Опубликовано в журнале Урал, номер 2, 2002
Итак, “заседание продолжается”. У нас (а вернее, у вас, дорогие наши писатели) появляются поклонники, и это означает, что желаемое (см. Отдел писем в № 12, 2001) постепенно становится действительным.
Сегодняшний выпуск мы решили посвятить двум авторам, стоящим у истоков нашего Отдела.
Дебютным (и в какой-то степени — этапным) произведением поэта-рыболова Ш. стала поэма “Фанатичный рыбак”. Мы получили от вас много нареканий за то, что поэма была опубликована не полностью. Уважаемые читатели, наш журнал не резиновый, но мы стараемся учитывать ваши замечания.
Сегодня полюбившийся вам поэт выступает несколько в ином качестве — как автор малой прозы. Рассказ прозаика-рыболова печатается с небольшими и очень незначительными сокращениями.
Преступная любовь*
Однажды
летом я рыбачил на берегу
живописного озера в окрестностях
Екатеринбурга одной раскладной
пластиковой удочкой, как наиболее
удобной при поездках в
общественном транспорте. Я был
всегда законопослушным
гражданином своей страны, поэтому
не брал вторую, потому что
постановлением городской
администрации разрешалось ловить
рыбу по берегам водоемов вне мест
нерестилищ, снастью с одним
крючком, так как в это время был
нерест. Рядом со мной расположился
с аналогичным же орудием лова,
примерно моего возраста, пенсионер.
Погода стояла исключительно
хорошая — солнечная и
безветренная, но рыба почему-то не
ловилась. У нее ведь свои, какие-то
необъяснимые для нас, условия
обитания, которых она
придерживается неукоснительно. Я
познакомился с соседом — его звали
Иваном Федоровичем. В такой период,
когда поплавки стоят неподвижно
десятками минут или даже часами,
хочется от скуки чем то занять себя
и мы с Иваном Федоровичем все чаще и
продолжительнее завязывали беседы
на различные темы нашей жизни и
бытия, а этот период был насыщен
многими событиями и чаще всего
негативного характера. При одном из
разговоров я, неудержавшись от
возмущения, сказал: “Что за народ
пошел? — Все только и думают, как бы
урвать для себя побольше и им
неважно за счет кого — нищих ли
стариков или себе подобных. —
Воспитывали людей в
социалистическом духе в школах,
институтах и прочих учебных
заведениях, на разных
политзанятиях принудительного
типа, тратили огромные средства на
оплату лекторов, а что получили:
одних подонков вырастили, которые
не нас, стариков, стремятся до
кончины содержать, а думают как бы
последнее, нами нажитое, присвоить
себе”. “Видишь ли, наши идеогоги
почему-то начисто забывали
правильное определение Маркса:
“Бытие определяет сознание”, а
власти создали такую
государственную систему с ложными
предпосылками и надуманными
ценностями, которая растлевала
заведенными порядками даже хороших
по характеру от природы людей, а
другие перенимали все негативное у
них. Я хорошо знаю двух человек
разного профиля деятельности и
возраста, о которых ничего плохого
сказать было нельзя до того
времени, как пересеклись их судьбы
на одной, даже не ожибочной, а
специально задуманной властями с
целью закабаления людей, системе
обеспечения им жизненных благ,
которые они сами же своим вредным
трудом создавали. Эта история
произошла несколько лет назад в
одном из небольших промышленных
городков Урала. Он был там
директором единственного
градообразующего оборонного
завода, а она воспитателем
подведомственного детского садика.
Его звали Юрий Васильевич, а ее
Людмила Кирилловна. Людмила
Кирилловна в своей жизни познала
много невзгод, хотя природа
наделила ее незаурядной красотой,
стройной фигурой и добрым
характером. Такие девчонки долго не
засиживаются в девках, поэтому и
она вышла замуж, когда ей не
исполнилось еще и двадцати лет.
Кажется все устроилось как надо, но
как раз с этого времени и начались
для нее жизненные неприятности.
