.д. Но жизнь самих заводов зависела от тех, кто управлял ими, создавал новые технологии, модернизировал производство — от директоров и главных инженеров. Именно им и посвящена эта книга. Открывающий книгу очерк А. Джапакова рассказывает о блестящем инженере В.Ф. Фидлере. Биография этого человека могла бы стать основой для сюжета исторического романа. Удивительна уже сама его родословная: по матери Фидлер — праправнучатый племянник Иммануила Канта! Удивительна и его карьера: нищий “вечный” студент в течение нескольких лет (ещё до революции) достиг должности управляющего Златоустовскими заводами. В 1920-е руководил модернизацией заводов Златоуста и проектировал реорганизацию предприятий Южного Урала. “Звёздным часом” его жизни может считаться проектирование Уралмашзавода. Венцом этой блестящей карьеры стало назначение на пост главного инженера Уралмаша. Но случилось это за несколько часов до его загадочной смерти.
Биография Г.Л. Химича (В. Зюськин. “Романтик инженерии”) — образец воплощения советской мечты (по аналогии с мечтой американской). Парень из крестьянской семьи прошел путь от неквалифицированного рабочего до главного конструктора Уралмашзавода, академика, Героя Соцтруда, лауреата двух Государственных премий. Работа для Химича была не суровой необходимостью, а способом существования. Даже в годы Великой Отечественной войны, на фронте, он не расставался с тетрадью, исписанной формулами. Среди многочисленных изобретений и разработок Химича следует отметить его вклад в усовершенствование всемирно известной установки непрерывной разливки стали.
Один из лучших очерков в книге посвящен главному конструктору КБ “Новатор” Льву Вениаминовичу Люльеву (В. Мясников. “Достать в стратосфере”). Уже в годы Великой Отечественной войны большинство советских зениток было оснащено прицелами конструкции Люльева. Его вклад в победу можно измерить достаточно точно: из 21645 немецких самолётов, сбитых силами советской ПВО, 14657 были сбиты зенитками с люльевскими прицелами. После войны КБ под руководством Люльева создало поколение крупнокалиберных “стратосферных” зенитных пушек, зенитно-ракетные комплексы “Круг”, С-200 и всемирно известную систему С-300В, до сих пор непревзойдённую.
Завершает книгу очерк о директоре Свердловской железной дороги Б.И. Колесникове (А. Джапаков “Формула успеха”). Автору удалось создать образ талантливого современного менеджера, более того — настоящего правителя государства в государстве, каким является железная дорога, и при этом живого, обаятельного человека.
К сожалению, статьи А. Дуняшина, Т. Кононовой, Е. Овчинниковой, посвященные соответственно академику Н.А. Семихатову, бывшему главному конструктору УВЗ В.Н. Венедиктову и директору УВЗ Н.А. Малых, напоминают скорее производственные очерки об “успехах и трудностях”. Эти безликие, наполненные журналистскими штампами статьи много проигрывают предыдущим очеркам. Впрочем, и в талантливо написанных статьях А. Джапакова встречаются странные ошибки (возможно, опечатки). Так, исследуя родословную Фидлера, автор обращает внимание на немецкого медика Фидлера, который-де в XVIII веке получил задание от царя Василия Шуйского отравить Ивана Болотникова. Но почему же в восемнадцатом, ведь Василий Шуйский правил, а Иван Болотников поднял восстание в 1600-е годы?
Эти недостатки не ставят под сомнение достоинства книги, вышедшей к тому же, на мой взгляд, весьма своевременно. Фидлер, Люльев и Химич начали работать ещё в то время, когда выражение “простой инженер” казалось бессмыслицей. Инженер был редким и высокооплачиваемым специалистом. В середине XX века эта профессия стала массовой, потеряв и престиж, и романтический ореол. Но истинный талант инженера-изобретателя, инженера-конструктора, организатора производства не обесценился и в наши дни.
