Каталог несостоявшейся выставки
Опубликовано в журнале ©оюз Писателей, номер 16, 2015
Вагрич Акопович Бахчанян родился в
1938 г. в Харькове. Учился в Студии декоративного искусства у Василия Ермилова,
работал художником на заводе им. Малышева. В 1965 г. организовал в Харькове первую
в СССР выставку неофициального («левого») искусства. В 1967 г. переехал в
Москву, работал в отделе юмора («Клуб 12 стульев») «Литературной газеты».
Иллюстрации и коллажи публиковались в журналах «Знание — сила», «Юность» и в
других изданиях. В 1974-м эмигрировал в США, жил в Нью-Йорке. Работы выставлялись в России, Америке, Австрии, Германии, Италии,
Польше, Канаде, Японии, Армении и Бразилии. Умер в 2009 г. Книги:
«Автобиография сорокалетнего автора» (1981), «Visual diary: 1/1/80 — 12/31/80» (1981), «Демарш энтузиастов»
(1985; в соавторстве с Сергеем Довлатовым и Наумом Сагаловским),
«Синьяк под глазом: пуантель-авивская
поэма» (1986), «Ни дня без строчки (годовой отчёт)» (1986), «Стихи разных
лет» (1986), «Мух уйма: Художества» (2003), «Вишнёвый ад и другие пьесы»
(2005), «Мух уйма (Художества). Не хлебом единым (Меню-коллаж)» (2006),
«Сочинения Вагрича Бахчаняна»
(2010), «Записные книжки Вагрича Бахчаняна»
(2011).
Публикатор — Ирина Бахчанян (Нью-Йорк).
Художники слова
Каталог
несостоявшейся выставки1
На
улицах картина ада в золочёной раме.
А.
П. Чехов, «Новогодние великомученики»
Живопись-то
какая! Просто глаз прошибает; только что получены с биржи;
ещё лак не высох.
Н.
В. Гоголь, «Портрет»
Одна
рамка чего стоит.
Н.
В. Гоголь, «Портрет»
Нет,
я вам скажу: нет хуже жильца, как живописец: свинья свиньёй живёт, просто не
приведи бог.
Н.
В. Гоголь, «Портрет»
Там был изображён человек в странной позе, плывущий по небу. Его широко открытые глаза полны страха. Всё пространство во-круг заполнено полупризрачными тенями покойников. Ему трудно пробираться сквозь их толпу. Покойники, жестикулируя, отталкивая друг друга, что-то беспрерывно говорят человеку.
Кобо Абе, «Женщина в песках»
На стене висела преглупая картина «Отдыхающая одалиска» — полногрудая женщина, играющая с ручным леопардом на пёстром ковре.
А. Аверченко, «Шутка мецената»
Над комодом висела большая картина в золочёной раме; на ней была изображена красивая местность: высокие старые деревья, трава, цветы и широкая река, убегавшая мимо чудных дворцов, за лес, в далёкое море. Оле-Лукойе дотронулся волшебною спринцовкой до картины, и нарисованные на ней птицы запели, ветви деревьев зашевелились, а облака понеслись по небу; видно было даже, как скользнула по картине их тень.
Ганс Христиан Андерсен, «Оле-Лукойе»
На запятнанной стене висела одна и та же картина, изображавшая двух голых женщин на берегу моря, и только их розовые тела становились всё пестрее от мушиных следов, да увеличивалась чёрная копоть над тем местом, где зимою чуть ли не весь день горела керосиновая лампа «Молния».
Леонид Андреев, «Петька на даче»
‹…› стены были расписаны яркими красками, на них изображались незнакомые мне леса, цветы и плоды, неизвестные мне птицы, звери и люди ‹…›
С. Т. Аксаков, «Детские годы Багрова-внука»
На одной их них [картин] была нарисована швея, точно с живыми глазами, устремлёнными на того, кто на неё смотрит.
С. Т. Аксаков, «Детские годы Багрова-внука»
‹…› картина, представлявшая какого-то воина в шлеме, в латах, с копьём в руке, едущего верхом по песчаной пустыне.
С. Т. Аксаков, «Детские годы Багрова-внука»
Большая картина в раззолоченных рамах, представлявшая седого старичка в цепях, заключённого в тюрьму, которого кормила грудью молодая прекрасная женщина (его дочь, по словам Александры Ивановны), тогда как в окошко с железной решёткой заглядывали два монаха и улыбались.
С. Т. Аксаков, «Детские годы Багрова-внука»
Она [картина на стенке] представляла болото, молодого охотника с ружьём и легавую собаку, белую с кофейными пятнами и коротко отрубленным хвостом, которая нашла какую-то дичь, вытянулась над ней и подняла одну ногу.
С. Т. Аксаков, «Детские годы Багрова-внука»
К стенке маленькими гвоздиками были приколочены две олео-графии: на одной был изображён святой Антоний с Христом-младенцем на руках, а на другой — Пречистая Дева Семи Скорбей, пронзённая стрелами. За рамку был заткнут увядший цветок.
Жоржи Амаду, «Капитаны песка»
Бушующее море колеблет, как скорлупку, жалкий остов кораблика, лишившегося мачт; на палубе коленопреклонённый человек, размером больше кораблика. Кажется, всё пропало, но в углу полотна в светлом нимбе бдит Лагетская Пресвятая Дева. Благочестивый мореход спасся. Об этом свидетельствует надпись на итальянском языке. Было это в 1811 году…
…Карета, увлекаемая непокорными лошадьми, несётся в пропасть. Путешественники погибнут, насмерть разбившись о скалы. В углу картины в своём светлом нимбе бдит Мария. Она насадила густой кустарник по краям пропасти. Путники уцепятся за него, а впо-следствии повесят в знак признательности эту картину в монастыре Лаге. Было это в 1830 году…
Гийом Аполлинер, «Пьемонтские пилигримы»
Дело в том, что по левую руку, недалеко от каморки привратника, был нарисован на стене огромный цепной пёс, а над ним большими прямоугольными буквами было написано: Берегись собаки.
Гай Петроний Арбитр, «Сатирикон»
Это был грубо вытесанный, нелепо раскрашенный чурбан, и, когда старик поставил его у стены землянки, Веригин разобрал жуткое, едва намеченное, скуластое, узкоглазое, деревянное лицо, с какой-то неприятной, не то насмешливой, не то идиотской, улыбкой на деревянных губах, и руки и ноги, совершенно одинаково скрещенные.
М. Арцыбашев, «Деревянный чурбан»
На одной картинке катастрофа жизни изображена — завод с трубой на берегу, из него мазут потоком в реку хлещет, осетры, окуни, лещи, судаки кверху брюхом плавают, раззявили рты, испускают дух ‹…›
‹…› от пронизывающего рыбьего взгляда перекосило рожу самоловщика, а рожа-то, рожа — не приведи господи! Брюзглявая, немытая, нос сизый, глаза мутные — приснится, веруешь — не веруешь, закрестишься. С другого боку картинки человек с остро сдвинутыми бровями, трезвый, на Черемисина, местного рыбинспектора смахивающий, стоял во весь рост, будто на давнем военном плакате, тыкал пальцем ‹…›: «Браконьер — враг природы! Браконьеру — бой!»
В. Астафьев, «Царь-рыба»
Безветрен вечер и грустью скован
Под сводом облачных небес,
И словно тушью нарисован
В альбоме старом Булонский лес.
А. Ахматова, «Прогулка»
Как в зеркало глядела я тревожно
На серый холст, и с каждою неделей
Всё горше и страннее было сходство
Моё с моим изображеньем новым.
А. Ахматова, «Эпические отрывки»
Он не траурный, он не мрачный,
Он почти как сквозной дымок,
Полуброшенной новобрачной
Чёрно-белый лёгкий венок.
А под ним тот профиль горбатый,
И парижской чёлки атлас,
И зелёный, продолговатый,
Очень зорко видящий глаз.
А. Ахматова, «Рисунок на первой книге стихов»2
На клочке бумаги, вырванном из календаря, был изображён приветливый тщедушный король Виктор-Эммануил со своей черноволосой женой, с наследным принцем Умберто и целым выводком принцесс.
И. Бабель, «Солнце Италии»
Прямо на меня из синей глубины ниши спускалась длинная фигура Иоанна. Чёрный плащ торжественно висел на этом неумолимом теле, отвратительно худом. Капли крови блистали в круглых застёжках плаща. Голова Иоанна была косо срезана с ободранной шеи. Она лежала на глиняном блюде, крепко взятом большими жёлтыми пальцами воина. Лицо мертвеца показалось мне знакомым. Предвестие тайны коснулось меня. На глиняном блюде лежала мёртвая голова, списанная с пана Ромуальда, помощника бежавшего ксёндза. Из оскаленного рта его, цветисто сверкая чешуёй, свисало крохотное туловище змеи. Её головка, нежно-розовая, полная оживления, могущественно оттеняла глубокий фон плаща.
И. Бабель, «Пан Аполек»
На небольшом листе бумаги красным карандашом, карандашом красным и мягким, как глина, было изображено смеющееся лицо пани Брайны, обведённое медными кудрями.
И. Бабель, «Пан Аполек»
На этой картине двенадцать розовых патеров качали в люльке, перевитой лентами, пухлого младенца Иисуса. Пальцы ног его оттопырены, тело отлакировано утренним жарким потом. Дитя барахтается на жирной спинке, собранной в складки, двенадцать апостолов в кардинальских тиарах склонились над колыбелью. Их лица выбриты до синевы, пламенные плащи оттопыриваются на животах. Глаза апостолов сверкают мудростью, решимостью, весельем, в углах их ртов бродит тонкая усмешка, на двойные подбородки посажены огненные бородавки, малиновые бородавки, как редиски в мае.
И. Бабель, «У святого Валентина»
‹…› вывеска, на которой было изображено множество букв: СССР и РСФСР, и знак союза текстилей, и серп и молот, и женщина, стоящая у ткацкого станка, от которого идут лучи во все стороны.
И. Бабель, «Конец св. Ипатия»
‹…› портрет Скобелева, засиженный мухами и проткнутый палкой.
Андрей Белый, «Серебряный голубь»
Здесь висели портреты; здесь года гарцовал генерал с треуголкой в руках на большом тёмном, кое-где треснувшем полотне; и года разрывалась у его ног бомба, и года изрыгала она вовсе уже не яркий огонь; но в пороховом дыму генерал улыбался года и зелёный плюмаж треуголки плясал под ветром: бурно там совершалось сраженье под Лейпцигом и храбрый всадник, мчась на бой, улыбался, глядя на бомбу, изрыгавшую жёлтый огонь ‹…›
Андрей Белый, «Серебряный голубь»
Усатый и надменный
Изображён моряк.
Должно быть, дальних стран
Отважный посетитель —
На нём сюртук и орден,
И пышной лавальеры
Уже столетний бант.
Нина Берберова, «Стихи»
На картинке госпожа Бонасье в монашеском одеянии, такая прелестная, подбегала к узкому монастырскому окну и застывала в той неостановившейся позе: как бы ещё бежала туда, за окно и дальше, ступая лёгкими ногами уже по воздуху, замерев, выглядывала она в окно, а там скакал спасительный и надёжный д’Артаньян, и плащ его развевался с крестом мушкетёрским; но было уже поздно: она могла подбежать к окну, могла выглянуть, — но простоять в этой своей стремительной позе не могла дольше, чем д’Артаньян, стуча запылёнными каблуками, вбежал бы по монастырской лестнице, оттолкнув шпионку настоятельницу… А там госпожа всё падала и падала, сладко охнув, так медленно, что д’Артаньян успевал пробежать всю залу и подхватить её, падающую, и лишь тогда она испустила дух на возлюбленных руках, и этот вздох был последним поцелуем, таким сладким, что что же делать, как не умереть! — продолжения уже быть не могло ‹…›
А. Битов, «Пушкинский дом»
‹…› большой портрет в овальной золотой раме висит над письменным столом. Портрет очень хороший: лицо так и смотрит, как живое. Какой-то черноволосый барин, очень мрачный, с редкой бородой и глубокими глазами, сложивши руки на груди.
П. Д. Боборыкин, «Жертва вечерняя»
Я осмотрел холсты и задержался у самого маленького, который изображал или напоминал заход солнца и заключал в себе какую-то бесконечность.
Хорхе Луис Борхес, «Утопия усталого человека»
Тот, кто учился в австрийских гимназиях, помнит большую картину, выполненную с известной античной мозаики. На ней изображён Александр Македонский, так называемый герой, и перс, пронзённый копьём Александра и устремивший на него последний взгляд, полный ужаса и страха, — всё в целом как бы гласило: горе побеждённым.
Макс Брод, «Вера и учение Франца Кафки»
В раме запылённой застыл пейзаж.
И. Бродский, «Я обнял эти плечи»3
Навсегда расстаёмся с тобой, дружок.
Нарисуй на бумаге пустой кружок.
Это буду я: ничего внутри.
Посмотри на него — и потом сотри.
И. Бродский, 1980 г.4
Се вид Отечества, гравюра.
На лежаке — Солдат и Дура.
Старуха чешет мёртвый бок.
Се вид Отечества, лубок.
И. Бродский, «Набросок»
Возможно — натюрморт. Издалека
всё, в рамку заключённое, частично
мертво и неподвижно. Облака.
Река. Над ней кружащаяся птичка.
Равнина. Часто именно она,
принять другую форму не умея,
становится добычей полотна,
открытки, оправданьем Птолемея.
Бесспорно, что — портрет, но без прикрас:
поверхность, чьи землистые оттенки
естественно приковывают глаз,
тем более — поставленного к стенке.
Поодаль, как уступка белизне,
клубятся, сбившись в тучу, олимпийцы,
спиною чуя брошенный извне
взгляд живописца — взгляд самоубийцы.
И. Бродский, «На выставке Карла Вейлинка», V, VIII
Она вздохнула и перевела
взгляд на гравюру в деревянной рамке,
где человек в соломенной панамке
сопровождал угрюмого вола.
И. Бродский, «Чаепитие»
‹…› роскошный плакат, на котором изображена была скала, а по гребню её ехал всадник в бурке и с винтовкой за плечами. Пониже — пальмы и балкон, на балконе — сидящий молодой человек с хохолком, глядящий куда-то ввысь очень-очень бойкими глазами и держащий в руке самопишущее перо. Подпись: «Полнообъёмные творческие отпуска от двух недель (рассказ-новелла) до одного года (роман, трилогия). Ялта, Суук-Су, Боровое, Цихидзири, Махинджаури, Ленинград (Зимний дворец).
М. А. Булгаков, «Мастер и Маргарита»
Большая чёрная картина висела в углу вместо образа: на руках чуть видной богоматери деревянно желтел нагой Иисус, снятый с креста, с запёкшейся раной под сердцем, с откинутым назад мёртвым ликом.
И. Бунин, «Святые»
‹…› над диваном тускло блестела картина — зеленоватый кружок Луны в облаках, дремучий литовский лес, тройка лошадей, сани, из которых розовыми лучами палили охотники, и кувыркающиеся за санями волки ‹…›
И. Бунин, «Старуха»
‹…› я увидел в ней [книжке] картинку, изображавшую какие-то дикие горы, белый холст водопада и какого-то приземистого толстого мужика, карлика с бабьим лицом, с раздутым горлом, то есть с зобом, стоявшего под водопадом с длинной палкой в руке, в небольшой шляпке, похожей на женскую, с торчащим сбоку птичьим пером, а под картинкой прочёл подпись, поразившую меня своим последним словом, тогда ещё, к счастью, неизвестным мне: «Встреча в горах с кретином».
И. Бунин, «Автобиографические заметки»
‹…› старая, косматая, похожая на ведьму, Венера; одной рукой она ведёт большеголового амура, в другой держит балалайку. У Венеры чресла опоясаны монгольской тканью с зигзагами, груди у неё морщинистые, отвислые, а по бокам головы знаки её (o+) ‹…›5
Константин Вагинов, «Козлиная песнь»
Иван Иванович:
и какова была картина?
Музыкант Прокофьев:
весьма печальна и темна
непостижима для меня умна
смотри — в могильном коридоре
глухое воет море
и лодка скачет как блоха
конечности болят у лодки
о лодка лодка ты плоха
ты вся больна от ног до глотки
а в лодке стынет человек
он ищет мысли в голове
чтоб всё понять и объяснить
и чтоб узнать движенья нить.
Александр Введенский, «Зеркало и музыкант»
Одна [картина] изображала нагую и розовую богиню древности, которая ласкала павлина на ковре из цветов; на другой было огромное озеро, окружённое деревьями, и компания в просторных шёлковых одеждах, которая входила в прогулочное судно под разрушенной аркой.