Семидесятые годы были рассветом
поголовного пьянства. Не удержался
и от всеобщего вредного искушения и
ее муж, начиная постепенно
спиваться, а она по своей молодости
и слабохарактерности не смогла
противостоять его пагубному
пристрастию. Через несколько лет он
окончательно спился, а потом вскоре
подстерегла его и трагическая
смерть. Людмила Кирилловна
осталась одна с малолетним сыном. В
восьмидесятых годах она приехала
на Урал и устроилась на работу в
детский садик упомянутого
промышленного городка. Получила
малометражную однокомнатную
квартиру. Все бы хорошо, но жить с
повзрослевшим сыном в маленькой
комнатушке стало тесно, а главное
создавались некоторые этические
проблемы, которые угнетали ее
больше, чем эта теснота. А вокруг
строились новые многоэтажные жилые
дома. По закону о жилье она была
поставлена в очередь на
двухкомнатную квартиру, но
получение ее, в перспективе,
отдалялось на многие годы, так как
имелось большое количество
желающих расширить и улучшить свою
жилплощадь, которые проработали,
как на самом этом предприятии,
строившем многоэтажки, так и в
подсобных организациях,
значительно больше ее. У нее было
одно преимущество против своих,
впередистоящих претендентов на
квартиры: природная красота и
привлекательная фигура. Долго
думала она над этой проблемой, а
когда отправила сына в
пионерлагерь, решилась: записалась
на прием к директору, подав
соответствующее заявление, а перед
назначенным днем, после работы
сходила в парикмахерскую и сделала
хорошую прическу; собираясь идти к
требуемому времени, надела свое
лучшее платье — красивое и не
бросское в вульгарном смысле. Юрий
Васильевич рано женился: на втором
курсе института влюбился в сестру
своего друга-студента и летом после
экзаменационной сессии, боясь
потерять ее, зарегистрировались в
законном браке. Пришлось перейти на
вечерний факультет и устроиться
работать на оборонный завод
областного города сначала
чертежником, а потом по мере
освоения работы продвинулся по
служебной лестнице до
инженера-технолога. На этом заводе
он достиг карьеры директора, но
принял эту должность за
необходимую ступеньку к очередному
продвижению. Однако он ошибся:
дальнейшего скачка в верха по
служебной лестнице не получилось. С
женой, к описываемым событиям, тоже
не все ладилось, хотя он все еще
продолжал ее любить: после своего
пятидесятилетия она постепенно
начала охладевать к интимным
отношениям, а года через три-четыре
ее трудно стало растревожить
любыми ласками. (Далее следует
подробное описание ласк, опущенное
нами из целомудрия. — Ред.) Подошла
очередь Людмилы Кирилловны и она, с
бьющимся от волнения сердцем, вошла
в кабинет директора. Юрий
Васильевич привычным
натренированным мягким голосом
сказал, указывая на стул около
стола, недалеко от себя:
“Присаживайтесь! — Как ваша
фамилия?” Она назвала ее и стала
ожидать дальнейших вопросов, а он,
найдя ее заявление в стопке
подобных листков бумаги, прочел его
и внимательно спросил: “Сколько
лет вашему сыну?” “Пятнадцать”, —
ответила она. “Такой большой сын? —
Удивился он. — А вы выглядите еще
совсем молоденькой”. У нее на лице
разгорелся румянец смущения и она
сказала: “Какая уж молоденькая в
тридцать шесть лет то!” Юрий
Васильевич внимательно посмотрел
на нее и задумался. На самом деле он
думал о другом: его поразила
красота лица и стройность фигуры
Людмилы
Кирилловны. Он думал: “Какая
приятная и соблазнительная
женщина! Как бы сделать ее своей
любовницей? Живет одна, без мужа,
ради квартиры может пойти на это. —
Конечно о любви нечего и мечтать —
слишком велика разница в возрасте,
да и главное для меня ее любить, а уж
она со своими чувствами пусть сама
разбирается. — Двухкомнатную
квартиру со временем все равно
придется ей давать, так как она по
закону ей полагается при взрослом
сыне. — Почему бы не использовать
этот фактор в достижении цели. —
Если все получится как надо, могу
выделить ее из своего
директорского фонда. — Только как к ней
подойти с интимным предложением,
чтобы не обидеть?” Немного подумав
еще, он спросил: “Сын то чем
занимается после окончания школы?”
