Опубликовано в журнале СловоWord, номер 76, 2012
ПРОЗА И ПОЭЗИЯ
Леонид Рохлин
Песни горбатых китов
Есть такая страна в России. Называется Магадания. С середины XX века её заселяли люди всех национальностей и цвета кожи. Как и Америку. Только вот принудительно заселяли, силой. В отличие от Америки, куда стремились в погоне за счастьем, у большинства пожилых россиян эта страна до сих пор вызывает страх и скрежет зубовный. При упоминании возникает в душе горькое чувство оскорблённого достоинства, озлобленность.
Я там работал два летних сезона. Безусым восторженным мальчишкой. Может быть, поэтому Магадания с её унылым, нередко мрачным пейзажем показалась мне красивой и таинственной. Ну а как могло быть иначе, если двух мальчишек, студентов четвёртых курсов геологических институтов Москвы, забросили вертолётом в верховья реки Яма, прорезающей эту страну с запада на восток. Спустили с резиновой лодкой и запасом продуктов на месяц. Без всякой радиосвязи. А уж о телефонах в то дремучее время не знали вообще. Плывите, мол, на лодочке с песней на устах, а в устье в маленьком рыбацком посёлке Ямск вас будет ждать каботажный кораблик. Он и доставит вас обратно в Магадан. Лёгкая прогулочка!!!
Это случилось в лето 1958 года.
Топографические карты, конечно, были. Но кроме посёлка, в устье на всём почти тысячекилометровом пространстве вдоль реки ни одного человечка, ни одной зимовки. Естественно, на это никто не обратил внимание. Какое там! Первопроходцы. Слово удивительно молодое и… безответственное. В тот самый посёлок, после месяца невероятных приключений, мы таки приплыли.
С нами был Бог. Это я только сейчас понимаю. Честное слово! Не будь его пристального внимания к нам, обязательно погибли бы. Тайга не прощает беззаботность.
Но сейчас я не об этом.
Там, в посёлке случилось последнее приключение, о котором и будет рассказ. Встретили нас равнодушно. Как будто каждый день из тайги приплывали москвичи на военных резиновых лодках. Корабля ещё не было. Разместили в просторной избе. На свежевымытом деревянном столе стояла большая миска… с красной икрой. Рыбацкого посола. Тот, кто ел такое, никогда больше не прикоснётся к государственной икре. Поверьте мне. После месяца полуголодного существования, при немыслимо огромном аппетите, первые столовые ложки икры показались царским блюдом. И десятые тоже.
А хлебушка, – скромно спросили москвичи, – да с маслицем, да с головкой лука, а ещё бы горячей картошечки, а потом и чайку с медком, – с надеждой продолжали мы.
А хрена тёртого и сладкого не хотите, – улыбаясь ответствовал нам Никодим Стефанович, мужик тощий и длинный, с большой чёрной бородой и лысым заострённым черепом, – голод у нас, мужики… кроме икры, балыков кеты и чифиря, ничего нет… вот ждём-пождём пароход, должен всё привезти… и хлебушек и лучок и сахарок… а главное, почту.
Четыре дня мы вот так голодали. На третий день нас рвало не только от икры, даже от её запаха. А он был везде. Казалось, исходил от скал и песков, и даже от чёрных туч, что постоянно плыли с моря. До сих пор не ем красную икру. Видеть не могу. А чифиря много не попьёшь – с ума сойдёшь.
Зато рассказчиком Никодим оказался великолепным.
Как уж я рад-то вам, – говаривал Никодим, – не отпуская нас ни на шаг. Здесь в этой глуши с 55-го года. Не с кем и перемолвиться. Всё вот сижу тут и жду весточки. Разрешения на выезд домой. На материк. В Питер. Я вообще-то моряк. Потомственный. Из Питера. Не могу его называть другим именем. Окончил там Макаровскую мореходку по факультету судовождения. А потом по путёвке океанографического института ещё молодым попал в эти магаданские края.
Это что ж, до войны было? – спросил мой друг.
Да нет, какой там… в 48-ом году. Я ж ещё совсем молодой, ребята, не удивляйтесь, таким доходягой стал после местных лагерей. Ещё спасибо, что вовремя отошел наш вождь и учитель, – он по привычке зорко оглянулся, – а то бы давно гикнулся, не выдержал бы. Да, хлебнул там.