Ивлин Во, «Любовь среди руин»
Над кроватью, как положено, висели стеклянные рамочки с цветами и голубями по уголкам, в рамочки были вделаны фотографии хозяина дома с младенческих лет до последнего времени, фотография жены его Афродиты и многочисленных ближайших родственников с обеих сторон. Над этим иконостасом был укреплён общий портрет супругов Гладышевых, выполненный на заказ из разных карточек и так старательно раскрашенный неизвестным исполнителем, что лица, изображённые на портрете, не имели решительно никакого сходства с оригиналами.
В. Войнович, «Лицо неприкосновенное»
Ряды позорно некрасивых, Разоблачённых кистью лиц.
М. Волошин, «Письмо»
Рисунок грубый, неискусный…
Вот дьявол — кроткий, странный, грустный.
Антоний видит бег планет:
«Но где же цель?»
— Здесь цели нет…
Струится мрак и шепчет что-то,
Легло молчанье, как кольцо,
Мерцает бледное лицо
Средь ядовитого болота,
И солнце, чёрное как ночь,
Вбирая свет, уходит прочь.
М. Волошин, «Письмо»
Это было превосходное полотно совершенно непристойного содержания. Юноши обнимались с женщинами, над поверженными нимфами склонялись сатиры, амуры играли в энколповы и гитоновы игры, другие млели, наблюдая со стороны все эти поединки, горлицы целовались, козлы настигали коз, бараны — овец.
Вольтер, «Мемуары»
На стене там была больших размеров фреска, изображающая танк, мчащийся по идиллически красивой деревенской дороге. На фреске сияло солнце. Небо было безоблачным. Но буколический покой этой сцены был обманчив. В зарослях, на переднем плане фрески, скрывался весёлый отряд Робин Гудов в железных шлемах — это были инженеры, устанавливавшие противотанковые орудия и пулемёты. Это были очень счастливые инженеры.
Курт Воннегут, «Праматерь-ночь»
На фюзеляжах с детской кровожадностью был изображён боа-констриктор, который насмерть душил чёрта. Из глаз, изо рта, из носа чёрта лилась кровь. Из окровавленных сатанинских пальцев выпадали трезубые вилы.
Курт Воннегут, «Колыбель для кошки»
Сама картина была маленькая, чёрная, шершавая. Она состояла из сети царапин на густой чёрной подмалёвке. Царапины сплетались во что-то вроде паутины, и я подумал: не те ли это сети, что липкой бессмыслицей опутывают человеческую жизнь, вывешены здесь на просушку в безлунной ночи.
Курт Воннегут, «Колыбель для кошки»
Белова, который как-то туда [в ателье] пришёл, поразила нарисованная птичья голова, держащая в клюве какой-то тёмный кусок, отдалённо напоминающий обломок железа. Под картиной было написано: этюд лебедя.
Гайто Газданов, «Вечер у Клэр»
На футляре была картинка, на которой разрывалась шрапнель и герой в стальной каске с винтовкой наперевес бросался в атаку. Под картинкой стояло: «За бога, императора и отечество!»
Я. Гашек, «Похождения бравого солдата Швейка»
Не было никакой возможности, не обладая фантазией, установить, что, собственно, нарисовано на этих трёх растворах. Ясно было только, что алтарь этот могли с таким же успехом использовать язычники из Замбези или бурятские и монгольские шаманы. Намалёванный кричащими красками, этот алтарь издали казался цветной таблицей для проверки зрения железнодорожников. Выделялась только одна фигура какого-то голого человека с сиянием вокруг головы и с позеленевшим телом, словно огузок протухшего и разлагающегося гуся. Хотя этому святому никто ничего плохого не делал, а, наоборот, по обеим сторонам от него находились два крылатых существа, которые дол-жны были изображать ангелов, на зрителя картина производила такое впечатление, будто голый святой орёт от ужаса при виде окружающей компании: дело в том, что ангелы выглядели сказочными чудовищами, чем-то средним между крылатой дикой кошкой и апокалиптическим чудовищем. На противоположной створке алтаря намалевали образ, который должен был изображать троицу. Голубя художнику, в общем, не особенно удалось испортить. Художник нарисовал какую-то птицу, которая так же походила на голубя, как и на белую курицу породы виандот. Зато бог-отец был похож на разбойника с дикого Запада, каких преподносят публике захватывающие кровавые американские фильмы. Бог-сын, наоборот, был изображён в виде весёлого молодого человека с порядочным брюшком, прикрытым чем-то вроде плавок. В общем, бог-сын походил на спортсмена: крест он держал в руке так элегантно, точно это была теннисная ракетка. Издали вся троица расплывалась, и создавалось впечатление, будто в крытый вокзал въезжает поезд. Что представляла собой третья икона — совсем нельзя было разобрать.
Я. Гашек, «Похождения бравого солдата Швейка»
На брошюрке была картинка в красках, изображающая поле сражения. Всюду валяются трупы людей и лошадей, опрокинутые повозки с амуницией, торчат орудия лафетами вверх. На горизонте горит деревня и рвётся шрапнель. На переднем плане лежит умирающий солдат с оторванной ногой. Над ним склоняется ангел, приносящий ему венок с надписью на ленте: «Ныне же будешь со мною в раю». При этом умирающий блаженно улыбается, словно ему поднесли мороженое.
Я. Гашек, «Похождения бравого солдата Швейка»
Вот тебе рисунок одной из этих назидательных картинок, который мне особенно пришёлся по душе. Лошадь, задней ногой привязанная к столбу, пасётся около него, насколько это ей позволяет верёвка. Внизу подписано: «Дозволь мне принять свою смиренную долю пропитания».
И. В. Гёте, «Письма из Швейцарии»
Антон Павлович, долго смотревший на художников, сказал:
— Разве так рисуют? Ну, головка! Чья головка? Ну, море? Какое море? Нет, надо рисовать так, чтобы всякому было понятно, что хотел изобразить художник.
Он взял альбом. Рисунок, готовый через несколько минут, был встречен общим хохотом. Антон Павлович, отдавая мне альбом, сказал:
— Береги, Гиляй, это единственное моё художественное произведение: никогда не рисовал и больше никогда рисовать не буду, чтобы не отбивать хлеб у Левитана.
На рисунке изображена была гора, по которой спускается турист, в шляпе и с палкой, башня, дом с надписью «Трактир», море, по которому плывёт пароход, и в небе — летящие птицы; внизу — надпись: «Вид имения “Гурзуф” Петра Ионыча Губонина», а кроме того, везде были пояснения: «море», «гора», «турист», «чижи» ‹…›
Вл. Гиляровский6
‹…› фламандский мужик с трубкою и выломанною рукою, похожий более на индейского петуха в манжетах, нежели на человека ‹…›
Н. В. Гоголь, «Портрет»
‹…› почти смытые дождём вывески с кренделями и сапогами, кое-где с нарисованными синими брюками и подписью какого-то Аршавского портного; где магазин с картузами, фуражками и надписью: «Иностранец Василий Фёдоров»; где нарисован был бильярд с двумя игроками во фраках, в какие одеваются у нас на театрах гости, входящие в последнем акте на сцену. Игроки были изображены с прицелившимися киями, несколько вывороченными назад руками и косыми ногами, только что сделавшими на воздухе антраша. Под всем этим было написано: «И вот заведение».
Н. В. Гоголь, «Мёртвые души»
Картины с какими-то птицами.
Н. В. Гоголь, «Мёртвые души»
‹…› на картинах не все были птицы: между ними висел портрет Кутузова и писанный масляными красками какой-то старик с красными обшлагами на мундире, как нашивали при Павле Петровиче.
Н. В. Гоголь, «Мёртвые души»
На картинах всё были молодцы, всё греческие полководцы, гравированные во весь рост: Маврокордато в красных панталонах и мундире, с очками на носу, Миаули, Канари. Все эти герои были с такими толстыми ляжками и неслыханными усами, что дрожь проходила по телу. Между крепкими греками, неизвестно каким образом и для чего, поместился Багратион, тощий, худенький, с маленькими знамёнами и пушками внизу и в самых узеньких рамках. Потом опять следовала героиня греческая Бобелина, которой одна нога казалась больше всего туловища тех щёголей, которые наполняют нынешние гостиные.
Н. В. Гоголь, «Мёртвые души»
‹…› те же картины во всю стену, писанные масляными красками, — словом, всё то же, что и везде; только и разницы, что на одной картине изображена была нимфа с такими огромными грудями, каких читатель, верно, никогда не видывал.
Н. В. Гоголь, «Мёртвые души»
‹…› занимала полстены огромная почерневшая картина, писанная масляными красками, изображавшая цветы, фрукты, разрезанный арбуз, кабанью морду и висевшую головою вниз утку.
Н. В. Гоголь, «Мёртвые души»
Но торжеством его искусства была одна картина, намалёванная на стене церковной в правом притворе, в которой изобразил он святого Петра в день страшного суда, с ключами в руках, изгонявшего из ада злого духа; испуганный чёрт метался во все стороны, предчувст-вуя свою погибель, а заключённые прежде грешники били и гоняли его кнутами, поленами и чем ни попало.
Н. В. Гоголь, «Вечера на хуторе близ Диканьки»
Из узеньких рам глядела герцогиня Лавальер, запачканная мухами.
Н. В. Гоголь, «Старосветские помещики»
На одной из них [дверей] нарисован был сидящий на бочке козак, державший над головою кружку с надписью: «Всё выпью». На другой фляжка сулеи и по сторонам, для красоты, лошадь, стоявшая вверх ногами, трубка, бубны и надпись: «Вино — козацкая потеха».
Н. В. Гоголь, «Вий»
Литогравированная картинка с изображением девушки, поправлявшей чулок, и глядевшего на неё из-за дерева франта с откидным жилетом и небольшою бородкою ‹…›
Н. В. Гоголь, «Нос»
Полоумную Фёклушку нарисовал в пещере, очень удачно осветив одно лицо и разбросанные волосы, корпус же скрывался во мраке: ни терпенья, ни уменья не хватило у него доделывать руки, ноги и корпус.
И. А. Гончаров, «Обрыв»
На больших картинах, изображавших по большей части сцены из медвежьей и волчьей охоты, выделялись деревянные головы зверей и людей, приставленные к написанным красками телам, и в зыбких, изменчивых отблесках огня и ярком свете луны всё это пугающе оживало.
Э. Т. А. Гофман, «Майорат»
На разделённых на полосы стенах увидишь ты нарисованные яркими красками арабески, изображающие диковинные сплетения фигур людей и животных, цветов, фруктов и камней, значение которых тебе покажется ясным без дальнейших объяснений.
Э. Т. А. Гофман, «Каменное сердце»
‹…› он [писец Макс] взял огромный лист веленевой бумаги, карандаш и тушь и очень живописно изобразил большого красивого козла. Морда этого замечательного животного предоставляла для физиогномистов богатый материал для изучения. Умный взгляд его выражал мучительную озабоченность, вокруг рта и бороды были выписаны складки, причём так мастерски, что зрителю казалось, будто они судорожно дёргаются. Дело в том, что добрый козёл был занят тем, что очень естественным, хотя и болезненным образом производил на свет премиленьких, маленьких портнишек, вооружённых ножницами и утюгами, которые образовывали весьма выразительные группы. Под картиной были написаны стихи, которые я, к сожалению позабыл, но если я не ошибаюсь, первая строчка была такая: «Эй, что такое съел козел?..»
Э. Т. А. Гофман, «Каменное сердце»
‹…› большое полотно, изображающее часть огромного цеха. Над разметочной плитой склонилось несколько человек, рассматривая чертежи. В центре группы стоял осанистый патриарх, солнце красиво серебрило его длинные седые волосы, прикрытые чёрной ермолкой. Серые массы металла, фермы мостового крана, косые снопы солнца, театрально пронизывающие дымный воздух. Каждая фигура исполняла свою роль: один улыбался, другой спорил, третий напряжённо думал. Всё было правильно, но было непонятно, для кого всё это нарисовано, зачем потрачено столько времени и красок. Это была одна из тех картин, которые хвалят за тему, но никто не испытывает ни волнения, ни удовольствия, ни открытия.
Даниил Гранин, «Иду на грозу»
Картина изображала корабль, вздымающийся на гребень морского вала. Струи пены стекали по его склону. Он был изображён в последнем моменте взлёта. Корабль шёл прямо на зрителя. Высоко поднявшийся бугшприт заслонял основание мачт. Гребень вала, распластанный корабельным килем, напоминал крылья гигантской птицы. Пена неслась в воздух. Паруса, туманно видимые из-за бакборта и выше бугшприта, полные неистовой силы шторма, валились всей громадой назад, чтобы, перейдя вал, выпрямиться, а затем, склоняясь над бездной, мчать судно к новым лавинам. Разорванные облака низко трепетали над океаном. Тусклый свет обречённо боролся с надвигающейся темнотой ночи. Но всего замечательней была в этой картине фигура человека, стоящего на баке спиной к зрителю. Она выражала всё положение, даже характер момента. Поза человека (он расставил ноги, взмахнув руками) ничего собственно не говорила о том, чем он занят, но заставляла предполагать крайнюю напряжённость внимания, обращённого к чему-то на палубе, невидимой зрителю. Завёрнутые полы его кафтана трепались ветром; белая коса и чёрная шпага вытянуто рвались в воздух; богатство костюма выказывало в нём капитана, танцующее положение тела — взмах вала; без шляпы, он был, видимо, поглощён опасным моментом и кричал — но что? Видел ли он, как валится за борт человек, приказывал ли повернуть на другой галс или, заглушая ветер, звал боцмана?
Александр Грин, «Алые паруса»
Оставался у меня и один Бенуа, изображавший большой ураган «Хейзел» 1954 года: разлив серой реки, которая несла самые невероятные предметы, — дохлую свинью брюхом кверху, стул, лошадиную голову и расписанную цветами кровать; солдат и священник молились на берегу, а буря клонила деревья в одну сторону.
Грэм Грин, «Комедианты»
‹…› портрет Сталина, такой огромный, какой может быть только в кабинете секретаря обкома. Лицо Сталина на портрете было размалёвано цветными карандашами, к подбородку была пририсована синяя эспаньолка, на ушах висели голубые серьги.
В. Гроссман, «Жизнь и судьба»
Вывеска… кровью налитые буквы
Гласят — зеленная, — знаю, тут
Вместо капусты и вместо брюквы
Мёртвые головы продают.
Николай Гумилёв, «Заблудившийся трамвай»
Перед вами мрачная келья. Посреди неё стол, загромождённый странными предметами: это черепа, глобусы, реторты, циркули, пергаменты, покрытые иероглифами. Учёный сидит перед столом, облачённый в свою широкую мантию; меховая шапка надвинута на самые брови. Видна лишь верхняя половина его туловища. Он чуть привстал на своём огромном кресле, сжатые кулаки его опираются на стол. Он с любопытством и ужасом всматривается в светящийся широкий круг, составленный из каких-то магических букв и горящий на задней стене комнаты, как солнечный спектр в камере-обскуре. Это кабалистическое солнце словно дрожит и освещает сумрачную келью таинственным сиянием. Это и жутко и прекрасно!
Виктор Гюго, «Собор Парижской богоматери»
Вывеску на двери заменяла неописуемая мазня, изображавшая новые монеты и зарезанных цыплят, с шутливой надписью: «Кабачок звонарей по усопшим».
Виктор Гюго, «Собор Парижской богоматери»
Уоргрейвская гостиница «Георгий и Дракон» гордится своей вывеской, одну сторону которой написал член Королевской академии Лесли, а другую Ходжсон, один из его собратьев. Лесли изобразил битву с драконом; Ходжсон добавил сцену «После битвы»: Георгий Победоносец отдыхает после трудов праведных за кружкой пива.
Джером К. Джером, «Трое в лодке (не считая собаки)»
Развешанные по стенам в рамках, почтительно застыли изображенья канувших в Лету лошадей, уставив кверху кроткие морды: Отпор лорда Гастингса, Выстрел герцога Вестминстерского, Цейлон герцога Бофора, взявший Парижский приз в 1866 году. На сёдлах лёгкие жокеи в чутком ожиданье сигнала.
Дж. Джойс, «Улисс»
‹…› выцветшая гравюра 1860 года, изображающая боксёрский матч между Хиненом и Сейерсом. За канатами глазели на ринг сделавшие ставки зрители в допотопных шляпах. Тяжеловесы в тесных набедренниках любезно протягивали друг другу шарообразные кулаки. Они тоже бьются — сердца героев.
Дж. Джойс, «Улисс»
‹…› на двери одной кабины нарисован красным карандашом бородатый человек в римской тоге с кирпичом в каждой руке и внизу подпись к рисунку: «Балбес стену воздвигал».