“Он сейчас отдыхает в
пионерлагере” — ответила она. Юрий
Васильевич подумал еще минуту и
сказал: “Людмила Кирилловна! — Я
сейчас не стану принимать по вашему
вопросу никакого решения, а если вы
не будете возражать, то после
окончания приема посетителей зайду
к вам и посмотрю, как вы живете”.
(Далее неразборчиво. — Ред.) Часа
через полтора раздался звонок у
двери и она пошла открывать дверь —
в то время еще не боялись впускать
даже незнакомых людей. В квартиру
вошел он с дипломатом в руке. Бегло
сделал осмотр комнаты, прошел к
столу и сказал: “Прежде чем,
Людмила Кирилловна, решить твой
трудный вопрос, давайте выпьем
немного коньяку”. Раскрыл
дипломат, достал из него бутылку
коньяка, две плитки шоколада, банку
шпрот и небольшую палку колбасы
сервелат. Для того времени все это
было труднодоставаемым
деликатесом — конечно только для
простых людей, а для таких как он —
все было доступно. Людмила
Кирилловна быстренько занялась
сервировкой стола, так как, ожидая
его, ее саму начало одолевать
нетерпение, потому что связь с
мужчиной была только прошлым летом,
когда проездом из Москвы навестил
муж двоюродной сестры, который в
течении нескольких лет, ранее
изредка, бывал любовником. После
того, как выпили по три стопки
коньяка, Людмила Кирилловна
отказалась пить, потому что
употребляла спиртное очень редко и
по немногу. Юрий Васильевич выпил
еще одну и тоже на этом временно
завершил вечернюю трапезу. После
окончания выпивки он нежно привлек
ее к себе, а она противиться не
стала, так как ждала подобное
панибратское отношение, и сказал,
перейдя на обращение, как близкому
уже человеку: “Люда! Ты мне
понравилась с того самого момента,
как только переступила порог моего
кабинета, а сейчас я уже люблю тебя
всем сердцем словно мальчишка”.
После этих слов начал крепко в
засос целовать ее губы. Люда
молчала, всецело отдавшись его
порыву, и терпеливо ждала
дальнейших действий. Нацеловавшись
вволю, чего очевидно у него уже
давно не было с женой, он встал со
стула, взял ее на руки и понес на
кровать.
После
любовной разгрузки он предложил ей
выпить за начало их близких
отношений, но она, по известной
причине, отказалась, пришлось ему
отмечать этот торжественный момент
в одиночестве. Цели то у них были
разные и ее пока не была достигнута.
Часа через два Юрий Васильевич
начал собираться домой. Люда
нерешительно спросила: “Юрий
Васильевич! — А какое решение будет
по моей просьбе? “Не волнуйся Люда!
— И когда мы в двоем называй меня
просто Юра. — Неужели я не
постараюсь выполнить просьбу
любимой! — Двухкомнатная квартира
тебе будет в строящемся доме, как
только его сдадут комиссии в
эксплоотацию. — Я дам тебе ее из
своего фонда”. Юрий Васильевич не
обманул Люду, да и зачем это ему
надо было делать — ведь давал то он
не свое, а общественное; разве жалко
чужого за оказанную любовь. Их
любовная связь продолжалась и в
этой квартире, но она не была такой
часто и регулярной, как бы ей
хотелось. Прошло еще какое-то время
и любовь Юрия Васильевича стала
тяготить Люду. Желаемое было
достигнуто и она наметила другую
цель: освободиться от его любовной
зависимости. Напрямую отказать она
не посмела, поэтому принимая его,
она
весной познакомилась с парнем, лет
на восемь моложе себя, и он стал ее
любовником, дублером директора. У
Юрия Васильевича видать имелись
верные люди, информирующие его обо
всем, что творится в поселке, и
вскоре он уже знал об измене своей
любимой. Вскоре между ними
состоялся разговор. Прийдя к ней, он сразу
же начал его: “Люда! Ты со мною
поступила подло”. “Откуда
появились у тебя такие выводы” —
бесцеремонно парировала она. “Мне
известно все, не пытайся меня
обманывать, ты завела молодого
любовника”. “Ах! Вон оно что! —
попыталась она иронизировать над
ним, утратив прежнюю скромность и
стеснительность. — Ты сам виноват в
этом: расходиться с женой ты не
собираешься, так что надежды на то,
что женишься на мне, никакой. —
Приходишь раз в неделю, а то и реже,
со всеми предосторожностями, чтобы
кто-либо не увидел, а я вынуждена
все вечера тебя ждать. — Годы то мои
молодые и они уходят”.
