Опубликовано в журнале Урал, номер 6, 2002
Как же далеко увела дорога господина Эдуарда Мартена, сына французского негоцианта! Освоив полный курс наук в “Руанском коллегиуме”, он в 1839 году отправился в Россию обучать своему мелодичному и галантному наречию дворянских отпрысков. Для того, чтобы заниматься этим ремеслом с полным правом, Мартен должен был подтвердить квалификацию. В 1842 году он сдал соответствующий экзамен в совете Калужской губернской гимназии, “на каковом испытании оказалось, что читает и пишет на французском языке правильно”. В Екатеринбурге тем временем медленно, но верно зрела мысль о необходимости открытия специального учебного заведения для девочек. В 1860 году открылось училище II разряда, впоследствии ставшее Первой женской гимназией. В названное училище и был приглашен педагогическим советом преподавать французский язык старшеклассницам Эдуард Львович Мартен. Прослужил он на этом поприще 10 лет. В свидетельстве, выданном Мартену в 1870 году, говорилось: “…исполнял обязанности с примерным усердием, обнаружил педагогический такт при своих уроках и умел заинтересовать учениц предметом”. Далее Эдуард Львович продолжал преподавание в Екатеринбургской мужской гимназии, затем в Алексеевском реальном училище. В последнем он был не только учителем-предметником, но еще и классным наставником. В 1878 году Эдуард Львович Мартен “за отличие по службе” получил орден св. Станислава 3-й степени.
Живя в нашей стране уже четыре десятка лет, господин Мартен так и не перешел в русское подданство, оставался гражданином Франции. Не накопил он особых капиталов, разве что заимел деревянный дом в Екатеринбурге. Личная жизнь Эдуарда Львовича тоже как-то не складывалась, а может, он долго берег свою свободу. Женился, когда почти уже сравнялось шестьдесят, на екатеринбурженке по имени Екатерина Епифановна, а вскоре скончался. Так в 1882 году навсегда приняла уральская земля учителя французского monsieur Эдуарда Мартена, теперь уже ставшего частью истории нашего края.
Парижский шик
Французский парфюм, французская мода, французская кухня — до всего этого екатеринбуржцы были падки не менее чем столичные жители. Спрос рождал предложение. Коммерсанты стремились предоставить потребителю заманчивый товар. В местных магазинах всегда можно было найти парфюмерию и косметику известных фирм “Брокар и Ко”, “Ралле и Ко”, открытых в России выходцами из Франции. Особенно разнообразный ассортимент предлагала “Ралле и Ко”, ведь в Екатеринбурге в начале ХХ века обосновался собственный склад этой компании, который располагался в разное время по разным адресам, но всегда в центре города, напротив Кафедрального собора или на Успенской улице. (Дома, где размещался склад парфюмерии “Ралле и Ко”, сохранились до наших дней по ул. Урицкого № 1 и по ул. Вайнера.) Уральские дамы из товаров “Ралле и Ко” могли выбрать одеколон “Кристаль”, целую парфюмерную серию под названием “Царский вереск” или “Саддо-Якко”, наполненную японской экзотикой, предлагалось также “сливочное“ мыло “Нега”, пудра “Леда”, а еще гребенки, свадебные шкатулки и разные туалетные принадлежности.
От парфюмерии екатеринбурженки переходили к нарядам. Французские журналы с новейшими фасонами получали крупные городские магазины готового платья. Покупательницы с восхищением рассматривали рисунки изящных воротничков и шляпок на страницах “Mode artistique” и других журналов. В изобилии предлагались блузки и юбки “в роскошном выборе”, сшитые на парижских фабриках. По французским фасонам изготовляла дамские шляпки госпожа Фридман в своей мастерской на Покровском проспекте (ул. Малышева). Даже привозной из Варшавы модный товар тоже был исполнен по французским выкройкам. Екатеринбургская реклама наверняка не была полностью правдивой, но уж очень нравилось покупателям все, что шло из центра мировой моды — Парижа. Вот и магазин “Парижский шик”, что в 1900 году размещался на углу Успенской и Покровского проспекта (Вайнера — Малышева), едва ли получал весь товар только из столицы Франции, но громкое название так и манило уралочек, словно мотыльков к свету.