Но до того, как приехал, ходил в помощниках капитана. Вскоре пришло к нам реквизированное японское транспортное судно, тихоходное “Кулу” и мне поручили переоборудовать его в научно-исследовательское. Так я стал капитаном небольшого гидрографического судна “Охотск”. Спешить нам было некуда. Занимались постановкой буев для измерения скорости и направлений морских течений, делали промеры глубин, рисовали карты рельефа дна. Для такой работы скорости судна в 15-17 узлов вполне хватало. Базировались в Магадане.
Через год на судно прибыл московский профессор. Большой специалист по китам. Даньков Пётр Соломонович. И мы перебрались на Камчатку. К китам поближе. Оказывается, они всё лето и осень проводят в Беринговом море, но больше любят районы Командорской и Алеутской котловин, что тянутся вдоль восточного побережья Камчатки и Корякии. Там в это время тучи криля и богатые косяки рыбы. Вода холодная, чистая. Они любят такую. А поздней осенью обратно плывут. Одни на Гавайи, другие в тёплое Южно-китайское море. Детей рожают и обратно. Представляете маршрут, до 8000 километров. И так каждый год. Путешественники.
Стали наблюдать жизнь китов, метить их, узнавать, где и чем кормятся, как отдыхают, как растут, как детей воспитывают и т.д. Невероятно интересная работа. Не то что буи ставить, да промеры дна делать.
Тогда-то и произошла странная история, которая закончилась трагически.
С июня 1949 года перебазировались в Петропавловск-Камчатский. Здесь уже была близка Америка и потому нас всех тщательно проверили “органы”. А мы в свою очередь узнали пограничников на береговых постах и на катерах. Когда начались походы, стали часто общаться, ну, естественно, делились продуктами и тёплыми тряпками. Мы-то были лучше обеспечены, потому как работали от московского Главного управления Гидрометслужбы СССР. По разнарядкам Главка снабжали нас местные базы. Очень богатые базы. Дело в том, что в Магадане и в Петропавловске со времён войны скопилось громадное количество продуктов и обмундирования, поставленных Америкой по ленд лизу. Слышали о таком.
Мы отрицательно покачали головами.
Как это! Москвичи, и такого не знаете. Америка помогала нам воевать с фашистами и через Аляску гнала и военную технику, и продовольствие, и обмундирование. Вот и скопилось после войны здесь на складах. Всё начальство в городе разъезжало на виллисах. А тушенку? Неужели не ели американскую тушенку. Лучше её в мире, кажется, ничего и нет. Сплошное вкуснейшее мясо в желе с тоненькими прослойками жира.
Ну так вот. Солдатиков плохо одевали, а кормили на постах и на дежурстве просто отвратительно. Мы с ними делились, как могли. Потому они каждую весну ждали нас, а заодно по просьбе Данькова вели наблюдения за появлением китов. И нам всё докладывали.
В Петропавловске глубокая и защищённая от ветров и бурь бухта. Зимой корабль, как водится, на профилактике, ремонтах, а как только уходили льды, мы в океан, в большой поход. Три года постоянно ходили через Карагинский залив. Он широкий, открытый в океан, мелководный, со множеством бухт и бухточек, песчаными пляжами, постепенно уходящими в невысокие горы Срединного хребта.
Эти места особенно облюбовали горбатые киты. Они-то больше всего интересовали Данькова. Не слышали о таких? Специальный вид китовых, прозванный горбатым от привычки сильно изгибать спину при всплывании. Громадные животные. Длиной до 18 метров и весом до 50 тонн.
Горбачи любят открытое мелководье.
Здешние воды особенно богаты крилем и рыбой. Вот горбачи и жируют. Самые энергичные киты. Прямо-таки акробаты. Они всегда сопровождали мой “Охотск”. Как будто ожидали прихода. Приплывали стаями и сразу начинали концерт. Били и хлопали по поверхности воды длинными грудными плавниками, мощным хвостом взбивали пену, перекатывались на спине, выставляли из воды морды и, кажется, попросту смеялись. А уж как кричали, когда выпрыгивали из воды в вертикальном положении и с оглушительным всплеском падали вниз. Такая многотонная махина, представляете.