Сергей Беляков
Жизнь, отданная людям. Воспоминания о профессоре Борисе Павловиче Кушелевском. — Екатеринбург: издательство СВ-96, 2001. Тираж 1030 экз.
Дежурная сестра вовремя не вызвала врача — больной умер от отека легких. Борис Павлович Кушелевский созывает экстренное собрание сотрудников и напоминает о профессиональном долге сестры милосердия. Тем же, кто по этим принципам работать не хочет, предлагает подать заявления об увольнении.
Сколько подобных эпизодов могли бы вспомнить воспитанники выдающегося нашего земляка, создателя уральской школы терапевтов и кардиологов, заслуженного деятеля науки России, лауреата Государственной премии СССР Б.П. Кушелевского. Но и те, что вошли в книгу “Жизнь, отданная людям”, достаточно полно воссоздают как внешний, так и духовный облик этого замечательного человека.
Первопроходцем в области кардиологии и ревматологии на Урале называет Кушелевского Ольга Ивановна Ясакова, профессор, доктор медицинских наук. Она рассказывает о совместной работе в годы Отечественной войны, когда была начмедом госпиталя № 1326, а Борис Павлович — главным терапевтом Уральского военного округа.
Наталья Климентьевна Светлякова проработала вместе с Борисом Павловичем тридцать лет. Она вспоминает, как на лекции по гипертонической болезни он читал стихи Рыльского: “Я хочу еще на стадионах стариков столетних увидать”. Вспоминает она и любимое присловье Учителя: “Слава врачей стелется по земле, а ошибки покрываются землей”.
Заведующий кафедрой госпитальной терапии Тверской государственной медицинской академии Виолен Степанович Волков, профессор, доктор медицинских наук, заслуженный деятель науки России, так заканчивает свои воспоминания: “У меня на работе в кабинете висит портрет профессора Б.П. Кушелевского, а дома на книжной полке стоят его книги с автографами. И когда я беру их в руки, всегда вспоминаю великого подвижника науки, честного ученого, светлый образ которого никогда не померкнет в памяти тех, кому выпали честь и счастье работать вместе с ним и учиться у него”.
Имена этих людей, кому выпали честь и счастье быть его воспитанниками, сейчас могут составить настоящее созвездие светил медицинской науки и практики. Это и Семен Самойлович Барац, почетный кардиолог России, и профессор Уральской медицинской академии, заслуженный деятель науки РФ, лауреат премии имени Г.Ф. Ланга академии медицинских наук; супруги Николаевы, Эльвира Александровна, врач высшей категории, заведующая инфарктным отделением, и Эдуард Константинович, профессор, доктор медицинских наук, член Европейской Академии анестезиологии, академик нескольких академия и заслуженный деятель науки России, заведующий кафедрой анестезиологии и реанимации Уральской государственной медицинской академии; Евгения Дмитриевна Рождественская, профессор, доктор медицинских наук, лауреат премии имени Г.Ф. Ланга АМН и своего учителя, член-корреспондент Российской академии естественных наук и заведующая кафедрой терапии Уральской медицинской академии; Алексей Николаевич Кокосов, заслуженный деятель науки РФ, член-корреспондент Российской академии естественных наук, профессор, доктор медицинских наук, руководитель лаборатории хронической обструктивной патологии легких НИИ пульмонологии Санкт-Петербургского госуниверситета имени академика И.П. Павлова.
“Уроки мудрости” — так назвал свои воспоминания Владимир Алексеевич Фиалко, врач высшей категории. Эти слова можно отнести и ко всей книге об Учителе, написанной хорошим, нормальным русским языком, без каких-либо литературных изысков. Таким образом, из забвения возвращено имя одного из могикан, выдающегося уральского ученого. Если учесть, что незадолго до выхода этой книги появился еще один том воспоминаний — сборник статей “Хирург Федор Богданов”, то можно уже говорить о наметившейся тенденции, когда о выдающихся людях нашего времени говорят не профессиональные писатели, а их ученики и коллеги. И надо отметить, неплохо справляются с этим непростым делом.