Дж. Джойс, «Портрет художника в юности»
‹…› пострадавшая от непогоды вывеска хранила полустёртое подобие сороки, пристально созерцающей кривую полосу коричневой краски, которую соседи научились с детства считать «пнём» ‹…›
Чарльз Диккенс, «Посмертные записки Пиквикского клуба»
Картинка, с которой не спускал глаз Сэм Уэллер, произнося эти слова, была весьма красочным изображением двух человеческих сердец, скреплённых вместе стрелой и поджаривавшихся на ярком огне, в то время как чета людоедов в современных костюмах — джентльмен в синей куртке и белых брюках, а леди в тёмно-красной шубе, с зонтом того же цвета — приближались с голодным видом к жаркому по извилистой песчаной дорожке. Явно нескромный молодой джентльмен, одеянием которого служила только пара крыльев, был изображён в качестве надзирающего за стряпнёй; шпиль церкви на Ленгхем-плейс, Лондон, виднелся вдали…
Чарльз Диккенс, «Посмертные записки Пиквикского клуба»
Музей сиял. Прелестные картины, красные от красных фонарей, висели возле входа. Умерла болгарка, лёжа на снегу, и полк солдат усыновляет её дочь. Горилла, раздвигая лозы, подбирается к купающейся деве: «Похищение женщины».
Леонид Добычин, «Хиромантия»
Вывески с подписью «Художник Цыперович» были украшены изображением дамы с распущенными кудрями. Она гуляла в красной шубе среди снегов ‹…›
Леонид Добычин, «Евдокия»
Точка, точка, запятая,
Минус, рожица кривая
Ручка, ножка, огуречик —
Вышел к морю человечек,
И сияют на картинке
Человечкины ботинки,
И цилиндр, и часы,
И кудрявые усы.
И подумав, я рисую
Рядом даму голубую —
Тонкую, унылую,
Бледную и милую.
Точки, точки, точки, точки,
Чёрный пудель на цепочке,
Дом, труба, и из трубы —
Дыма чёрные клубы.
Юрий Домбровский, «Анри Руссо (цикл)»
Одна из литографий изображает примадонну в костюме откровенней даже принятых на пляже Атлантик-Сити; леди сидит на докрасна раскалённой плите, запряжённой двумя омарами, и держит в одной руке пенящийся бокал, в другой — вожжи из разноцветных лент.
Дос Пассос, «42-я параллель»
Превосходный миниатюрный портрет акварелью двенадцатилетней Лизы был выслан Дроздовыми Степану Трофимовичу из Петербурга ещё лет девять назад. С тех пор он постоянно висел у него на стене.
Ф. М. Достоевский, «Бесы»
‹…› на стенах висели два больших тусклых масляных портрета: один покойного императора Николая Павловича, снятый, судя по виду, ещё в двадцатых годах столетия; другой изображал какого-то архиерея.
Ф. М. Достоевский, «Бесы»
Это был бумажник, шитый бисером, золотом и с превосходнейшим рисунком: на одной стороне изображён был олень, совершенно как натуральный, который чрезвычайно шибко бежал, и так похоже, так хорошо! На другой стороне был портрет одного известного генерала, тоже превосходно и весьма похоже отделанный.
Ф. М. Достоевский, «Слабое средце»
А я — лично видел хорошую картину: на ней изображён Кутузов, и он въезжает на коне не помню куда, но с двумя глазами…
В. Ерофеев, «Вальпургиева ночь»
Ты помнишь, как из тьмы былого,
Едва закутана в атлас,
С портрета Рокотова снова
Смотрела Струйская на нас?
Её глаза — как два тумана,
Полуулыбка, полуплач,
Её глаза — как два обмана,
Покрытых мглою неудач.
Соединенье двух загадок,
Полувосторг, полуиспуг,
Безумной нежности припадок,
Предвосхищенье смертных мук.
Когда потёмки наступают
И приближается гроза,
Со дна души моей мерцают
Её прекрасные глаза.
Н. Заболоцкий, «Портрет»
Портрет показывает приятное, округлое и доброе лицо в очках, с мягкими некрупными бакенами на щеках, усы и подбородок бриты, шея в высоком галстуке, из-под которого торчат углы крахмального воротничка. Облик благодушия и смиренности, старонемецкого сентиментализма.
Борис Зайцев, «Жуковский»
В середине заглавного листа рисунок сепией: мужчина, женщина, холмик с вазой, деревня. Наверху надпись: «Памятник прямой дружбы».
Борис Зайцев, «Жуковский»
В мамаевской спальне на стене — голубой клетчатый рыцарь замахнулся голубым мечом и застыл: перед глазами у рыцаря совершалось человеческое жертвоприношение.
Е. Замятин, «Мамай»
‹…› нарисованная на калитке физиономия с злодейскими усами и с подписью внизу: «Быть по сему».
Е. Замятин, «Русь»
На щитах по бокам витрины, тоже написанных масляными красками и застеклённых, были изображены толстощёкие амурчики, порхающие среди кабаньих голов, свиных отбивных, гирлянд сосисок; и эти натюрморты, украшенные всевозможными завитушками и розетками, отличались такой сладостной, акварельной мягкостью, что даже сырое мясо на них отливало розовыми тонами, как фруктовое желе.
Эмиль Золя, «Чрево Парижа»
Рисуется чудовищная картина ужаса и потрясения.
М. Зощенко, «Трагикомедия»
Как я люблю фламандские панно,
Где овощи, и рыбы, и вино,
И дичь богатая на блюде плоском —
Янтарно-жёлтым отливает лоском.
И писанный старинной кистью бой —
Люблю. Солдат с блистающей трубой,
Клубы пороховые, мёртвых груду
И вздыбленные кони отовсюду!
Но тех красот желанней и милей
Мне купы прибережных тополей,
Снастей узор и розовая пена
Мечтательных закатов Клод Лоррена.
Георгий Иванов, «Как я люблю фламандские панно…»
Беспокойно сегодня моё одиночество —
У портрета стою — и томит тишина.
Мой прапрадед Василий — не вспомню я отчества —
Как живой, прямо в душу — глядит с полотна.
Тёмно-синий камзол отставного военного,
Арапчонок у ног и турецкий кальян.
В заскорузлой руке — серебристого пенного
Круглый ковш. Только видно, помещик не пьян.
Георгий Иванов, «Вереск8, 1916»
Вместо сеятеля, разбрасывающего облигации, шкодливая рука Остапа изобразила некий обрубок с сахарной головой и тонкими плетьми рук.
И. Ильф и Е. Петров, «Двенадцать стульев»
Лубок ясно показывал бренность всего земного. По верхнему ряду шли четыре рисунка, подписанные славянской вязью, значительные и умиротворяющие душу: «Сим молитву деет, Хам пшеницу сеет, Яфет власть имеет. Смерть всем владеет». Смерть была с косою и песочными часами с крыльями. Она была сделана как бы из протезов и ортопедических частей и стояла, широко расставив ноги, на пустой холмистой земле.
И. Ильф и Е. Петров, «Двенадцать стульев»
На вывеске был изображён молодой человек в галстуке и коротких французских брюках. Он держал в одной вывернутой руке сказочный рог изобилия, из которого лавиной валились охряные москов-ские баранки, выдававшиеся по нужде и за одесские бублики. При этом молодой человек сладострастно улыбался.
И. Ильф и Е. Петров, «Двенадцать стульев»
Художник взял квадратик ватманской бумаги и набросал карандашом худого пса. На псиную голову он надел германскую каску с пикой. А затем принялся делать надписи. На туловище животного он написал печатными буквами слово «Германия», на витом хвосте — «Данцигский коридор», на челюсти — «Мечты о реванше», на ошейнике — «План Дауэса» и на высунутом языке — «Штреземан». Перед собакой художник поставил Пуанкаре, державшего в руке кусок мяса. На мясе художник тоже замыслил сделать надпись, но кусок был мал, и надпись не помещалась. Человек менее сообразительный, чем газетный карикатурист, растерялся бы, но художник, не задумываясь, пририсовал к мясу подобие привязанного к шейке бутылки рецепта и уже на нём написал крохотными буквами: «Французские предложения о гарантиях безопасности». Чтобы Пуанкаре не смешали с каким-либо другим государственным деятелем, художник на животе его написал: «Пуанкаре».
И. Ильф и Е. Петров, «Двенадцать стульев»
Заведующий гостиничным трестом был изображён не масляными красками, не акварелью, не углем, не темперой, не пастелью, не гуашью и не свинцовым карандашом. И когда художник Мухин перевозил на извозчике картину в музей, лошадь беспокойно оглядывалась и ржала.
И. Ильф и Е. Петров, «Золотой телёнок»
‹…› знаменитая картина «Козлотур на сванской башне». На ней был изображён козлотур, стоящий на сванской башне с приподнятой передней ногой: не то собирается шагнуть, не то собирается проткнуть башню копытом, чтобы доказать, что она прогнила.
Ф. Искандер, «Хранитель гор, или Народ знает своих героев»9
На обшарпанном сундуке с удобством расположилась безголовая фигура в одеянии, напоминающем монашескую рясу; в одной руке она держала коптящую синюю свечу, в другой — крохотную золотую клетку, а у ног фигуры лежала, истекая кровью, отрезанная голова — голова той самой девушки, только на картине волосы были длинные-предлинные, и белоснежный пушистый котёнок с пронзительными огненными глазами игриво трогал лапкой кончики рассыпавшихся прядей, словно моток ниток. На заднем плане раскинул огромные и тёмные, как ночное небо, крылья ястреб без головы, с алой грудью и медными когтями. Письмо было грубое; резкие, без оттенков и переходов краски наложены с мужской аляповатостью, и хотя мастерст-вом там и не пахло, была в картине сила, которая нередко ощущается в произведениях глубоко прочувствованных, пусть даже и примитивных по форме.
Трумен Капоте, «Ястреб без головы»
‹…› вспыхивают ребячьи рисунки цветными мелками на асфальте — розовые птицы, синие стрелы, зелёные сердца.
Трумен Капоте, «Злой дух»
На фоне пальм и самого что ни есть настоящего моря стояли, держась за руки и глупо ухмыляясь, четыре матроса. Внизу была подпись: «Благослови Господь маму и папу. Сэмюэл».
Трумен Капоте, «Голоса травы»
Вдоль верха кабины, словно акулий плавник, протянулся большой самодельный щит с надписью: «Дайте Малышу Гомеру Медоу заарканить вашу душу для Господа нашего». На другой стороне щита вспучившейся зеленоватой краской была намалёвана ухмыляющаяся физиономия, над ней красовалась ковбойская шляпа с высоченной тульей. Человеческое существо, но, судя по надписи, это и был чудо-ребёнок Гомер Медоу.
Трумен Капоте, «Голоса травы»
Торцовую стену тюрьмы украшает довольно странный рисунок. Я спрашивал про него Долли, и она сказала — помнится ей, в дни её молодости это была реклама конфет. Если и так, то подпись уже совершенно стёрлась, а то, что осталось, напоминает запачканный мелом гобелен: два трубящих розовых, как фламинго, ангела парят над огромным рогом изобилия, наполненным фруктами, будто рождественский чулок. Этот рисунок на кирпичной стене похож на потускневшую фреску, едва приметную татуировку, и под лучами солнца заточенные ангелы трепещут, словно души арестантов.
Трумен Капоте, «Голоса травы»
‹…› треугольные этикетки — женщина в пёстрой шали, с круглыми золотыми серьгами, а поверху — броская оранжевая надпись: «Зелье старой цыганки изгоняет водянку».
Трумен Капоте, «Голоса травы»
‹…› чернобровая дама в чёрно-лиловом шёлковом платье, с чёрно-лиловыми глазами и чёрно-лиловыми волосами, а сама вся как бы сделанная из парижского сливочного масла, и две прелестные, похожие на неё маленькие девочки в голубых платьицах, а также лежащий на ковре сенбернар с чёрно-лиловой шерстью с белыми пятнами, как бы рифмующийся с самой мадам, — все они вместе — мадам, девочки и собака — как бы являлись высшим проявлением той богатой, артистической, недоступной парижской жизни конца века, в присутствии которой находиться в нечищенных башмаках было бы равносильно святотатству.
В. П. Катаев, «Святой колодец»
На портрете была изображена дама в меховой шляпе и боа, она сидела очень прямо и протягивала зрителю тяжёлую меховую муфту, в которой целиком исчезала её рука.
Ф. Кафка, «Превращение»
Мужчина и женщина сидели в чём мать родила на диване и хотя непристойный замысел художника легко угадывался, его неумение было настолько явным, что собственно говоря, ничего, кроме фигур мужчины и женщины, видно не было. Они грубо мозолили глаза, сидели неестественно прямо и из-за неправильной перспективы даже не могли бы повернуться друг к другу.
Ф. Кафка, «Процесс»
Вчера перед засыпанием мне привиделось графическое изображение горообразно обособленной в воздухе группы людей в совершенно новой для меня графической технике, которая, однажды изобретённая, кажется лёгкой для исполнения. Вокруг стола собралось общество, пол был немного шире человеческого круга, но из всех людей я, сильно напрягши глаза, пока видел только одного молодого человека в старомодной одежде. Левой рукой он опёрся о стол, кисть свободно висела над его лицом, он игриво смотрел на кого-то, озабоченно или вопросительно склонившегося к нему. Тело его, особенно правая нога, было небрежно, по-юношески вытянуто, он скорее лежал, чем сидел. Две чёткие пары линий, очерчивающих ноги, легко скрещивались и соединялись с контуром тела. Между этими линиями слабо пучились блёклые одежды. Изумлённый этим прекрасным рисунком, вызвавшим у меня в голове напряжение, которое, по моему убеждению, и было тем, причём длительным, напряжением, какое, захоти я, могло бы водить карандашом в руке, я вырвался из сумеречного состояния, чтобы получше продумать рисунок. Тут, правда, скоро обнаружилось, что представилось мне не что иное, как группа из серо-белого фарфора.
Ф. Кафка, «Дневники»
Картина празднования трёхсотлетия Романовых в Ярославле на Волге. Царь, царевны угрюмо стоят на солнце, лишь одна из них, хрупкая, немолодая, вялая, опирающаяся на зонтик, смотрит прямо перед собой. Наследник престола на руках огромного, с непокрытой головой, казака.
Ф. Кафка, «Дневники»
Что за весёлая работа! Что мазнул кистью, то либо красная, либо блакитная полоса!
Г. Ф. Квитка-Основьяненко10
Нарисовав несколько из своей головы лошадей, собак и людей и быв этим доволен, я решился идти вдаль и раскрашивать всё, попадавшееся мне в книжках. В Баумейстеровой логике и в Ломоносовой риторике, какие были цветочки или простые фигурки, я так искусно закрашивал, что подлинного невозможно было и доискаться; и даже превращал весьма удачно цветочки в лошадку, а скотинку в женщину.
Г. Ф. Квитка-Основьяненко
Лица, нравившиеся мне, я красил любимыми цветами, например: лицо — зелёное, волосы и борода — жёлтые, глаза — красные; но как «пензель» (кисть) у меня был довольно толст, то и крашение моё переходило чрез границы, но это вовсе не портило ничего. Тех же, кто мне не нравились, — ух, какими уродами я сделал! Чтобы иметь выгоду представить их по своему желанию, я вместо лица намазывал большое пятно и на нём уже располагал уродливо глаза (у злейших своих врагов выковыривал их вовсе), нос и рот и всё в самом отвратительном виде. И поделом им! Как им равняться с порядочными людьми ‹…›
Г. Ф. Квитка-Основьяненко
Кстати, глянь-ка, это знаменитые «Быки», — это была серия китайских картинок, типа комиксов: вначале юноша отправляется в горы, с посошком и котомкой, как американский нэт-уилсовский бродяга образца 1905 года, на следующих изображениях он встречает быка, пытается приручить его, оседлать, наконец приручает и ездит на нём верхом, но потом бросает быка и просто сидит, медитируя под луной, потом спускается с горы просветления, и вдруг на следующей картинке не нарисовано абсолютно ничего, а дальше — цветущие ветви, и на последней картинке юноша, уже не юноша, а толстый смеющийся волшебник с большим мешком за спиной, просветлённый, входит в город, чтобы напиться там с мясниками, а новый юноша направляется в горы с посохом и котомкой.
Джек Керуак, «Бродяги Дхармы»
Тут был изображён благочестивый Асита, тождественный Симеону в христианском предании: он держал на коленях божественного младенца, к которому прислушивались отец и мать, а там эпизоды легенды о двоюродном брате Девадатте. Тут стояла в смущении злая женщина, обвинившая Учителя в нарушении целомудрия; там изображались проповедь в Оленьем парке и чудо, ошеломившее огнепреклонников; здесь Бодисатва в образе царя, чудесное рожденье, смерть в Кусинагаре, где слабый ученик потерял сознание.
Редьярд Киплинг, «Ким»
У моих подошв, врытый до половины в песок, лежал шар для игры в поло, а вокруг были кольцом натыканы шесть завядших бархатцев. Снаружи этого кольца был квадрат, выложенный битым кирпичом вперемешку с черепками фарфора. А квадрат, в свою очередь, окружал низенький песчаный вал.
