Опубликовано в журнале ©оюз Писателей, номер 3, 2001
Борис
Вячеславович Ткачёв родился в 1968 в Харькове. В
1990 окончил экономический факультет Харьковского госуниверситета, в 1995 —
аспирантуру того же факультета. С 1998 — студент Литературного института им.
Горького (Москва). Публиковался в коллективном сборнике «Паноптикум». В
настоящее время живёт и работает в Киеве.
Гамлет, принц датский
1.
Едва устанут реки
перемещать волну,
едва остынут веки
идущего ко дну,
и солнце запрокинет
свой воспалённый глаз,
и он, больной, остынет,
увидев, что погас;
и до начала ночи
останется ни дня,
и среди многих прочих —
ни одного меня, —
чужой невыносимо,
остановивший боль,
всяк проходящий мимо,
пинающий, — любой —
в скупое совершенство
священной пустоты
без голоса, без жеста —
отправишься и ты.
2.
Ты
призван, но не узнан,
печальный бог войны,
владеющий искусством
разительным — вины.
Из этого же ряда
искусство палачей:
торжественность обряда —
сердец, голов, речей
моих, любви и славы
неназванных имён, —
привычен путь отравы
(не глуп и не умён)
туда, где полководец
повержен без труда,
где спит его народец,
похоже, навсегда…
Осыпались ресницы,
но жив ещё зрачок,
божественной десницы
гуляет кулачок.
1999
Китайское
Меня
полюбишь за мои стихи.
Ну, а разлюбишь за мои поэмы,
которых нет. Как свежесть хризантемы
отсутствует в засушливой степи.
А значит, не разлюбишь никогда.
Беседуя на хорах Поднебесной
Империи, где так темно и тесно,
как моему ботинку от следа;
в чужой любви — как бабочка в уже —
все стадии свои переживавшей
неоднократно и пережевавшей
не одного любителя уже —
беседуя, в преддверии косьбы
на рисовых полях, залитых мёдом,
предпочитая дуть с чужим народом
в сандаловую дудочку судьбы,
где спинку изогнув, что венский стул,
о странностях Европы бродит память,
но некому её, увы, обрамить
в пределы узких глаз, широких скул, —
простим друг другу равенство полов,
основанное на единстве цели,
и разве мы не этого хотели
среди разбитых парков и голов?..
Коль человек не слаб, но обречён
на слушанья по делу и без дела,
несовершенство помыслов и тела,
он правит не молитвой, не мечом,
а разговором вечным
ни о чём.
1998
* * *
S. T.
Незакрытая дверца шкафа, давящегося одеждой,
из застенков — галстука заведомая петля,
мне поведают утром о маленькой, но задержке
между прошлым и будущим, между мной и тобой, деля,
тиражируя формулу зимнего сна, лекала
недостроенных улиц по следу речной воды,
из которого грубая потная ночь лакала,
задыхаясь от ужаса первой своей звезды…
1998
* * *
Аве, Оза. Ночь или жнивьё,
псы ли воют, слизывая слёзы,
слушаю дыхание твоё…
А. Вознесенский
Аве,
Проза.
Аве, забытьё.
Главное, чтобы тебя любили.
Даже на окраине Сибири.
Даже за пределами её…
Аве, Сон, не помнящий имён
страхов, совершившихся событий.
Опыт завершён, и применён
результат. Запомните. Сотрите.
Помнить незачем.
Недолго, никогда —
островом, лишённым в перешейке —
сути (обособленности).
Мзда
холода — издёрганной ищейке
суток.
Поделом.
Проверка на
утреннюю свежесть — интроверта.
Вечная зависимость окна
от случайной перемены ветра.
К лучшему.
Ну, вот и я — не сам.
Встречным одиночеством достроен.
Боли — утомительны — глаза.
И затылок скошен. И не ровен
час, когда придёт…
Не
день, не год,
кажется, положены на это.
Ты ещё не мудр, уже не горд.
Это значит:
наступило
лето.
1999
* * *
Здесь
в Москве,
здесь в моей голове:
тени и отголоски,
макароны по-флотски,
медленные полоски
чая на рукаве.
Здесь внутри,
здесь, куда ни смотри,
мест повторных,
улиц пустых просторных
спят валторны.
Но христофорны
пути зари.
Здесь везде,
здесь, где прибит к версте
километр; и воровка,
слов моих полукровка,
бродит где.
Здесь, почти
здесь… Подожди, прочти
знаки Торы:
книг моих кредиторы,
век которых
явится скоро —
чти*.
* (Здесь: любовь
чти, столкновенье лбов.
Сна опечатка:
солнцем полна сетчатка,
ранку прикрыла ватка
стихов.)
1999