Александр Ермаков,
заслуженный работник культуры
России
Афанасьев С.И. “Вышел в степь немецкую…”: Рассказы и очерки. Пьеса для чтения. Заметки читателя. — Челябинск: Южно-Уральское книжное издательство, 2001. — 215 с.
Зиновий Зиник назвал эмиграцию литературным приемом, бегством от пагубного самоопределения. “Холодно, господа; чего уж там…” — говорят эмигранты Сергея Афанасьева. Впрочем, не о внутренних мотивах здесь речь, да и “удовлетворение нужд и чаяний собственного туловища” вряд ли можно признать основным из них.
Для нашего автора эмиграция — повод задуматься о константах личностного бытия, побудительный мотив к поиску точки опоры. При этом Афанасьев тщательно выстраивает сюжет, даже отвлекаясь от основной линии, не впадает в многословие. Лучшие рассказы Афанасьева в хорошем смысле литературны, они полны аллюзий, прямых или косвенных реминисценций, заставляющих вспомнить когда Солженицына (почти пародийные диалоги в “Людях на мосту”), когда Набокова (“Shift-F7”, в едва ли не дословных цитатах из “Себастьяна Найта”). Чувство меры изменяет ему в другом — пряча за иронией оправданный ностальгический флер, стиль Афанасьева, стремясь приблизится к довлатовскому, порой становится избыточным и навязчивым.
Драматургический опыт Афанасьева — пьеса “Гиперреализм” — относится скорее к неудачам, причем в авторской рубрике “пьеса для чтения” уже обозначена основная причина этой неудачи. Пьес для чтения (если это только не авторское кокетство, дескать, куда уж мне до театра) не может существовать по определению, иначе это уже постмодернизм какой-то.
Противником же постмодернизма Сергей Афанасьев вполне определенно предстает в завершающих книгу критических заметках, способных вызвать у читателя, находящегося более-менее в контексте текущей литературы, только недоумение. Дело здесь даже не в том, что критику “радикального ПМ” автор строит на произведениях Валерии Нарбиковой и Ольги Мухиной (не самых ярких, пожалуй, его представителях) и явных неточностях (как, например, определение “перспективные авторы-авангардисты” применительно к драматургической школе Н. Коляды), а в общем настрое, скрывающем поверхностность под маской иронического высокомерия.
Небольшие — восемь страничек — заметки об Игоре Иртеньеве, впервые опубликованные десять лет назад и в достаточной степени уже потерявшие свою актуальность, дают, как нам кажется, ключ к пониманию Сергея Афанасьева — автора разнородных по художественному уровню текстов. “Мы не страдали боязнью замкнутого пространства, потому что… есть третье измерение: высота” — так пишет наш автор о недавнем прошлом страны. В степи немецкой поневоле станешь ксенофобом. Перманентной эмиграции, исповедуемой Зиником в качестве основного рецепта, Афанасьев предпочел прыжки с шестом — тоже неплохой, в сущности, выбор. Тем более что планку соразмерности ему иногда удается перемахнуть.
Говоря об иронии как о “художественном оформлении неуверенности в себе”, вполне сознательно построив свое творчество на ироническом мировосприятии, Афанасьев подчас лишает читателя возможности сострадать своему лирическому герою — и делает это, как нам кажется, зря. К счастью, книга все же дает возможность разглядеть подлинное: за усмешкой — боль, за иронией — горечь от собственного несовершенства. Увы, не столь частую, как мы вправе ожидать от этого автора.
Антон Павлинов
Г. Аллоярова. Хорошее настроение. Н. Аншукова. Белый трамвай. Г. Барковец. Свет цветущего сада. Л. Бондаренко. Торжество любви и непокоя. А. Жуков. Сказки. Ю. Тоскалев. Я научился видеть сердцем. Л. Травина. Дни грусти и любви. Л. Шалдуга. Рушники. — Златоуст — Челябинск: студия “Амариллис”, 2001.