Редьярд Киплинг, «Жизнь Мухаммед-Дина»
Что касается «Кавказа и Голгофы», то здесь художник изобразил широкую пыльную дорогу, идущую вдоль скалы, столь невысокой, что простой кирки было бы достаточно, чтобы снести её; всю скалу бороздили трещины, подобные морщинам, которыми Хронос покрывает лица старцев. Вокруг воздвигнутых на ней трёх крестов расположились римские легионеры с надменными лицами, в латных ошейниках, плотно облегающих их двойные подбородки; были здесь и растрёпанные заплаканные женщины, и устанавливающие лестницу мужчины в трико; а внизу, у края дороги, был изображён Гебдомерос; сидя на камне в позе Ренана из известной картины Андре Брюйе «Ренан перед Парфеноном», он в раздумье глядел вдаль на заводской пейзаж с дымящимися трубами.
Джорджо Де Кирико, «Гебдомерос»
На полотне — предметы в беспорядке,
разобранный уют.
Там вещи, как тела в любовной схватке,
сплетённые живут.
Так наша жизнь встаёт преображённой,
там краски и черты
являют глазу хаос обновлённый
и полный доброты.
Жан Кокто, из сборника «Грегорианское пение»
‹…› моё детское испуганное воображение рисовало под землёй тысячи турецких скелетов, поддерживающих костлявыми руками остров с его высокими пирамидальными тополями и старым замком.
В. Г. Короленко, «В дурном обществе»
‹…› двери, на которых были намалёваны белою краской кварта, рюмка и жестяной крючок (шкалик).
В. Г. Короленко, «Судный день»
На единственной половинке единственной дверки сохранились ещё остатки красок какого-то герба, и единственная рука, закованная в стальные нарамники и державшая меч, высовывалась непонятным образом из тусклого пятна, в котором чуть рисовалось подобие короны. Остальное всё распалось, растрескалось, облупилось и облезло в такой степени, что уже не ставило воображению никаких прочных преград.
В. Г. Короленко, «Парадокс»
На расплывчатом фоне отчётливо проступал облик высокой, светловолосой женщины с нетипичными для англичанки чертами лица. Рядом с ней был нарисован стол, а на нём — голубая китайская ваза.
Агата Кристи, «Тайна голубой вазы»
На стене возле холодильника висел религиозный календарь с картинками. Августу месяцу соответствовало изображение Христа, который беседовал на берегу моря с рыбарями Симоном и Андреем, увещевая их оставить сети и последовать за ним, чтобы стать ловцами душ человеческих.
Дин Кунц, «Единственный выживший»
На плакатах, во всю ширину, дыбилось мясистое лицо со вспученными очами, с обвисшими рогульками расчёсанных усов. Воротник мундира подпирал тугую складчатую шею. Очи грозили, густые эполеты курчавились на плечах.
Под бульдожьими щеками стояла подпись на трёхцветной ленте: «Генерал Юденич».
Борис Лавренёв, «Седьмой спутник»
На ржавой железной двери среди голубей мира Пикассо и символов «Запретить бомбу» нарисован безволосый кот, на задних лапах и с торчащим пенисом.
Джон Ле Карре, «Абсолютные друзья»
Это была старинная картина, довольно посредственная, но получившая ценность оттого, что краски её полиняли и лак растрескался. На ней были изображены три фигуры: старый и седой мужчина, сидя на бархатных креслах, обнимал одною рукою молодую женщину, в другой держал он бокал с вином, он приближал свои румяные губы к нежной щеке этой женщины и проливал вино ей на платье. Она, как бы нехотя повинуясь его грубым ласкам, перегнувшись через ручку кресел и облокотясь на его плечо, отворачивалась в сторону, прижимая палец к устам и устремив глаза на полуотворённую дверь, из-за которой во мраке сверкали два яркие глаза и кинжал.
М. Ю. Лермонтов, «Княгиня Лиговская»
Глухая стена, находящаяся между двумя высокими печьми, на которых стояли безобразные статуйки, была вся измалёвана: на ней изображался завядшими красками торжественный въезд Петра в Москву после Полтавы; эту картину можно бы назвать рисованной программой.
М. Ю. Лермонтов, «Вадим»
‹…› тогда выходила на свет белая рука с продолговатыми пальцами; одна такая рука могла бы быть целою картиной!
М. Ю. Лермонтов, «Вадим»
Одна-единственная картина привлекала взоры, она висела над дверьми, ведущими в спальню; она изображала неизвестное муж-ское лицо, писанное неизвестным русским художником, человеком, не знавшим своего гения и которому никто об нём не позаботился намекнуть. Картина эта была фантазия, глубокая, мрачная. Лицо это было написано прямо, безо всякого искусственного наклонения или оборота, свет падал сверху, платье было набросано грубо, темно и безотчётливо, — казалось, вся мысль художника сосредоточилась в глазах и улыбке… Голова была больше натуральной величины, волосы гладко упадали по обеим сторонам лба, который кругло и сильно выдавался и, казалось, имел в устройстве своём что-то необыкновенное. Глаза, устремлённые вперёд, блистали тем страшным блеском, которым иногда блещут живые глаза сквозь прорези чёрной маски; испытывающий и укоризненный луч их, казалось, следовал за вами во все углы комнаты, и улыбка, растягивая узкие и сжатые губы, была более презрительная, чем насмешливая.
М. Ю. Лермонтов, «Княгиня Лиговская»
‹…› поясной портрет, изображающий человека лет сорока в бухарском халате, с правильными чертами, большими серыми глазами; в правой руке он держал золотую табакерку необыкновенной величины. На пальцах красовалось множество разных перстней. Казалось, этот портрет писан несмелой ученической кистью, — платье, волосы, рука, перстни — всё было очень плохо сделано; зато в выражении лица, особенно губ, дышала такая страшная жизнь, что нельзя было глаз оторвать: в линии рта был какой-то неуловимый изгиб, недоступный искусству и, конечно, начертанный бессознательно, придававший лицу выражение насмешливое, грустное, злое и ласковое попеременно.
М. Ю. Лермонтов, «У графа В. был музыкальный вечер»
В числе недоконченных картин, большею частию маленьких, была одна размера довольно значительного; посреди холста, исчерченного углем, мелом и загрунтованного зелёно-коричневой краской, эскиз женской головки остановил бы внимание знатока; но, несмотря на прелесть рисунка и на живость колорита, она поражала неприятно чем-то неопределённым в выражении глаз и улыбки; видно было, что Лугин перерисовал её в других видах и не мог остаться доволен, потому что в разных углах холста являлась та же головка, замаранная коричневой краской. То не был портрет; может быть, подобно молодым поэтам, вздыхающим по небывалой красавице, он старался осуществить на холсте свой идеал — женщину-ангела, причуда, понятная в первой юности, но редкая в человеке, который сколько-нибудь испытал жизнь.
М. Ю. Лермонтов, «У графа В. был музыкальный вечер»
Вывеска, на которой нарисованы армяк и поддёвка и два чёрные жилета с серебряными пуговицами, сияющими, как звёзды во мраке, а внизу подпись: «Делают кустумы русского и духовного платья, со специальностью ворса, выверта и починки».
Н. С. Лесков, «Штопальщик»
Через неделю и пирамида и надписание были совсем готовы, и дьякон пришёл просить Туганова взглянуть на чудесное произведение его творческой фантазии. Это была широчайшая расплюснутая пирамида, с крестом наверху и с большими вызолоченными херувимами по углам.
Н. С. Лесков, «Соборяне»
Нарисован был пир; нарядные и роскошные женщины, которых я всех мог бы назвать поимённо. Это все были наши гетеры. Они возлежали с гостями, в цветах, за пышным столом, а некто юный спал, уткнувшись лицом в корзину с цветами. Лицо его не было видно, но я его по его тоге узнал, что это был сам художник Магистриан. А над ним виднелася травля: львы в цирке неслися на юную девушку… а та твёрдо стояла и шептала молитвы.
Н. С. Лесков, «Скоморох Памфлон»
Посмотрим далее. Опять великий мастер. Христа целует здесь Иуда. Как кажется вам здесь Господень Лик? Какая сдержанность и доброта! Не правда ли? Прекрасное изображенье!
Н. С. Лесков, «На краю света»
Он [отец Иринарх] оставил в лавре множество памятников своего удивительного мастерства «писать всех на одно лицо». Замечательнейшие из произведений этого рода представляют иконо-портреты святых, почивающих в ближних и дальних пещерах, размещённые над гробницами. Во всех этих лицах отцом Иринархом соблюдено удивительное «сходство на одно лицо», даже мужчины и женщины все схожи между собою, и не только par expression11, — что ещё кое-как возможно было бы объяснить однородностью одушевлявшего их религиозного настроения, но все они схожи par trait12, что уже может быть объяснено только феноменальною своеобразностию благочестивой кисти отца Иринарха, которая давала всему тёплый колорит родства святости.
Н. С. Лесков, «Мелочи архиерейской жизни»
На стенах висели: масляный портрет покойного императора Александра I; около него, в очень тяжёлых золотых рамах за стёклами помещались литографии, изображавшие четыре сцены из жизни королевы Женевьевы; император Наполеон по инфантерии и император Наполеон по кавалерии; какая-то горная вершина; собака, плавающая на своей конуре, и портрет купца с медалью на анненской ленте.
Н. С. Лесков, «Воительница»
Особенно же были при нас две иконы, одна с греческих переводов старых московских царских мастеров: пресвятая владычица в саду молится, а перед ней все древеса кипарисы и олинфы до земли преклоняются; а другая ангел-хранитель, Строганова дела. Изрещи нельзя, что это было за искусство в сих обеих святынях! Глянешь на владычицу, как пред её чистотою бездушные древеса преклонились, сердце тает и трепещет; глянешь на ангела… радость! Сей ангел воистину был что-то неописуемое. Лик у него, как сейчас вижу, самый светлобожественный и этакий скоропомощный; взор умилён; ушки с тороцами, в знак повсеместного слышания; одеянье горит, рясны златыми преиспещрено; доспех пернат, рамена препоясаны; на персях младенческий лик Эмануилев; в правой руке крест, в левой огнепалящий меч. Дивно! дивно!.. Власы на головке кудреваты и русы, с ушей повились и проведены волосок к волоску иголочкой. Крылья же пространны и белы как снег, а испод лазурь светлая, перо к перу, и в каждой бородке пера усик к усику. Глянешь на эти крылья, и где твой весь страх денется: молишься «осени», и сейчас весь стишаешь, и в душе станет мир. Вот это была какая икона!
Н. С. Лесков, «Запечатленный ангел»
В серо-жемчужных и буро-зелёных тонах натюрморт. Овощи, утка со свисающей за край стола головою и ещё что-то. Фламандской школы пёстрый сор. Впрочем, даже не пёстрый. Но выписано всё до мелочей, каждое пёрышко, тончайшая ворсинка.
Бенедикт Лившиц, «Полутораглазый стрелец»
В левом верхнем углу картины — коричневый комод с выдвинутым верхним ящиком, в котором роется склонённая женская фигура. Правее — жёлтый четырёхугольник распахнутой двери, ведущей в освещённую лампой комнату. В левом нижнем углу — ночное окно, за которым метёт буран.
Бенедикт Лившиц, «Полутораглазый стрелец»
Настенные картины
висят со всех дворов
изображают мины
безжалостных врагов ‹…›
Э. Лимонов, «Игорю Ворошилову»13
На большом, совершенно чистом листе в нижнем углу был нарисован крохотный петушок. Картина называется «Очень одинокий петух», — объяснил Карлсон.
Астрид Линдгрен, «Карлсон, который живёт на крыше»
И до самого недавнего времени картинку, пусть сильно поблёк-шую, можно было различить: ангелы возносят человека на небо. Ангелы изображены с руками и крыльями. Тело возносимого ими и взлетающего человека завалено несколько набок, потому что ангелу, который придерживал и подхватывал однорукого слева, не так удобно, как ангелу справа.
В. Маканин, «Утрата»
Монтёр висел на спасательном поясе, и всё было нарисовано очень подробно, даже «кошки». Картинка была сделана очень тщательно, но оставляла какое-то неприятное ощущение… Монтёр был нарисован в профиль, но с двумя глазами — одним над переносицей, вторым чуть ниже. И это была не случайная ошибка — ресницы, зрачки и веки обоих глаз были нарисованы с большим старанием. От этого двойного лица, изображённого в профиль, становилось не по себе.
Карсон Маккалерс, «Участница свадьбы»
‹…› несколько хороших картин масляными красками — все голые красавицы во вкусе «доброго старого времени», в заученных академических позах, с банальными улыбками на губах и с расплывшимися формами a la Рубенс ‹…›
Д. Н. Мамин-Сибиряк, «Из уральской старины»
Перед письменным столом, на стене, в тяжёлой раме чёрного дерева, висела голая красавица, написанная масляными красками довольно свободно: она только что вышла из воды и отдыхала на какой-то полосатой шкуре, придававшей голому телу тёплый колорит.
Д. Н. Мамин-Сибиряк, «Из уральской старины»
На картине был, естественно, гроб, но из него тянулась к звёздам длинная, истеричная рука, точно хотевшая сорвать звезду и утащить с собой в могилу.
Юрий Мамлеев, «Блуждающее время»
Художник нам изобразил
Глубокий обморок сирени
И красок звучные ступени
На холст, как струпья, положил.
Он понял масла густоту —
Его запёкшееся лето
Лиловым мозгом разогрето,
Расширенное в духоту.
А тень-то, тень всё лиловей,
Свисток иль хлыст, как спичка, тухнет, —
Ты скажешь: повара на кухне
Готовят жирных голубей.
Угадывается качель,
Недомалёваны вуали,
И в этом сумрачном развале
Уже хозяйничает шмель.
О. Мандельштам, «Импрессионизм»
Там, на Торговых, попадаются еврейские вывески с быком и коровой, женщины с выбивающимися из-под косынки накладными волосами и семенящие в сюртуках до земли многоопытные и чадолюбивые старики.
О. Мандельштам, «Шум времени»
‹…› перегородка, оклеенная картинками, представляла собой довольно странный иконостас. Тут был Пушкин с кривым лицом в меховой шубе, которого какие-то господа, похожие на факельщиков, выносили из узкой, как караульная будка, кареты и, не обращая внимания на удивлённого кучера в митрополичьей шапке, собирались швырнуть в подъезд. Рядом старомодный пилот девятнадцатого века — Сантос Дюмон в двубортном пиджаке с брелоками, — выброшенный игрой стихий из корзины воздушного шара, висел на верёвке, озираясь на парящего кондора. Дальше изображены были голландцы на ходулях, журавлиным маршем пробегающие свою маленькую страну.
О. Мандельштам, «Египетская марка»
‹…› в каждом доме, в чёрной траурной рамке, висела картинка: простоволосая девушка Суоми, над которой топорщится сердитый орёл с двойной головкой, яростно прижимает к груди книгу с надписью — Закон.
О. Мандельштам, «Шум времени›
Красное дерево обляпано золотом, стены обляпаны картинами. Впрочем, запоминаются не живопись, а рамы.
А. Мариенгоф, «Циники»
На стене, напротив часов, висела картина — женщина в белом тюле сидела в лодке, окружённая розами и амурами.
Габриэль Гарсиа Маркес, «Полковнику никто не пишет»
В столовой, на каминной доске, был тщательно выписан пейзаж — леса, домики, канал ‹…›
Норман Мейлер, «Призрак проститутки»
Слишком лихо нарисовал Бёрджесс Либби. Она сидит в кресле, раздвинув ноги, задрав юбку, и пальцы у неё находятся там, где следует, — Бёрджесс даже изобразил каждый волосок её лобка. И выражение её лица яснее слов говорит о том, что она чувствует.
Норман Мейлер, «Призрак проститутки»
Картина изображает китобойца, застигнутого свирепым ураганом у мыса Горн; океан безжалостно швыряет полузатопленное судно, и только три его голые мачты ещё поднимаются над водой; а сверху огромный разъярённый кит, вознамерившийся перепрыгнуть через корабль, запечатлён в тот страшный миг, когда он обрушивается прямо на мачты, словно на три огромных вертела.
Герман Мелвилл, «Моби Дик, или Белый кит»
Или же, например, художник. У него возникает желание написать самый поэтический, тенистый, мирный, чарующий романтический пейзаж во всей долине Сако. Какие же предметы использует он в своей картине? Вот стоят деревья, все дуплистые, словно внутри каждого сидит отшельник с распятием; здесь дремлет луг, а там дремлет стадо, а вон из того домика подымается в небо сонный дымок. На заднем плане уходит, теряясь в глубине лесов, извилистая тропка, достигая тесных горных отрогов, купающихся в прозрачной голубизне. И всё же, хоть и лежит перед нами картина, погружённая в волшебный сон, хоть и роняет здесь сосна свои вздохи, словно листья, на голову пастуху, — все усилия живописца останутся тщетны, покуда он не заставит своего пастуха устремить взор на бегущий перед ним ручей.