Три летних сезона мы наблюдали горбачей. Многих узнавали. Дело в том, что каждый из них имеет индивидуальную окраску. Особенно специфична окраска нижней поверхности хвостового плавника. У каждого своя. Как рисунок наших пальцев. Горбач при погружении всегда вертикально выставляет из воды хвостовой плавник. Тогда наблюдатель и кричал бывало: “…а вот и Машенька пожаловала…”
Вскоре всех знали в “лицо” и многим присвоили имена. Да и они нас очень жаловали. Наверное, тоже по именам. Всегда радостно было встречать “родное” стадо. Не ушли. Ждут нас. Знают, что мы не будем преследовать и убивать. Кстати, как раз в 1949 году сняли запрет на их промысел. Американцы и особенно японцы тогда набросились на них. Вот они и “прятались” в российских водах, под нашу морскую охрану.
К примеру, идём самым малым и видим, как китиха нырнула. Это Верка. Самая большая и шальная. Прошли секунды и она на бешеной скорости вдруг прорывает толщу воды, взмывает ввысь и падает с оглушительным шумом на бок или на живот. Прямо рядом с кораблём. Иногда так разгоняется, что даже отрывается от воды на один-два метра. А её эскорт из удалых мужичков в это время буквально втыкается в воду вниз головой и наблюдает за ней. Над волнами торчат только хвосты. Некоторое время они покачиваются хвостовыми лопастями. А потом чуть ли не одновременно страшным ударом обрушивают их на воду. Прямо-таки пушечный выстрел.
А самки с детёнышами обожали отдыхать. Безвольно качаются на волне и, лёжа на боку, помахивают над водой грудным плавником. Он у них очень длинный и потому кажется со стороны, что кит рукой машет нам. Приветствует. Другие в это время устраивали великолепные катания на волнах. Мчатся друг на друга, лоб в лоб и в последнее мгновение сворачивают в стороны.
А как они рыбу ловят! Это же чудо.
Вот чувствуем, группа китов окружила косяк рыбы. Мы это по эхолоту фиксируем. Взбивая воду плавниками, они создают плотное кольцо пены вокруг косяка. Рыба, как завороженная, вырваться из кольца не может. Затем горбачи по очереди подныривают под кольцо и заглатывают рыбу. Нередко, когда подныривают, то ещё и выдыхают воздух из дыхала, образуя большие облака пузырьков. Эти пузырьки маскируют кита, сбивают рыбу с толку и тогда гиганту просто надо разинуть пасть и сотни рыбин устремляются в обширную глотку.
Наевшись, а желудок их вмещает до полутонны криля и рыбы, они резвятся как дети. Беззаботно и радостно. Особенно молодёжь. Те же, кто достиг мужского возраста (с 6-8 лет), как правило, соревнуются в ухаживании за самками. Любимое занятие, скажу вам. У них, как и у нас, оказывается мужчин больше. Потому всегда образуется группа в 3-5 претендентов вокруг самки. Ну, точно эскорт. Вокруг Верки всегда был самый большой.
И начинаются гонки. Поначалу весёлые, но со временем самцы сильно возбуждаются. Становятся агрессивными, дерутся за лидерство. Нередко до крови. Но только между собой и никогда не тронут Верку. Никогда. Она каким-то образом выделяет более любимого и даёт ему это понять. Он становится лидером. На время. Верка баба игривая и часто меняет лидера. Или вообще может прогнать всех. Её слово закон. Она поначалу играет со всеми сразу. Если ухаживания самцов становятся слишком назойливыми, а у Верки нет настроения, она устремляется к поверхности и несётся что есть сил прямо на отмель в маленькую бухточку. Там и ложится брюхом на дно, закрывая женские прелести. Или же, если отмель далека, всплывает и переворачивается на спину. И в том и в другом случае кавалеры никак не могут продвинуться в ухаживании. Всё ребята, как бы говорит она им, отправляйтесь обратно. Так и носятся, пока голод не заставит забыть о любовных страстях.
Но наступает период любви. Мы не раз это замечали. Верка, видимо чувствуя, что готова стать мамой, начинает первой заигрывать со взрослыми самцами. И уже всерьёз выбирает лидера. Не сразу. Внимательно выбирает. Он и становится мужем, а другие соперники покидают поле “боя”.