Эта небольшая поэтическая серия из восьми книжечек в обложках нежной радужной пестроты не должна затеряться среди малотиражных изданий: ее история уникальна.
Все современные программы, адресованные людям с ограниченными физическими возможностями, предполагают своей целью реабилитацию. Девизом одного из фестивалей стала фраза “Смотри на меня как на равного”. Лукавое “как” все время царапало слух, ведь одним из важнейших критериев развитого социума является возможность реализации потенциала каждой личности. И опыт преодоления физической ограниченности силой духа — бесценный вклад в коллективное сознание.
Литературная студия “Амариллис” работает при центре реабилитации “Надежда” в Златоусте. Первоначально это был кружок “Проба пера”, и учеба начиналась буквально с литературных азов. Выстраивая учебную программу, я пыталась почувствовать, какой пробел необходимо студийцам восполнить в каждый конкретный момент: фольклор, философию, историю, и параллельно шла текстовая практика. Можно представить, каких духовных усилий стоило студийцам размыкать привычное пространство жизни, жестко ограниченное болезнью и связанными с ней бытовыми проблемами. Но все пять лет они работали без малейших скидок, ориентируясь на максимальную высоту.
Даже в обычном литобъединении очевидно воздействие, которое оказывают глубокие смыслы и музыка поэтического слова на личность человека. Результаты работы “Амариллиса” переоценить трудно. Здесь не было ничего случайного, начиная с имени города — Златоуст: активность инвалидных организаций, мощная поддержка городской администрации (первый коллективный сборник “Амариллиса” — “Светлый день”, результат трехлетней деятельности студии, вышел к юбилею города)…
И вот — восемь книжечек, восемь Вселенных, в каждой — своя музыка, свои краски. Людмила Травина лаконична и тяготеет к философским решениям лирических сюжетов, к космическим обобщениям: “Как раннее утро, свежо и красиво ребенка родного лицо…” Юрий Тоскалев, утративший возможность видеть краски мира, рисует лирические картины реально, зримо, — они складываются из разноцветных мелочей в прекрасную музыку жизни: “Я слышал музыку, она была везде. В ночном покое и в потоке пенном, что бился в берега, и в падавшей звезде, и в голосе смиренном…” Людмилу Бондаренко отличает удивительно тонкое и точное ощущение природы, Надежда Аншукова романически преображает городские пейзажи, одушевляя и расцвечивая их всей гаммой чувств. Герои и сюжеты рассказов и сказок Галины Аллояровой взяты прямо из жизни и потому легко узнаваемы, а сказки Анатолия Жукова полны трогательной поэзии. В стихах и переводах Лидии Шалдуги переплетаются русские и украинские мотивы, а Галина Барковец посвящает большую часть книги воспоминаниям о маме — и очень личные моменты вдруг поднимают читателя к осмыслению чистоты и мудрости проживания глубочайших трагедий…
Теперь литературный уровень “Амариллиса” можно реально сопоставить с хорошим литературным объединением. Студийцы пишут, участвуют в городских и областных культурных программах — слово разомкнуло круг беды и болезни, обогатило литературный диалог новыми собеседниками.
Нина Ягодинцева
Л. Стасюк. У раскрытого окна: Кн. стихов. — Екатеринбург: Урал. литератор, 2002. — 61 с.
Новая книга
Любови Стасюк — сборник
лирических стихотворений разных
лет: как новых, так и снискавших уже
читательское признание. По
прочтении радует как раз
узнаваемость и определенность
авторской манеры, впечатление
зрелости и внутреннего
достоинства, ясности и полноты
чувства. Да, по преимуществу это
лирика, но — лирика размышления
и анализа: естественная
музыкальность стиха — и простота,
свойственная точности
высказывания. Жизнь природы и путь
человеческой души, острое чувство
времени и места своего пребывания
на земле — при открытости
всеобщему и вселенскому… Книга
строится по законам философской
лирики, не на контрасте, а на
гармонии противоположностей, путем
собирания, сопоставления,
сопряжения в звуке — стремясь
понять…
Прости, земля, я не успела
Запомнить травы, птиц, зверьков…
Лица реки не разглядела
Из-за порханья мотыльков —
Понять — не значит “дознаться” до основ и причин, понять для поэта — это полюбить, прикоснуться сердцем. Может быть, отсюда — способность Л. Стасюк в лучших своих стихах так коротко и кротко, но так весомо — сказать о главном.