Не меньше чем моды была популярна и престижна в Екатеринбурге французская кухня. Ресторан “Американской гостиницы” (теперь в этом доме на ул. Малышева находится художественное училище) предлагал, например, такие блюда: суп-крем “сентюбер”, котлеты “сент-оноре”, “нуазет” из барашка, севрюжка “бордогез”, блинчики “опермезан” и “дортуа” с яблоками.
Продавцы съестных припасов настойчиво рекомендовали горожанам сыр “Бри” и “Парижское” масло, приготовленное каким-то особенным способом из подогретых сливок.
Екатеринбург начала ХХ века уже ощущал себя третьей столицей. Он изо всех сил стремился к благам европейской цивилизации, одним из признаков которой считались французские духи, парижские шляпки и котлеты “сент-оноре”.
От французского Красного Креста
Французский Красный Крест пришел на помощь голодающим уральцам в 1922 году. РСФСР и Францией был подписан особый документ, в котором говорилось: “Принимая во внимание голод, от которого страдает Россия (…) имея в виду, что, с одной стороны, французский парламент принял кредит в шесть миллионов франков и что, с другой стороны, рядом французских городов были сделаны пожертвования в пользу голодающего населения России, французский Красный Крест предлагает, и Советская Россия соглашается на отправку миссии…” Главной задачей Красного Креста провозглашалось “распределение от имени Франции помощи продовольствием, одеждой, медикаментами в первую очередь детям, больным и всем жертвам голода без различия пола, религии, национальностей, политических взглядов и социального положения”.
На Урале голод свирепствовал. Смерть собирала свою страшную жатву. В Екатеринбургской губернии, включавшей в себя Екатеринбургский, Красноуфимский, Каменский, Шадринский, Камышловский, Ирбитский и Нижне-Тагильский уезды с населением около 2 млн человек, в экстренной помощи нуждалась половина жителей. Люди питались лебедой и крапивой, корой деревьев и дохлыми кошками, перемалывали на муку старые лапти. Были случаи людоедства.
На улицах Нижнего Тагила лежали без погребения трупы погибших от голода. На сельских погостах Нязепетровской волости не хоронили умерших. У живых не было сил. В здании Мосинского волисполкома, прямо в коридоре, каждый день оставались безжизненными тела 3–5 человек, которых местная власть не имела возможности накормить. В Михайловской волости крестьяне вместо хлеба ели кожи и даже шерсть.
Сотрудники французского Красного Креста прибыли на помощь гибнущим в августе 1922 года. Они развернули свою деятельность не только в Екатеринбургской, но также в Пермской и Вятской губерниях. Управление миссии и центральная распределительная база открылись в Екатеринбурге.
В первый месяц работы французский Красный Крест отгрузил голодающим Урала 3 773 продуктовых пайка, состоявших из муки, сгущенного молока, круп. Все это направили в детские дома Нижне-Тагильского, Камышловского, Шадринского уездов. Далее объем помощи возрастал. В сентябре 1922 года в эпидемические бараки поступило 1 234 пайка, в детские дома – 4 776, на питательные пункты и инвалидам – 1 368. В Екатеринбурге французы открыли столовую на 1 000 человек и свой детский дом на 60 человек.
Кроме продовольствия французская миссия поставляла уральцам детскую обувь (2 500 пар), костюмы для взрослых, чулки, медикаменты (5 вагонов), мыло (325 пудов). По расчетам местного уполномоченного заграничных организаций помощи, припасов французского Красного Креста должно было хватить до февраля 1923 года.
Сбор урожая 1922 года улучшил продовольственную ситуацию в уральских губерниях. Советская власть решила больше не принимать помощь от капиталистов, и в июле 1923 года французская миссия прекратила свое существование.
В последующие годы советские идеологи и историки очень скупо характеризовали помощь заграничных организаций голодающей России. Отмечалось только, что они “сыграли определенную роль” в решении проблемы, кроме того, иностранцы, особенно Американская Администрация Помощи (АРА), обвинялись в контрреволюционной пропаганде и шпионаже. Уральские газеты 20-х годов писали о “подозрительных” связях представителей французского Красного Креста с ксендзом католического костела в Екатеринбурге и о попойках, устраивавшихся заграничными эмиссарами на благотворительные средства.
Оставим эти публикации на совести их авторов, а со своей стороны скажем: каждый французский паек мог спасти жизнь кого-либо из наших земляков, а таких пайков были тысячи.