Муж смело подплывает к уже смирной и податливой жене. Смотреть на них в это время очень любопытно, просто чудо какое-то происходит. Верка медленно плывёт на брюхе, а муж то обнимет её плавниками, прижимаясь всем телом, то много раз проплывёт под ней, видимо лаская область её гениталиев. Так происходит долго. И настаёт момент, когда китиха слегка отстраняет пылкого влюблённого и ныряет головой вниз. То же самое делает и муж. Там, на глубине, видимо слившись воедино, два огромных тела, словно сросшиеся брюхом, медленно поднимаются к поверхности. Вот такими вертикально слившимися я видел их. Затем они плывут, всё так же обнявшись, прямо-таки в экстазе. Самка сверху – самец снизу, в брызгах солёных волн, полностью замерев, чуть пошевеливая плавниками. Потрясающая картина, ребята! Ну всё, как у нас.
Творец един, парни!
Через минуту-другую идиллия кончается и пара надолго, возможно навсегда, расстаётся. Это всё я сам видел, повторяю, но, конечно, многое рассказывал и Даньков. Очень интересный был мужик. Мы-то были просто наблюдателями, исполнителями его задумок. А он занимался не просто жизнью китов, а изучал… их разговоры, песни.
Оказывается горбатые киты – единственные представители животного мира, которые поют в прямом смысле слова. Я не шучу! Сам много раз слышал. Дело в том, что наш профессор через военное ведомство достал в Японии новейшие гидроакустические звукоприёмники с записями звуков на магнитную ленту. Они могут прослушивать подводные шумы и сигналы, измеряя их частотные характеристики в определённой области частот. Мы их установили на “Охотске” и первые же включения при контактах с горбачами просто потрясли нас. Оказалось, что киты разговаривают. Даже поют. Нет, конечно, это не похоже на язык людей. Но кое-что от нашей музыки в них есть.
Песни чаще всего и выразительней исполняются в брачный период. И только самцами. Самки отвечают односложно. Так и кажется, что ухажёры стараются выразить свои чувства восхищения женщиной, погодой, морем, синеющими вдали горами и т.д.
Песни китов, когда их проанализировал Даньков, оказывается состоят из определённой серии частотно-модулированных звуков и “фраз” в диапазоне до 5000 герц. Нижний предел мы не могли узнать. Прибор был рассчитан на минимальную частоту в 40 герц, но акустик предполагал у китов возможность петь и на более низких частотах. Продолжительность песен достигала 30-40 минут. Слышны были рёвы, крики, щебет, стоны, храпы. Но иногда киты производили серию прекрасно и плавно изменяющихся звуков. Прямо оперы. При таком пении музыка представляла собой цепочку повторяющихся блоков, коротких и длинных. Исполнялось, с перерывами, многочасовое музыкальное произведение, в котором часто повторялся один и тот же “мотив”.
Но больше всего меня ошеломило хоровое пение. Честное слово! Я не вру. Оно более мощное с частотой до 10000 герц и, как предположил Даньков, видимо связано с агрессивным поведением соревнующихся самцов. Во всяком случае, хоровое пение часто заканчивалось кровавыми драками между самцами.
Кстати, когда “Охотск” был вынужден несколько раз заходить в береговые посёлки Вывенка и Тымлат, мы спрашивали у чукчей о песнях горбачей. Они, оказываются, их хорошо знают и даже напели мотивы. И поясняли, что этот мотив исполняется, когда раненый кит зовёт на помощь, а другой, когда раненая китиха, спасая своего ребёнка, заставляет его быстро уходить в море.
Позже Даньков пришел к выводу, что пение единственный способ общения горбатых китов. Ко всему остальному они почти глухи.
Мой акустик оказался хорошим помощником Данькову. Это он предположил, что горбачи воспринимают и звуки меньшей частоты, нежели минимальный предел прибора. Так называемые инфразвуки. На это указывали косвенные факты. Когда стрелка прибора зашкаливала за минимальный предел, за 40 герц, киты вдруг выстраивались в колонну и с максимальной скоростью бесшумно, без игр и драк, двигались почти по прямой линии. Как будто чем-то очень испуганные. Как будто от кого-то удирали.