Снег колючий, колючий шиповник
И колючий от старости век.
Помнишь елку пушистую? Помню!
Елку — в яблоках. И — фейерверк.
Как смеялись, как грелись у печки
И судьбы не желали другой.
Мы-то думали: жизнь — это вечность,
Оказалось — бенгальский огонь.
Тема времени, как мне кажется, наиболее глубоко и последовательно “разрабатывается” в этой книге, время предстает перед нами во множестве ипостасей, во всем богатстве своих качеств и проявлений. Время историческое и время как категория сугубо частного бытия, время направленное или циклически замкнутое, время непреложное и время, творимое нами из подробностей, из предчувствий и последствий — из ничего, чтобы стать всем и поглотить все. Срок жизни, грань смерти, протяженность любви… Умение увидеть и услышать все это в привычном и каждодневном — и отвага назвать имена:
Просто снег. Просто свет. Просто
кров.
Просто бабочка мирно почила.
Между рамами время настыло —
Намело из вселенских углов.
Книжка невелика по объему, скромен и тираж — 500 экземпляров. Но поэтическая ценность многих вошедших в нее стихов — несомненна. А за ними — определившийся уже уровень мастерства, своеобразие взгляда, обаяние личности автора, что позволяет ждать с надеждой новых — и лучших — стихов Любови Стасюк.
Евгения Изварина
В. Семенов, Н. Тимофеев. Книга резного художества. — Екатеринбург, Екатеринбургское историко-геммологическое общество “Lithica”, 2001.
Интересное событие произошло во время празднования 275-летия обработки цветного камня в Екатеринбурге. Из Объединенных Арабских Эмиратов поступил отпечатанный там тираж “Книги резного художества”, изданной Екатеринбургским историко-геммологическим обществом “Lithica” при участии Независимого института материальной культуры.
Авторы “Книги
резного художества” — президент
“Lithica” В. Семенов и генеральный
директор завода обработки цветных
металлов Н. Тимофеев —
сосредоточились на истории
Екатеринбургской гранильной
фабрики и ее воспреемника — завода
“Русские самоцветы”. Надо
отметить, что в истории этой
имелось немало белых пятен.
Исследователи изрядно потрудились,
чтоб их больше не осталось, и
сделали
заодно немало уточнений к тому, что
мы знаем об Екатеринбургской
гранильной фабрике сегодня.
К примеру, предполагалось, что год рождения фабрики — 1726-й. Если иметь в виду начало камнеобработки в Екатеринбурге, то год указан верно. Тогда действительно возникла камнерезная мастерская шведа Христиана Рефа, приглашенного в Екатеринбург капитан-исправником Василием Татищевым. Располагалась она в здании обербергамта, где ныне консерватория. Мастерской это заведение можно было назвать с большой натяжкой — стоявший в углу комнаты один-единственный стол с колесом, вращавшимся от ножного привода. За ним иноземный мастер гранил-шлифовал уральские камни.
Фабрика у плотины, что рядом с Монетным двором, построена в 1746 году, но там обрабатывали мрамор. Годом же возникновения Екатеринбургской гранильной фабрики, по мнению авторов книги, следует считать 1805-й. Предприятие вначале именовалось так: “Екатеринбургская гранильная фабрика и Горнощитский мраморный завод”. Впоследствии она была названа Императорской.