(Нижеследующая часть диалога,
обильно оснащенная ненормативной
лексикой, нами опущена. — Ред. ) “Но
ведь и он не женится на тебе, ты же
старше его на восемь лет”. “А ты
меня на двадцать два”. “Когда
мужчина имеет большую разницу в
возрасте, подходя к биологическому
концу — это приемлемо, а женщина
нет, так как она на много скорее
теряет свои физиологические
способности. — Моей жене нет еще и
пятидесяти пяти, а ей мужчина уже не
нужен. — Мне же женщина будет
требоваться возможно лет до
семидесяти пяти, а то и дольше”.
“Вот ты и сам подтвердил, что
любить надо до пятидесяти пяти, так
что пока еще молода, отлюблю вволю.
— Я итак ущемляла себя всю жизнь, а
сейчас не хочу”. “Но если ты не
откажешь ему, я буду вынужден
оставить тебя. — Я не могу
подвергать себя и жену опастности
заражения какой нибудь
венерической болезнью от него
через тебя, а такое вполне возможно.
— Скандал мне не нужен”. (Далее
следует ряд медицински
безграмотных высказываний
персонажей. — Ред. ) Люда не стала
отказывать молодому любовнику и
директор прекратил встречи с ней.
(Далее неразборчиво. — Ред.) Но
главное в моем рассказе не суть их
преступной любви, а то
отрицательное воспитание, какое
получил ее сын — оно на нет свело
все то хорошее, чему его учили в
школе. Ведь он прекрасно знал об их
связи и о том, насколько законно и
честно получена матерью эта
квартира. Некоторые ребята ему
открыто говорили, чем она
заработала ее. “Своим рассказом,
Иван Федорович, ты меня нисколько
не удивил: я и сам знаю множество
примеров, когда через эту
преступную любовь добивались не
только квартир и бесплатных
путевок на курорты, но и славы,
орденов, депутатских и прочих
званий, а также высоких
должностей…(Далее следует блок
информации явно для служебного
пользования, который мы опустили из
осторожности. — Ред.) … только
скажу, что и сейчас все происходит
по старому образцу, так как правят
нами те же типы, что и раньше. (Автор
опрометчиво называет ряд имен ныне
здравствующих чиновников самого
высокого ранга. — Ред.) Правильно
говорит старая пословица, что в
мутной воде легче ловить рыбу. —
Вот и ловят они наживу в грязи,
созданной ими же самими,
бестолковщины во всей
хозяйственной деятельности, а мы
полагаем, что они не умеют
руководить и ждем когда научатся”.
Время в беседах прошло быстро,
наступал уже вечер, мы закончили
рыбалку и пошли к электричке, чтобы
уехать домой.
Автор следующего прозаического опуса не нуждается в пространном представлении. Инженер из “города на Неве” Жорес Павлович Архипов пишет нам довольно регулярно, а иногда даже балует нас своими (а то и чужими) рассказиками. Порадуйтесь вместе с нами и вы.
Здравствуйте, уважаемый Андрей Игоревич!
Спасибо за то, что напечатали мое письмо, и я это понимаю как приглашение к дальнейшему сотрудничеству. Посылаю Вам одну выдержку из мемуаров моего отца, Павла Васильевича Архипова. Это никогда не опубликованный рассказ писателя Михаила Зощенко “Ленин и банщик”. Можете представить, что эта публикация впервые появится в журнале “Урал”, что, несомненно, сделает ему честь. Надеюсь на сотрудничество.
С уважением, Ж.П. Архипов.
Ленин и банщик
Однажды Владимир Ильич сидел в своей каморке под лестницей и работал. На столе — стратегические планы. Над примусом — носки. На плите — исподнее.
В те годы была ужасная разруха. Ни шиша, извиняюсь, не было. Население кушало овес. И оно не мылось. Что же касается дуста, то его выдавали по одной небольшой горсточке на целый завод.
Конечно, для товарища Ленина можно было бы когда-никогда истопить баньку, хотя бы по-черному. И дать ему, что ли, выхотку. Помыть его лоб.
