Стихи.
Опубликовано в журнале Урал, номер 12, 2001
Юрий Валерьевич Конецкий — родился в 1947 г. в Серове. Учился в Литинституте, окончил Высшие литературные курсы при Союзе писателей. Победитель областного поэтического конкурса 1964 г., член знаменитого клуба им. Пилипенко, разогнанного за вольномыслие в 1969 г., участник Всесоюзного совещания молодых писателей 1969 г., европейского фестиваля поэзии во Франции в 1992 г. Автор свода исторических поэм “Уральский временник”. Председатель Цеха поэтов и составитель трехтомной антологии русской поэзии Урала XVIII—XX вв., руководитель литературного объединения “Горный родник” УГГГА. Член Союза писателей России.
Красный налив
Что земля российская нахмурена и штыком истыканы бока? Покатилось яблочко Мичурина к Феликсу Железному в Чека. К “белому наливу” Рюмкин с Фрумкиным подошли с наганом в кобуре, сцапали за круглый бок, и схрумкали на расстрельном внутреннем дворе, и пошли дорожками крысиными мимо окон из железных лоз, где переплетенье не корзинное обвязало небо русских слез.
Накопилось на наганах сажицы — шутка ль, каждый день плевать свинцом, чтоб валились камерные саженцы на кровавый камень вниз лицом. Скрещивали время небывалое, и уже на сталинский манер наливалось кровью знамя алое кумачовых дней СССР…
Ностальгия
На книжном развале над Сеной-рекой я помнил о нашем развале… К нам нищий тянулся веселой рукой, и щедро ему подавали. Хоть “нищей” Россию лирический Блок назвал на пронзительной ноте, не верю я все же в печальный итог страны, заплутавшей в цейтноте.
Лежал Достоевский меж книжек лотка, и Чехова чохом листали… Россия французу по книгам сладка: экзотика, водка и Сталин. Я подал клошару на выпивку франк, поскольку не новый я русский, поскольку не брал государственный банк, а лишь на банкетах закуски.
Во Францию был я беспечно влюблен и в этих парижских французов, что пить предлагали мне “Наполеон”… Я ставил им водку “Кутузов”.
Шестидесятники
В застойные годы мы пили, мадам, с получки порой заходя в ресторан… Когда ж выходили, горланя, бутылки с “Алжирским”, “Портвейн” и “Агдам” топырили каждый свободный карман, а вовсе не фига в кармане…
Третий Рим
Русской жизни атрибуты иностранцу не понять. Посылают на три буквы — норовим уткнуться в пять.
“Главно — начать!” — гаркнул смело перестроечный царек, подхватил лихое дело нетрезвеющий пенек, забурбулили Россию, обгайдарили страну, отчубайсили разиню, показали “крутизну”. Изловчась, как аскариды в навороченном дерьме, заигрались в пирамиды, заскучали по тюрьме, раскурочили в аферах экономику под ноль — даже бомж в миллионерах побывал, что твой король! Перестроечная кодла так раскрыла ворота, что вошли без боя подло горе, спид и нищета, а былые коммуняки, перемола главари, в Кремль залезли, как поляки, и сидят, что упыри…
Я в печали пью “Алкону”, издаю душевный стон: по вселенскому закону мы, как прежде, полигон. В силе — черные пиары, в моде — пиво (не люблю, хоть бутылки в смысле тары принимают по рублю), проституция в законе, вор на воре, а страна, словно пьяный на балконе, посылающий всех на…
Третий Рим — подарок царский тем, кто вылез из назьма? Где же храбрый князь Пожарский, где гражданственный Козьма? Всё сидят, развесив уши, перед ящиком TV, околачивая груши праздным органом любви.
Напрасный дар
Свалилось ангела перо на юного поэта, но вдохновения тавро скорее зло, а не добро в отчизне, где все так старо и в подлой глупости серо, как стертая монета.