Герман Мелвилл, «Моби Дик, или Белый Кит»
На картине были изображены святой Антоний и святой Георгий, а на заднем плане, в самой середине — дерево… Дерево стояло среди такой ясной, сияющей темноты, среди такого прозрачного душного воздуха, и вокруг него и за ним не было ничего, кроме кучки клубящихся вдали облаков. Загадочным образом объединяя двух святых, дерево в то же время разделяло их, но при этом оставалось само собой и не имело к ним вовсе никакого отношения — непостижимо хрупкое и поэтичное, дрожащее и неподвижное, совершенно особенное в этот особенный вечер, когда двое святых (какое совпадение) оказались вдруг в одной и той же полосе мрачноватого, но яркого света (откуда бы он мог падать?) и отдельно друг от друга (не замечая друг друга) занимаются каждый своим делом: святой Антоний поджидает двух маленьких мирных — видимо ручных — демонов, которые робко выползают к нему из радостно искрящегося пруда, а чуть поодаль святой Георгий в жемчужно-серебристом шлеме наседает на такого же ручного и безобидного маленького дракончика.
Айрис Мёрдок, «Святая и греховная машина любви»
Здоровая, крепкая, мясистая голая баба, розовая, как ноготь, с крупными волнами тела; все вторичные признаки налицо, и несколько первичных. Тело, которое возбуждает, росистое, как заря. Всё в движении, ничего мёртвого. Стол перегружен едой и просто вываливается из рамы. Трапеза тринадцатого столетия с некоторой примесью джунглей. Семья газелей и зебр, мирно обрывающих оборки пальм.
Генри Миллер, «Тропик Рака»
Возле галереи Зак какой-то ублюдок нарисовал на тротуаре космос. Типичный космос художника, с какими-то ненужными подробностями, мелочами, завитушками, словом, со всякой чушью. В левом нижнем углу, однако, нарисованы якорь и колокольчик, в который звонят, созывая на обед. Да здравствует космос! Салют!
Генри Миллер, «Тропик Рака»
На многих изображениях парочки сидят в обнимку на верандах и наблюдают за цветением слив. При этом мужчина и женщина так похожи друг на друга своими причёсками, одеждой и выражением лица, что как бы вы ни приглядывались, под каким углом вы на них ни смо-трели, вы не можете понять, кто из них кто.
Юкио Мисима, «Хагакурэ Нюмон»
‹…› абсолютно голая графиня, с отпечатками корсета на животе, стояла, держа на руках самоё себя, уменьшенную втрое ‹…›
В. Набоков, «Дар»
«Четверо горожан, ловящих канарейку», все четверо в чёрном, плечистые, в котелках (но один почему-то босой), расставленные в каких-то восторженно-осторожных позах под необыкновенно солнечной зеленью прямоугольно остриженной липы, в которой скрывалась птица ‹…›
В. Набоков, «Дар»
‹…› между старыми, смирными семейными фотографиями в бархатных рамках, висела копия с картины: Марко Поло покидает Венецию. Она была румяна, эта Венеция, а вода её лагун — лазорева, с лебедями вдвое крупнее лодок, в одну из коих спускались по доске маленькие фиолетовые люди, чтобы сесть на корабль, ждущий поодаль со свёрнутыми парусами ‹…›
В. Набоков, «Дар»
Потное, бледное, напряжённо-оскаленное лицо игрока во весь рост, собирающегося на полном бегу со страшной силой шутовать по голу. Растрёпанные рыжие волосы, пятно грязи на виске, натянутые мускулы голой шеи. Мятая промокшая фиолетовая фуфайка, местами обтягивая стан, низко находит на забрызганные трусики, и на ней видна идущая по некой удивительной диагонали мощная складка. Он забирает мяч сбоку, подняв одну руку, пятерня широко распялена — соучастница общего напряжения и порыва. Но главное, конечно, — ноги: блестящая белая ляжка, огромное израненное колено, толстые тёмные бутцы, распухшие от грязи, бесформенные, а всё-таки отмеченные какой-то необыкновенно точной и изящной силой; чулок сполз на яростной кривой икре, нога ступнёй влипла в жирную землю, другая собирается ударить — и как ударить! — по чёрному, ужасному мячу, — и всё это на тёмно-сером фоне, насыщенном дождём и снегом.
В. Набоков, «Дар»
На белой террасе над морем — две девушки: грациозная блондинка сидит на каменной лавке, целуясь с юношей, а грациозная брюнетка смотрит, не идёт ли кто, отодвинув малиновую занавеску, отделяющую террасу от других частей дома ‹…›
В. Набоков, «Дар»
Картинку помню я: по озеру плывёт
широкий, низкий чёлн; на нём простёрта дева,
на траурном шелку, средь белых роз, а слева
от мёртвой, на корме, таинственный старик
седою головой в раздумии поник,
и праздное весло скользит по влаге сонной,
меж лилий водяных…
В. Набоков, «Детство»
Он вычеркнул написанное и начал тихо тушевать, причём получился зачаточный орнамент, который постепенно разросся и свернулся в бараний рог.
В. Набоков, «Приглашение на казнь»
Так, спрашивается: что это справа от двери — картина ли кисти крутого колориста или другое окно, расписное, каких уже не бывает? (На самом деле это висел пергаментный лист с подробными, в две колонны, «правилами для заключённых» ‹…›.)
В. Набоков, «Приглашение на казнь»
‹…› луна сторожила знакомую статую поэта, похожую на снеговую бабу, — голова кубом, слепившиеся ноги ‹…›
В. Набоков, «Приглашение на казнь»
Намалёванный в нескольких планах, выдержанный в мутно-зелёных тонах и освещённый скрытыми лампочками, ландшафт этот напоминал не столько террариум или театральную макету, сколько тот же задник, на фоне которого тужится духовой оркестр.
В. Набоков, «Приглашение на казнь»
‹…› нарочно простые фрески, изображающие жидкогрудых бронзовых дев на золотом фоне, одна из которых, с параллельными прядями стилизованных волос, спадающих вдоль шеки, почему-то стояла на одном колене.
В. Набоков, «Ultima Thule»
‹…› помещение с жеманными фресками по стенам, изображающими охотников, зачарованных в разнообразных положениях среди множества неинтересных животных, дриад и деревьев.
В. Набоков, «Лолита»
‹…› примитивно-условно написанные глаза, срезанные гитары, синие сосцы, геометрические узоры — словом, всё «современное».
В. Набоков, «Лолита»
Великолепный, цветистый — зелёный, красный, золотой и чернильно-синий — старинный американский эстамп, на котором был паровоз с гигантской трубой, большими причудливыми фонарями и огромным скотосбрасывателем, увлекающий свои фиолетовые вагоны в грозовую степную ночь и примешивающий обильный, чёрный, искрами поблёскивающий дым к косматым тучам.
В. Набоков, «Лолита»
На этой картине она являлась мне обнажённой — ничего на ней не было, кроме одного носочка да браслета с брелоками; она лежала, раскинувшись там, где её свалило моё волшебное снадобье; в одной ручке была ещё зажата бархатная ленточка, снятая с волос; её прянично-коричневое тело, с белым негативом коротенького купального трико, отпечатанным на загаре, показывало мне свои бледные молодые сосцы; в розовом свете лампы шелковисто блестел первый пух на толстеньком холмике.
В. Набоков, «Лолита»
Забытый за давностью лет даритель пожертвовал храму изображение Христа кисти неизвестного итальянского художника. Полотно, хоть и мастеровитое, особой художественной ценности не представляет, но отличается любопытным свойством: когда смотришь издали, глаза Спасителя кажутся закрытыми, но стоит подойти ближе, и Христос широко открывает свои тёмно-синие, опушенные густыми ресницами глаза.
Ю. Нагибин, «Трое и одна и ещё один»
‹…› ярчайшая олеография, на которой мальчик лимонного цвета гонялся за огненно-красной бабочкой.
О. Генри, «Неоконченный рассказ»
Это картинка размером двадцать семь дюймов на сорок два, и называется она «Досуг любви». Нарисовано на ней несколько барышень-манекенш, которые танцуют тустеп на берегу лиловой речки.
О. Генри, «Младенцы в джунглях»
На картине изображалась сценка из венецианской жизни: на самом видном — вернее, на самом водном месте высилось великолепное мраморное палаццо (если верить подписи). Остальное пространство было занято гондолами (дама, сидевшая в одной из них, вела пальчиком по воде), облаками, небом и обилием светотени.
О. Генри, «Чародейные хлебцы»
Когда бы любовь и надежду связать воедино, какая бы, трудно поверить, возникла картина ‹…›
Б. Окуджава, «Я вновь повстречался с надеждой»
1. Портрет военного
Через плечо висит на перевязи шпага, а на талии
Крючками укреплён широкий пояс из тиснёной кожи.
Рука военного покоится на пистолетном ложе,
Украшенном резным изображением баталии.
2. Портрет Иакова I
(Работы Рубенса)
Король Британии сидит на облаке, ногою левой попирая мир.
Над ним орёл, парящий в воздухе, сжимает молнии в когтях.
Два гения — один с огромной чашей, похожею на самовар,
Другой — с жезлом серебряным в руках —
Склоняется к ногам непобедимого владыки.
Внизу вдали идут в цепях закованные пленники.
3. Нимфы
(Картина Абрагама Ван Кейленборха)
В обширном гроте, в глубине его,
сидят на камнях две полунагие нимфы.
В корзине возле них лежит колчан со стрелами и лук.
Держа в руках ореховую ветку, третья нимфа
Взлетает вверх на каменную глыбу,
Покрытую малиновою драпировкой.
Тут же, на переднем плане, — две собаки.
Одна из них схватила кость, другая — лает.
Через широкое отверствие,
проделанное в гроте,
открывается пейзаж.
Вдали синеют горы, ближе — озеро сверкает и ручей.
В ручье купаются ещё четыре нимфы, из
которых две сидят верхом на
спинах у других.
4. Пьяница
(Картина Красбека)
В убогой горнице перед пылающим камином
Сидит на стуле человек.
Его кровать, покрытая когда-то балдахином,
Стоит в углу, забытая навек.
Сидящий трубку курит и мечтает,
Прилежно глядя на огонь.
Слуга вино ему из глиняной посуды наливает,
Забрав стакан в широкую ладонь.
Мужик схватил другой стакан и смотрит,
Через стекло любуяся вином…
Слуга молчит, желая приободрить хозяина.
5. Притча о работниках в винограднике
(Картина художника Конинка)
В просторном помещении со сводами
сидит хозяин виноградника.
Его изобразил художник в виде пожилого человека,
Носящего тюрбан из полотна и чёрную одежду.
Хозяин смотрит на работника и делает рукою жест,
изображающий отказ.
Работник не уходит. Он, как бы глазам своим не веря,
Глядит на собственную руку, на ладонь,
Куда хозяин положил монету,
Награду скудную за нерадивый труд.
Товарищи работника — их четверо —
поспешно удаляются, почти бегут.
Направо к выходу, где в тёмном отдаленьи
виднеется ещё одна фигура —
Фигура старика в высокой красной шапке
и с кошельком в руках.
Он улыбаяся укладывает деньги в кошелёк.
А рядом с ним с раскрытой книгой стоит
Конторщик молодой и стоя что-то пишет в книге.
6. Художника запамятовал
В раскинутой под деревом палатке
Сидят за столиком две дамы и солдат.
Вокруг разбросаны тюки и сёдла в беспорядке.
В углу бочонки с порохом стоят.
7. Среди фигурок
Среди фигурок можно различить
Военачальника
в расшитой епанче,
Его коня, его немногочисленную свиту,
Его врагов — двух всадников,
съезжающих с холма
в цветущую долину,
У одного из них мы видим на плече
Висящую на ленте мандолину.
8. Опять военное
На всём скаку из пистолета
Стреляет в пешего солдат.
На нём винтовочка надета
И бомбы-дьяволы висят.
А рядом труп кавалериста…
В ушах звенит призыв горниста.
9. Описание ещё одной картины
А.
Мадонна держит каменный цветок гвоздики
В прекрасной полусогнутой руке.
Младенец, сидя на земле с букетом повилики,
Разглядывает пятнышки на мотыльке.
Мадонна в алой мантии и синей ризе,
И грудь её полуобнажена.
У ног младенца поместились на карнизе
Разрезанный лимон и рюмочка вина.
Б.
В одной руке младенец держит ножик,
В другой — разрезанный лимон.
Козлёнок с парою коротких ножек
Стоит невдалеке, петрушкою пленён.
Одетый в жёлтую одежду
И с чёрной меховою шапкою на голове,
Стоит Иосиф, как невежда,
Читая книжечку, раскрытую в траве.
В.
В жёлтой одежде Иосиф
С шапкою чёрной в руке,
Цепь золотую отбросив,
Молча стоит вдалеке,
Радуясь свежей обновке —
В шитых цветах епанча
(Сзади висят драпировки,
Бархат, сукно и парча,
Книга раскрыта большая,
Крупный разрезан лимон),
Левой ногой попирая
Ящик, рога и баллон.
10. Ну и ну!
В пурпуровой мантии в чёрной норе,
В пещере на камне устроился Лот.
А рядом одна из его дочерей
Сидит, оголивши живот.
Другая — вино виноградное льёт
Из чаши стеклянной в сосуд золотой
И голую ногу к нему на колени
Она, прижимаясь, кладёт.
Вдали погибающий виден Содом,
Он пламенем красным объят.
И в красных рубахах, летя над костром,
Архангелы в трубы трубят.
11. Выводы и размышления
1
Эффект полуденного освещения
Сулит художнику обогащение.
2
Разврата плечи белые
На вид для взгляда таковы,
Что заставляют взгляды смелые
Спускаться ниже головы.
3
У одного портрета
Была за рамой спрятана монета.
Немало наших дам знакомых
Вот так же прячут насекомых!
Николай Олейников, «В картинной галерее (Мысли об искусстве)»
В руках у меня кусок обоев, от которых, сказал бы я, делается на ладонях и пальцах оскомина, и столбики разноцветных карандашей. Я ими рисую на обоях покрытые снегом ели, сугробы снега, дорогу ‹…›
Ю. Олеша, «Ни дня без строчки»
На квадратной доске размером в поверхность небольшого стола, покрытой голубой масляной краской, карминовыми буквами он написал это название, и так как в голубой масляной краске и в карминовых буквах, если посмотреть сбоку, отражался, убегая, свет дня, то вывеска казалась очень красивой. Если посмотреть сильно сбоку, то создавалось впечатление как будто кто-то в голубом платье ест вишни.
Ю. Олеша, «Ни дня без строчки»
На плакате было изображено громадное, больше метра в ширину лицо: лицо человека лет сорока пяти, с густыми чёрными усами, грубое, но по-мужски привлекательное.
Джордж Оруэлл, «1984»
На другой стене была картина, где кентавр с закинутой назад головой нёс на спине женщину и на ходу сосал её грудь. Подпись под картиной сообщала, что это элевсинский иерофант, а женщина у него на спине символизирует весь мир. Этот кентавр-жрец из одной груди женщины сосал милосердие, а из другой — жестокость, из одной — закон, а из другой — свободу соблюдать или не соблюдать его.
Милорад Павич, «Последняя любовь в Константинополе»
‹…› та самая овальная картина в золотой раме, на которой был изображён бархатный занавес, но теперь там ещё и прекрасный жен-ский поясной портрет, написанный так искусно, что женщина казалась живой. В её светлых волосах поблёскивала золотая пыль, а грудь была обнажена, как полагалось по последней моде, и лишь прикрыта прозрачным шарфом. Просвечивали соски, покрашенные той же помадой, что и губы.
Милорад Павич, «Последняя любовь в Константинополе»
Картина изображала розовую «тридцатьчетвёрку», стоящую по-среди поля, по которому бродили огромные тигры. На башне танка сидел на четвереньках голый человек в маске Бэтмана и гадил прямо в открытый люк.
Виктор Пелевин, «ДПП (NN)»14
Одна картина, почти до потолка высотой, называлась «Мадонна на фронте». Она изображала певицу в пустыне, среди толпы морских пехотинцев в костюмах полной химической защиты. Мадонна танцевала на крыше вездехода «Humvee», окрашенного в жёлто-коричневые цвета. Вокруг её бёдер был обёрнут американский флаг, а грудь скрывало нечто вроде бюстгальтера из снарядных головок, соединённых между собой стальным «пасификом». По бокам вездехода стояло два адвоката, консультативные стилисты по патриотике, антибуржуазности и нонконформизму, вагинальный биомассажист, пресс-секретарь, повар и четыре охранника — все тоже были в костюмах химзащиты, но кто они, было понятно из сделанных на холсте подписей со стрелочками. Мадонна, как всегда, выглядела молодо и актуально.