“Охотск” в эти моменты не мог их догнать. Как мы ни старались. Обычная скорость горбача где-то 15-18 км. в час. Если неудачно загарпунить, то он развивает скорость до 23-26 км. в час. А тут все тридцать давали. Ну естественно, мой корабль не мог с ними соревноваться, выжимая не более 15-17 узлов. (от авт. – примерно 25-27 км. в час). Это было непонятно, пока Даньков не предположил о возможном влиянии инфразвука.
Тут я вам немножко поясню, чтобы потом был понятен рассказ.
Мы слышим далеко не все звуки. Наше ухо воспринимает их в диапазоне от 40 до 18000 колебаний в секунду. Писк комара близок к верхнему пределу, а рокот волн – к нижнему. Те звуки, что выше 20000 колебаний, назвали ультразвуком, а те, что ниже 20 колебаний в секунду – инфразвуком. Оказывается, инфразвук очень болезненно воздействует на человека. Даньков рассказывал, что однажды в лондонском театре для усиления эффекта воздействия сконструировали специальную трубу, присоединённую к органу. Первая же репетиция испугала всех. Труба не издавала слышимых звуков, но когда органист нажимал на клавишу, в зале происходило необъяснимое. Дребезжали оконные стёкла. Звенели хрустальные подвески. Но главное, люди в зале чувствовали беспричинную тревогу, ужас, панику. Они вскакивали и в беспорядке бежали, опрокидывая стулья и друг друга.
Сильные инфразвуки вызывает вибрацию тела, повреждение органов пищеварения, мозга и даже остановку сердца. Слабые нередко возникают в естественных природных условиях. Они появляются везде – в шуме атмосферы, леса, моря. Распространяются в воздухе, в воде и в земной коре на значительные расстояния. Часто возникают перед землетрясением. Человек их не улавливает, а вот некоторые животные очень чувствительны к ним. Даньков много нам рассказывал случаев о слонах, собаках, кошках, которые чувствуя слабое инфразвуковое звучание, бежали сломя голову и тем предсказывали людям наступление катастрофы.
Кашалоты тоже чувствуют. В Японии, говорил он, чуть ли не в каждом доме есть аквариум со специальными рыбками, которые за сутки до подземных толчков начинают метаться в аквариуме. Но иногда перед особо мощными землетрясениями возникает и мощное инфразвуковое излучение. Оно особо страшно, когда случается на море. Даньков рассказывал невероятные морские истории. Ну, вы наверное слышали о летучих голландцах.
Никодим посмотрел на нас.
Что! Тоже нет! – удивлению его не было границ.
Да нет, немного слышал, – смущённо произнёс я, – читал об этом явлении. Когда находили в море корабли целые и невредимые, даже деньги и драгоценности были оставлены, а команды нет. На одном, помнится, нашли капитана. Но он был сумасшедшим и ничего понятного сказать не мог… ты об этом, что ли?
Вот-вот, именно об этом. Это всё воздействие инфразвука. Мощные (6-7 герц) низкочастотные волны внезапно окутывают корабль… как в том театре… команда в панике покидает судно, ну и конечно погибает. Ну откуда он возникает, инфразвук? В океане. Как воздействует? Вот ведь задача!
Даньков говорил, что есть много гипотез относительно источника. Он поначалу придерживался мнения петербургского академика Шулейкина и Андреева. Они в 1938 году доказали расчётами, что во время шторма над поверхностью океана происходят срывы воздушного потока с гребня волн. Эти постоянно возникающие срывы формируют именно низкочастотные колебания воздуха, то есть инфразвук. Поперечного и продольного направления. Сила возникающего инфразвука пропорциональна квадрату длины волн. При скорости ветра в 20 м. в секунду, что часто происходит, мощность инфразвука может достигать 3 ватт с каждого квадратного метра фронта волны. То есть, вы понимаете, что при буре в море возникает инфразвук в десятки киловатт суммарной мощности. Скорость распространения звуковой волны не менее 1200 км в час. Где-то далеко бушует море, а у вас штиль и солнце. Прекрасная погода. И вдруг ни с того ни с сего паника. Конец…
Глаза рассказчика сверкали. Улыбка человека, изголодавшегося по достойным слушателям, освещала лицо. Честное слово, Никодим прямо светился.
Он продолжал.