И уж, конечно, для товарища Ленина можно было даже найти разных шампуней, каких-нибудь, черт их знает, ополаскивателей, губок и тампонов.
Но он запрещал это делать. И он из скромности даже перестал обрубать ногти, хотя уж кортик-то у матросов всегда бы нашелся.
И вот сидит он, мечтает, а между прочим переворачивает исподнее на плите, чтобы не пригорело. Вдруг входит секретарша и, нервно почесываясь, сообщает, что опять пришел ходок. И непременно ломится к самому товарищу Ленину.
Владимир Ильич говорит:
— Хорошо. Пусть его введут.
И вот, с завязанными глазами, бережно поддерживаемый под руки Урицким и Дзержинским, спотыкаясь и поминутно харкая, входит старенький революционер. Он простой ассенизатор и водовоз, товарищ Муляйнен. Но революция поставила его на высокую должность заведующего финскими банями. И вот он, поминутно харкая и дрожа всем телом, объясняет Владимиру Ильичу, почему нет ни мыла, ни воды, ни снарядов. И сам, между нами говоря, стоит у письменного стола. И не садится, хотя Ленин дважды указывает ему на железный стул с ремнями и умоляет сесть.
Но он не может сесть. Не говоря уже о том, что у него на попе синяки, тов. Муляйнен держит (прячет?) за спиной шайку с кипятком. Это его подарок Владимиру Ильичу. Правда, кипятку уже убыло, т.к. стоящий сзади Сталин то и дело окунает туда указательный палец, а потом засовывает его себе в шевелюру и пышно ее взбивает. Этакая у него кровожадная морда. Какие-то, не знаю, матросы хлебают этот кипяток вприкуску. Какие-то, извиняюсь, барышни в ботиках макают в шайку ватки и смывают с ресниц тушь. Одним словом, разруха.
Однако кипятку еще довольно много, и если разом его выплеснуть на товарища Ленина, то он несомненно обмоется.
И вот, собравшись с духом, банщик с плеском ставит шайку на стратегические планы и, поминутно харкая, говорит:
— Тут для вас, Владимир Ильич, кипяточку нагрели… Доставили в лучшем виде…
И вдруг банщик видит, что Владимир Ильич крайне недоволен и даже нахмурился. И с нечеловечески суровым видом стучит вилкой по графину. Банщик еще больше теряется и, бледнея, валится на колени. И с дрожью в голосе говорит, прямо в присутствии Дзержинского, Урицкого и Сталина:
— Не велите казнить, Владимир Ильич! Исключительно горячий кипяточек… Прямо из Балтики начерпали…
Но все четверо угрюмо молчат и молча окружают банщика. На звон графина прибегает секретарша и, нервно почесываясь, заводит граммофон…
Неизвестно, что они хотели сделать с глупым стареньким революционером, но в этот миг, заглушая граммофон, из коридора донеслись удары половника о бачок и донесся гнусавый женский голос: “На обед, на обед!” Ленин и его друзья достали ложки и их как ветром сдуло. Да и товарищ Муляйнен не стал залеживаться.
Когда все четверо, сытно отдуваясь и цыкая зубом, вернулись в каморку, секретарша спросила у Владимира Ильича, как быть с кипятком.
— Отдать в детский дом, — не задумываясь, ответил Ленин.
И, лукаво прищурившись, добавил:
— Пусть окатят самого грязного ребенка.
Уважаемый Жорес Павлович!
Ответить на ваше послание могу только словами классика: “Присланные Вами частушки — не частушки, а стишки Вашего собственного сочинения”. Поверить в авторство Зощенко трудно по двум причинам. Во-первых, творческое наследие писателя исследовано с достаточной полнотой, и открытие целого неизвестного рассказа маловероятно. Во-вторых, чрезвычайное сходство с уже известным рассказом заставляет заподозрить подлог. Маловероятно использование Михаилом Зощенко выражения “ассенизатор и водовоз”, что же касается упоминания в тексте ополаскивателей, то я убежден, что автором рассказа являетесь скорее Вы, чем Ваш отец. Почему бы Вам не попробовать силы на самостоятельном литературном поприще?
С уважением, Андрей Ильенков