Виктор Пелевин, «ДПП (NN)»
‹…› очень странная доска — на ней нарисованы масляной краской топор, багор и ведро.
Виктор Пелевин, «Онтология детства»
‹…› усатый герой с георгиевскими крестами на груди, чуть пригибаясь, чтобы не попасть под осколки только что разорвавшегося в небе шрапнельного снаряда, пьёт из высокого бокала под взглядом двух приблизительно нарисованных красавиц сестёр милосердия.
Виктор Пелевин, «Хрустальный мир»
‹…› вместо Георгия-Победоносца, жалящего дракона с белого коня, написал Семёна Михайловича Будённого на красном коне в будённовском шлеме, жалящего гидру контр-революции ‹…›
Б. Пильняк, «Созревание плодов»
Голиков, то есть я, берёт букет полевых цветов, смотрит на него и рисует свои битвы, поэтому кони у Голикова бывают красные как гвоздики. Либо как василёк, — и получается букет жизни ‹…›
Б. Пильняк, «Созревание плодов»
Картина изображала мечту, когда земля считалась плоской, а небо — близким. Там некий большой человек встал на землю, пробил головой отверстие в небесном куполе и высунулся до плеч по ту сторону неба, в странную бесконечность того времени, и загляделся туда. И он настолько долго глядел в неизвестное, чуждое простран-ство, что забыл про своё остальное тело, оставшееся ниже обычного неба. На другой половине картины изображался тот же вид, но в другом положении. Туловище человека истомилось, похудело и, наверно, умерло, а отсохшая голова скатилась на тот свет — по наружной поверхности неба, похожего на жестяный таз, — голова искателя новой бесконечности, где действительно нет конца и откуда нет возвращения на скудное, плотское место земли.
А. Платонов, «Джан»
Бледное слабое небо окружало голову Марии; одна видимая рука её была жилиста и громадна и не отвечала смуглой красоте её лица, тонкому носу и большим нерабочим глазам — потому что такие глаза слишком быстро устают. Выражение этих глаз заинтересовало меня — они смотрели без смысла, без веры, сила скорби была налита в них так густо, что весь взор потемнел до непроницаемости, до омертвения и беспощадности; никакой нежности, глубокой надежды или чувства утраты нельзя было разглядеть в глазах нарисованной богоматери, хотя обычный её сын не сидел сейчас у неё на руках; рот её имел складки и морщины, что указывало на знакомство Марии со страстями, заботой и злостью обыкновенной жизни, — это была неверующая рабочая женщина, которая жила за свой счёт, а не милостью бога.
А. Платонов, «Родина электричества»
Одна картинка изображала дедушку, он был снят на карточке. Дедушка был молодым, с чёрными усами, в брюках, в жилетке, с цепочкой часов на груди, волосы на его голове были гладкие, как облизанные, и он был весь как богатый или городской, или как тракторист осенью, и глаза дедушки смотрели задумчиво вдаль по-умному… Дедушка сидел на голой высокой скамейке, сделанной из кирпичей или камня, как памятник; одна нога дедушки доставала до земли, а другая нет, и он сидел неохотно, как будто нечаянно, не замечая вовсе, что на земле возле него валяется гитара, повязанная бантом. Позади дедушки росла роща, и в той роще был ещё белый дом, красивый и большой, как Дворец пионеров, но дедушка не смотрел на него. Он поднял одну свою руку, в которой был револьвер, приставил револьвер к голове и держал его там, готовясь убиться, а другая его рука была положена на колено, где находился конверт с письмом, глаза же дедушки смотрели вперёд хотя и задумчиво, но весело ‹…›
А. Платонов, «Июльская гроза»
Дванов нарисовал на бумаге фигуру. Он подал изображение председателю и объяснил: — Лежачая восьмёрка означает вечность времени, а стоячая двухконечная стрела — бесконечность пространства.
А. Платонов, «Чевенгур»
‹…› художественная выставка произведений конфектного и леденечного искусства: генерал, у которого нос чуть не поперёк лица; голая женщина, кормящая грудью голубка, а за нею амур, как будто бы страдающий водяной болезнью, потом лубочная гравюра, вырезанная из Бовы и изображающая то, как сей богатырь побивает метлою рать несметную, далее картинка их священной истории, на которой вы можете видеть изгнание наших прародителей из рая и тому подобные изображения ‹…›
Н. Г. Помяловский, «Очерки бурсы»
У русского царя в чертогах есть палата:
‹…›
Её разрисовал художник быстроокой.
Тут нет ни сельских нимф, ни девственных мадон,
Ни фавнов с чашами, ни полногрудых жён,
Ни плясок, ни охот: а всё плащи, да шпаги,
Да лица полные воинственной отваги.
Толпою тесною художник поместил
Сюда начальников народных наших сил,
Покрытых славою чудесного похода
И вечной памятью двенадцатого года.
‹…›
Но в сей толпе суровой
Один меня влечёт всех больше. С думой новой
Всегда остановлюсь пред ним, и не свожу
С него моих очей. Чем долее гляжу,
Тем более томим я грустию тяжёлой.
Он писан во весь рост. Чело, как череп голый,
Высоко лоснится, и, мнится, залегла
Там грусть великая. Кругом — густая мгла;
За ним — военный стан. Спокойный и угрюмый,
Он, кажется, глядит с презрительною думой.
Свою ли точно мысль художник обнажил,
Когда он таковым его изобразил,
Или невольное то было вдохновенье, —
Но Доу дал ему такое выраженье.
А. С. Пушкин, «Полководец»
В картинах я не знаток, но одна привлекла моё внимание. Она изображала какой-то вид из Швейцарии; но поразила меня в ней не живопись, а то, что картина была прострелена двумя пулями, всаженными одна на другую.
А. С. Пушкин, «Выстрел»
Они [картинки] изображали историю блудного сына: в первой почтенный старик в колпаке и шлафроке отпускает беспокойного юношу, который поспешно принимает его благословение и мешок с деньгами. В другой яркими чертами изображено развратное поведение молодого человека: он сидит за столом, окружённый ложными друзьями и бесстыдными женщинами. Далее промотавшийся юноша в рубище и в треугольной шляпе пасёт свиней и разделяет с ними трапезу; в его лице избражены глубокая печаль и раскаяние. Наконец представлено возвращение его к отцу, добрый старик в том же колпаке и шлафроке выбегает к нему на встречу; блудный сын стоит на коленах; в перспективе повар убивает упитанного тельца, и старший брат вопрошает слуг о причине такой радости.
А. С. Пушкин, «Станционный смотритель»
По оштукатуренному сводчатому переходу, расписанному снаружи фресками топорной работы, изображавшими пляску женщин и сатиров, которые сопровождают старика Силена, сидящего на осле и заливающегося хохотом ‹…›
Ф. Рабле, «Гаргантюа и Пантагрюэль»
Вначале были изображения города, села, замка, крепости, поля и леса, объятые пламенем пожара. Изображены были также пришедшие в неистовство растрёпанные женщины, в ярости рвавшие на куски живых телят, баранов и овец и питавшиеся их сырым мясом. Это должно было обозначать, что Бахус, вторгшись в Индию, предал всё огню и мечу ‹…› Далее мозаика изображала, как Бахус совершал свой поход; он восседал на роскошной колеснице, влекомой тремя парами молодых леопардов в одной упряжке; лицо у него было как у ребёнка, — знак того, что добрые пьяницы никогда не стареют, розовое, как у херувима, и без единого волоска на подбородке; на лбу у него росли острые рожки; сверху красовались венок из виноградных гроздьев и листьев и алая митра, обут он был в золочёные полусапожки. Около него не было ни одного воина мужеского пола; всю его охрану и всё его войско составляли бассариды, эванты, эвгиады, эдониды, триетериды, огигии, мималлоны, менады, фиады и вакхиды, женщины разгульные, бешеные, неистовые, опоясанные живыми змеями и драконами, с распущенными волосами, в которых были вплетены вино-градные ветви, одетые в оленьи и козьи шкуры, с секирами, тирсами, дротиками и алебардами в руках; лёгкими же своими щитами, звеневшими и гудевшими при малейшем прикосновении, они пользовались в случае надобности как бубнами и тимпанами.
Ф. Рабле, «Гаргантюа и Пантагрюэль»
Там, например, изображена девушка в светлом летнем платье и с красным лакированным пояском на талии. Одной рукой она опирается на балюстраду, в другой держит соломенную шляпу. На ней белые чулки и белые туфельки — изящные туфельки с пряжками, на высоких каблуках. За её спиной сияет синее море с барашками волн, сбоку виднеется глубоко вдающаяся в сушу светлая бухта. Удивительно хорошенькая девушка, с тонким носом, ярким ртом и длинными стройными ногами, невероятно опрятная и холеная. Она, наверное, берёт ванну два раза в день, и у неё никогда не бывает грязи под ногтями. Разве что иногда немного песку с пляжа. Рядом с ней стоит мужчина в белых брюках, синей куртке и в морской фуражке, но он нас интересует гораздо меньше.
Э. М. Ремарк, «На Западном фронте без перемен»
Полка приковала к себе моё внимание. На ней было что-то нарисовано. Толстушка в соломенной шляпке. А внизу было написано: «Элла — свинья».
Э. М. Ремарк, «Три товарища»
Я выглядываю в окно. Там, словно картина в раме, передо мной пейзаж, озарённый вечерним светом, — ворота, дуб, а за ними — беспредельно мирные поля, то нежно-зелёные, то золотистые.
Э. М. Ремарк, «Чёрный обелиск»
На Святках смотрел картину Петрова-Водкина: большая, в пол-стены, изображён окоп, — вышли, идут лица все знакомые, их увидишь и без окопа, всякие, и благообразные, и зверские, и остекленевшие, а один выскочил, щёки надуты, видно, хлыстом погнали, с пережиру ничего не понимает, а посерёдке Андрей Белый подстреленный!
Но не в этом суть картины, не в лицах, не в глазах, а в земле и небе. Эту землю и небо видит подстреленный, от которого душа отлетает, и ноги его чуть от земли, как на иконах пишут.
А. М. Ремизов, «Взвихрённая Русь»
В одном из нюрнбергских соборов на серой каменной колонне подвешена картина: карта земли — вся война. Вся война нарисована кровавой до просачивания красной и чёрной дымящейся краской. А около Вены небольшой медальон, тусклый с маленькими фигурками, — рисовал Кустодиев.
А. М. Ремизов, «Взвихрённая Русь»
‹…› картина, на которой были нарисованы какие-то собачьи хвосты в крапиве!
А. М. Ремизов, «Взвихрённая Русь»
— мне приносят мои картины: их несут на шестах, как плакаты. Я взглянул: да что же это такое? — квадратиками ломтики — сырая говядина!
— рубиновые с кровью! И подпись: «Бикфордов шнур».
А. М. Ремизов, «Взвихрённая Русь»15
‹…› рисунок пером и надпись: «Боже, храни моего жениха!»
Жюль Ренар, «Дневник»
Удивительный портрет: кажется, что он никогда не заговорит.
Жюль Ренар, «Дневник»
Вертикальными чертами рисунок разделён на три части, «триптих». Левая. Две девушки в саду на прогулке. Как бы в Летнем саду. Ближе «сюда» лет 18–17–21 года, в весеннем платье, но — ещё с муфтой. Узкая, тонкая. Высокий, строгий воротничок. Глаза её опущены книзу и вперёд… Она — в профиль, повёрнута вправо. С нею — девочка лет 15, с лицом «овалом» и улыбкою. «Ну, вот-вот вчера видел». Воротничок не стоячий, а откладной, широкий, свободный, как у подростков, которым «скоро стать девушкой». — «Пока прохожу физику». Они встретились на прогулке с двумя девочками при гувернантке: гувернантка — старая, противная, строгая-престрогая, кислая девица или дама, в очках, немецкого типа. «Не человек, а педагогика», не «натура, а режим». Она — вдали, и её едва замечаешь, как последнюю. «Сюда ближе» из встретившегося трио — девочка лет 11, судя по тому, что ноги очень тонки, ещё детские, и грудей ещё вовсе нет, а только две пупырышки — две горошины на месте их. Платьице без тальи, пояса она все подняла, почти до шеи, и та, что смотрит «вперёд и вниз», смотрит с серьёзным задумчивым лицом, с крепко сжатыми сухими губами, «такими взыскательными» и «судящими других», на что «не следует» у этого 11-летнего подростка. Та же широсюнькая, «с лицом овалом», вся расплылась в улыбку, как бы нашла лучшую страницу своей «физики»: доброта, шалость и «сладкий леденец во рту» — так и говорят из неё. Перед нею подросток уже лет 13, с теми утолщениями в ногах, которые говорят, что через 2–3 месяца всё «сформируется» у девушки-девочки.
Она держит своё платье, как и её маленькая подруга. Но у той корпус линеен и говорит о полном неведении, кроме «я знаю, — вам это зачем-то нужно», тогда как у этой ноги чуть согнуты в коленях, а вся она полна желания утех и сладости.
Лица у «встретившихся» ничего не говорят, почти невидны (так повёрнуты); но у «смотрящих» — так выразительны…
«Мы знаем мир, которого не знают другие. И несчастны, что не знают».
Рисовавший (рисовавшая?), конечно, ни единым «мигом» не знает, что обе питомицы при гувернантке приняли точь-в-точь вид, который «выйдя в другие комнаты», приняла Баубосто и вышла «к печальной Деметре»: — «Богиня улыбнулась и начала есть», — сказано у греческого писателя. «Есть» полбу, которую раньше ей поставила Баубосто, но та, «отказавшись, не захотела есть»? Читатель греческого автора может думать, что хочет.
Взглянувши на рисунок, я сказал себе: «Да это вне ведения нарисованные Элевзинские таинства». Девушки на прогулке так строго одетые, — «Деметра»: и богиня, конечно, «старее» Баубосто, ибо боги и богини вообще старее людей, — а два «подростка» при гувернантке «шутят с Деметрой непристойные шутки», как записал в своей диссертации М. Н. Катков «О древнейшем периоде греческой философии».
— О, медик! Из своих сведений разъясни же это любование!..
— Что ты узрел, рассматривая формы, выпуклости, впадины и столь немое «сосредоточение нервов»…
— «Оплодотворение»? Друг мой, какое же «оплодотворение» может выйти из встречи четырёх девушек?
Резкая вертикальная черта. Толстая баба, «бабища» или девушка дурного поведения лежит на спине, должно быть в тёплой ватной кофте. Кофта поднята под шею овалами такой величины, что всё говорит о «бальзаковском возрасте» матроны. Кроме кофты — ничего. Согнутая правая нога упирается ступнёю в плечо молодой девушки, судя по белокурым волосам — ещё подростка, а рука держит голову её за темя, за лоб, — предупреждая и обезопасивая матрону от взрыва, от порыва, от «слишком». — «Я её держу, да она рвётся», «я её едва сдерживаю». Я вспомнил в Липецке молодость свою учителем: девочка 16 лет, с немецкой фамилиею, в которую, признаться, я был влюблён «немо и божественно», не смотрела вовсе на меня, не слушала меня, но и матери своей, и подвернувшемуся откуда-то жирному инженеру всё рассказывала, что «опять встретила на прогулке Зайцеву»… — «Что за Зайцева?» — я решил посмотреть соперницу. Барышня лет 28–30, «как все», одна проза, скука и, уж если хотите, отвращение (моя соперница). И вот девочка, сама прелестная как ангел, млела, млела: и если бы той случилось быть в купальне и ей надо было взять туфли, неоспоримо этот ангел кинулся бы надеть на неё туфли — и, надевая, млел бы и томился невыразимым томлением.
— Медики, скажите, отчего?
Сейчас же под той парой, рядом, лежит на животе, положив руки под голову, девица, — судя по апатичному, ленивому и простонародному лицу — «торговая» девица. «Мне бы положьте три цалковых, а зачем тебе это надо — не мой антерес». Ну, лежит и лежит. Колода, не человек. Под нею (позади), вся уйдя лицом «куда следует», — тонкая барышня, в шляпе с пером, — немного раздвигая руками тело «колоды»… Она «зарылась», «утопая», в эту колоду… Вся линейная, тонка и точно — летит.
«Три рубля» работают свою «работу». Вся картина сделана очень хорошо, очень психологично.