Но со временем Даньков стал сомневаться в гипотезе академика. Он мне рассказывал, что у него появились другие мысли. Ему показалось, что песни горбачей должны как-то помочь в решении этой задачи. Горбачи видимо улавливают даже слабые инфразвуки и при определённых условиях могут своими песнями усиливать их до мощных. Этим поддерживать устойчивую связь между собой. На больших расстояниях. Передавать какую-то информацию.
Он стал вместе с акустиком совершенствовать звукоприёмник, чтобы понизить минимальный предел частоты приёма звука. Узнать ему хотелось, в каком диапазоне частот горбачи исполняют песни (одиночные и хоровые), какой начальной мощности они воспринимают инфразвук, как реагируют, насколько усиливают, ну и т.д. А уж через эти признаки попытаться выйти на решение других проблем.
Ну, во-первых, попытаться оценить возможность передачи информации на далёкие расстояния через инфразвуковые волны. Оказывается, раньше первобытные люди обладали способностью дистанционного общения между собой, находясь на отдалённом друг от друга расстоянии. Об этом говорят легенды, мифы и первые письменные свидетельства. Такое общение возможно только при использовании именно низкочастотных звуков, которым не препятствует рельеф местности (горы, леса, реки, дожди и т.д.). Источником таких звуков мог быть собственный головной мозг. Доказано, что до сих пор так общаются тигры, поддерживая связь на расстоянии до 10 км. В их рычании обнаружена низкочастотная компонента. Людям она внушает страх и панику. Значит, наш мозг воспринимает этот звук на уровне чувственного восприятия. А быть передатчиком и усилителем? Наш мозг может или нет! Вы, кстати, слышали когда-нибудь о зомбировании? Вряд ли. Это запрещённая тема сегодня. А Даньков рассказывал мне об этом много.
Понимаете, зомбирование – это подчинение человека своей воле. Это, оказывается, возможно сделать только при помощи инфразвука. Помните тот случай в лондонском театре…
А во-вторых, благодаря “песням” горбачей может быть можно выявить источники инфразвукового излучения в океане. Возможно, более сильного и чаще встречаемого, чем ураганы на море. И тем самым предугадывать их появление.
У него были какие-то догадки на этот счёт.
Тогда и произошло со всеми нам страшное и непонятное явление.
В тот день мы как обычно вышли в океан. Шли на север, через пролив Литке в Олюторский залив, где, по сведениям пограничников, веселились наши старые знакомые. Погода стояла чудесная. Ни ветерка. Полный штиль. Солнышко пригревало. Поймали сообщения американских синоптиков. И у них на всей огромной морской акватории южнее Аляски стоял штиль. Ни бурь, ни ветров. Благодать!
Ну естественно, и настроение… блестящее. Рядом Даньков стоит, щурится от прямых лучей. Чувствую, что и у него настрой добрый. Как сейчас всё помню, до мельчайших подробностей. Хотя столько лет прошло.
Вижу слева по борту горбачей, в двух кабельтых, – докладывает вахтённый матрос, – кажется семеро, идут тесной группой, как будто какого-то преследуют.
Ты внимательней смотри, – командую я, – наверное за самкой следуют…
Да нет, – через минуту докладывает вахтенный, – её не видно, да и киты ведут себя странно, не шныряют из стороны в сторону, не играют, тесной группой идут и на максимальной скорости… да, кажется, ведёт стадо Верка… плохо видно, идут очень близко друг к другу, лишь изредка вертикально работают хвостом.
Я приказал дать полный. Дизель задрожал и мы медленно стали приближаться. Странно, подумалось тогда мне, что это они как будто от нас бегут. Всегда так приветствовали, радовались, устраивали игрища… А тут не обращают внимания. Чем-то напуганы, наверное.
Приказал вниз ещё чуточку прибавить. Самый полный. С трудом вышли на траверз стада китов и попробовали сблизиться. Удалось. Да, это был эскорт Верки и она сама взвинчивала воду в пятидесяти метрах впереди стада. Мы стали, как обычно, подавать гудки. Мол, свои пришли, свои. Никакого внимания. В полном молчании мы рвались вперёд двумя параллельными курсами. Тогда Даньков приказал включить гидрофон… и одновременно усилитель громкого прослушивания звуков на палубу. Там в это время находились боцман и пятеро матросов, готовивших сети.