Статус казенной фабрики на Исети имел, так сказать, самодержавный оттенок. Еще со времен царствования Екатерины II далекая от столицы ЕГФ стала домашней мастерской императорской фамилии. В кабинет Ее Императорского Величества из Екатеринбурга отправляли и монументальные вазы, колонны, торшеры, и изящные резные миниатюры. Императрица знала толк в камнерезном искусстве. По ее повелению в 1765 году была учреждена “Экспедиция по разысканию разного рода цветного каменья”. Ее же высочайшей волей на Екатеринбургской гранильной фабрике было начато “камейное дело”.
Мастера специально созданного на фабрике “класса резного художества” шесть десятилетий создавали из уральского камня резные миниатюры — камеи. Из столицы на Урал присылали гипсовые слепки с известных образцов античной и западноевропейской глиптики.
При Александре I и Николае I заказы из столицы шли сплошным потоком, изделия камнерезов ЕГФ украшали дворцы великих князей и будуары княгинь.
Авторы “Книги резного художества” исследовали разные этапы истории ЕГФ — как периоды становления (1726—1795 гг.) и расцвета (1796—1916 гг.), так и послереволюционный, вплоть до наших дней. И все они изобиловали эпизодами драматичными, загадочными, а порой просто детективными.
Целой повести достоин, например, так называемый изумруд Коковина. Это название было пущено в оборот академиком А.Е. Ферсманом в его “Воспоминаниях о камне”. Ученый-романтик, минералог и геохимик божьей милостью, великий знаток камней Урала напрасно обвинил начальника ЕГФ Якова Коковина в краже изумруда невиданной величины и красоты, найденного на Сретенском прииске у реки Токовой.
Обер-гиттенфервальтер Яков Коковин, выпускник Академии художеств, “исправлял должность” командира фабрики до 1840 года. Талантливый художник и мастер-камнерез, Коковин был обласкан вниманием двора настолько, что орудовал в “императорской мастерской” на Исети, как в собственной вотчине.
Возможно, к его рукам и “прилипали” утаенные камни. Ведь до 1840 года на фабрике практически не велось учета добытых, обработанных и отправленных в кабинет Его Императорского Величества уральских изумрудов. Но “коковинский” в столицу ушел: вначале попал в коллекцию директора департамента уделов Перовского, затем кочевал по разным каменным собраниям Европы, пока, уже в советское время, не занял достойное место в коллекции московского Минералогического музея имени А.Е. Ферсмана, где находится и сейчас.
Архивные документы, скрупулезно изученные авторами книги, содержали и содержат еще немало интересных свидетельств. О том, например, как мастера ЕГФ восстанавливали каменное убранство Зимнего дворца, дотла сгоревшее в 1837 году. В частности, два уникальных родонитовых торшера, созданных на ЕГФ и украшавших ранее тронную Петра I.
Или о том, как Екатеринбургскую гранильную фабрику спасла… каменная ваза. Реформа 1861 года положила конец обязательному приписному труду, и высокопрофессиональный труд камнереза стал требовать достойной оплаты. В кабинете Его Императорского Величества фабрику решили закрыть. И прихлопнули бы, если бы не уникальное творение мастеров ЕГФ — ваза из калканской яшмы, ныне украшающая зал Снайдерса в Новом Эрмитаже.
На Всемирной выставке 1873 года в Вене этот экспонат произвел фурор и был назван самым замечательным из всех, присланных из России. Выставка в Вене еще работала, а на ЕГФ уже пришло предписание кабинета: “Не закрывать впредь до времени действия Екатеринбургской гранильной фабрики, изделия которой так высоко ценятся в России и за границей”.
Дополнительной — и весьма авторитетной — оценки удостоена новинка на конкурсе “Книга года — 2001”. Организованный библиотекой главы Екатеринбурга при поддержке городской администрации, он проводился уже в третий раз. Было представлено 170 полиграфических изданий, выпущенных в свет 20 издательствами и частными лицами.
“Книгой года — 2001” названа “Книга резного художества”.
Анатолий Акимов