Сцены все аналогичны, но нигде не повторяются, нет собственно «единого», а — варианты и продолжения. Разителен один вариант, где особенно виден средний палец: к девочке лет 9–10 прилегла «в шею» дама лет 35, тонкая, стильная, одухотворённая, глубоко развитая, глубоко идейная. «Я где-то её видел в церкви, — в Риме, перед исповедальней патера». Глаза её закрыты, в необыкновеном экстазе блажен-ства…
Я думаю (сейчас смотрю на рисунок), ей лет 38. На шее цепочка… медальона? Креста? Вообще рубашка до пояса спущена, и грудь — необыкновенно гармоничная, — судя по величине соска, выкормила, и давно, троих-четверых детей. Лёжа (островатым) подбородком в шее ребёнка, но какого-то зрелого, «упитанного» ребёнка, с большой припухлостью левой груди, она всеми пальцами левой руки взяла сосочек девочки, «как мы поднимаем крошку хлеба с полу», — лицо прижато к лицу, и средний палец правой руки — «где не следует». Лицо прижато к лицу. У девочки — рыжеватой, с короткими волосами, без признаков косы, — что-то в руках… «куколка, которую мне дала тётя». Глаза раскрыты и совершенно спокойны.
Всё бы я обозначил:
— «Что надо было Деметре от Баубосто?»
— Что?..
Вся вселенная спрашивает «что»: но медицина не умеет ответить.
В. Розанов, «Мимолётное. 1915 год»
‹…› одна из тех странных картин, на которых птичьи скелеты гадят в графины, в распоротых лягушечьих животах копошатся, как черви, мириады зародышей, отрезанные головы выступают на звериных лапах, толстые зады играют на трубе, а кухонная утварь и трупы животных шествуют торжественным шагом, драпируясь в простыни, и приседают в глубоком реверансе, словно старые дамы.
Ромен Роллан, «Жан-Кристоф»
В углу на одной створке мелко нарисованы десять князей преисподней, а по всему остальному пространству бушует такое яростное пламя, что можно подумать, будто пылают меч-горы, поросшие нож-деревом. Только кое-где жёлтыми или синими крапинками пробивается китайская одежда адских слуг, а так, куда ни кинь взгляд, всё сплошь залито алым пламенем, и среди огненных языков, изогнувшись, как крест мандзи, бешено вьётся чёрный дым разбрызганной туши и летят горящие искры развеянной золотой пыли.
Уже в этом одном сила кисти поражает взор, но и грешники, корчащиеся в огне, — таких тоже почти не бывает на обычных картинах ада. Среди множества грешников Ёсихидэ изобразил людей всякого звания, от высшей знати до последнего нищего. Важные сановники в придворных одеяниях, очаровательные юные дамы в шёлковых нарядах, буддийские монахи с чётками, молодые слуги на высоких асида, отроковицы в длинных узких платьях, гадатели со своими принадлежностями — перечислять их всех, так и конца не будет! В бушующем пламени и дыму, истязуемые адскими слугами с бычьими и конскими головами, эти люди судорожно мечутся во все стороны, как разлетающиеся по ветру листья. Там женщина, видно, жрица, подхваченная за волосы на вилы, корчится со скрюченными, как лапы у паука, ногами и руками. Тут мужчина, должно быть, какой-нибудь наместник, с грудью, насквозь пронзённой мечом, висит вниз головой, как летучая мышь. Кого стегают железными бичами, кто придушен тяжестью камней, которых не сдвинет и тысяча человек, кого терзают клювы хищных птиц, в кого впились зубы ядовитого дракона, — пыток, как и грешников, там столько, что не перечесть.
Но самое ужасное — это падающая сверху карета, соскользнувшая до середины нож-дерева, которое торчит, как клык хищного животного. За бамбуковой занавеской, приподнятой порывами ветра преисподней, женщина, так блистательно разряженная, что её можно принять за фрейлину или статс-даму, с развевающимися в огне длинными чёрными волосами, бьётся в муках, откинув назад белую шею, и взять ли эту женщину, взять ли пылающую карету — всё, всё так и вызывает перед глазами муки огненного ада. Кажется, будто ужас всей картины сосредоточился в этой одной фигуре. Это такое нечеловеческое искусство, что когда глядишь на картину, в ушах сам собой раздаётся страшный вопль.
Акутагава Рюноскэ, «Муки ада»
‹…› полотнище, на котором было написано: «Предсказываю судьбу». Полотнище выглядело довольно странно — вместо гадательных принадлежностей на нём был изображён красный круг с дырой по-средине, напоминавший продырявленную монету.
Акутагава Рюноскэ, «Странная встреча»
В городском архиве до сих пор хранится портрет Угрюм-Бурчеева. Это мужчина среднего роста, с каким-то деревянным лицом, очевидно никогда не освещавшимся улыбкой. Густые, остриженные под гребёнку и как смоль чёрные волосы покрывают конический череп и плотно, как ермолка, обрамливают узкий и покатый лоб. Глаза серые, впавшие, осенённые несколько припухшими веками; взгляд чистый, без колебаний; нос сухой, спускающийся ото лба почти в прямом направлении книзу; губы тонкие, бледные, опушённые подстриженною щетиной усов, челюсти развитые, но без выдающегося выражения плотоядности, а с каким-то необъяснимым букетом готовности раздробить или перекусить пополам. Вся фигура сухощавая с узкими плечами, приподнятыми кверху, с искусственно выпяченною вперёд грудью и с длинными, мускулистыми руками. Одет в военного покроя сюртук, застёгнутый на все пуговицы, и держит в правой руке сочинённый Бородавкиным «Устав о неуклонном сечении», но, по-видимому, не читает его, а как бы удивляется, что могут существовать на свете люди, которые даже эту неуклонность считают нужным обеспечивать какими-то уставами. Кругом — пейзаж, изображающий пустыню, по-среди которой стоит острог; сверху, вместо неба, нависла серая солдатская шинель… Портрет этот производит впечатление очень тяжёлое. Перед глазами зрителя восстаёт чистейший тип идиота, принявшего какое-то мрачное решение и давшего себе клятву привести его в исполнение.
М. Е. Салтыков-Щедрин, «История одного города»
Голый до пояса, с зеленоватым, как это и положено мертвецу, торсом, холостяк лежал на смятой постели. Скомканные простыни и одеяла свидетельствовали о долгой агонии. На полотне служанка, прислуга-любовница, с чертами, отмеченными пороком, уже открывала ящик комода, пересчитывая в нём деньги. В открытую дверь видно было, что в полумраке поджидает мужчина в фуражке, с приклеенной к нижней губе сигаретой, у стены равнодушно лакала молоко кошка.
Ж.-П. Сартр, «Тошнота»
В первой тетради я обнаружил картинку, на которой весьма натурально была изображена битва Дон Кихота с бискайцем: обоим, в полном согласии с историей, были приданы воинственные позы, оба высоко подняли мечи, один заградился щитом, другой — подушкой, а мул бискайца — совсем как живой: на расстоянии арбалетного выстрела видно, что это не собственный, а наёмный мул. Под фигурой бискайца было написано: «Дон Санчо де Аспейтья», — очевидно, именно так его и звали, а под Росинантом — «Дон Кихот». Росинант был нарисован великолепно: длинный, нескладный, изнурённый, худой, с выпирающим хребтом и впавшими боками, он вполне оправдывал меткое и удачное своё прозвище. Поодаль Санчо Панса держал по уздцы своего осла, под которым было написано: «Санчо Санкас».
Мигель де Сервантес Сааведра, «Дон Кихот»
Нарисовал он однажды петуха, да так скверно и до того непохоже, что пришлось написать под ним крупными буквами: «Это петух».
Мигель де Сервантес Сааведра, «Дон Кихот»
Его [Дон Кихота] поместили внизу, в комнате, стены которой вместо тиснённых золотом кож были по деревенскому обычаю увешаны старыми разрисованными полотнами. На одном из них было грубейшим образом намалёвано похищение Елены: дерзкий гость увозит супругу Менелая, а на другом история Дидоны и Энея: Дидона стоит на высокой башне и машет чуть не целой простынёй своему гостю-беглецу, который мчится по морю то ли на фрегате, то ли на бригантине. Дон Кихот приметил, что Елена уезжала не без удовольствия, потому что она тайком хитро улыбалась, а прекрасная Дидона лила слёзы величиной с грецкий орех.
Мигель де Сервантес Сааведра, «Дон Кихот»
Тут можно было увидеть и два хорошо знакомых ему портрета — карикатурное противопоставление двух братьев. ‹…› Один представлял собою изображение его отца, во весь рост, в полном боевом во-оружении, в позе, говорившей о его решительном характере; второй изображал его дядю в бархате и парче, и казалось, будто он стыдился своей собственной роскоши, которой он был целиком обязан щедрости живописца.
Вальтер Скотт, «Пуритане»
Маленькая, ярко раскрашенная Дева Гвадалупская. Лучи от неё шли золотые, одежды на ней были лазоревые, и стояла она на молодом месяце, который держали херувимы.
Джон Стейнбек, «Заблудившийся автобус»
Над письменным столиком висит картина — деревья и озеро и в воде у берега стоит корова.
Джон Стейнбек, «Зима тревоги нашей»
Если её [картину] вообще можно описать, то, наверное, так: в нижней и центральной части картины был нарисован акробат, лежащий на животе с согнутыми колесом ногами. Перед ним две одинаковые кошки выскальзывают у акробата из-под рук. У него на спине лежат два зелёных крокодила, и у них на головах — явно ненормальная обезьяна в царской короне и с крыльями летучей мыши. Эта обезьяна, у которой длинные мускулистые руки, через отверстия в крыльях держит за рога двух козлов с рыбьими хвостами. У этих козлов — нагрудники, которые оканчиваются рогом, протыкающим двух агрессивных рыб.
Джон Стейнбек, «Русский дневник»
Сталин на большом портрете, написанном маслом, был изображён в военном мундире со всеми орденами, которых, кстати, было очень много. У шеи — Золотая Звезда. Слева на груди, вверху, — самая престижная из всех Золотая Звезда Героя Советского Союза, которую можно сравнить с нашей медалью Чести Конгресса. Ниже — ряд орденов, полученных за участие в сражениях. А справа на груди — ряд золотых и красных эмалевых звёзд. Вместо ленточек, которые носят в наших войсках, медали здесь выпускаются в честь каждой крупной победы Советской Армии: Сталинград, Москва, Ростов и так далее, и Сталин имеет их все, ведь будучи Маршалом Советского Союза, он руководил всеми военными операциями.
Джон Стейнбек, «Русский дневник»
Возле самого плеча была нарисована виселица, на которой болтался человек. Рисунок этот, как мне показалось, был выполнен с истинным знанием дела.
Роберт Луис Стивенсон, «Остров сокровищ»
А над изголовьем вдова повесила картину, очень натурально изображающую свежие полевые цветы в хрустальной вазе. Картина была выполнена светящимися красками, и капли росы на лепестках цветов поблёскивали в сумраке спальни.
А. и Б. Стругацкие, «Хищные вещи века»
Это незабываемое произведение было выполнено яркими акварельными красками, с подписью, гласившей: «И прости им прегрешения их». Оно изображало трёх мальчуганов, ловивших рыбу в каком-то странном водоёме, причём чья-то курточка висела на доске с объявлением: «Ловля рыбы воспрещается». У самого высокого мальчишки на переднем плане одна нога была поражена рахитом, другая — слоновой болезнью — очевидно, мисс Кремер таким образом старалась показать, что он стоит, слегка расставив ноги.
Дж. Д. Сэлинджер, «Голубой период де Домье-Смита»
Это была сатира на всем знакомую, будничную трагедию невинной девицы, с длинными белокурыми локонами и вымеобразной грудью, которую преступно соблазнял в церкви, так сказать, прямо под сенью алтаря, её духовник. Художник графически подчеркнул живописный беспорядок в одежде своих персонажей.
Дж. Д. Сэлинджер, «Голубой период де Домье-Смита»
Несмотря на небольшой размер, примерно десять на двенадцать дюймов, на картине очень подробно и тщательно было изображено перенесение тела Христа в пещеру сада Иосифа Аримафейского. На переднем плане, справа, два человека, очевидно слуги Иосифа, довольно неловко несли тело. Иосиф (Аримафейский) шёл за ними. В этой ситуации он, пожалуй, держался слишком прямо. За ним на почтительном расстоянии среди разношёрстной, возможно явившейся без приглашения, толпы плакальщиц, зевак, детей шли жёны галилейские, а около них безбожно резвилось не меньше трёх дворняжек.
Но больше всех привлекла моё внимание женская фигура на переднем плане, слева, стоявшая лицом к зрителю. Вскинув правую руку, она отчаянно махала кому-то — может, и нам, зрителям, — бросай всё и беги сюда. Сияние окружало головы двух женщин, идущих впереди толпы. Под рукой у меня не было Евангелия, поэтому я мог только догадываться, кто они. Но Марию Магдалину я узнал тотчас же. Во всяком случае, я был убеждён, что это она. Она шла впереди, поодаль от толпы, уронив руки вдоль тела. Горе своё она, как говорится, напоказ не выставляла — по ней совсем не было видно, насколько близок ей был Усопший в последние дни. Как все лица, и её лицо было написано дешёвой краской телесного цвета.
Дж. Д. Сэлинджер, «Голубой период де Домье-Смита»
Работая по преимуществу акварелью, но иногда для вящего эффекта переходя на рисунок пером, я изображал сверхэлегантные пары в вечерних костюмах — они прибывали в лимузинах на театральные премьеры, сухопарые, стройные, никому в жизни не причинявшие страданий из-за небрежного отношения к гигиене подмышек, впрочем, у этих существ, наверное, и подмышек не было. Я рисовал загорелых юных великанов в белых смокингах — они сидели у белых столиков около лазоревых бассейнов и с преувеличенным энтузиазмом подымали за здоровье друг друга бокалы с коктейлями, куда входил дешёвый, но явно сверхмодный сорт виски. Я рисовал краснощёких, очень «рекламогеничных» детей, пышущих здоровьем, — сияя от восторга, они протягивали пустые тарелки из-под каши и приветливо просили добавку. Я рисовал весёлых высокогрудых девушек — они скользили на аквапланах, не зная забот, потому что были прочно защищены от таких всенародных бедствий, как кровоточащие десны, нечистый цвет лица, излишние волоски и незастрахованная жизнь. Я рисовал домашних хозяек, и если они не употребляли лучшую мыльную стружку, то им грозила страшная жизнь: нечёсаные, сутулые, они будут маяться в своих запущенных, хотя и огромных кухнях, их тонкие руки огрубеют, и дети перестанут их слушаться, а мужья разлюбят навсегда.
Дж. Д. Сэлинджер, «Голубой период де Домье-Смита»
За зимний день шесть-семь ослабевших арестантов, запряжённые лямками в тракторные (!) сани, должны были протянуть их двенадцать километров по Двине до устья Вычегды. Они погрязали в снегу и падали, и сани застревали. Кажется, нельзя было придумать работу изморчивей! Но это была ещё не работа, а разминка. Там, в устье Вычегды, надо было нагрузить на сани десять кубометров дров — и в том же составе, и в той же упряжке (Репина нет, а для новых художников это уже не сюжет, грубое воспроизведение натуры) притащить сани на родную пересылку!
А. И. Солженицын, «Архипелаг ГУЛАГ»
На лубочной картине — весёлые фермерши в поле.
Жан Тардьё
Таких картинок я ещё нигде не видел — уж очень они были чёрные.
На одной была нарисована женщина в узком чёрном платье, туго подпоясанная под мышками, с рукавами вроде капустных кочанов и в большой чёрной шляпе вроде совка с чёрной вуалью, а из-под платья видны были тоненькие белые ножки в чёрных, узеньких, как долото, туфельках, с чёрными тесёмками крест-накрест. Она стояла под плакучей ивой, задумчиво опираясь правым локтем на могильный памятник, а в левой руке держала белый платок и сумочку, а под картинкой было написано: «Ах, неужели я больше тебя не увижу?!» На другой молодая девушка с волосами, зачёсанными на макушку, и с гребнем в причёске, большим, как спинка стула, плакала в платок, держа на ладони мёртвую птичку лапками вверх, а под картинкой было написано: «Ах, я никогда больше не услышу твоего весёлого щебетанья!» Была и такая картина, где молодая девица стояла у окна, глядя на луну, а по щекам у неё текли слёзы; в одной руке она держала распечатанный конверт, с чёрной печатью, другой рукой прижимала к губам медальон на цепочке, а под картинкой было написано: «Ах, неужели тебя больше нет?! Да, увы, тебя больше нет!»
Марк Твен, «Приключения Гекльберри Финна»
На этой картинке молодая женщина в длинном платье собиралась броситься с моста; волосы у неё были распущены, она глядела на луну, по щекам у нее текли слёзы; две руки она сложила на груди, две протянула перед собой, а ещё две простирала к луне. Художница хотела сначала посмотреть, что будет лучше, а потом стереть лишние руки, только, как я уже говорил, она умерла, прежде чем успела на чём-нибудь остановиться, а родные повесили эту картинку у неё над кроватью и в день её рожденья всегда убирали цветами. А в другое время картинку задёргивали маленькой занавесочкой. У молодой женщины на этой картинке было довольно приятное лицо, только рук уж очень много, и от этого она, по-моему, смахивала на паука.