Мне запомнилась полная тишина, лишь потрескивание в эфире.
Вдруг острая боль пронзила голову. От неожиданности я невольно обхватил её руками и присел. Услышал какое-то громкое восклицание и, обернувшись, увидел искаженные лица Данькова и акустика в проёме двери из рубки в каюту радиста. Я уже плохо соображал от неистовой боли. Ужас вселился в душу. Ноги сами вынесли меня из рубки и понесли к корме, где я от непонятного страха постарался укрыться под брезентом шлюпки. Невероятным усилием воли, ничего не понимая, инстинктивно заставил себя свернуться клубком на дне шлюпки. Чувствовал непреодолимую смертельную опасность, лились слёзы. И последнее что запомнил… Безудержное, беспорядочное метание людей по палубе. Нечленораздельные крики о помощи. Другие как бы застыли на месте, оцепенели и сидя на корточках, выли, закрыв лицо руками… Видел как боцман сиганул в море…
Сознание вернулось, как потом узнал, через неделю. Нас американцы нашли неподалеку от острова Атту, последнего в Алеутской гряде. Представляете, в нескольких сотнях километров на восток. Не всех нашли. Всего трёх человек. Одного матроса, Данькова и меня. Остальные исчезли. Даже спящих в каютах и мотористов не было. А мы выжили. Как-то на подсознательном уровне, наверное, мы все трое оказались на дне шлюпки. Долго нас травили какими-то лекарствами, а потом привезли батюшку. Настоящего, православного. Никогда не видел. С острова Ситка, где со времён царской Аляски действовала русская церковь. Чтобы по-русски с нами говорил, возвращал память. Потрясающий старик. Очень нам помог. Столько рассказывал. Не слышали о русской Аляске?
Мы отрицательно покачали головами.
Потом он уехал и мы втроём провели ещё месяц, пока не определились наши судьбы. Мы-то рвались домой, на Родину, а Петра Соломоновича видимо сманили остаться. Предложили интересную работу, ну и зарплату наверно высокую. Не знаю. Только передали нас двоих и мы быстренько оказались… в лагерях. Как мы ни убеждали в нашей невиновности, как ни уверяли. Никто нам не поверил. И за бегство прилепили по двадцатке по статье 58А, то есть за измену…
Вот так я и оказался в лагерях.
Но за те три американских месяца, что мы были вместе, – тут Никодим понизил голос, – я такого нагляделся. Скажу я вам, ребята, жизнь в плену у американцев показалась мне сладкой. Во всех отношениях. И сытной и уважительной.
Тут рассказчик явно спохватился.
В общем, за это время Даньков рассказал нам о китах невероятно интересные истории. Я невольно, от скуки, запомнил почти всё наизусть. Вам, геологам, это будет полезно знать.
Оказывается, около 70 млн. лет тому назад случилась гигантская общепланетарная катастрофа. С лица земли в то время исчезло более двух третей всех видов животных. Это доказано. Многие учёные находят в горных породах той эпохи слой глины, богатой химическим элементом иридием. Он, как правило, встречается в составе астероидов и комет. Значительно реже на земле. Отсюда сделали вывод, что в это время с землёй столкнулся очень крупный астероид или комета, став причиной глобальной катастрофы на земле. Произошло массовое исчезновение животных и растений. Кстати, этим же фактом было объяснено быстрое вымирание динозавров, огромные кладбища которых находят именно в породах того времени.
Жившие в то время китообразные оказались “умнее”. Они, как и динозавры, жили на суше. Когда же произошла катастрофа и начались резкие изменения климатических и растительных условий жизни, то они перешли жить в… воду. Постепенно, конечно. И в конце концов полностью утратили связь с сушей. Точнее, почти полностью.
У них развилась торпедообразная, легко обтекаемая форма тела, так как при передвижении в новой среде сопротивление резко увеличилось. На теле исчезло всё, что мешало скольжению – шерсть, задние ноги, ушные раковины. Передние ноги превратились в уплощённые и жёсткие грудные плавники. Они стали своеобразными рулями поворота, высоты и торможения. Задние ноги исчезли, как и поддерживающий их таз и крестцовый отдел позвоночника. Эта утрата резко увеличила свободу движения хвоста. К тому же, позволила китообразным рожать очень крупных и развитых детёнышей.