Марк Твен, «Приключения Гекльберри Финна»
Над камином висел семейный портрет, перенесённый сюда из столовой после смерти миссис Осборн: Джордж верхом на пони, старшая сестра подаёт ему букет цветов, а младшую мать держит за руку. Все с румяными щеками, большими красными ртами и глупо удивляются друг другу, как принято изображать на семейных портретах… Через несколько десятков лет, когда все изображённые на портрете состарились, какой горькой сатирой кажутся такие наивные хвастливые семейные портреты — вся эта комедия чувств, и лживых улыбок, и невинности, столь застенчивой и столь самодовольной.
У. Теккерей, «Ярмарка тщеславия»
Вокруг висели женщины и натюрморты. На пышных задах морщинилась чуть заметная рябь. Так бывает с чаем на блюдце, если легонько подуть, чтобы он простыл побыстрее. Или — когда потрогаешь слишком спелое яблоко. Сквозь бледно-жёлтую кожуру проступят тёплые пятна — следы прикосновений.
Абрам Терц, «Суд идёт»
Нарисованные ангелы забили нарисованными крыльями.
Абрам Терц, «Суд идёт»
Мелькали изумительные клеёнчатые картины: Лермонтов на сером волке умыкает обалдевшую красавицу; он же в кафтане целится из-за кустов в лебедей с золотыми коронами; он же что-то выделывает с конём ‹…›
Т. Толстая, «Любишь — не любишь»
Нарисовано странное, например, большое яйцо, а из него выходит много маленьких человечков, среди облаков парит Мао Цзэдун в кирзовых сапогах и расписном халате, в руке чайник. Всё это вместе называется — «Конкорданс».
Т. Толстая, «Охота на мамонта»
‹…› в пышной веницейской раме — изображение двоеглавого орла, державшего в лапах портрет Софии.
А. Н. Толстой, «Пётр Первый»
‹…› написаны на больших полотнах картины: морской бог Нептун, с надписью: «Се и аз поздравляю взятием Азова и вам покоряюсь». ‹…› И на другой — как русские бьют татар: «Ах, Азов мы потеряли и тем бедство себе достали» ‹…›
А. Н. Толстой, «Пётр Первый»
На занавесе были нарисованы танцующие человечки, девочки в чёрных масках, страшные бородатые люди в колпаках со звёздами, солнце, похожее на блин с носом и глазами, и другие занимательные картинки.
А. Н. Толстой, «Золотой ключик, или Приключения Буратино»
‹…› чёрная рамка с остатком грязного стекла и портретом какого-то генерала в красном мундире ‹…›
Л. Н. Толстой, «Утро помещика»
Она [картина] изображала охотника в профиль, скачущего во весь дух на буланой лошади — тоже в профиль — по снежной равнине. На охотнике была высокая белая шапка с голубым языком, черкеска из верблюжьей шерсти с бархатной оторочкой, перетянутая кованым золочёным поясом; расшитая шёлком рукавица была заткнута за тот пояс; кинжал в серебряной оправе с чернью висел на нём. В одной руке охотник, на вид очень моложавый и полный, держал огромный рог, украшенный красными кистями, а в другой — поводья и нагайку; все четыре ноги у лошади висели на воздухе, и на каждой из них живописец тщательно изобразил подкову, обозначив даже гвозди.
И. С. Тургенев, «Новь»
‹…› в гостиной портреты хозяев, написаннные масляными красками, с выражением сурового испуга на кирпичного цвета лицах, а иногда и старая покоробленная картина, представляющая либо цветы и фрукты, либо мифологический сюжет.
И. С. Тургенев, «Бригадир»
На стенах, оклеенных зелёными обоями с розовыми разводами, висели три огромные картины, писанные масляными красками. На одной изображена была легавая собака с голубым ошейником и надписью: «Вот моя отрада»; у ног собаки текла река, сидел заяц непомерной величины, с приподнятым ухом. На другой картине два старика ели арбуз; из-за арбуза виднелся в отдалении греческий портик с надписью: «Храм Удовлетворенья». На третьей картине представлена была полунагая женщина в лежачем положении en raccourci16, с красными коленями и очень толстыми пятками.
И. С. Тургенев, «Контора»17
Попалась ему как-то картинка, изображавшая горящую свечу, в которую со всех сторон, напрягши щёки, дуют ветры; внизу стояла подпись: «Такова жизнь человеческая!»
И. С. Тургенев, «Степной король Лир»
На стенах висели красочные гравюры — история Атала. На одной из них был изображён юноша, переносящий на руках томную девицу через ручей, на другой — умирающая девица с большими глазами, несколько косящими, из которых падали крупные, как бобы, слёзы.
Ю. Тынянов, «Кюхля»
Нарисуют, что у человека из зада дуб растёт, он с него зубами жёлуди хватает. Глупо как, господи!
Ю. Тынянов, «Кюхля»
‹…› ветхий фламандский гобелен, на котором сильно вылинявшие король и королева играли в шахматы в саду, а мимо вереницей проезжали на конях сокольничьи, держа на своих латных рукавицах соколов в клобучках.
Оскар Уайльд, «Портрет Дориана Грея»
Часть фанеры занимала крылатая фигура ангела в ниспадающих складками одеждах, выполненная в виде барельефа из материала похожего на замазку.
Роберт Пенн Уоррен, «Вся королевская рать»
На плакате изображена немецкая семья. Улыбающийся пожилой немец в шляпе, в рабочем переднике и в полосатой сорочке с гал-стуком бабочкой, с сигарой в руке. Белокурая, тоже улыбающаяся, моложавая полная женщина, в чепчике и розовом платье, окружённая детьми всех возрастов, начиная от толстого годовалого, с надутыми щеками мальчика и кончая белокурой девушкой с голубыми глазами. Они стоят у двери сельского домика с высокой черепичной крышей, по которой гуляют зобастые голуби. И этот мужчина, и женщина, и все дети, из которых младший даже протягивает ручонки, улыбаются навстречу идущей к ним девушке с белым эмалированным ведром в руке. Девушка в ярком сарафане, в белом кружевном переднике, в таком же чепчике, как хозяйка, и в изящных красных туфельках, полная, с сильно вздёрнутым носом, неестественно румяная. Она тоже улыбается так, что все её крупные белые зубы наружу. На дальнем плане картины рига и хлев под высокой черепичной крышей с прогуливающимися голубями, кусок голубого неба, кусок поля с колосящейся пшеницей и большие пятнистые коровы у хлева.
А. Фадеев, «Молодая гвардия»
‹…› картина представляла собой внутренность сумасшедшего дома. Обширное помещение, напоминающее погреб, голые каменные стены со сводами. Свет падает в проёмы между сводами и в окно с решёткой. Здесь собраны в кучу и заперты вместе умалишённые, их много — и каждый из них безнадёжно одинок. Каждый безумствует по-своему. Посредине изображён нагишом молодой человек, крепкий мужчина; бешено жестикулируя, настаивая и угрожая, он спорит с невидимым противником. Тут же видны другие полуголые люди, на головах у них короны, бычьи рога и разноцветные перья, как у индейцев. Они сидят, стоят, лежат, сжавшись в комок под нависшим каменным сводом.
Лион Фейхтвангер, «Гойя, или Тяжкий путь познания»
На картинках было изображено, как люди падают в пропасть, как их несут лошади или захлёстывают разбушевавшиеся волны, как разбойники рубят их саблями или как горемыку путника попросту настигает апоплексический удар.
Лион Фейхтвангер, «Гойя, или Тяжкий путь познания»
На стене, с которой местами сошла зелёная краска, висело в золотой рамке на гвоздике украшение всей комнаты — рисованная углем голова Минервы, а под ней готическими буквами было написано: «Дорогому папочке».
Г. Флобер, «Госпожа Бовари»
‹…› в блёклых тонах написанные картины, изображающие некие райские уголки, картины, на которых мы видим пальмы и тут же рядом — ели, направо — тигра, налево — льва, вдали татарский минарет, на переднем плане — руины древнего Рима, поодаль — разлёгшихся на земле верблюдов, причём все это дано в обрамлении девственного, однако тщательно подметённого леса и освещено громадным отвесным лучом солнца, дробящимся в воде серо-стального цвета, а на фоне воды белыми пятнами вырезываются плавающие лебеди.
Г. Флобер, «Госпожа Бовари»
‹…› картинка изображала отца в виде обнажённой нижней части тела с руками и ногами, верхняя часть туловища и голова отсутствовали. Половые органы не были обозначены, черты лица нарисованы на животе.
Зигмунд Фрейд, «Мифологическая параллель пластического навязчивого представления»
В комнате всё серого тона. Это не цвет, это только схема цвета. Вещи загрунтованы для красок. Но краски сняты. Но эта скатерть на столе хоть и серая, а видно, что она на самом деле голубая.
Д. Хармс, «Утро»
На картине нарисована лошадь, а в зубах у лошади цыган.
Д. Хармс, «Тюк»
Какая прелесть глазами поросёнка смотрит вот с этого холста.
Велимир Хлебников, «Маркиза Дэзес»
Избранники столицы,
Нахмурив свои лица,
Глядят из старых рам.
Велимир Хлебников, «Алфёрово»
Здесь даль видна в просторной раме:
За речкой луг, за лугом лес,
Здесь ливни чёрными столпами
Проходят по краю небес.
Владислав Ходасевич, «Собрание стихов»18
Гершензон повёл меня в столовую и показал прикнопленную к стене картину. То была целая хартия, аршина в три шириной, вышиной вершков в десять. Вдоль хартии протекала синяя акварельная река. Розовые голые человечки, в неизъяснимом количестве, теснясь и толкаясь, местами погуще, местами пореже валились и лезли в воду. Иные уже в ней барахтались — особенно старики и младенцы. По берегу стояли столбы с цифрами: 1–4, 5–15, 81–90 и т. п. ‹…› Изображает картина сравнительную смертность в различных возрастах — потому и цифры на столбах. Река же есть смерть.
Владислав Ходасевич, «Белый коридор»
Ах, на гравюре полустёртой,
В один великолепный миг,
Я встретила, Тучков-четвёртый,
Ваш нежный лик,
И вашу хрупкую фигуру,
И золотые ордена…
И я, поцеловав гравюру,
Не знала сна.
Марина Цветаева, «Генералам двенадцатого года»
Помню картинку над своей детской кроватью: в лесу, от роста лежащего кажущемся мхом, в мелком и курчавом, как мох, лесу, на боку горы, как на собственном, спит великан.
Марина Цветаева, «Живое о живом»
С первого взгляда можно было уверенно сказать, что это классическая вещь Питера Брейгеля Старшего. Та же композиция с высоким горизонтом, те же яркие и драгоценные краски, те же коротенькие фигурки, но… на доске были написаны люди в цветных фраках, дамы с зонтиками, автомобили, и несомненно сюжетом служило что-то вроде отлёта аэропланов.
А. Чаянов, «Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии»
Поле с далью, одна берёзка. Подпись под картиной: одиночество.
А. П. Чехов, «Записные книжки»
Эта картина с заглавием «Размышление о смерти» изображала коленопреклонённого монаха, который глядел в гроб и на лежавший в нём скелет; за спиной монаха стоял другой скелет покрупнее и с косой.
А. П. Чехов, «Перекати-поле»
На стене портрет какого-то архиерея, написанный масляными красками и прикрытый стеклом с разбитым уголышком. От архиерея идёт ряд предков с жёлто-лимонными цыганскими физиономиями.
А. П. Чехов, «Приданое»
Посмотрите на дверь, на которой нарисовано дерево с синими и красными цветами и с какими-то птицами, похожими больше на рыб, чем на птиц; дерево это растёт из вазы, и по этой вазе видно, что рисовал его европеец, то есть ссыльный ‹…›
А. П. Чехов, «Из Сибири»
Это были странные полотна: человек лежит на дне моря, а над ним идёт пароход. И ещё: северное сияние, льды, огромный белый медведь стоит над трупом человека, а сбоку — ярко-зелёная тропическая пальма. Или: на дне моря взорванная подводная лодка с как бы прозрачным корпусом, сквозь который видны страшные тела задохнувшихся людей — один руками разорвал себе грудь, и видно, как бьётся лиловое сердце. На борту лодки можно прочесть: «Комсом…»
Александр Чудаков, «Ложится мгла на старые ступени»
От клеёнки дурно пахло мокрой резиной и ещё чем-то; важно глядели покойники цари и царицы с каёмчатых углов, а на середине красовались августейшие девицы в белых шляпах и обсиженный мухами государь Николай Александрович.
М. Шолохов, «Тихий Дон»
‹…› надпись на большом щите: «Напился пьяный — сломал деревцо: стыдно людям смотреть в лицо!» Над надписью — рисунок: безобразный алкаш сломал тоненькую берёзку и сидит плачет.
В. Шукшин, «Ораторский приём»
Огромные ковры и гобелены висели на стенах, но рисунки ковров были не такие, которыми обычно внушаются благоговейные мысли или прославляются доблести царей, а больше всего напоминали маргинальные иллюстрации Адельма, причём из всех его рисунков были выбраны самые нестрашные и потешные: зайцы, пляшущие вокруг куканского древа, рыбы, плывущие поперёк реки и выпрыгивающие из вод прямиком на сковородку, хороводы обезьян, переодетых епископами-поварами, животастые уроды, вьющиеся в облаках пара вокруг котлов.
Умберто Эко, «Имя розы»
Она [картина-этюд Ф. Жувене-сына «Мужик с тараканом»] очень любопытна, эта работа, своей попыткой «в лоб», прямо со всей натуралистичностью, передать диковинное впечатление, которое на заезжего художника француза произвёл облик исконно русского существа, мужика, заросшего бородой, в белой рубахе, с огромным чёрным тараканом на плече, словно гербом, это явление показалось настолько необыкновенным, что, оставив в стороне свой ходовой барочный стилизм, с каким сделан «Пётр на коне», художник отдался непосред-ственному воспроизведению того, что увидел; получился портрет-документ, портрет-веха — первое в истории живописи изображение русского крестьянина.
А. Эфрос, «Два века русского искусства»
1 Желательно, чтобы каждая отдельная картина была представлена
на отдельной странице в багетной раме.
2
А. К. «Рисунок на книге стихов».
3
А. К. «Я обнял эти плечи и взглянул…»
4
А. К. Стихотворение
«То не Муза воды набирает в рот…»
5
А. К. Точнее:
«Неизвестный поэт по другую сторону стоит перед рыночным антикваром,
рассматривает старую, косматую, похожую на ведьму Венеру; одной рукой она ведёт
большеголового амура, в другой держит балалайку. У Венеры чресла опоясаны
монгольской тканью с зигзагами, груди у неё морщинистые, отвислые, а по бокам
головы знаки её (♀)».
6
А. К. «Антоша Чехонте».
7
А. К. «Там висела картина — сцена на балконе из “Ромео и Джульетты”, а
рядом — шитый красным, голубым и коричневым гарусом коврик, изображавший
маленьких принцев, убитых в Тауэре, который тётя Джулия вышила, ещё когда была девочкой».
Джеймс Джойс, «Мёртвые» (пер. О. Хом-ской).
8
А. К. Название сборника. Название стихотворения — условно по первой
строке.
9
А. К. Глава 19 из романа «Сандро из Чегема»
(книга 2).
10
А. К. Здесь и ниже — «Пан Халявский».
11
Общим выражением (фр.).
12
Отдельными чертами (фр.).
13
А. К. Посвящение. Название стихотворения — по первой строке: «Где этот
Игорь шляется?»
14
А. К. Точнее, роман «Числа», входящий в этот сборник. Ниже тоже. И ещё
там: «Первая, очень старая, изображала отряд гусар, несущийся
куда-то сквозь клубы голубого перистого дыма (в небе над ними висела аккуратная
красная надпись: “Семёну Кожеурову
на память от бойцов четвёртой Гвардейской орденоносной штрафной бронетанковой
дивизии”). Вроде бы во всём этом не было никакого криминала, но
картина называлась “Прорыв”»; «Следующее полотно называлось “Битва за сердца и
умы” (автором был тот самый Лукас Сапрыкин, одну из работ которого Степа видел
в офисе Сракандаева). Жанр был обозначен как
натюрморт. На этот натюрморт было тяжело смотреть. Сердца, за которые
происходила битва между стоящими в песке телевизорами, были разложены на
длинном деревянном прилавке. Над ним висела туча сине-зелёных мух, а
облепленные песком куски умов валялись на земле среди снарядных воронок. Но тяжело Степе стало не из-за мух и крови, а из-за кучи кала на
проигравшем битву телевизоре и голого человека в маске Бэтмана,
перелезавшего через забор на заднем плане».
15
А. К. Рассказ «Знамя борьбы».
16
В уменьшенном виде (франц.).
17
А. К. Из «Записок охотника».
18
А. К. Стихотворение «Бельское устье».