Мотором движения стал хвост – огромный комок мускул, сжатый с боков и плавно переходящий в туловище. Оно продолжается до самого “носа”, включая и голову. Появился спинной плавник, для устойчивости тела при движении.
Под кожей развился могучий пласт жира, как защита от охлаждения, но более, как запас энергии на случай голода. Видимо, дала себя знать та мощная катастрофа и её последствия, когда на планете наступил голод. Ноздри переместились на темя башки. Они открываются одним-двумя отверстиями, дыхалами, для единого короткого дыхательного акта, слитного выдоха-вдоха. Всё остальное время плотно закрыты. При выдохе в прохладную погоду взлетает вверх конденсированный пар, образуя фонтан высотой до 3-5 метров. Это не вода, как я думал раньше, а углекислый газ, насыщенный парами воды. Носовой канал соединён, помимо лёгких, с особыми воздушными мешками и вместе с ними выполняет роль звукосигнального органа. Это и есть тот своеобразный “орган”, который служит и образователем и усилителем… звуков. Вообще всех и инфразвука, в частности. Он остался в общем звучании, как у тигров. Помните, рассказывал.
Но у горбатых китов звукосигнальный орган особенный. Даньков предполагал, что сегодня он сам по себе уже не формирует низкочастотные звуки. Ну, может быть, очень слабые. Только воспринимает со стороны, а затем остро и значительно усиливает. Видимо, процесс образования и усиления инфразвука сформировался в ту тревожную и продолжительную эпоху, когда наземные предки китообразных должны были, чтобы спастись от невзгод, быстро, даже мгновенно, передавать на большие расстояния остро необходимую информацию друг для друга. О путях спасения, к примеру.
Это сохранилось у них и по сей день. Вот только способность образования инфразвука они наверное потеряли.
Откуда же к ним он приходит.
У Данькова и на этот счёт была своя теория. Он говорил мне, что в Мировом океане, как и на суше, имеются районы с высокой сейсмической активностью. И всегда это те районы, если брать океан, где имеются глубокие впадины в дне океана. Там земная кора очень тонка. Ну, конечно, относительно других районов, так называемых платформ. Поэтому дно впадин очень тонко ощущает движение и блоков земной коры, и жидкой магмы под ней. Воспринимая колебательные процессы гигантских участков земной коры, впадины в океане, как вогнутые линзы, способны фокусировать эти колебания. В том числе и их инфразвуковую составляющую. Возникает остронаправленная волна мощных низкочастотных колебаний.
Вдоль Камчатки тянется узкий Курило-Камчатский желоб, глубиной до 10 км. Это район частых сейсмических колебаний. Видимо, в тот несчастный день стадо горбачей во главе с Веркой было накрыто возникшей узконаправленной низкочастотной волной. Именно она заставила стадо в ужасе нестись по прямой линии вдоль волны и автоматически усиливать мощность колебания.
В этот момент мы и включили наш гидроакустический звукоприёмник…
Тощий Никодим Стефанович закончил рассказ и устало поднялся с лавки. Походил в полном молчании, как будто проверяя, насколько подействовал на нас его рассказ. Мы молчали, переваривая услышанное.
Не поверили мне, наверное. Но я всё точно рассказал, впервые. Нет, вру. Второй раз. Первый следователю. Он-то уж точно не поверил в эти чудеса. Да и не понял, наверное, ничего. Но вы-то геологи, москвичи, грамотные же. Расскажите у себя в Москве, может кого и заинтересует эта история. Понимаете, возможность внушения мыслей на расстоянии при помощи инфразвука. Даньков-то, наверное, этим самым и занимается сейчас в Америке…
Через несколько дней пришло небольшое каботажное судно и отвезло нас в Магадан. Больше мы Никодима не видели. А услышанное никому не рассказывали. Во всяком случае, я. Видимо, по молодости, по легкомыслию…
Вот так, будучи двадцатилетним студентом, я впервые познакомился с Америкой, мой дорогой “банкир”. Заочно. Не думал, не гадал, что окажусь здесь на самом деле и буду своему взрослому внуку рассказывать о таинственной Магадании и горбатых китах.
– Магадания, – только и произнёс мой банкир в задумчивости, – а я ещё нигде не был.